В бытность первоклашкой, наделал много глупостей разных. По большей части безобидных, некоторые мои выпады в сторону соратников по 1Б классу были признаны опасными, часть из них даже имела последствия в виде срочной госпитализации пострадавших. Как то случай с Юркой М.

Поставили нас на лыжню, дали команду, и мы пошли. Спотыкаясь и падая. Ну как положено будущим мастерам спорта. А у меня крепление с валенка слетело, я замешкался, притормозил общий поток спортсменов, за что и был выпихнут с лыжни более коренастым Юркой. Не долго думая ткнул ему в глаз лыжной палкой. Миллиметр до глазного яблока. А то был бы Юрка пиратом с детства. Скандал. Маму в школу. Долгие беседы с директором школы, результаты которых выветрились из моей дырявой головы уже на завтра.

Ну а Юрка что? Оклемался конечно, потом ходил гоголем, мол шрам какой! Но злобу на меня затаил видимо, ибо дрались мы с ним вплоть до окончания школы. Но беззлобно, просто тогда частенько вопросы на кулаках решались. Между собой, без привлечения сторонних сил в виде мамы, бабушки и старшего брата.

Это так, экскурс по моему бестолковому характеру был. А сейчас собственно к делу.
Жили мы втроём. Бабушка, мама и я. Отец ушел рано, дед лежал в госпитале под Вязьмой.
Взрослые весь день работали, моё тельце было полностью предоставлено школе. В те годы была такая Группа Продлённого Дня, ГПД. В которой после окончания обязательной школьной программы оставляли детей, которых не могут забрать родители. Длилась эта каторга как правило до 18 часов, иногда и позже, пока тебя не заберут. Это как ясли, только для школьников. Только мы были уже не мелкота, мы хотели свободы, гулять без присмотра, по гаражам прыгать, землянки строить, на плотах по пруду кататься… А вот хрен там. Контроль был строгий. И контроль этот обеспечивала статная дама Мария Ивановна.

На тот момент она даже мне не казалось старой. Хотя ей было далеко за 70. Выправка, поставленный зычный голос, всегда строго одета, в очках ( которые больше всего пугали, линзы в них были уж очень толстые ), казалось она тебя насквозь видит. И общалась она с нами предельно понятно. Приказами. Короткими фразами.
- Сели.
- Встали.
- На прогулку.
- Отдыхать.
И была у Мариванны одна особенность. В процессе отдания очередного указания, она вытягивала правую руку. Сидели мы в классе, чудили помалу, Мариванна призвала нас к спокойствию в свойственной ей манере. И чёрт меня дёрнул в этот момент произнести «Хайль Гитлер»…

Класс засмеялся, я такой довольный сижу. И даже не понял как оказался за пределами школы. Меня волоком вытащили за шкирку, дали для ускорения подзатыльник, и отправили домой, хотя до прихода мамы было ещё много времени. Но я не сильно расстроился, свобода, хрен ли. Побегал во дворе, пока не был пойман внезапно появившейся мамой.

Как оказалось ей позвонили на работу и всё рассказали.
Меня не били никогда. Ну один раз не считается, и то это было не в тот день.
Мне даже сказали, что завтра в школу я не иду. Чему был рад несказанно. Читать, писать, считать уже умел, и мукой мне было отбывать номер на занятиях, где одноклассников учили тому, что я уже знаю.

На следующий день меня отвезли к деду в госпиталь. Завели в палату и оставили одного. Наедине с четверыми. И были эти четверо ветеранами, прошедшими ад и пламя войны. Эти четверо умирали от старых ран и болезней.
Со мной говорили как с равным, с тем, кто будет держать свою Родину, когда их не станет. Эти деды смеялись, когда вспоминали свои фронтовые будни, а я не понимал тогда, что они таким образом прощаются со мной. В этом госпитале лежали так называемые «отказники», от которых по разным причинам отказались их близкие. И эта ситуация их ещё раз объединила. Сейчас для меня это дико звучит, но тогда я не понимал, почему дедушка не с нами дома.
А дед мне сказал.
- Никогда не произноси слов, цены которых ты не знаешь.
И все в палате замолчали. А я заплакал.
Это был единственный момент, когда я видел деда.
Но тот день я помню. И смысл дедовских слов до меня дошел. Я не стал хулиганить меньше, но фильтр у меня в голове остался на всю жизнь. Фильтр слов и поступков.

Дед мой, Карпенков Анатолий Данилович, умер через неделю. Место его захоронения неизвестно.
Мария Ивановна, перед которой я извинился очень невнятно в тот раз, оказалась ветераном ВОВ, имела ордена и медали. После контузии трудилась на Урале. Умерла в 1985 году. Близких и родных у неё нет. Место захоронения неизвестно. Автор - Postsdal.