Я была в депрессии, как сейчас понимаю. Мне было трудно просыпаться, трудно засыпать, трудно думать, трудно двигаться. «Бывают дни, когда по утрам пробиваешься на поверхность, словно сквозь толщу грязи. Как будто к ногам привязан якорь. Когда знаешь, что ночью ты испустил дух. И радоваться нечему, кроме того, что умер ты своей смертью, так что они не смогут трансплантировать твои мертвые органы.» Такими были все мои дни. С якорем на ногах и сквозь толщу грязи.

Сквозь эту грязь пыталась зарабатывать фрилансом, ездила на терапию через весь город два раза в неделю. Пыталась свести концы с концами. Даже думать о том, чтобы устроиться на постоянную работу у меня не было сил. Кроме того, я так сильно была противна сама себе, что не видела смысла в том, чтобы предложить себя в качестве работника. У меня были скудные заработки, я сдавала квартиру, так что кое-какие деньги были, но их все равно не хватало. Я задолжала терапевту. Я хотела уйти с терапии на какое-то время, чтобы отдышаться и сэкономить денег, но терапевт мне не позволила этого сделать. Я была послушная. Терапевт позволила некоторое время ходить к ней в долг. Отдавать долг, мне было, естественно, нечем. Я чувствовала себя никчемной, отчаявшейся и несчастной. Денег не было, заработков не прибавлялось, я просто не могла ничего сделать для того, чтобы активно искать новые заказы.

У меня не было сил. Никаких. И кроме того, жуткое чувство вины за все тоже было со мной. И чувство вины за долги, и за то, что я такая никчемная, беспомощная, и не могу толком объяснить терапевту свои переживания. Я могла только плакать. И не могла объяснить, о чем я плачу. Терапевт не понимала меня, или делала вид, что не понимала. За это я тоже была виновата — за то, что не могла ей понятно объяснить, что же со мной происходит. И вот, среди всего этого кошмара, терапевт, разозлившись, наверное, за мои долги перед ней, сказала «Вы что, считать не умеете? Не можете посчитать свои деньги и распределить так, чтобы на все важное хватало?» И добавила «Вы что, реальность совсем не тестируете?» Это было ужасно. Моя реальность, реальность, где я никто и ничто, встала передо мной во весь свой громадный рост. Это была правда — я не могла заработать достаточно для нормальной жизни, я вообще ничего не могла. Это была моя реальность. Самая реальная из реальностей. Это была моя правда. Самая правдивая из всех правд.

Моей главной мыслью после терапии было пойти и повеситься у терапевта в туалете. Или купить в ближайшей аптеке таблеток и выпить их все там же. Я была в депрессии, и моя реальность была ужасна. Ужасающе уничтожающа. Я продиралась сквозь весь этот ужас собственной никчемности к свету, к вере в себя и свои силы. А слова терапевта просто убили меня. Я, сидя на ее дорогом диване, протестировала свою личную реальность — я была без денег, без работы, без сил, без ума и знаний. Это была моя реальность, моя правда, которая лгала.

Но тогда я не знала об этом. Не понимала, что моя правда лжет. И услышать от терапевта, достаточно значимой и авторитетной фигуры в моей жизни про «не тестирование» реальности было ударом под дых, ударом ниже пояса. Я не помню, что было дальше. Судя по тому, что тут сейчас пишу, я не повесилась в туалете, не наелась таблеток. Я, вообще, крепкая и живучая. Тогда я просто еще раз сделала вывод о том, что в депрессивном состоянии людям лучше не открываться — не поймут, осудят, обвинят и уничтожат. К тому терапевту я больше не вернулась. Зачем? Для меня смысл терапии — получение нового опыта. Нового я не получила, получила подтверждение прошлого опыта.

А с другой стороны, в том состоянии, я не поверила бы и в хорошее, сказанное обо мне.

Как же поддержать человека в депрессии? Что может сделать для него психотерапевт, психолог? Мак-Вильямс пишет о работе с патологическими убеждениями о себе депрессивного человека. Не спорить с этими убеждениями, и не поддерживать их, а проявлять живой интерес к этим убеждениям. Из своего опыта я понимаю, что выражение сочувствия не поддерживает меня, а скорее унижает. Так что сочувствовать можно, но умеренно. Скорее меня поддержит, если терапевт расскажет о своих переживаниях. Мне важно, чтобы он оставался рядом и, самое главное, не молчал. Чтобы был любопытным, интересовался моими убеждениями о моей вселенской плохости и вине. Спрашивал и немного насмешничал. Перед кем ты виновата? Перед всеми? А кто эти все? Вот прям сейчас соберутся все жители земли и скажут «А ты, …, виновата перед нами за все», так да? Я представляю эту картину и начинаю тихо хихикать. И моя громадная вина начинает уменьшаться до разумных пределов. Заклинание Ридикулус.

Автор: Ольга Котляр. Опубликовано на b17.ru.

Двадцатого августа 1812 года император всероссийский Александр I приватно встретился с генералом от инфантерии князем Кутузовым. И, наверное, впервые за три месяца войны государь почувствовал, что делает правильный выбор, назначая этого грузного, немногословного старика главнокомандующим.

— Только в отступлении, Ваше Величество, — мягко убеждал Михаил Илларионович, — наше спасение. Пусть Бонапарт растянет обозы, а тут и осень-матушка не за горами. Пушечки и телеги с провиантом в грязи увязнут. Пусть дождик французов помочит, да непогода потреплет.

Александр рассеянно слушал генерала. После истеричных депеш Барклая, которые доставляли забрызганные грязью и кровью адъютанты, старомодная речь Кутузова убаюкивала и несла успокоение.

— Вот он сидит усталый, седой воин, — вглядывался в лицо Михаила Илларионовича император. – Герой Измаила, ученик Суворова, потомок великих князей русских. Соль земли нашей, опора трона, защитник веры.

— … первых чумных сейчас в Яхроме держат, — толстые губы Кутузова тронула улыбка. – По команде, за сутки в Москву доставят.

— Позволь, князь. — Александр помассировал виски, сосредоточиваясь. — Ты говоришь в Яхроме чума?

— Чумные больные, — пояснил тот. – По моему распоряжению из Калмыкии завозятся. Аккурат, перед вступлением Бонапарта, будут размещены в Москве. Неделя-другая и от армады французской один пшик останется. Перемрут родимые, — Кутузов по-старчески захихикал, затряс животом.

Император изумлённо молчал.

Князь, не дождавшись одобрения, занервничал

— Можно, конечно, запалить город, — он осуждающе покачал головой. – Но, убытков. Убытков-то!

— Никакой чумы, — Александр вскочил, зашагал по кабинету. Щека его нервно дёргалась. – Никаких поджогов, отравлений и… что ты там ещё наизмышлял?

Кутузов обиженно надул щёки.

— Завтра жду с другим планом.

Князь тяжело встал, поклонился и вышел.

Александр, не отрываясь, смотрел на кресло в котором только что сидел генерал.

— Надо будет узнать где он глаз потерял, — мелькнула мысль.

Из соседского чата:

Вчера заказали такси по району, писало 100 руб. Водитель приехал, отметил что мы сели, уехал и просил отменить заказ.
Мы не стали отменять и так он всю ночь катал.

В те уже легендарные времена, когда Советскую Армию ссал весь капиталистический лагерь

случилось мне учиться в городе Тамбове, в достославном и известном в тех краях ТВВККУХЗ.

Известно оно тем, что, в отличии от двух других военных училищ, также располагавшихся в этом замечательном городе, с курсантами именно нашего училища местные почитатели уголовных традиций предпочитали не связываться, имея на то весьма веские причины.

Но всё течет, как говаривал Гераклит из Эфеса, всё меняется, вместо образумившихся подрастают неразумные, и история повторяется дважды, как однажды приметил известный в очень определенных кругах товарищ Гегель.

В общем - сходивший на дискотеку наш старшина огреб охуенных пиздюлей от местного молодняка по причине формы, на которую клевала добрая 99% половина тамбовских цыпочек.

До этого события мы как бы нежились под покровом наработанных ранее старшими товарищами традиций и положений.

Но что случилось - то случилось, курсанту разбили ебало и это провоцировало ранее обученные, а также неокрепшие молодые умы на сомнения по поводу правильности известных всем традиций.

И мы реально ощутили на себе внимание, не сколько внешнее, сколько внутреннее - и снизу - от младшего курса - и сверху - от командиров взводов и рот и даже некоторых преподавателей (как позже обозначилось - тоже выпускников нашей противогазовой школы), весьма нетуманно высказавшихся на предмет недопустимости оставления без последствий такого малозаметного, но весьма значимого для заинтересованных сторон инцидента.

Проще говоря - если мы промолчим - ебальники нам будут чистить в каждом переулке, как до этого происходило со всеми военными в голубых погонах.

Наши же погоны были черными и мы выросли в атмосфэре уважения и неприкосновенности.

Которая ныне была поставлена под сомнение.

Надо сказать - весьма серьезное и предполагающее весьма существенные последствия.

Поэтому оставлять инцидент без последствий вариантов не было.

Но и надеяться на чью-то помощь и поддержку не приходилось - мы проебали, нам и разбираться.

Всё было бы сложно, если бы не наш начальник спорткафедры.

Каким-то чудом отменились лекции и вся неделя занятий превратилась в сплошное физо. Из шести ежедневных учебных часов два мы бегали, два окучивали спортгородок, а ещё два играли в греческую фалангу.

Игра, кстати, доставляла, смысл её был в том, что в составе строя мы учились сначала строиться по команде, затем отбегать, затем нападать с разбегу и, самое главное, каждый участник занятия был обязан повторять то, что произносит руководитель.

Тем же тоном, той же громкостью.

Сначала говорил старшина, затем строй повторял, тем же тоном, той же громкостью, при этом выполняя приказы, расширяясь, смыкаясь, унося "раненых" и добивая упавших врагов.

И вот настал день "Д", а, точнее, суббота следующей недели.

Часть курсантов получила увольнительные и ушла в парадке, часть "осталась без контроля" и свалила через забор в спортивных костюмах.

Оставшиеся "неликвиды" вместе с привлеченной массовкой первого курса изображали наличие личного состава на периодических построениях.

Но направление было у всех одно - каждому за рубль был куплен билет на дискотеку, в которой "оформили" старшину.

Как ни крути - событие было очень неординарным, хотя, как мы догадывались, через такое проходил чуть ли не каждый четвертый курс.

Нам предстояла массовая драка с неизвестным по численности противником, неизвестно чем (а, впрочем - что неясного-то - холодное, да ещё и режущее, кто б сомневался) в то время, как нам предстояло провести операцию по возможности без шума и пыли в виде следствия и дознания.

И вот он - момент истины.

Когда на глазах, как оказалось, почти пятисот свидетелей, группка одетых "под гопоту" окружает кучку одетых в форму, явно не с целью выказать им знаки почета и уважения.

Я был примерно в трех метрах от "эпицентра инцидента", когда стоявший рядом, не знакомый мне на лицо хлопец произнес - "построение для контратаки".

Разумеется, в силу науки школы гладиаторов товарища майора Солдатова, я повторил полученное мной сообщение, и удивился, услышав как эту фразу повторили сразу шесть ранее мало известных мне короткостриженных танцоров.

И, что прикольно - на автомате - три танцующих с ними девушек.

Рядом со мной выстроилась фаланга, члены которой, как оказалось, были мало знакомы, но весьма знакомы с главным принципом - повторять и выполнять приказы.

Девушки встали сзади строя, юноши одели кастеты и достали дубинки, что тоже как бы намекало на обученность участников инцидента.

Против нас стояла тоже как бы фаланга.

Но было понятно, что это варвары - стояли они кучей, и при превосходстве в вооружении - у парней были даже балисонги - явно была заметна проблема как в мотивации, так и в управлении.

И вот на этой звенящей ноте мои соседи голосом моего старшины сказали "держать строй".

Ничто бы не было настолько поддерживающими и вдохновляющим, как голос командира в столь тяжелый момент.

Ничто бы так не успокоило, как приказ вполголоса "Два шага назад, приготовиться к удару"

Тут не пол дискотеки "Толна", плац бы вздрогнул от шагов, которые отмеряли ноги фаланги, отмерявшей шаги назад только с целью разбега и сокрушения.

Что было потом?

Да всем и так известно - в тот день дискотека закончилась на два часа позже.

Не боясь никого мы и курсанты третьего и второго курса обнимали девушек, наслаждаясь безнаказанностью и заслуженностью.

Нам всё сошло с рук.

На огонек пришли все курсанты всех курсов, и даже парни, которые уволились, в общем, все, кто был заинтересован.

А у девушек был выбор - или солдат Империи, или безызвестный гопник, коих хоронили в 90-е немерянно.

А я уже был женат.

Но могу сказать точно - армия - это узы, которые сильнее брака.

Ибо брак можно расторгнуть - а присягу нет.