Она снова здесь.

В нерешительности петляет вокруг яблони, нервно хмурит брови, тревожно поджимает губы и ломает руки, чувствуя, что вместе с ними ломается целая жизнь. Беспокойно вздохнув, она садится на покрытую сухими трещинами, как старческими морщинами, землю под отцветшим деревом. Одно из переспевших яблок падает наземь, но это неважно, в ее влажных ладонях теплится собственное «яблоко» последней модели. Только оно имеет значение здесь и сейчас.

— Это неправильно. Я не должна, — она отговаривает себя вот уже шесть дней подряд.

— С-сделай это, — мой шёпот теряется в шелесте тёмно-зелёной листвы. Она что-то слышит и, словно затравленный кролик, вжимается в ствол. Хочет, наверное, сквозь него провалиться. Несчастная. — С-сделай.

Мое приглушённое шипение она принимает за ветер, полюбовно лобзающий листья, и успокаивается, расслабляется. Приходится подползти чуть ближе, извиваясь меж частых темно-зелёных веток, и остановиться над ее головой. Отсюда открывается прекрасный вид на её белое «яблоко» последней модели.

Чёрные зрачки вытягиваются в узкие ромбы, когда я читаю переписку. История стара, как мир: она – замужняя женщина с двумя детьми, её муж – банковский трейдер, ведущий бизнес с Гонконгом. По долгу службы он часто летает в командировки и редко бывает дома. Оставленная в четырёх стенах дама скучает, чувствует себя ненужной и всеми забытой, брошенной. Птичка в золотой клетке, созданная для выведения птенцов. То ли от скуки, то ли от досады, она знакомится с очаровательным молодым человеком на сайте знакомств. Завязывается переписка, долгая и чувственная, переполненная нежностью и страстью. Дама вновь чувствует себя желанной, но что важнее – нужной, как глоток прохладной воды в знойный день. А шесть дней назад он предложил ей бросить всё: мужа, пойманного на измене с секретаршей; детей – двух белокурых парней тринадцати лет; верного, но абсолютно бестолкового кокер-спаниеля с кудрявыми ушами. Бросить всё и всех и уехать с ним на край света. Начать жизнь с чистого листа.

Вся драма разворачивалась перед моими желтыми, как янтарь, глазами. Я с жадностью вчитывался в их длинные сообщения, больше напоминавшие строки любовного романа, и с нетерпением ждал развязки. Дож-ждался.

— У меня муж, дети, я люблю их. Я не могу их бросить. Я должна… — всхлипывает Ева. Я не знаю, как её зовут, просто нравится это имя.

— Ш-ш-ш, — тише, — твой муж изменяет тебе не только с секретарш-шей, но и с гонконгскими ш-шлюхами. Ты хочешь хранить верность человеку, который не верен тебе?

— Нет, — ее голос автоматический и холодный, как моя кожа.

— Твои дети достаточно взрослые. Совсем скоро они обзаведутся собственными семьями. С-скажи, ты хочешь, чтобы они были так же несчастны, как ты? — спускаюсь ниже, свисаю и с интересом заглядываю ей в лицо. Она бледнеет, но не отстраняется.

— Нет.

— Скажи мне, Ева, когда в последний раз ты чувствовала себя счастливой?

— Сегодня утром.

— А что было с-сегодня утром?

— Я встречалась с ним.

— Разве это не ответ на все твои вопросы, Ева?

— Но я боюсь.

— С-страх – это иллюзия, созданная сильными людьми, чтобы слабые держались подневольной толпой. Ты видела, Ева, как пастушья собака охраняет стадо овец? Овцы боятся собаки, поэтому подчиняются. С-страх – это рычаг давления на рабов. Скажи, Ева, ты овца? Или, быть может, ты рабыня?

— Нет, но… я не знаю.

— С-сомнения порождают страх. Страх ведет к гибели. Прими реш-шение, Ева. Я слышал, что в такие моменты люди подбрас-сывают монетку.

— Монетку? — в её серых глазах блестит искреннее недоумение, — ты предлагаешь в таком важном вопросе положиться на монетку?

— Да. Выбери и подкинь. Пока летит – поймёш-шь, на какую из сторон надеешься больше.

Она задумчиво поджимает бледные губы, а я, чувствуя меж нами какую-то особую связь, спускаюсь еще ниже. Моя голова, плавно переходящая в тело, свисает с самых нижних ветвей дерева. Медленно двигаюсь по стволу вниз и ложусь на хрупкое женское плечо. Ева напрягается, натягивается, но не предпринимает попыток избавиться от моего общества. Это хорош-шо. Значит, она заинтересована в моём мнении.

Тем временем солнце медленно перекатывается за горизонт, его последние лучи прощально касаются зелёных листьев, травы и плодов. Ева вздыхает, подставляет бледные щеки порывам холодного северо-западного ветра и опускает голову. Я пригреваюсь на ее тощем, но тёплом плече. Мои жёлтые глаза прикрыты, но внимательны; закрой глаза и смотри.

В её ладонях блестит монета, изъятая из кармана, но не проходит и полуминуты, как медная подруга вновь скрывается в складках бежевого сарафана. В воздухе она так и не побывала.

— Я решила.

Медленно приподнимаю голову и тело; наши глаза встречаются на одном уровне. Смотрю внимательно, словно в душу заглядываю; изучаю. Потом поднимаюсь ещё выше, буквально на пару сантиметров, и теперь эта яблоня – наш зал суда, где Ева – подсудимая, а я – судья. Вы замечали, что скамья судьи всегда располагается выше скамьи подсудимого? Это для того, чтобы выделить неравенство, чтобы подсудимый сразу понял, где его место: внизу, под судьей, который решает его дальнейшую судьбу. Свобода или плаха, Ева?

— Ты прав. Я тебя послушаюсь. Я уеду с ним.

Если бы я умел улыбаться…

Экран ее «яблока» последней модели загорается, когда тонкие пальцы касаются кнопки. Она печатает нерешительное «да», назначает время и место. Я, лизнув холодной кожей её шею, ускользаю с худого женского тела обратно на дерево. Ева вздрагивает.

— Прежде, чем я уйду, скажи, — она поднимает голову, — это всё правда? Или это происходит у меня в голове?

— Конечно, это проис-сходит в твоей голове. Но почему это не может быть правдой?

***

Вот уже третий день подряд она приходит под тощую от зимних холодов яблоню, садится на припорошенную снегом землю и нервно крутит в руках телефон. История стара, как мир: строгие родители – шаг влево, шаг вправо, расстрел. Она их любит, но еще сильнее любит девушку, отношения с которой родители, воспитанные в суровых реалиях прошлого столетия, никогда не одобрят. Она хочет сбежать с ней, бросив родных, но не решается. Не решается, потому что знает: у матери – рак, и побег единственной дочери только усугубит болезнь.

— С-сделай это.

Прогресс не стоит на месте - из столетия в столетие создаются и погибают империи, совершенствуются технологии, меняется общество. Меняется сам человек! И, разумеется, изменения претерпевает и наш язык, утрачивая часть слов за ненадобностью.

Некоторые же слова, дошедшие до нас из глубокой древности, изменили свой смысл настолько, что об их изначальном значении большинство людей и не догадывается. Что ж, сегодня мы попытаемся хотя бы немного исправить это положение и рассказать Вам о всем известных словах, которые изначально имели другой смысл...

1. Провокатор

В общем-то нынешний смысл этого слова объяснять незачем: провокатор, он же тролль, он же подстрекатель - и в Африке остается провокатором)))

А вот в Древнем Риме все было несколько иначе!

Провокатор - слово, произошедшее от латинского "provocator" (вот ведь неожиданность :D). Буквально означает "бросающий вызов".

Так вот, провокаторами в Риме именовали один из типов бойцов-гладиаторов!

Бойца отличала довольно тяжелая зашита - нагрудник, поножь на левой ноге, наручь соответственно, на руке правой, небольшой щит (куда меньше легионерской "бронедвери" под названием скутум"). Еще шлем, который к первому веку новой эры становится закрытым, плюс короткий меч, вот он "стандартный сет" этого представителя античного шоу-бизнеса)))

Вот черт, представил себе шоу, в котором российские звезды, Киркоров и Басков, к примеру, сходятся в замесе на арене, тыкая друг друга мечами... Шикарный был бы проект, и рейтинги заоблачные))) Ну-с, чего ждем? Срочно звоните Эрнсту!

2. Иммунитет

Это слово, весьма актуальное в наше смутное коронавирусное время, тоже имеет римские корни.

Слово "иммунитет" происходит от латинского "immunitas" - "освобождение". В непобедимой римской армии иммунами называли солдат, которые обладают особыми навыками - например, знают инженерное дело, владеют ремеслами, умеют изготавливать оружие и доспехи, могут лечить раненых. Словом, иммуны - все, кто способен своими усилиями обеспечить колоссальные нужды армии.

Подобные люди столь ценились, что получали некоторые "льготы" в виде повышенного жалования, а также освобождения от утомительных будничных мероприятий вроде строительства дорог, фортификационных работ или стояния на посту...

Иммунитетом в римском праве именуется освобождение провинций или социальных групп от налоговых выплат. Так что "римские каникулы" - это каникулы налоговые))) Точно, каникулы!

3. Каникулы

Любимое всеми студентами и школьниками слово происходит от латинского "dies caniculares" - "собачьи дни". Так в Древнем Риме именовали дни с 22 июля по 23 августа. В эти дни Солнце находилось в созвездии Пса (Пес Ориона), с чем и связывали древние люди нестерпимую жару в эти дни года.

Созвездие Большого Пса

Вынужденный период бездельничания и стал основой для привычных нам каникул)))

4. Идиот

С этим ругательством/ диагнозом все довольно интересно: в Древней Греции словом "идиотис" именовали граждан, которые уклонялись от участия в общественно-политической жизни полиса (пардоньте за тавтологию).

Слово это хоть и изменило свое значение, с самого начало имело негативную окраску, ведь Греция - родина демократии! Именно здесь получил развитие феномен полиса - города-государства с системой самоуправления. И, соответственно, от граждан города-государства требовалось служение обществу - "от каждого по способностям". Чем успешнее, богаче был человек, тем более весомый вклад он должен был вносить в дело процветания полиса. Иначе никак, ведь...

И участие в политической деятельности, как правило, не только не оплачивалось, но и требовало расходов, усилий и сопровождалось всевозможными рисками. В частности, слишком успешного лидера могли подвергнуть суду остракизЬма - изгнать из полиса, если сочтут его слишком влиятельным, способным стать диктатором...

Например, Фемистокл, будучи выдающимся государственным деятелем, полководцем, героем греко-персидской войны был в 470 году навсегда изгнан из Афин.

Так что неудивительно, что находились эгоисты-"идиоты")))

Ну-с, пожалуй, на этом на сегодня хватит!))) Спасибо за внимание...