(Это все не мое, а с сайта газеты Вечерний Брест.

(ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.

Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

В предвоенные годы в СССР не было суворовских училищ, и эту нишу отчасти заполнял институт полковых воспитанников. Отдельные красноармейские подразделения зачисляли в свой списочный состав пару-тройку подростков из детских домов, и те жили в казарме по распорядку бойцов, питались из общего котла, занимались строевой. Расчет делался на то, что, побыв в этих условиях, воспитанники осознанно свяжут жизнь с армией.

Во всех известных мне случаях подростки числились в музыкантских подразделениях (так было и с запечатленными на снимке гаврошами Брестской крепости Петей Клыпой, Петей Васильевым и Колей Новиковым), но все же не стану с категоричностью утверждать, что круг интересов Красной армии ограничивался музыкально одаренными детьми. Еще раз акцентирую: речь не идет о хаосе войны, в ходе которой появилась категория сыновей полка, когда бойцы без бумажных формальностей брали прибившихся мальчишек-сирот — Валентин Катаев воплотил этот собирательный образ в пастушке Ване Солнцеве. В мирное время такой стихийности быть не могло, любой лишний рот требовал постановки на довольствие, и происходило все не иначе как на основании некоего положения, единого на всю Красную армию. Пока такое положение я не отыскал, есть лишь изданный на излете войны приказ первого заместителя наркома обороны маршала Георгия Жукова «Об улучшении военно-оркестровой службы в Красной армии», датированный мартом 1944 года, где, в частности, говорится: «В целях улучшения военно-оркестровой службы в Красной армии приказываю […] ввести музыкантских воспитанников в возрасте 13–15 лет в оркестры (запасных полков и бригад. — В.С.) по 15 человек в каждый, в состав оркестров военно-учебных заведений — по 20 человек в каждый. Музыкантских воспитанников зачислить на довольствие и обеспечить обмундированием и снаряжением на общих основаниях с военнослужащими. С музыкантскими воспитанниками, одновременно со специальной и строевой подготовкой, проводить обязательную общеобразовательную в объеме 7 классов».

Подготовка молодых музыкантов для армии стала практиковаться задолго до революции. Советская власть подхватила идею, модернизировав под свои условия. В ряде крупных городов, в том числе в Минске, были сформированы военно-музыкантские школы, комплектовавшиеся, согласно задумке, одаренными воспитанниками детских домов. После трехгодичного обучения музыканты направлялись в части Красной армии, а наиболее способные продолжали образование на военно-дирижерском факультете Московской консерватории.

О том, как все начиналось, можем судить на примере организованной в 1937 году 1-й Ленинградской школы военно-музыкантских воспитанников (тему разработали Василий Резунков и Кирилл Страхов). Из детских домов Ленинграда было отобрано сто ребят с пятого по восьмой класс, из них лишь двое обучались музыке. Можно предположить, что иные директора детских домов, дававшие рекомендации, воспользовались случаем сбыть самые хлопотные экземпляры. Воспитанники враждовали, дрались, группировались в шайки, одна из которых вскоре совершила разбойное нападение на кондуктора трамвая. Воспитатели отказывались идти в первую музыкальную, слава о которой разлетелась по Ленинграду моментально.

Не хватало инструментов, часть которых брали напрокат в консерватории. В неприспособленном здании напрочь отсутствовали изолированные кабинеты, и учащиеся занимались на лестничных площадках и даже в гардеробе. Но музыканты и педагоги, приглашенные кто из консерватории, кто из Академического театра оперы и балета, кто из Малого оперного театра, сумели увлечь мальчишек. Первые экзамены по специальности показали: воспитанники перевыполнили программу. Другое дело, что по общеобразовательным предметам многие не успевали, считая науки пустой тратой времени. Не хотели они учить и сольфеджио, заявляя, мол, в детских домах не знают никакой теории, а как играют!

Но шаг за шагом мальчишки и педагоги притирались друг к другу, и дело двигалось. В ногу с музыкой шла военная подготовка: стрельба, строевые занятия. К октябрьским праздникам 1937 года воспитанникам пошили военную форму, состоявшую из шинели с позолоченной лирой в петлицах, синих брюк, гимнастерки, кирзовых сапог и буденовки.

К лету школа имела два полноценных оркестра, способных играть в движении.

Можно предположить, что созданные школы были лишь пробной ласточкой, их выпуски не могли покрыть огромных нужд армии, и детдомовцев стали набирать непосредственно в музыкантские взводы воинских частей. Здесь, рядом со взрослыми бойцами, мальчишкам было куда интереснее, они с гордостью носили перешитую форму, вызывая зависть у гражданских сверстников. Помимо прочего, таким образом решался вопрос профессиональной ориентации части воспитанников детских домов.

За всеми этими сплошными плюсами оставался вынесенным за скобки неудобный вопрос: откуда же взялись в таком количестве сироты в советской стране? Масштаб заботы, проявленной властью к обустройству «государственных» детей, и число открытых в СССР приютов, интернатов, детских домов заслуживают осмысления. Дети-беспризорники были язвой на теле России, вышедшей из Гражданской войны, но потом-то, за исключением похода на Варшаву, был мир, и году так к 1930-му большинство сирот подросли — а детские дома наполнялись и наполнялись. Послевоенным поколениям, воспитанным под тщательным надзором фильтровавшей мысли системы, в голову не приходило задуматься, откуда подпитывалась эта поточная «республика ШКИД» в стране, не ведшей войн, в которых массово гибли бы родители.

Я и теперь прошел бы мимо изуверской пикантности, с какой было закручено дело в предвоенные годы, не оброни последний гаврош Брестской крепости Петр Павлович Котельников в откровенном рассказе им самим забытый ранее факт: в 1934 году, когда ему было четыре годика, родительскую семью раскулачили. С утра до ночи горбатившиеся середняки Котельниковы придумали смастерить самодельную «дранку» для очистки зерна, которую крутили вокруг столба две лошади, — в условиях беднейших пензенских краев такое сочли недозволенной роскошью. Не выдержав потрясения, умерла мать, а отец, чтоб не попасть под другую разделку, уехал куда подальше, оставив дочь и сынишку на попечение тетки. Завербовался на стройку в Туапсе, проработал год, повторно женился и забрал детей в новую семью. Но случилась беда: Павел Котельников трагически погиб. Мачеха сдала малолетних падчерицу и пасынка в детский приемник, и те, покочевав по заведениям, оказались в детдоме в станице Константиновской Ростовской области — том самом, откуда в мае 1940 года Петю заберет для музыкантского взвода «купец» дислоцировавшегося под Пружанами 44-го стрелкового полка.

Отобранные наряду с Котельниковым Володя Измайлов и Володя Казьмин, насколько знает Петр Павлович, тоже были детьми репрессированных.

ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ