Друзья! Предлагаю вашему вниманию мой перевод книги Эдварда Кэри "Фулшем".
Зачем и почему - в этом посте:
https://pikabu.ru/story/ayrmongeryi_prodolzhenie_foulsham_55...
Скажу сразу, я всего лишь любитель, в связях с переводчиками замечена не была, поэтому буду рада подсказкам и советам от профессионалов, а так же любой помощи с переводом.
Итак,
Глава 1.
Наблюдение из детской
Повествование Джеймса Генри Хейворда, собственности Фабрики Дома Лавровых листьев, Форличингем, Лондон.
1.1.
Они сказали мне, что я был единственным ребенком во всем огромном здании, но я не был. Я знаю это. Я слышал их временами, других детей. Я слышал их крики откуда-то снизу.
Я жил в убогой комнате вместе с моей няней. Ее звали Ада Крукшенкс. «Мисс Крукшенкс» как я ее называл.
Она очень часто давала мне лекарство в столовой ложке, у которого был достаточно странный запах и которое разливалось внутри таким теплом, будто отступала зима.
Мне давали сладости, я ел фунтовый торт и булочку к чаю, я ел и форличингемский пирог тоже, который, по правде сказать, был не самым мои любимым, на нем сверху было что-то горелое по традиции, а внутри скорее всего ведро мусора, покрытого сладкой черной жидкостью, чтобы замаскировать вкус.
Мисс Крукшенкс говорила, что я должен съесть его целиком, она стояла рядом со мной, если я не ел. Таким образом я съедал его.
Бывало она рассказывала мне странные истории, если сидела со мной, Мисс Крукшенкс рассказывала. Не из книги, а из ее головы. Смотря серьезно, она начинала:
- Теперь слушай, дитя, это правда. Есть два типа людей, те, кто знает о вещах и те, другие, которые не знают. Я одна из первых, и так я могу рассказать тебе. Я могу рассказать тебе, что однажды было место, где вещи не делали того, что им было сказано. В этом месте, я не скажу тебе его названия, я не осмелюсь, в этом месте люди были так сильно связаны с вещами, что из вещей могли появиться люди, и аналогично люди могли быть превращены в вещи.
В этом месте нужно было соблюдать осторожность с чем бы то ни было, поскольку ты, возможно, подумал, что это всего лишь обычная чашка, в то время как она была неким Фредериком Смитом, который был превращен в чашку.
И посреди этого места были великие повелители вещей, помощники шерифа, которые могли обратить человека в вещь без каких-либо больших хлопот.
Что ты думаешь об этом?
- Я вряд ли знаю, что думать об этом, мисс Крукшенкс.
- Тогда подумай пока.
Часто она бывало спрашивала меня: «Он еще у тебя? Покажи мне его сейчас же! Покажи!»
Я доставал золотые полсоверена из кармана и показывал ей.
Я всегда должен был носить эту особую монету с собой, мои собственные полсоверена.
Что за суматоху они развели вокруг них! Если я вытаскивал их на публике, люди вокруг в большом старом городе раскрывали рты, и тогда Мисс Крукшенкс вопила: «Спрячь! Спрячь их обратно! ЭТО не безопасно! Это НЕ безопасно! Ты не знаешь, кто смотрит!»
Время от времени я бывал вызван из детской для встречи со стариком. Мне нужно было отправляться в его большую комнату со всеми этими полками, и он бывало позволял мне смотреть на вещи на полках, но не трогать их. Такие странные вещи здесь были, некоторые из них прямо хлам, кусочки старых труб или черепицы, старая оловянная кружка, в отличие от других, что сияли и были серебряными и золотыми. Я не знал, почему он хранил их все. Я предполагал, что они были его особой коллекцией. Я подумал, что когда-нибудь хотел бы иметь собственную коллекцию.
Первое, что всегда я делал, когда навещал старика, показывал ему мои полсоверена. Я приносил их ему и опускал в его широкие морщинистые руки. Он изучал их и переворачивал снова и снова. На некоторое время он был очень доволен. Наконец, он возвращал их мне и наблюдал, как я помещаю их глубоко в карман.
-Я доволен тобой, юный Джеймс Генри. Ты хорошо поработал.
-Спасибо, сэр. Я бы очень хотел работать с Вами, сэр.
-Хозяин Амбитт – очень занятой человек, сказала Мисс Крукшенкс.
-Ты никогда не должен тратить эти полсоверена, Джеймс Генри, – сказал мне старик.
-Я знаю, сэр, я действительно знаю,- сказал я, потому что он напоминал мне об этом каждый раз.
-Скажи это мне, Джеймс Генри – сказал старик очень серьезно.
-Я никогда не потрачу мои полсоверена.
В любом случае, как и где я их должен был потратить? На Фабрике – нигде, а в город я никогда не выходил.
Как они это продолжали твердить снова и снова, не тратить, никогда не тратить.
-Хороший мальчик, - сказал старик. – Миссис Грум испечет для тебя что-нибудь. Она превосходный повар, лучший во всем Форличингеме. Как мы счастливы, что она передает нам еду сюда, в Дом Лавровых Листьев.
И тогда я должен был сделать ему маленький поклон и возвратиться в детскую.
Дом Лавровых Листьев, мой дом, был самым высоким и самым главным местом во всем целом городке. Он был построен как крепость. Это было надежное место, прочное.
Ты мог легко уснуть в таком месте, зная, что утром, когда ты проснешься, Дом Лавровых Листьев все еще будет стоять. Да, что это было за место! Как повезло мне быть здесь. На самом деле, это они мне сказали, что мне повезло здесь находиться. Но я не уверен, что чувствовал себя очень везучим.
Дом Лавровых Листьев был своего рода фабрикой, полагаю, что точно они производили, я не мог сказать. В некоторых местах было очень жарко. Там были печи и дымоходы, которые выбрасывали дым. Они покрыли остальную часть городка сажей. Трубы были на всем протяжении дома, огромные металлические трубы, которые были протянуты по потолку, которые колоннами образовывали стены, иногда сотнями и больше.
Они были везде, эти трубы. Я сомневаюсь, что во всем доме была хоть одна комната без труб. Некоторые из этих труб были холодными наощупь, очень холодными, а некоторые – такими горячими, что можно обжечься.
Было много комнат, где мне быть не позволялось. «Ты не должен ходить туда, мальчик, ты слышишь? Это место не для тебя. Держись подальше от второго этажа, и от третьего».
«Откуда звучат колокола?», -я бы спросил. «Это не твое дело»,- они бы ответили. «Что означают все свисты, которые дуют день и ночь?» - интересовался я. «Это не должно тебя беспокоить», -отвечали они.
Итак, в целом, надо сказать, я знал очень мало о Доме Лавровых Листьев. Иногда я слышал Дом в его работе. Я мог слышать кричащих людей, крики которых звучали так, как если бы кто-то, находящийся не очень далеко, страдал. Это были детские голоса. Я поклялся бы в этом. Когда я слышал эти крики, то становился беспокойным. Тогда Ада Крукшенкс брала молоток и ударяла им по трубам, и крики стихали.
- Я слышал их, мисс Крукшенкс! Я слышал детей!
- Нет, не слышал.
- Я знаю, что слышал!
- Ничего ты не знаешь.
Да, это было достаточно верно.
Я знал, что меня зовут Джеймс Генри Хейворд, что я жил в Филчинге, пригороде Лондона, рядом с большой свалкой. Я знал, что родился здесь, в Филчинге. Это место у меня в крови. Но это было то, что мне сказала мисс Крукшенкс, а не то, что я иногда вспоминал. Она называла меня рожденным в канаве.
Я отчаянно пытался вспомнить свою семью, но не мог. Как выглядят мои мать и отец? Есть ли у меня братья или сестры? Почему меня держат здесь с ней, а не там с ними? Как я очутился в этом большом доме? Вообще, почему я жил на Фабрике?
- Могу я выйти отсюда? - я спрашивал ее, - Моя семья живет там? Я действительно не могу их вспомнить. Могу я пойти и увидеться с ними?
- Нет! Нет! - резко обрывала она, - Ты будешь грязным там. Ты потеряешься в Форличингеме. Это не безопасно, там ужасные люди, воры и убийцы. Отойди от окна! Сколько раз тебе говорить?
Тогда она внезапно менялась.
- Они еще у тебя? Покажи мне! Покажи!
Я и показывал ей монету.
Филчинг не был большим. Я видел его из окна, небольшое местечко, немного заброшенное здесь и там, разбитые окна, дыры в крышах, кое-как построенные покосившиеся дома.
Я видел свалочную стену, что защищала Филчинг от всех мусорных куч, а с другой стороны грязного города была еще одна стена. Стена, которая отделяла Филчинг от Лондона. Эта стена была выше свалочной стены, и построена позднее. На ее вершине были шипы, а за ней был Лондон, настоящий Лондон, так близко и так далеко, потому что в Лондон мы не имели права войти. Лондон был невероятным местом для нас, людей Филчинга. Но никакого нарушения границ.
Ниже моего окна, только вне зоны фабрики, была часть Филчинга, очень близкая к Дому Лавровых Листьев. Это было высокое белое здание, в которое входили и выходили люди. Я любил наблюдать за этим. Когда я выглядывал из окна и видел согбенный город, я знал, что любил его. Я знал, что стремился выйти в него , оказаться на тех извилистых темных улицах. Где-то там была моя семья.
У меня появились ужасные головные боли, и когда они начинались, когда моя бедная верхушка страдала от всех моих мыслей, мисс Крукшенкс приносила мне лекарство в столовой ложке. После его принятия чувствуешь такое тепло внутри, и головная боль проходит, и все вокруг довольно туманно, но в целом очень неплохо.
В целом, я бы сказал, для меня все всегда было туманно. Я знал так мало, но так много хранилось во мне, что я жил как в тумане. И на вершине этого, или в подтверждении этой реальности, была мисс Крукшенкс, носившая черную шляпу с вуалью, так что я не мог разглядеть ее лицо как следует. Оно было спрятано от меня. Я видел только намеки на него, тени под вуалью. Я никогда не видел его по-настоящему. И не мог сказать, как она действительно выглядела.
Но даже после принятия лекарства, я не переставал думать о своих родителях там, в Филчинге.
- Вы знаете, где мои родители? - я спрашивал ее.
- На карту поставлены более важные вопросы.
- Я хотел бы сходить к ним, если они там, за воротами.
- Нет, ты не можешь, мальчик. Ты не должен.
- Почему нет?
- Вопросы, вопросы! Больше никаких вопросов! Твои вопросы клюют меня как клювы, они царапают меня изнутри и приводят в ярость! Позволь мне сказать тебе то, что спасло бы тебя: это место очень опасное и шаткое, полное болезней и жестокости. Они больше не говорят Филчинг, все эти люди, теперь они зовут его Фулшем, потому что это вонючее болото, полное чумы.
Человек, которого они зовут Портной, скрывается там, в переулках, и убивает людей - и люди там стОят так мало, что никого это не волнует. Выйди, Джеймс Генри Хейворд, и ты не протянешь и минуты. Ты не сможешь быть в безопасности там, где сам воздух опасен. Стоит тебе выйти – и ты превратишься в прах! Выйди и умри!
- Но там есть люди. Я видел их на темных улицах.
- Крысы, а не люди, тараканы. Больные люди, умирающие люди.
Должно быть упоминание о людях-крысах подтолкнуло мою память, внезапно я кое-что вспомнил, чего не помнил раньше. Я вспомнил дом, комнату в доме с грязным полом. Там был шкаф с дверцей. Я помню, как открыл дверцу шкафа, внутри сидела маленькая девочка, она приложила палец к губам, чтобы я молчал. Я вспомнил это! Я хоть что-то вспомнил! Я не мог сказать, кем она была, во-первых, или как вообще я придумал такое. Но мне нравилось думать об этом.
Я продолжал пытаться нарисовать ее лицо в памяти, но каждый раз, когда я мысленно возвращался к этому, когда я снова открывал дверцу шкафа, девочки там уже не было, а на ее месте была крыса.
Ночью, после того, как я вспомнил девочку в шкафу, я слышал как мисс Крукшенкс ворчала на своей половине. Мне стало интересно, что же она так бешено бормочет.
Она всегда дважды подходила на цыпочках, чтобы посмотреть, сплю ли я, и убедиться, что полсоверена находятся под моей подушкой, и, я так думаю, она должна была удостовериться, что я окончательно заснул.
Но я не спал. Я тихо, очень тихо слез с кровати и так же бесшумно ступая по полу, заглянул в ее комнату. Она была там, сидела на краю кровати с зеркалом в руках, и я увидел поднятую вуаль. А затем я увидел ее лицо. О, ужас! Огромная трещина прямо по центру! Огромный нисходящий разрыв в середине! Будто она была из фарфора, а вовсе не человеком.
- Злой ребенок! - закричала она, обернувшись.
- Простите, мисс Крукшенкс, - я не хотел.
- Ужасный маленький вор!
- Оно болит, мисс Крукшенкс? Я имею в виду ваш порез? Я очень сожалею, я не знал, что вы больны. Простите, мисс.
- Я ненавижу тебя!
- Да, мисс Крукшенкс.
- Надеюсь, ты сгниешь!
- Да, мисс Крукшенкс.
- Прими свое лекарство. Сейчас же.
- Да, мисс Крукшенкс.
- Мы приклеены друг к другу, дитя.
- Да, мисс Крукшенкс.
- Иди в постель!
Вид ее раненого лица заставил меня чувствовать себя по-другому рядом с ней. Бедная мисс Крукшенкс, я решил думать о ней более доброжелательно. Крукшенкс была человеком, и к тому же женщиной, со всеми этими женскими штучками, со всеми мелочами, относящимися к женскому полу. Я не любил вспоминать.
Я предпочитал не принимать лекарство. Я не хотел быть таким затуманенным. Я начал притворяться, что принимаю лекарство, выплевывая его в карман, когда была такая возможность.
Вся эта плотная белизна уходила, и я вновь мог сконцентрироваться. Моя голова болела вечно, но я больше вспоминал. Я вспомнил девочку в шкафу, я увидел ее лучше.
Она пряталась там, это было ее секретное место. Там она держала свою тряпичную куклу.
Я начал задаваться вопросом, что если эта девочка была моей сестрой? Я начал верить, что так и было. И с этой уверенностью я вспомнил больше, чем шкаф. Я увидел целую комнату и людей в ней. Кашляющая старуха, молодые жещина и мужчина.
Так же там был и мальчик. Все заняты разными делами. Поначалу я не мог сказать, что это было.
Затем, принуждая себя, я начал видеть больше. Я мог выглягуть из-за их плеч. Они мастерили маленькие клетки. Клетки, клетки для чего? Я поднял глаза, там были клетки, бессчетное их количество, свисающие с потолка, в некоторых из них были птицы - потрепаные чайки и пыльные голуби.
А на полу были другие клетки, с затвором на пружине. И тогда узнал их! Я знал их! Ловушки! Крысоловки, они были крысоловками. Вот кем они были, эти люди, крысоловами. Они были чемпионами по ловле крыс. Как же забилось мое сердце. Да, да, я знал их. Я знал их и любил. Это была моя семья. Они были великими крысоловами Филчинга!
Здесь был мой отец, большой и сильный, с расцарапанными руками и лицом. Что за крысолов он был! Здесь моя мать, тоже сильно поцарапанная, ожесточенная и любящая. Да, я знаю тебя, мама. Мой брат, учащийся мастерить мышеловки. Моя сестра и ее тряпичная кукла, нет, не кукла, а тряпичная крыса в платье. Моя бабушка в углу, укрепляющая ловушки, и потерявшая два пальца во время охоты в молодости. Что за истории рассказывала она нам о дедушке и летающих крысах! И дедушка там был, согнувшийся, но усмехающийся. О, моя семья, моя семья. Как я любил быть там с ними всеми.
Я видел больше, я был среди них, я выходил на охоту вместе с отцом в его кожаных перчатках чтобы ставить ловушки. И там снаружи дома, одноэтажного и довольно хрупкого, была магазинная вывеска, весело раскачивающаяся на ветру, гласящая « Крысоловки Хейворда, полностью лицензированные по назначению господином Тункридом Айрмонгером». Да, дом, что за дом это был! И расклеенные на стенах афиши «Крысы на продажу» и «Мышеловки, липкая лента от мух, ловушки для чаек, мясо чаек, крысиные подставки, набивка чучел, мешки с перьями, шкуры». Что за дом это был, что за место! Дом Крыс, это было мое место и там были мои люди. Я должен был найти его.
Продолжение следует...
