Бригада росла. Не было дня, чтобы кто нибудь не явился к вам. Шли старые и молодые. И особенно мальчишки. Шли целыми деревнями. Приходили жители городов, железнодорожных станций, бежавшие из плена, из концентрационных лагерей. Приходили и те, кто в трудные дни струсил и пошел служить оккупантам.
В те дни группа Ушацкого была усилена. В неё включили более тридцати бывалых партизан. И ранним декабрьским утром Ушацкий увел её в район Любани и Тосно, где проходил передний край и находились резервы немцев. Населения там почти не было, и это особенно осложняло дела разведчиков.
Почти две недели от Ушацкого не поступало известий, хотя он должен был послать связных. Мы строили разные догадки, высылали в условленное место людей и уже почти потеряли надежду получить от разведки сведения об этом районе, которых настойчиво требовали с Большой земли.
На исходе второй недели от Ушацкого пришли Володя Швец и Аркадий Воробьев. В штабной шалаш они ввели человека в трофейной плащ накидке.
– Вот «язык», – доложил Воробьев и снял с приведённого плащ накидку.
Перед нами стоял немецкий обер лейтенант. Он дико смотрел по сторонам, бормотал что то невнятное и не отвечал на наши вопросы.
– Вы что, ненормального привели? – рассердился Шелякин.
– Нет, нормальный. Только приболел, наверное, простыл немного. Путь то не близкий, да и погода для фрицев болезненная, – равнодушно ответил Швец.
Я пощупал лоб офицера. Он был горячим.
– Отправить его к Гусевой, пусть лечит.
– Где Мека? – спросил Шелякин, когда увидел офицера.
– Ушел к деревням Некикюль и Усадище, – ответил Воробьев и подал командиру несколько листов бумаги. – Здесь все сказано.
Шелякин бегло прочитал донесение.
– Хорошо. Очень даже хорошо, – сказал он и тут же приказал радисту передать донесение в штаб фронта.
– Теперь вам другой вопрос: чем вы питались? Продукты в группе должны кончиться давным давно. Вы что там, воздухом питались?
– Едим как всегда. По утрам и вечерам даже кофе пили.
– Откуда оно у вас? – Мека доставал.
– Где?
– Перехватили немецкого солдата с двумя термосами и приспособились ходить с ними к немецким кухням.
– Кто ходил?
– Кто? Известно, сам Мека. Наденет немецкую форму и шпарит к кухне с термосами. Приносит полные. Даже сигареты доставал. Так что голодом не сидели. – С этими словами Воробьёв полез в карманы и вытащил пачку немецких сигарет. – Вот видите. – Он снова засунул в карман руку, извлек из него свёрток бумаг и молча положил на стол.
– Что это?
– Из Вырицы на Тосно шли шесть грузовиков и две легковушки. Ну мы их того. Они и загорелись. В легковых, машинах оказались бумаги. Эти успели вытащить. Может, что нибудь в этих бумагах есть интересное. Мека не стал подробно разбирать.
– Об этом Ушацкий ничего не пишет.
– Разве? А насчет склада с горючим? – недоумевающее спросил Швец.
– Какого склада?
– По пути попался склад с горючим для танков. Так мы его сожгли вместе с ремонтной мастерской, а потом к ним добавили зенитную батарею, – чистосердечно отвечал Володя Швец.
Ушацкий со своими людьми действовал быстро, а главное – смело. Уже возвращаясь с задания из под Любани и Тосно, он попутно «забрёл» на станцию Дубовик, где стояли составы с воинскими грузами и солдатами. Одетый в форму немецкого офицера, Мека спокойно обошел все железнодорожные пути.
Его внимание привлекли три вагона, одиноко стоящие в тупике. Оттуда доносилась русская песня «Катюша».
Ушацкий подошел к вагонам. При виде немецкого офицера их обитатели повскакали с мест и вытянулись в струнку.
– Где ваш командир? – спросил он по немецки. Никто не ответил.
Ушацкий повторил вопрос.
– Нихт ферштеен, – ответил рыжеватый парень. Тогда Мека задал вопрос по русски.
– Уехал в Тосно.
– Ктр он – русский, немец?
– Немецкий старший лейтенант.
– Почему вы здесь стоите?
– Должны ехать во Францию.
– Зачем?
– Не знаем, – ответил тот же парень.
– Почему не знаете?
– Не положено, да с нами не считаются.
– И правильно. Кто же с предателями Родины будет считаться? Максим Горький так и сказал: «Предатель хуже вши».
– Так служим то мы… – начал оправдываться тот же рыжий парень, но его кто то подтолкнул под бок и он смолк.
– Чего не договариваешь? Говори, не стесняйся. Я же не выдам.
– Служим мы поневоле. Некуда податься, – чуть слышно выдавил из себя парень.
– Куда податься – я знаю. Дам даже адрес.
– Куда? – разом спросило несколько человек.
– Сбежать к партизанам, как уже многие сделали. От такого совета немецкого офицера многие стали
переглядываться, а некоторые даже попятились.
– Вы не прячьтесь я, может быть, желаю вам добра. Гитлер все равно войну проиграл. Что вы будете тогда делать? У вас не станет ни родины, ни близких вам людей, ни отцов, ни матерей, ни братьев, ни жён, ни детей, которые остаются здесь. И будете вы людьми без роду, без племени. Лучше сейчас решить окончательно – или идти к партизанам, или превратиться в бездомных бродяг. Выбирайте!
Власовцы стали совещаться. Потом подошли к Ушац кому.
– Мы не знаем дорогу к партизанам, – заявили они.
– Не беспокойтесь, я к ним приведу кратчайшим путем.
Вся группа власовцев вышла из вагона и построилась. Все были без оружия.
– Где же ваши винтовки?
– Мы их сдали на станции Конечки фельдфебелю.
– Пошли за ними.
– Там взвод немцев.
– Не беда, справимся.
И власовцы пошли. Только в лесу, где к Ушацкому присоединились партизанские разведчики, они убедились, что идут на самом деле в партизаны.
Ушацкому ничего не стоило приказать немецкому фельдфебелю выдать оружие для немедленного прочёсывания леса у деревни Неникюля, куда пробралась группа партизан, которые подожгли автомашины. Фельдфебель выдал винтовки, четыре ручных и два станковых пулемета, гранаты и даже предлагал миномёт.
Когда оружие было выдано, фельдфебель тут же получил удар прикладом по голове. С остальной охраной было покончено через полчаса.
Разгромив станцию, Ушацкий на второй день вернулся в наше расположение с новым отрядом, хорошо вооруженным немецким оружием.
– Куда прикажете мне девать этих власовцев? – спросил он у Шелякина.
– Создавай отряд. Бери всех себе. Ты их избавил от немцев. Они уже познакомились с тобой, видели твою смелость и пойдут за тобой в огонь и в воду.*
