user9696797

Большинство из нас последней каплей для отстранения А.Д. Меншикова от власти и ссылки его в сибирский город Берёзов считает присвоение им блюда с золотыми монетами, которое петербургские купцы хотели преподнести императору Петру Второму. Абсолютно достоверной эту историю считать нельзя.
На самом деле всё началось значительно раньше и происходило сложнее. Сам процесс был организован, как настоящее следствие.
Но вначале о том, что этому предшествовало.

Утром 8 сентября 1727 года 55-летний президент Военной коллегии, генералиссимус, светлейший князь Александр Данилович Меншиков, могущественнейший человек в России, нареченный тесть императора Петра II, получил царский указ о домашнем аресте. При объявлении указа Меншикову стало так дурно, что лекарь во избежание апоплексического удара вынужден был «отворить» ему кровь. В тот день была сломлена блистательная карьера Меншикова.

Придворная служба «безродного баловня судьбы», «полудержавного властелина» началась за сорок лет до этих событий. Именно тогда Франц Лефорт, фаворит молодого царя Петра I, приметил и взял в слуги бойкого паренька Алексашку Меншикова, торговца пирогами на московских улицах, сына дворцового конюха. С 1686 г. он служил денщиком у Петра I, оценившего его исключительную преданность и усердие. В ходе повседневного общения с царем и его окружением Меншиков приобрел практические навыки военной и государственной деятельности. Используя доверие Петра I, он начал оказывать существенное влияние на придворные и государственные дела. А Петр I смело выводил своего любимца «в люди», назначая его на ответственные административные и военные посты, жалуя чинами, титулами, деньгами, поместьями с десятками тысяч крепостных.
В 1703 г. Меншиков стал губернатором Ингерманландии (позднее она превратилась в Петербургскую губернию), руководил строительством Санкт-Петербурга и Кронштадта. В 1702 г. он получил графский титул, в 1704 г. его произвели в генерал-майоры. В 1706 г. по рекомендации царя австрийский император Иосиф I возвел Меншикова в сан князя «Священной Римской империи», а сам Петр I годом спустя пожаловал его титулом светлейшего князя (титул, равнозначный титулу герцога во Франции).

Обласканный царской милостью, Меншиков ревностно оправдывал делами пожалованные ему почести. В Полтавском сражении 27 июня (8 июля) 1709 г., командуя левым крылом русской армии, он разгромил корпус генерала Рооса, обеспечив тем самым общую победу в битве. За действия под Полтавой Меншиков был произведен Петром I в чин фельдмаршала. В 1709—1713 гг. Меншиков командовал русской армией в заграничных походах, освобождая земли Померании и Голштинии от шведских войск.
С 1714 г. занимался только делами внутреннего управления. Он ведал сбором общегосударственных доходов, управлял отвоеванными у Швеции землями (Прибалтика, Ижорская земля). При частых отъездах Петра I возглавлял правительство, с 1718 г. был президентом Военной коллегии.
На этих постах выявились в полной мере не только большие административные способности Меншикова, но и отрицательные стороны его натуры, прежде всего непомерное тщеславие и корыстолюбие. Не довольствуясь огромными окладами и доходами с владений (в которых у него было до 100 тыс. крепостных), он стал на путь сомнительного предпринимательства, наживался на казенных подрядах, беззастенчиво брал взятки, присваивал казенные суммы и частные владения. С 1714 г. (т.е., ещё при жизни Петра I) он постоянно находился под следствием за многочисленные злоупотребления и хищения, подвергался огромным денежным начетам. Лишь заступничество Петра I и его супруги Екатерины (сближению которой с Петром I способствовал Меншиков) спасало его от суда. Правда, за свои грехи он нередко подвергался побоям императорской тростью.

После смерти императора Меншиков, опираясь на гвардию, 28 января 1725 г. возвел на престол Екатерину I и стал фактически правителем России. В пору своего могущества Меншиков допустил ряд крупных ошибок, которыми воспользовались его противники из среды старой аристократии. Правда, он сумел занять первенствующее место в Верховном тайном совете, созданном в 1726 г. для ограничения его власти. Однако лагерь приверженцев Меншикова в этом совете фактически распался уже весной 1727 г., незадолго до смерти Екатерины I, когда решался вопрос о наследнике престола. Вопреки намерениям своих сторонников, желавших возвести на престол царевну Елизавету Петровну (дочь Петра I), Меншиков добился от умиравшей императрицы согласия на объявление наследником престола царевича Петра Алексеевича (внука Петра I) при условии его женитьбы на дочери князя Марии Меншиковой.

Династические замыслы Меншикова возбудили тревогу у его врагов — князя Д. М. Голицына и герцога Карла Голштинского (супруга Анны Петровны, дочери Петра I), которые активно старались подорвать его положение в Верховном тайном совете. Первым в их лагерь скрытно перешел опаснейший интриган, вице-канцлер А. И. Остерман. Не мог теперь Меншиков надеяться и на других членов совета: ни на осторожного канцлера графа Г. И. Головкина, ни на генерал-адмирала графа Ф. М. Апраксина. Не были прочной опорой Меншикова его застольные друзья — генералы А. Я. Волков, А. И. Шаховской, Ю. И. Фаминцын, тайный советник А. В. Макаров, - не имевшие большого веса в придворной политике.
Однако Меншиков не сознавал всей грозившей ему опасности. По-прежнему обладая огромной властью, он принимал внешнее поклонение своих недругов за их безусловную покорность и был ослеплен воздаваемыми ему Петром II почестями: 13 мая 1727 г. Меншиков получил чин генералиссимуса, 25 мая состоялось обручение его дочери Марии с 12-летним императором. Меншиков был уверен в прочности своего положения. Между тем его противники составили заговор, имевший целью подорвать влияние всесильного временщика на юного царя, а затем арестовать его и, предъявив обвинения в государственных преступлениях, расправиться с ним, его семьей и приверженцами. Заговор сплотил виднейших представителей родовой аристократии - князей Голицыных и Долгоруких с людьми из новой знати, бывшими приверженцами Меншикова, но вовремя угадавшими перемену политической ситуации при дворе.

Особенно коварную роль в заговоре играл Остерман, которого сам же Меншиков ранее назначил воспитателем к Петру II. Остерман умело настраивал не искушенного в политической игре мальчика-императора против светлейшего князя, указывая на его лихоимство, на умаление им авторитета и прерогатив самодержавной власти.
Огромное влияние на Петра II оказывали также князья А. Г. и И.А. Долгорукие. Они поощряли юного царя к охоте, пьянству, картежной игре, порочным увеселениям, всячески пытаясь помешать его общению с Меншиковым и его семьей.
Мало-помалу Меншиков стал замечать, что Петр II изменил к нему свое отношение. Император, действуя по указке своих многоопытных советников, явно уклонялся от деловых аудиенций, поспешно прерывал вынужденные беседы. Избегали встреч с Меншиковым и члены Верховного тайного совета. Лишь 4 сентября 1727 г. Меншиков решил выяснить свое положение, с трудом добившись приема у Петра II в царской резиденции в Петергофе. Встреча эта, длившаяся не более четверти часа, не оставляла сомнений в том, что над головой Меншикова сгустились грозовые тучи. 5 сентября он около часа с глазу на глаз беседовал с Остерманом, одним из главарей заговора. Разумеется, тот не сказал ничего определенного, однако Меншиков понял, что катастрофа близка и попытки предотвратить втайне подготовленный удар уже ни к чему не приведут.
Утром 8 сентября генерал С. А. Салтыков явился к Меншикову и зачитал ему приказ Петра II о домашнем аресте. В тот же день Петр II объявил Верховному тайному совету заранее подготовленный Остерманом указ о запрещении исполнять ранее отданные Меншиковым приказы и распоряжения. На заседании совета 9 сентября царь утвердил докладную записку Остермана, предусматривавшую ряд новых мер против Меншикова и его сторонников.
Петр II подписал указ о ссылке Меншикова с семьей, с лишением его всех чинов и орденов.
10 сентября Верховный тайный совет отдал распоряжение об опечатании документов канцелярии Меншикова, изъятии находившихся у него казенных сумм и драгоценных камней и запрещении упоминать в церковных службах имя бывшей невесты Петра II, Марии Меншиковой.

Рано утром 11 сентября из Петербурга вышел огромный обоз из сотни подвод, увозивший Меншикова, его семью и родственников его жены в ссылку. Однако осенняя непогода, разбитые дороги и длительные стоянки в пути из-за частых приступов горловой чахотки (так это тогда называлось) у Меншикова задерживали продвижение обоза. Лишь 3 ноября 1727 г. конвойная команда доставила Меншикова и его семью в Раненбург (ныне г. Чаплыгин, Липецкой области), где ссыльные были помещены в крепость под охраной команды из 180 солдат при 75 пушках.

Арестовав Меншикова, Верховный тайный совет не предъявил ему формального обвинения с указанием конкретных преступлений. Арест и последующая ссылка в Раненбург явились предварительной мерой пресечения, обеспечившей свободу расследования и установления виновности свергнутого временщика. В ходе расследования «верховникам» нужно было собрать такие документальные улики, которые позволили бы представить свершившийся акт политической борьбы как законное юридическое обоснование действий против Меншикова. Улики должны были оказаться настолько очевидными, чтобы поставить также вопрос о конфискации имущества опального князя, в чем были заинтересованы и особы царствующего дома, и «верховники», и сановники более мелкого пошиба.

Неожиданный финал блистательной фортуны Меншикова породил и в России и за рубежом массу различных слухов о причинах постигшей его опалы. Эти слухи приобретали порой беспочвенный или неумеренный характер, особенно в зарубежной прессе, но правительство Петра II не спешило с опубликованием официальной версии. К середине декабря 1727 г. был вчерне закончен первый этап следствия, в ходе которого удалось собрать частью достоверный, а частью сфальсифицированный материал для обвинения Меншикова в государственных и уголовных преступлениях. Верховный тайный совет подготовил два проекта манифеста, в которых обобщил обвинения, выдвинутые против князя. Окончательный вариант проекта манифеста «О винах князя Меншикова» обсуждался на заседании Верховного тайного совета 19 декабря.

Расследование дела Меншикова шло по трем главным направлениям. Первое было связано с установлением его политических преступлений — проступков и замыслов против царствующей династии. В этом отношении состав преступлений был очевиден, и следователи не проводили углубленных изысканий, тем более что это было по ряду причин нежелательно как для Петра II, так и для «верховников», способствовавших в свое время возвышению Меншикова.
Второе направление сосредоточилось на сборе материалов об уголовных преступлениях Меншикова, об ущербе, причиненном им государственной казне, частным владениям и капиталам путем хищений, вымогательств, подлогов и взяток.
Осенью определилось третье направление расследования, построенное на фальшивых обвинениях Меншикова в государственной измене, в передаче шведским властям секретнейшей политической и военной информации о России. Материалы обвинения были сфабрикованы русским посланником в Стокгольме графом Н. Ф. Головиным при активной поддержке Остермана. Узнав о ссылке Меншикова, Головин в донесении к Петру П от 29 сентября 1727 г. писал, что по полученным им агентурным сведениям представители антирусской группы в шведском правительстве сожалеют о падении Меншикова. Донесение Головина позволяло (при получении более подробных «фактов» об «измене» Меншикова) направить затянувшееся следствие по кратчайшему пути и давало в руки заинтересованных лиц важный материал для немедленной расправы с «государственным изменником». На заседании Верховного тайного совета 13 октября было решено направить Головину предписание о сборе новых фактов относительно «измены» Меншикова.

В донесении от 20 октября Головин сообщал, что «надежный и верный приятель» объявил ему о письме Меншикова к шведскому сенатору Дибену от 1725 г., в котором говорилось о том, чтобы Швеция безбоязненно подписывала Ганноверский союзный трактат, несмотря на противодействие русского правительства. Далее Головин констатировал, что Меншиков многократно информировал шведского посла в Петербурге барона Цедеркрейца «о происхождении дел» при русском дворе (о чем, в частности, говорится якобы в реляциях и частных письмах Цедеркрейца) и что Меншиков получил от шведского посла за шпионские сообщения 5 тыс. червонцев в английской валюте. Без какой-либо дополнительной проверки домыслы Головина и его осведомителей легли в основу нового следствия по обвинению Меншикова в «государственной измене».

12 ноября Верховный тайный совет вынес решение об отправлении в Раненбург президента Доимочной канцелярии И. II. Плещеева для производства нового дознания по делу Меншикова, вручив ему допросные пункты, касающиеся «измены» князя и его обвинений в расхищении государственной казны. Плещееву было предписано допросить Меншикова «с принуждением и угрозами, что ежели он подлинно о том о всем, как у него происходило, не объявит, то с ним инако поступлено будет».
Верховный тайный совет утвердил два экземпляра допросных пунктов для следствия по делу Меншикова в Раненбурге. Первый экземпляр содержал пять вопросов, касающихся «изменнических» сношений Меншикова с государственными деятелями Швеции, а также вымогательства Меншиковым 80 тыс. руб. и других сумм у герцога Голштинского и его супруги царевны Анны Петровны. Второй экземпляр допросных пунктов содержал восемь вопросов, связанных со служебными преступлениями Меншикова корыстного свойства: присвоением казенных денег, невозвращением полученных сумм, неплатежом в казну различных сборов.

Отправив 13 декабря Плещеева в Раненбург, Верховный тайный совет на заседании 19 декабря снова вернулся к рассмотрению дела Меншикова. На этом заседании Петр II, исходя, видимо, из рекомендаций Остермана и Долгоруких, приказал конфисковать вотчины и поместья Меншикова, оставив ему на пропитание «Ораниенбург и к тому в прибавку, чтоб всех было до тысячи дворов».
Таким образом, еще до начала нового следствия значительная часть владений Меншикова перешла в дворцовое ведомство. Арестованные 13 декабря и содержавшиеся в Петропавловской крепости секретари Меншикова Ф. Вист, С. А. Вульф и А. Яковлев были 30 декабря допрошены следственной комиссией Верховного тайного совета. В своих показаниях они решительно отрицали наличие враждебной интересам России корреспонденции в бумагах Меншикова и не дали следствию никаких данных к изобличению их бывшего шефа в «измене». Не было, очевидно, обнаружено никаких документов, компрометирующих Меншикова, и в его канцелярии, в которой с 23 сентября работала специальная комиссия в составе обер-секретарей В. Степанова, А. Маслова и И. Юрьева.

Таким образом, документальных улик по главному против Меншикова обвинению в «измене» не удалось выявить ни при просмотре канцелярии опального князя, ни при допросе его бывших секретарей. В этих условиях Верховному тайному совету важно было установить, как отнесется к предъявленным обвинениям сам Меншиков, не проговорится ли он в чем-либо Плещееву при допросах, испугавшись возможных пыток? Плещеев приехал в Раненбург 5 января 1728 года. В тот же день он опечатал корреспонденцию Меншикова. При этом Меншиков предусмотрел основной пункт обвинения, неосторожно заявив следователям, что «он де знает, чего больше ищите, что от чюжестранных карашподентов писем, которых де у него нет, и он с ними карашподенции тайно не имел». Следователь счел необходимым внести в протокол это неосмотрительно сделанное Меншиковым заявление.

6 января 1728 г. Плещеев приступил к допросу Меншикова по главному обвинению — в «государственной измене». Меншиков решительно отрицал три первых пункта обвинения. По четвертому пункту, касающемуся вымогательства Меншиковым 80 тыс. руб. у Карла (герцога Голштинского) и его супруги, он сообщил, что эти деньги были добровольно обещаны ему герцогской четой через голштинского министра графа Бассевича за хлопоты по утверждению завещания («тестамента») Екатерины I. Фактически же он, Меншиков, 80 тыс. руб. так якобы и не получил. Специально исследовавший этот вопрос историк В. Н. Нечаев признает (правда, с некоторыми оговорками) справедливость данного показания Меншикова.
8 января Плещеев еще раз попытался добиться признаний Меншикова относительно его «изменнических сношений» со шведским правительством и посланником Швеции в Петербурге Цедеркрейцем. Однако и на этот раз обвиняемый доказал, что при всем его корыстолюбии он не мог пойти на сделанные ему в свое время выгодные предложения со стороны шведских дипломатов потому, что речь шла о государственных интересах России.
Вообще следует отметить, что ни следствие в Раненбурге, ни проводившиеся одновременно с ним розыски компрометирующих материалов в бумагах канцелярии Меншикова в Петербурге не дали документальных фактов, изобличающих Меншикова в «изменнических» сношениях со Швецией. Улики по главному обвинению против Меншикова в «измене» сводились в основном к донесениям Н. Ф. Головина, сфабрикованным в своекорыстных, карьеристских целях, в порядке прислужничества перед победившей дворцовой группировкой.

8 января следственная комиссия приступила к допросу Меншикова и по второй группе допросных пунктов, касавшихся преступлений корыстного свойства. Общая сумма начета на Меншикова составляла около 110 тыс. руб., 1 000 ефимков (в данном случае - серебряная монета достоинством в 1 рубль) и 100 червонцев золотом. В своих показаниях по этим пунктам обвинения Меншиков признался лишь в том, что не возвратил в казну 100 червонцев золотом. Большинство же обвинений он аргументированно отвел, ссылаясь на документы верховной власти и на таких свидетелей, как Остерман, граф Левенвольд и кабинет-секретарь А. В. Макаров.
Обстоятельные объяснения Меншикова существенно поколебали силу предъявленных ему обвинений в корыстных преступлениях. По существу, он не смог оправдаться в сумме, не превышавшей 20 тыс. руб., огромной в принципе (в настоящее время это больше 1 миллиона долларов США ), но ничтожно малой для Меншикова. Провал обвинения по этим статьям объяснялся, по-видимому, тем, что следствие, наспех подбирая материалы, не успело собрать серьезные документальные улики.

10 января Плещеев отправил в Верховный тайный совет донесение, в котором сообщал, что Меншиков в ходе следствия решительно отвергал важнейшие пункты обвинения («государственная измена»), признавая себя виновным лишь по некоторым второстепенным допросным пунктам, касающимся проступков корыстного свойства.
Это донесение рассматривалось на заседании совета 16 января. Петр II, присутствовавший на заседании, согласился с мнением «верховников» о ссылке Меншикова в один из отдаленных восточных городов: «в Вятку или в иной, которой отдаленной, и содержать при нем караул не так великой».
Этим повелением судьба Меншикова, казалось, была уже решена, но Верховный тайный совет (куда 3 февраля были назначены князья А. Г. и В. Л. Долгорукие) не спешил выполнять распоряжение императора. «Верховники» были заняты более важным для них лично делом: они усиленно хлопотали о царских милостях в связи с предстоящей коронацией Петра II. Коронация состоялась 25 февраля, вслед за ней начались бесконечные празднества, занявшие почти весь март 1728 года.
И если о самом Меншикове на время забыли, то не забыли продолжать начатую ранее работу по переписи и конфискации его имущества. В течение 1727 г. и последующих лет у Меншикова было конфисковано 6 городов (Ямбург, Копорье, Раненбург, Почеп, Ямполь, Батурин), 1023 села и деревни с 21 070 дворами и 30 133 душами мужского пола. Большая часть конфискованных владений и изъятых денежных сумм была передана государственной казне и дворцовому ведомству. Немало поживились при дележе меншиковского имущества члены царской семьи и «верховники».

К решению судьбы Меншикова Верховный тайный совет возвратился в конце марта 1728 года. Поводом к этому послужило подмётное письмо, найденное 24 марта у Спасской башни Московского Кремля. Письмо это, судя по официальной версии, было наполнено «всякими плутовскими и лживыми внушениями, доброхотствуя и заступая за бывшего князя Меншикова» и «с ведома его, Меншикова, или еще и по его научению писано». В результате проведенного розыска не было обнаружено ни автора письма, ни его сообщников. Однако властям удалось узнать о попытках свояченицы Меншикова А. М. Колычевой облегчить участь Д. М. Меншиковой и ее детей путем подкупа лиц, вхожих к царице Евдокии Лопухиной, матери царевича Алексея Петровича и бабушки Петра II.

Но еще до начала расследования по делу А. М. Колычевой Верховный тайный совет вынес окончательное решение по делу Меншикова и его семьи. На заседании совета 27 марта 1728 г. сначала было решено сослать Меншикова в Пустозерский острог с женой, сыном Александром и дочерью Александрой, а старшую дочь Марию — в Горицкий девичий монастырь на Белоозеро.
В окончательном протоколе совета, подписанном 4 апреля, местом ссылки для всей семьи Меншикова был назначен город Березов в Сибири.
В перемене решения относительно Марии Меншиковой была выражена, очевидно, последняя милость Петра II к своей бывшей невесте, которой он предоставил возможность следовать в ссылку вместе с семьей и избавил ее от монашеской скуфьи. Политические враги Меншикова, опираясь на Петра II, актом от 4 апреля завершили окончательную расправу над некогда всесильным временщиком.

16 апреля 1728 г. из Раненбурга вышел обоз, отвозивший Меншикова и его семью в сибирскую ссылку. 10 мая у села Верхний Услон под Казанью Меншиков похоронил умершую в пути жену. 15 июля ссыльных доставили в Тобольск. И, наконец, 17 июля Меншиковы прибыли к месту ссылки. Ссыльных поместили в одной из казарм местного острога.

Картина В. И. Сурикова «Меншиков в Березове» верно передает ту обстановку и то состояние духа, в которых находились Меншиков и его дети в дни ссылки.
Меншиков прожил в сибирской ссылке менее полутора лет. Скончался он 12 ноября 1729 г. и был погребен у алтаря выстроенной собственными руками деревянной церкви. Полтора месяца спустя умерла Мария Меншикова. Донесения об их смерти дошли до Петербурга уже тогда, когда самого Петра II не было в живых: он скончался от оспы 19 января 1730 г., в день, назначенный для его свадьбы с княжной Екатериной Долгорукой.
Справедливости ради следует отметить, что незадолго до смерти Петр II, испытывая, очевидно, угрызения совести и сознавая несправедливость своего решения по меншиковскому делу, отдал распоряжение о возвращении детей Меншикова из ссылки. Они вернулись из Сибири в Петербург в 1730 г., и им была возвращена некоторая часть конфискованного имущества их отца.

Речь в данной статье пойдёт о быте и нравах при дворе Петра I.
Но вначале о том, что в этом смысле происходило при дворе его отца – Алексея Михайловича (Тишайшего), поскольку именно в XVII веке была подготовлена почва для смены религиозной культуры Средневековья на новую, светскую культуру, ориентированную на гуманистическую европейскую традицию, что связано со становлением империи в эпоху Петра Первого.
Ведь в семье царя, окружённой боярством, господствовали те же понятия, привычки, вкусы, обычаи, домашние порядки, суеверия, что и в народной среде. Более того, нравы того времени, ярко проявлявшиеся в царской семье, дожили в своих реликтовых формах и до нашего времени, о чём зачастую многие и не подозревают (например, грубые нравы, матерная речь, произвол в отношении нижестоящих и раболепие перед начальством). Иными словами, можно провести определённую параллель между нравами седой старины России и нравами нашего общества XXI столетия.
Многие исследователи средневекового общества отмечают, что структура психического аппарата самоконтроля человека характеризуется большими контрастами, неожиданными скачками, «яростной эмоциональностью» и вообще множеством бурных эмоциональных взрывов. Само собой понятно, что «дисциплина эмоций» является неизбежным психологическим компонентом любого человеческого общества, независимо от занимаемой им исторической ступени, речь может идти лишь о степени этой дисциплины. И если в западном средневековом обществе свирепость и яростная эмоциональность рыцарей на протяжении столетий подвергалась очистительной полировке эпическим и этическим спиритуализмом, куртуазностью (о ней можно говорить отдельно – это очень своеобразная тема), то в русском средневековом обществе господствовала «рабская психология» с её необузданными эмоциональными вспышками и весьма грубыми нравами.
Существенный отпечаток на нравы допетровской, а потом и петровской эпохи наложило крепостное право. Недаром до Петра даже дворянство официально титуловалось «холопами» в своих обращениях к государю. Поэтому неудивительно, что это проявлялось и в царской семье, приобретая зачастую различные нюансы, зависевшие от природного нрава самодержца.

Весь уклад семьи Алексея Михайловича с его восьмиаршинными комнатами (аршин – мера длины, равная 71 см.), с палатами, выстроенными по типу древних гридниц, с «мы́ленками» - банями, со слюдяными оконцами, изразцовыми печами, со скамьями и лавками, с дворцовыми забавами, обрядами, обедами, богомольями и т.п., по сути отражал мир русского средневековья, пронизанного патриархальными порядками.
Ярким примером, подтверждающим вышеизложенное, является Теремной дворец Московского кремля, построенный при отце Алексея Михайловича, царе Михаиле Фёдоровиче Романове.

Общественный статус царицы и других женщин, входящих в состав семьи самодержца, практически был равен нулю: они, так же, как боярыни, купчихи и крестьянки, подчинялись правилам Домостроя, считались лишь приложением к особе владыки, государя.
Алексей Михайлович отличался чрезвычайным благочестием, читал священные книги, ссылался на них и руководствовался ими, соблюдал посты. Как замечает Н.И. Костомаров, «чистота нравов его была безупречна: самый заклятый враг не смел бы заподозрить его в распущенности; он был примерным семьянином». От природы он был весёлого нрава, обладал поэтическим чувством, не держал долго зла, добросовестно ежедневно выполнял все положенные ему предписания, перед большими праздниками обходил богадельни, раздавал милостыню, посещал тюрьмы, выкупал должников, миловал преступников, обедал в своих палатах с нищими.
При этом в нравах Тишайшего царя проявляется удивительное сочетание глубокой религиозности и аскетизма с удовольствиями и потехами, деликатности и мягкости - с грубостью. В качестве примера его дикого нрава можно привести случай, когда он в гневе оттаскал за бороду своего тестя, боярина И. Д. Милославского, затем изругал его и пинками вытолкал из комнаты.
Но бранчливый и вспыльчивый, царь был весьма отходчивым и легко переходил от брани к ласке. Такое поведение самодержца объясняется в первую очередь тогдашней сравнительной простотой и раскованностью нравов при московском дворе.

Такого рода старинный уклад московской жизни доживал свои последние дни в эпоху Петра Первого, причём он проявился и в нравах самого́ царственного преобразователя.
Своей неутомимой деятельностью Пётр вывел Россию на новый путь, разрушив одновременно с этим гнёт предшествующего уклада жизни и преобразовав нравы дворянского сословия. Прежде всего в его эпоху нарушается замкнутость семьи: боярские жёны и дочери выходят в свет, принимают участие в общественной жизни. Великий реформатор обрушивается на ханжество, на соблюдение многочисленных религиозных и домашних обрядов, преследует старую русскую одежду, бороды, вводит западноевропейские нравы и обычаи. И здесь русское общество раскололось на несколько частей: одни пошли за самодержцем в освоении приёмов европейской жизни и обучали им своих детей; другие держались старых нравов, ненавидели Петра и его реформы, готовы были даже на жертвы; третьи (их оказалось большинство) избрали «золотую середину» и стремились, как говорится, быть и нашим, и вашим, т.е., и с новаторами и с консерваторами.

Интересно, что в самой семье царя (а потом и императора) тоже проявился этот раскол, хотя он имел некоторые нюансы. Здесь сложились довольно сложные взаимоотношения между Петром, его первой женой Евдокией Лопухиной, второй женой Екатериной Алексеевной, его сыном Алексеем, царицей Прасковьей Фёдоровной, вдовой царя Ивана V Алексеевича (неполнокровного брата и номинального соправителя Петра) и матерью будущей императрицы Анны Иоанновны, и другими членами семьи.
Та же Евдокия Лопухина, которую выдали замуж за Петра, когда ему не было ещё и 17 лет, представляла собой идеал допетровских женщин, образец московских цариц XVII века. Выдающийся русский историк прошлого века М.И. Семевский пишет о ней так: «В самом деле, скромная, тихая, весьма на́божная, она обвыклась с теремным заточением: она нянчится с малютками, читает церковные книги, беседует с толпой служанок, с боярынями и боярышнями, вышивает и шьёт, сетует и печалится на ветреность мужа». Она, давшая Петру наследника престола, была пострижена в монастырь.
Вместе с тем царица Евдокия сумела внушить царевичу Алексею мысль о том, что отца испортили немецкие нравы. Вполне понятно, что наследник впитал в себя многое из нравов старорусской жизни, однако на него оказали влияние и образованные люди. В связи с этим сын Петра понимал необходимость реформ, но организовывать их нужно было, по его мнению, иначе. В итоге царевич Алексей был осуждён по велению своего грозного родителя на смертную казнь.

Совершенно иной была Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская), сначала фаворитка Петра Великого, а потом государыня, «сердешнинький друг». Весёлая и энергичная, она умела распотешить своего супруга и затеей веселого пира, и проделками князь-папы Никиты Зотова, с которым была в прекрасных отношениях. К тому же всегда разделяла с царём его горести и радости, заботилась о нём, принимала участие в его размышлениях о будущем страны. Иными словами, Екатерина Алексеевна поддерживала Петра морально и психологически в его глубоких преобразованиях, в разрушении старых нравов. И нет ничего удивительного в том, что «суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе, а затем и на смерть родного сына», Петр в своих отношениях к Екатерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости». И когда к Петру попал донос об «опасном» романе императрицы и камергера Виллема Монса (брата Анны Монс, первой любви Петра), последний был публично казнён. Но Екатерину Пётр не тронул, что было совсем не в его привычках.

Царица Прасковья Фёдоровна, (повторимся – супруга брата Петра, Ивана V) вступив в семью самодержца, сумела найти своё место среди дворцовых интриг, соблюдала принятые обычаи, ладила с сестрами и тётками своего супруга (из рода Милославских) и одновременно умудрялась оставаться в хороших отношениях с Петром и Екатериной, ласково обходилась с царевичем Алексеем. Преобразования Петра и его нрав создавали для неё немалые трудности. Но её ум и изворотливость привели к тому, что приверженцы старых обычаев и нравов считали её своей. При этом и Петр уважал её и заботился о ней и её дочерях.

Грандиозность реформ Петра Великого неразрывно связана с нравами, сформировавшимися под влиянием ряда обстоятельств.
Во-первых, он к 10 годам испытал «самые различные впечатления, переносившие его от грозного призрака смерти к обаянию самодержавной власти и всенародному поклонению». Иными словами, смуты и волнения стрельцов, интриги бояр и царевны Софьи, вражда между родственниками царя, великолепие венчания на царство наложили очень серьёзный отпечаток на его характер и нрав.
Во-вторых, Петр воспитывался и рос не так, как все царевичи - он был с детства предоставлен самому себе, в забавах его окружали дети спальников, дворовых, конюхов, сокольников, он черпал знания у плотников и матросов.
В-третьих, Пётр нашёл собеседников в Немецкой слободе, где он не только получал необходимые ему сведения у иноземцев, но и проводил время в попойках и ночных загулах. В определенном смысле эта слобода с её разноплеменной компанией заменяла ему домашний очаг, она привила ему многие дурные привычки, грубый нрав, пороки и цинический дух улицы, любовь к бесшабашным загулам, привычку к пьянству и развратной жизни.
Поэтому нет ничего удивительного, что Пётр бесцеремонно проявлял свои нравы не только на родине, но и за границей. Так, в 1717 году он прибыл в Париж и после приёма, устроенного им для 7-летнего короля Людовика XV, нанёс ответный визит в Тюильри. Когда французский король увидел приближающуюся царскую карету, он подбежал к ней, а Петр выскочил из неё, подхватил Людовика XV на руки и занёс его в зал для аудиенций, обращаясь к ошеломленным придворным: «Несу всю Францию!». Какое нарушение общепринятого придворного этикета во Франции, славящейся своей изысканностью!
В отношении к женщинам Великий Преобразователь грубость совмещал с глубокой и нежной привязанностью. Его врач заметил, что «у Его Величества должен быть целый легион демонов сладострастия в крови». Из-за своей чувственности Пётр оставил незаконное потомство, чья численность вполне может соперничать с размерами потомства, оставленного Людовиком XIV. Во всяком случае, характерен анекдот (который, по-видимому, является всё-таки преувеличением) о том, что у каждой из 400 дам, состоявших при жене императора, был от него ребенок. Надо сказать, что он, как правило, платил женщинам солдатскую цену: одну копейку за три объятия, и обычно с ними не церемонился. «Случалось ему, - пишет Е. Оларт, - и переносить побои от лиц, желавших защитить честь девушки, на которую заявлял он претензии». Однако среди многочисленных женщин нашлись и такие, которые внушили ему глубокую привязанность: Анна Монс, леди Гамильтон и Марта Скавронская.
Наконец, нельзя пройти мимо знаменитой петровской дубины, которой он охаживал не только царедворцев, провинившихся мздоимством и халатностью, но и собственного сына Алексея. С. Князьков пишет: «Слушая постоянно осуждения всей деятельности отца от людей, которых отец не любил..., Алексей приучился скрывать это всё от отца, обманывал его на случайных экзаменах (например, по навигации с фортификацией), говорил ему не то, что думал. Когда обман раскрывался, Пётр, не терпевший лжи, хватал дубинку. Жестокие побои, конечно, были плохим средством создать путь сердечной доверчивости между отцом и сыном...». Более того, царевич потом стал желать смерти своего гениального родителя, в чём и признался духовнику, приверженному старинным нравам и потому не выдавшему царственного отрока.
Петр Великий был набожным человеком, печалился по поводу невежества православного духовенства и непорядка в церковных делах, чтил и знал Церковный обряд, по праздникам становился на клиросе в ряды своих певчих и пел вместе с ними сильным голосом. И в то же время он был подвержен церковно-народной слабости подшутить над священными предметами и изречениями. Склонностью к юмору он напоминал своего отца, Алексея Михайловича, любившего пошутить и словом и делом: царь за опоздание купал своих стольников в пруду и приглашал затем их к столу, император же создал не менее известный церемониал «Всешутейшего собора».

Петр Первый любил повеселиться, им был заведён значительный календарь придворных ежегодных праздников. Хватало также и различного рода торжеств, балов и маскарадов, где веселились на западноевропейский манер. Следует отметить, что в гостях, на свадьбах, на заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, по очереди съезжавшегося у того или иного вельможи, император проявлял нравы старорусского властного хозяина с грубыми замашками. Наш известный историк В.О.Ключевский пишет, что «Пётр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер». Он был добрым по природе, как человек, но - грубым как самодержец, который не привык уважать человека ни в себе, ни в других.

По сообщениям иностранцев, лиц из его окружения, Пётр в своей будничной жизни был весьма скромен, стремился её устроить как можно проще и дешевле. Он вставал рано, знакомился с делами. После завтрака в шесть часов объезжал верфи, стройки, сам работал, затем отправлялся в адмиралтейство или сенат. В полдень обедал, отдыхал часа два; к вечеру отправлялся к кому-нибудь в гости на ужин или дома веселился с ближними; спать укладывался рано. И хотя его считали одним из самых могущественных и богатых монархов Европы, он часто ходил в стоптанных башмаках и заштопанных женой или дочерьми чулках, носил незатейливый кафтан из толстого сукна, разъезжал на одноколке или плохоньком кабриолете. В домашнем быту Петр до конца жизни оставался верен привычкам древнерусского человека, не любил просторных и высоких помещений, и за границей старался избегать пышных королевских дворцов. Оставив кремлевские хоромы, Пётр покончил с пышностью прежней придворной жизни московских царей, - с простотой петербургского двора мог поспорить разве что двор короля-скряги Фридриха Вильгельма I. Не случайно он любил сравнивать себя с этим королем и говорил, что они оба не любят мотовства и роскоши.

Несмотря на отрицательное отношение Петра Первого к великолепию и пышности, он в последние годы делает исключения для Екатерины Алексеевны, чей блестящий и многочисленный двор был устроен на немецкий лад и мог соперничать с любым двором тогдашней Германии. К этому необходимо добавить, что Пётр не вмешивался в дела, и даже помогал царице Прасковье Федоровне, так что, в общем, в его семье причудливо переплетались старинные (московские), и новые, (европейские, преимущественно немецкие) нравы.
Действительно, царица Прасковья со своими тремя дочерьми после смерти Ивана V Алексеевича поселилась в подмосковном селе Измайлове, причем Петр содержал её деньгами и припасами, согласно её сану. В Измайлове все порядки, времяпрепровождение и нравы были старорусскими. Для многочисленных небольших комнат дворца характерны были беспорядок, грязь, ничегонеделанье; они были населены богомолками, богомольцами, нищими, карликами, шутами и скоморохами. Они своими жалобными песнями, кривляньями, плясками забавляли невзыскательную царицу и её дочерей. Царевен обучали грамоте при помощи телесных наказаний, ибо наши предки полагали, что без них никакая наука не может укрепиться в головах учеников.
Чтобы угодить своему государю, Прасковья в качестве воспитателя и учителя немецкого языка пригласила А.И.Остермана и преподавателя танцев и французского языка С. Рамбура; в течение пяти лет царевны не смогли овладеть даже французской речью, не говоря уже о письме. В общем, образованность их по сути мало отличалась от прежних, допетровских времён - царевны были склонны к праздности, привязаны к шутам и скоморохам и не уважали человеческую личность.

Своих дочерей, Анну и Елизавету, Пётр воспитывал по-новому, поощряя изучение иностранных языков: первую наставляли в знании немецкого, вторую - во владении французским языком, обеих обучали испанским танцам и великосветским европейским манерам. Ведь Анну сватали за одного из немецких принцев, тогда как 10-летнюю Елизавету прочили в жены будущему французскому королю Людовику XV. «Заботы о раннем браке дочерей побуждали царственных родителей приучать детей к обществу и торжественным выходам. Перестраивая весь общественный уклад, Пётр I требовал, чтобы и его семья подчинялась, наравне с другими подданными, новым порядкам: и Екатерина Алексеевна, и обе его малолетние дочери должны были обязательно посещать все пиры, вечеринки, гулянья и ассамблеи, где танцевали до упаду с шумными и весёлыми кавалерами. На этих вечеринках и ассамблеях мужчины и женщины носили европейские наряды. На них же возникла и страсть любовная, почти незнаемая при старых грубых нравах. Вместо водки домашней выделки здесь употреблялась голландская анисовая водка, венгерское вино и т.д. В общем, можно сказать, что благодаря деятельности Петра Алексеевича в Российской империи наряду с немецкой ученостью и техникой, военным и морским опытом вошли в жизнь немецкие нравы (а также и немецкие бюрократические порядки), а также, увы, и варварское распутство.
И хотя сам Петр Великий избегал всякую роскошь и излишества, своих дочерей он баловал, воспитывая их в богатстве и довольстве как и подобает дочерям могущественного монарха. Он стремился также к тому, чтобы некоторые его подданные жили в великолепии и роскоши, вводя тем самым в новой столице России европейскую моду. Вопреки его уверенности, что «при жизни его излишнее великолепие и сластолюбие не утвердит престола своего при царском дворе», его преемники делали всё для увеличения роскоши и великолепия императорской семьи, двора и высшего света, что сопровождалось дикими тратами, необузданными страстями и любовными похождениями.

Думаю, никакие комментарии здесь не нужны. Сами притчи - великая мудрость прошедших веков.

Глиняные горшки
Однажды монах пришёл к своему наставнику.
– Отче, – сказал он взволнованно – я давно хожу к тебе и каюсь в грехах, а ты давно наставляешь меня советами. Но я всё равно не могу исправиться. Какая же мне польза приходить к тебе, если после наших бесед я всё равно раз за разом грешу?
– Сын мой, – ответил учитель, – вот тебе ещё один мой совет: возьми два глиняных горшка – один с мёдом, а другой пустой.
Ученик сделал так, как велел учитель.
– Теперь, – продолжил наставник, – перелей несколько раз мёд из одного горшка в другой.
Монах сделал и это. После этого учитель сказал:
– Теперь посмотри на пустой горшок и понюхай его.
– Отче, – отвечал ученик, выполнив волю учителя, – горшок пахнет мёдом, и там, на донышке, осталось немного густого мёда.
– Вот так же и мои наставления оседают в твоей душе. Если ты ради Господа нашего всеблагого усвоишь хоть толику добродетели, то Бог, по милости своей, восполнит их недостаток и спасёт твою душу. Подумай, даже обычная хозяйка не насыплет перец в горшок, который пахнет мёдом. Так и Господь не отринет твою душу, если ты сохранишь хотя бы самые начала праведности.

Следы на песке
Приснился одному человеку сон, будто идёт он по песчаному берегу, а рядом с ним – Господь. А на небе в этот момент одна за другой мелькали картины из его жизни, и после каждой из них человек видел на песке две цепочки следов: одну – от своих ног, другую – от ног Господа. Когда промелькнула последняя картина из его жизни, человек оглянулся на следы на песке и увидел, что цепочка следов Господа несколько раз прерывалась, причём было это тогда, когда человек переживал самые тяжёлые и несчастные времена в своей жизни.
Человек сильно расстроился и стал спрашивать Господа:
– Если последую путём Твоим, Ты не оставишь меня: не Ты ли говорил мне это? – спросил он у Господа. – Но я вижу, что в самые трудные времена моей жизни лишь одна цепочка следов тянется по песку. Почему же Ты покидал меня, когда Твоя поддержка была нужна мне больше всего?
– Дитя мое, – отвечал Господь, – я люблю тебя и никогда тебя не покину. Тебе не раз приходилось проходить через горе и испытания. И действительно, в эти моменты только одна цепочка следов тянется по песку. Ведь в это время я нёс тебя на руках.

Притча о прощении
Однажды святого старца пригласили обсудить грехи одного монаха и наказание, которое следовало присудить за эти грехи. Старец поначалу отказался, но потом пришёл. На плече его висела дырявая корзина, из которой сыпался песок.
– Что это? – спросили старца. – Скажи нам, отче, зачем тебе эта корзина?
– Это, братья, мои грехи, они сыплются позади меня, – ответил старец. – Но я не смотрю на них, а пришёл, как и вы, судить чужие грехи.
Услышав эти слова, братия простила согрешившему.

Отпусти ветку
Однажды некий человек, идя вдоль обрыва, сорвался вниз. Казалось, что он упадёт на самое дно и разобьётся, но в последний момент ему удалось схватиться за ветку дерева, росшего из расщелины в скале. Человек висел на ветке, раскачиваясь на холодном ветру, и с каждой секундой всё больше понимал безнадёжность своего положения: внизу были огромные валуны, наверх же шансов выбраться не было никаких. Силы покидали его, рукам всё тяжелее было держаться за ветку.
«Это всё, – подумал он, теперь осталась у меня только одна надежда – на Господа, только Он один может спасти меня сейчас. Я никогда не верил в Бога, но я, возможно, ошибался. В конце концов, терять мне нечего…»
И человек решился позвать Господа:
– Боже! Если Ты действительно существуешь, спаси меня, и я буду верить в Тебя!
Ответа не последовало. Через некоторое время человек снова позвал:
– Пожалуйста, Боже! Да, я никогда не верил в Тебя, но спаси меня, и Ты узнаешь, насколько сильной может быть моя вера!
И снова ответом была тишина. Человек совсем было отчаялся, когда вдруг с небес раздался Великий Глас:
– О нет, не обманывай ни себя, ни меня! Ты не будешь верить!
Это произошло так неожиданно, что человек чуть было не выпустил ветку.
– Пожалуйста, Боже, Ты ошибаешься! Я действительно буду верить, я искренен, как никогда! Смотри, ведь мне всё равно нечего терять, если Ты не спасёшь меня, я через минуту сорвусь вниз и разобьюсь!
– Все вы так говорите, когда вам тяжело, а потом отрекаетесь от своих слов! – отвечал Господь. – И ты тоже не будешь верить!
Человек продолжал умолять. Наконец Бог сказал:
– Хорошо, я спасу тебя. Отпусти ветку.
– Ты хочешь, чтобы я отпустил ветку?! – воскликнул человек. – О нет, я не сделаю этого. Не думаешь ли Ты, что я совсем сошёл с ума?..

Твой крест
Одному человеку казалось, что жизнь его невероятно тяжела и что никто на земле не живёт тяжелее его. Тогда пошёл он к Богу, рассказал о своих несчастьях и бедах и попросил у Него: «Господи, позволь мне выбрать себе иной крест». Бог посмотрел на человека с улыбкой, завёл его в хранилище, где были кресты, и сказал ему: «Вот, смотри и выбирай».
«Каких тут только нет крестов, – удивился человек, зайдя в хранилище. – Большие, маленькие, средние, легкие и тяжелые». Долго он ходил по хранилищу, рассматривал кресты и, наконец, выбрал себе самый маленький и самый лёгкий крест. «Можно я его возьму себе», – спросил он у Бога. «Можно, – отвечал Господь, – тем более что это твой собственный крест и есть».

Пропасть
Шли по дороге люди, каждый из них нёс на плече свой крест. Одному человеку всё время казалось, что его крест очень тяжелый. Был этот человек очень хитёр, и потому, приотстав от всех, он зашел в лес и отпилил часть креста. Довольный собой, он догнал своих попутчиков и пошёл с ними дальше. Так они и шли, когда на их пути не встретилась пропасть. Все положили свои кресты и по ним перешли ущелье. Хитрый же человек остался один, ведь его крест оказался слишком коротким. Так он был наказан за свою хитрость.

Три совета
Поймал однажды человек соловья, посадил в клетку и хотел продать его поутру на базаре. Соловей начал просить пощады.
– Послушай, человек, за меня ты не выручишь много денег. Отпусти лучше меня, я же дам тебе за это три совета.
Человек, подумав, согласился. И тогда, перед тем как вылететь в окно, соловей сказал ему:
– Никогда не пытайся догнать то, чего поймать не можешь, никогда не печалься о том, что уже прошло и миновало, и никогда не верь неправде.
Соловей улетел, но на следующий день вернулся: он хотел испытать человека, узнать, как тот воспринял его  советы.
– Неразумный ты человек, – сказал он, подлетев к окну, – ты сделал величайшую глупость, какую только может сделать человек. Ведь внутри у меня находится алмаз величиной со страусиное яйцо. Тебе надо было не отпускать меня, а зарезать, продать камень и жить, не зная забот о хлебе насущном.
Услышав это, человек опечалился и попытался приманить соловья.
– Лети ко мне, мудрая птица, я накормлю и напою тебя. А потом ты улетишь, когда захочешь.
– Эх, – промолвил соловей, – ты так и не последовал тем советам, которые я дал тебе. Ты не можешь поймать меня и все-таки пытаешься это сделать. Ты жалеешь, что выпустил меня, жалеешь о том, что уже прошло. И ты веришь, что у меня внутри страусиное яйцо, хотя оно намного больше меня, веришь тому, чего не может быть.

На необитаемом острове
Плыл по морю корабль. Однажды разыгрался страшный шторм и корабль разбился у берегов необитаемого острова. Несколько человек спаслись. Им было трудно, но они смогли выжить и обустроить свою жизнь на острове. Правда, со временем они забыли все обычаи и привычки, которые были у них до того, как они попали на остров, в том числе и слова молитв, возносимых ежедневно Богу.
Прошло несколько лет, когда на остров приплыли христианские миссионеры. Они расспросили островитян об их жизни и снова научили правильно молиться. Судно у миссионеров было маленьким, и потому они не могли забрать людей с острова, но пообещали, что как только доберутся до ближайшего порта, пришлют за ними корабль. Миссионеры  уже отплыли от острова, как вдруг заметили цепочку людей с острова, идущих за ними по воде. Те, оказалось, снова забыли правильные слова молитв и хотели заново их узнать. Увидев такое чудо, глава миссии сказал: «Вам нужно молиться так, как вы молились до того, как увидели нас. Так вы, наверное, ближе к Богу».

Волшебный посох (вариант былины об Илье Муромце)
Жил на свете человек, который с самого детства не мог двигаться, и потому единственное, что ему было под силу, – лежать на печи. Так прошло три десятка лет, и, скорее всего, так и закончил бы этот человек свою жизнь на печи, если бы через ту деревню не проходил однажды старец, шедший домой из святых мест.
Когда старец зашел в избу, в которой жил немощный, и попросил воды с дороги, тот заплакал и стал жаловаться на свою несчастную жизнь, на то, что за всю свою жизнь не сделал ни единого шага. «А давно ли ты пытался сделать этот шаг?» – спросил старец, выслушав жалобы. «Давно, отец, – отвечал человек, – я уж и не помню, когда». – «Раз так, вот тебе посох, он волшебный, встань, обопрись на него и сходи за водой». Немощный сначала не поверил словам старца, но затем встал, схватил посох двумя руками… и пошёл! Сделав несколько шагов, он снова заплакал, но на сей раз от счастья. «Скажи мне, отче, – сквозь слезы промолвил он, – чем я могу отблагодарить тебя? Я сделаю всё, что ты скажешь, отдам всё, что у меня есть!» – «Посох этот, – отвечал старец, – обычный черенок от лопаты, я нашёл его у тебя на крыльце. В нём нет ничего волшебного, как и не было на самом деле твоей немощи. Ты смог встать, поверив в то, что ты сможешь это сделать. Благодарить же меня не надо. Лучше отправляйся в путь и найди человека, который так же несчастен, как был недавно ты, и помоги ему!»

Человеческая мудрость
Однажды одному крестьянину пришла в голову мысль, что если бы он сам мог делать погоду, управлять ею, то ему было бы гораздо лучше жить на этом свете. «Ведь если я смогу, когда мне надо, посылать на мои поля дождь, а когда нужно – солнце, зерно будет быстрее поспевать и в колосьях будет больше зёрен».
Эти его мысли дошли до Бога, и сказал Господь:
– Если ты думаешь, что лучше знаешь, как управлять погодой, Я позволю тебе сделать это. Этим летом всё в твоих руках.
Крестьянин, конечно, очень обрадовался и тут же возжелал побольше солнца. Земля подсохла, и человек решил, что пришла пора окропить её живительной влагой. Как только он подумал об этом, пошёл дождь. Крестьянин не мог не нарадоваться. «Все идёт как нельзя лучше, – подумал он, – теперь-то у меня будет отличный урожай».
Так он менял солнце на дождь, дождь на солнце, пока, наконец, не настала осень. Крестьянин отправился собирать урожай. Но каково же было его разочарование, когда он увидел, что колосья, казавшиеся такими большими, все до одного оказались пустыми.
– Как же так, Господи? – стал жаловаться крестьянин, – урожай-то совсем негодный, всё, что мне досталось, – это солома.
– Но ведь ты заказывал погоду по своему желанию и разумению, – отвечал Творец. – Почему же ты теперь жалуешься?
– Я посылал то дождь, то солнце. Я делал всё как надо, но колосья оказались пустыми…
– А ветер, про ветер-то ты забыл! Вот поэтому у тебя ничего и не вышло. Ветер нужен для того, что переносить пыльцу с одного колоса на другой. Только тогда получается хороший налитой колос, а без этого урожая не будет…
Услышав слова Творца, крестьянин устыдился и подумал: «Нет, пусть уж лучше Господь сам управляет погодой, а наше дело ему повиноваться и делать своё дело».

Когда в начале 1971 года в Англии была введена десятичная система длины, консервативные британцы испытали шок.
Газета "Дейли телеграф" отозвалась на это "бедствие" такой статьей,
«… Современному британцу - пишет она - легко представить себе комнату 8 на 12 футов. Но помещение размерами 2,4 х 3,7 м лежит за пределами его воображения. Так что агентства по продаже недвижимости уже стонут, предвидя немалые убытки. Пока, правда, нашли временный выход - размеры будут указываться и в метрах, и в футах».
Но с 1 января 2000 года и этой поблажке пришел конец.

Несколько оправившись от первого удара, жители туманного Альбиона не преминули воспользоваться данным обстоятельством для сочинения многочисленных анекдотов:
Одна дама говорит другой:
- Знаете, милая, я уже постепенно привыкаю считать не дюжинами, а десятками. Только никак вот не возьму в толк, какие два месяца в году теперь упразднены...

В 1994 году Великобританию постиг новый удар. Согласно законам Общего рынка населению островов пришлось переходить и на десятичную систему мер и весов.

Британцам было до слез жаль свою имперскую систему длин, уходящую своими корнями к VI веку, когда основной единицей длины служил род. Каждый первоклассник непременно знал, что 5,5 ярдов (ярд - примерно 90 см. Отсюда и пенальти в футболе бьют с расстояния в 9 метров, притом, что изначально это было 10 ярдов) равны одному роду. В старинных книгах давалось и точное определение этой практической единицы длины. Для ее установления рекомендовалось поступать так. После воскресной церковной службы нужно было выбрать наугад 16 взрослых прихожан мужского пола, обутых в мягкие кожаные башмаки, и выстроить их в затылок друг за другом так, чтобы ступни их соприкасались и образовывали сплошную линию. Ее длина и будет равна одному роду. Учебник геометрии, изданный в 1756 году, иллюстрирует эту сцену, происходящую на дворе приходской церкви. Сообщить всем городам и весям раз и навсегда установленную меру длины, хотя бы с помощью куска веревки, почему-то представлялось затруднительным. Возможно, сама процедура установления меры длины доставляла людям развлечение, от которого они не хотели отказываться.

Следующей мерой длины был фарло́нг. Он, собственно, равен 40 родам. Но не таковы были средневековые британцы, чтобы сорок раз повторять одну и ту же операцию. Нет, они придумали иной эталон. Нужно было запрячь в плуг вола и лошадь и вспахивать борозду, пока у животных не появлялась испарина и учащалось дыхание. Длина проведенной борозды равнялась одному фарлонгу.
Считалось также, что крестьянин от восхода до заката способен на такой упряжке вспахать поле длиной один фарлонг и шириной 4 рода. Такая площадь называлась а́кром (в настоящее время акр равняется 0,4 гектара).

Не каждому из нас дано это понять. Может быть, и вправду, старые меры были более приятны в обращении (невзирая на то, что были очень неточными).
Во всяком случае, по этому поводу в Британии гуляет еще один анекдот:
- Пришел, видно, конец моей карьере, - говорит один жокей другому.
- Почему?
- Понимаешь, перед финишем я говорю своему скакуну: "Ну, дружок, поднажми, последний фарлонг остался..." А что теперь я должен говорить: "Не подведи, брат, до финиша остался 201 метр 17 сантиметров?" Да он меня из седла выбросит...

Может быть, и вправду на скачках стоит по-прежнему мерить расстояния в фарлонгах?

В XVIII веке просвещенное человечество пожелало избавиться от ненаучного подхода к системе мер. Метр - изобретение Великой французской революции, один из символов отречения от старого мира. В 1791 году он был определен как "десятимиллионная доля четверти длины земного меридиана". В наше время определение метра стало еще более причудливым (но очень точным) - его высчитывают через длину волны излучения атома криптона.

В 1994 году Великобританию постиг новый удар. Согласно законам Общего рынка населению островов пришлось переходить и на десятичную систему мер и весов.
Но пивовары свою пинту (0,568 литра), которая, говорят, намного вкуснее привычного европейцам литра, отстояли.

Вместе с тем, с 1971 по 2023 год прошло больше 50 лет. И после брексита (в 2023) больше 98% англичан, согласно опроса, посчитали возвращение к старой системе нецелесообразным.
Страна продолжает пользоваться десятичной системой счисления.