ramastoporom

Предыдущая часть.

Новое пробуждение не принесло хороших вестей: все тот же подвал, все тот же соломенный тюфяк, все те же до омерзения довольные рожи старика и его молчаливых помощников.

- Усаживайся поудобнее, Салазар, нам с тобой предстоит обстоятельно потолковать. Я велел тебя больше не связывать... Все равно ведь веревка не сможет сдержать Кратовского Кота, - старик улыбнулся и подмигнул окончательно сбитому с толку узнику.

- А с чего вы, собственно, решили, что после столь любезного приема я буду отвечать на ваши вопросы?

- А с чего ты, дурень, решил, что мы будем задавать вопросы? Все, что нам было нужно, мы уже узнали из более достоверного, чем такой плут как ты, источника, - старик прищурился и похлопал себя по руке, заставив Салазара вспомнить фантом, порожденный его собственной тенью. - А поговорить нам нужно, чтобы ты узнал свою дальнейшую судьбу. Если, конечно, ты не расположен к дружеской беседе, мы просто тебя отпустим. Ну, как отпустим? Отдадим в руки княжеских ищеек, которые дают за твою голову неплохую награду. Такого ловкого вора они оценили по достоинству. Или ты предпочтешь уповать на милость твоих вчерашних приятелей из корчмы, которые отчего-то никак не могут найти своих кошельков и страстно жаждут с тобой встречи? Уж ты сам выбирай. Свобода выбора - это святое, - вор смотрел на мерзкого старика, расплышегося в самодовольной улыбке, еле сдерживая гнев. Все его естество призывало плюнуть на последствия и придушить проклятого деда, пока руки свободны. Бездонные глаза второго надсмотрщика, не спускавшего с говоривших взгляд, заставили Салазара сдержаться. Он уже видел такой взгляд. Взгляд прошивающий насквозь. Взгляд выуживающий со дна человеческой души все пороки и грехи...

Был в тюрьме города Кратов один палач. Кат - мастер своего дела. И любой человек говорил ему все, что он хотел от него услышать. Палачу было неважно, виновен человек или нет, знает он ответ на поставленный вопрос, или ему придется его выдумать. Палач мог разговорить любого. Было у него верное средство. Попадая к нему в руки, человек был обречён признаться.

Кат вставал рано утром, одевал свою белоснежную рубаху и чёрный плащ, брал свой неизменный саквояж и шел на работу. Любимую работу. Кат знал, что безгрешных людей не бывает, а значит каждый был виновен... Каждый должен был платить, и неважно, перед кем человек будет держать ответ: перед Мертвыми богами или перед ним. Перед палачом и его псом. Каждый день пёс шел вместе с хозяином на работу. У него не было ошейника, его пасть не была связана, он и не думал нападать и лаять на прохожих . Это был очень умный пёс. Пес, у которого вместо глаз были две черные бездны. Палач спускался в темные подвалы Кратовской тюрьмы, откуда до поверхности не могли долететь самые громкие крики, открывал саквояж, надевал поверх своей белоснежной рубахи кожаный фартук и длинные перчатки и ждал, когда в дверь войдёт очередной грешник. Пёс ждал вместе с ним. И даже когда на пороге показывалось трясущееся существо, переставшие быть человеком по дороге к пыточной, пёс продолжал ждать. Бездна его глаз прожигала человека, ожидая, пока кат отдаст команду. Дожидаясь, пока хозяин скажет всего одно слово. Если преступник (а в руки ката не могли попасть невинные люди, ведь все люди в чем-то да виноваты) был настолько глуп, что не отвечал на вопросы, то палач чесал своего пса за ухом и тихо, почти ласково говорил "фас". И бездна обрушивалась на несчастного, разбрызгивая кругом крики, кровь и правильные ответы... Бездна, которая таилась в глазах молчаливого парня за спиной старика...

Салазар молчал. Его нисколько не прельщала перспектива встречи с разъяренной толпой деревенских забулдыг, так легко обогативших его вчера в корчме. Никакое мастерство не поможет и не защитит от удара дубиной по голове. Встреча с княжескими дознавателями также не сулила ничего хорошего. На это раз его будут хорошо стеречь. Конечно, его не поведут к тому самому кату и его милому зверьку, ведь княжеским прихвостням нужны от него правдивые ответы. Но и другие палачи в том темном каземате были что надо. В их руках вор держался бы недолго, учитывая, что Салазар не переносил вида крови. Своей крови. Вор сразу рассказал бы о всех своих делишках. Ну, или в "лучшем" случае, повисев несколько минут на дыбе, да с раскаленными иглами под ногтями, Кот сдал бы всех своих подельников, рассказал бы кому сбывал украденные побрякушки, и - что самое страшное - он показал бы схрон со всем нажитым непосильным воровским трудом добром. А вот это уж точно не входило в его планы.

- Что молчишь? Все-таки разговор с дедушкой выглядит заманчивей других вариантов? - продолжал ехидничать старик, - тогда, сынок, расскажи-ка мне, знаешь ли ты, откуда у тебя взялся сей чудесный знак?

Старик задрал рукав камзола вора и бесцеремонно ткнул в запястье Салазара своим крючковатым пальцем.

- Да что ты, добрый дедушка, я почти ничего не знаю об этой безделице, кроме того, что эта дрянь испортила мне всю жизнь.

- А ты не скалься, говори по существу, а то добрый дедушка опять предпочтет поговорить с другой твоей сущностью, - сказал старик, достав из-за пояса уже знакомый Салазару кинжал.

- Что я знаю? Да что и все. Побывал я в детстве в гостях у одного из Темных. И другие счастливые детишки там со мной тоже были. Он помучил нас недельку, нанес сий обожаемый мной знак и отпустил с миром. Ах да, чуть не забыл, душу мою он также не забыл изъять, - выпалил Салазар.

Старик снова мерзко осклабился:

- Ты вроде взрослый человек, а до сих пор веришь в эту чушь, которой пугают родители непослушных детишек.

- Мои меня ничем не пугали. Они меня выбросили, как собачонку, стоило пустоте, зияющей во мне с момента возвращения от Темного, начать приносить несчастья. Дети в доме призрения меня тоже не пугали, знаешь ли. Они сразу начали бить. И били до того момента, пока меня, и таких же как я проклятых Темными, не поселили отдельно.

Вор впялил в своего пленителя полный боли и ненависти взгляд. Теперь уже старику пришлось замолчать, невольно отведя взгляд.

- Скажи мне, добрый дедушка, что все это - бабушкины сказки. Проклятие - сказка. Унижение и боль - сказка. Жизнь без семьи - сказка.

- Я не могу исправить мир и дикость живущих в нем людей. Но одно я могу сказать тебе точно: Про́клятый не забирал твою душу. Он просто оставил метку. Необычную метку. Я видел многих отмеченных Темными, и у всех у них были похожие истории, но ты и твои друзья - те, с которыми ты провел ту неделю в подвале Друида - это особый случай. Фантом рассказал мне, рассказал про вас, рассказал про вашу боль.

Посмотри на метку. Ты заметил, что лучи начали пропадать?

Салазар повернул руку запястьем вверх и посмотрел на знак - ненавистное клеймо, испоганившее жизнь ему и ещё тысячам таких же, как он. Он смотрел на друидову печать - черное солнце. Пара лучей стали едва различимы, почти стершись.

- Я надеялся, что со временем она пропадет. Надеялся, что метка выцветает, и проклятие Темных исчезнет.

- Ты когда-нибудь видел такое? Уже триста лет, прошедшие со дня последней битвы и падения Радуги, друиды оставляют на детях свои проклятые метки. И еще ни у одного из отмеченных метка не выцветала. Ни у кого, до тебя. Ты и те шестеро не похожи на остальных. Вы не такие, как все.

- Почему же нас не оставили гнить в том подвале на всю жизнь, если мы такие уж особенные?

- Я не уверен, но, возможно, друиды не знали, кто именно из детей им нужен. Не знали, когда они встретят подходящих. Но я более чем уверен, что это не просто метка, не просто проклятье и дар, возлагаемый на детей темными. Это черное солнце - маяк. Оно выявит подходящих им людей, и тогда они придут и заберут то, что им нужно. Вас заберут.

Холодок пробежал по спине пленника. Он готов был идти на дыбу, в лапы крестьян, готов был  бесконечно слушать мерзкого старикашку - был согласен на что угодно, лишь бы не встречаться с друидами или их вестовыми.

- Ты должен помочь нам найти тех, что тогда были с тобой в подвале. Вы не должны попасть к Темным.

- А что, если я откажусь? - даже в самых безвыигрышных ситуациях вор привык торговаться.

- Ну, тогда моему товарищу придется искать этих людей одному. Есть только один нюанс: если ты отдалишься от него более чем на триста шагов, браслет на твоей руке будет показывать фокусы, сродни тому, что ты видел ночью, когда пошел прогуляться. И развлекаться с твоим не особо ударостойким телом мой амулет будет до тех пор, пока ты не одумаешься и не примкнешь к этому симпатичному молодому человеку.

Симпатичный молодой человек скалоподобной наружности не проронил ни слова за все время беседы Салазара со стариком. Он лишь сидел и буравил вора оценивающим взглядом. Стоило пленнику взглянуть в два этих затягивающих, словно омут, глаза, как у него тут же отпадало всякое желание спорить с этим человеком. Казалось, где-то далеко на дне этих черных, как уголь, значков горело дикое всепожирающее пламя.

- В общем, готовься, попробуй выспаться, если тебе не надоело лежать, - сказал дед и на свой отвратительный манер, подмигнул Салазару. - Завтра вы выступаете в Сенасполь. Молва донесла до нас слухи об одном тамошнем "шутнике".

Салазар догадывался, о ком идет речь, но не стал ничего говорить уходившим надсмотрщикам, да и вряд ли его мнение на сей счет их сильно волновало.

Дверь в подвал захлопнулась.

- Я не стал говорить ему все и тебе не советую, - сказал Старик Тиз, отвернувшись от входа в подвал. - Не время еще, да и не стоит ему доверять. Теперь все зависит только от тебя.

Ноктис не ответил. Он лишь моргнул в знак согласия и пошел собираться в путь.

Часть первая

Реальность встретила Салазара взглядом двух пар угольно-черных глаз. Обладателем одной был темноволосый парень богатырского телосложения и довольно недружелюбной наружности. Бычья шея и огромные запястья выдавали в нем кузнеца или мясника. Эти руки привыкли работать молотом: придавать железу форму рядом с кузнечным горном или ломать черепа на скотобойне... О том, что очень похожие руки терзали несчастных в казематах Кратовской тюрьмы, Салазар предпочел не думать. Неприветливый вид, не суливший Саазару ничего хорошего, дополняли черная рубаха и шаровары, подпоясанные кожаным ремнем. Хозяином второй пары глаз был огромный лохматый пес, покосившийся на своего напарника, стоило пленнику придти в себя. Здоровяк коротко бросил псу:

- Баштош, позови его...

Дождавшись пока его почешут за ухом, пёс показал пленнику клыки и

преисполненный чувством собственного превосходства поковылял к выходу. Салазар еще несколько секунд пялился в сторону семенившего по крутой лестнице пса и только потом обратил внимание на тревожное чувство, комариный писком звеневшее на окраинах его сознания. Все нутро пленника кричало о подстерегавшей его опасности, и заключалась она не в детине напротив и не в клыкастой блошиной ферме убежавшей наверх... Опасность крылась в его "темнице". В хилом свете лучины он смог разглядеть детали помещения, которое некогда являлось кладовым погребом. Все его стены от потолка до пола были покрыты полками и стеллажами, содержимое которых неохотно проступало из темноты. Банки и глиняные котлы, мензурки и колбы всевозможных цветов, размеров и форм были наполнены самым необычным образом: вместо солений в мутной жидкости плавали крысы и змеи, лягушки и летучие мыши, пауки и бабочки. То тут то там с потолка свисали гирлянды сушеных трав, крыльев, хвостов и лап. Одна из банок - немалого размера, надо сказать - была доверху наполнена чьими-то встревоженными глазами. В мутной жидкости другой различалось что-то очень похожее на человеческую руку. Но вся опасность, о которой кричали инстинкты пленника, крылась не в содержимом погреба. Салазара больше тревожило то, чего в нем не было.

И ему очень хотелось, чтобы это было простым совпадением...

Поблизости не было и грамма металла...

Он чувствовал массу земли за стенами из толстых бревен, стремящуюся раздавить погреб, словно змея свою добычу. Чувствовал непослушное и слишком далекое железо где-то наверху. Чувствовал холодную и опасную сталь за спиной у его надсмотрщика. Чувствовал немного золота, зарытого чуть в стороне. Но ничего, что могло бы помочь ему освободиться от пут, крепко сжимавших его запястье. Ни гвоздя в стенах, ни проволоки на банках...

Внезапно в его сознание вторглось новое чувство, на секунду подменившее страх. Салазар с интересом посмотрел наверх. Неизвестный ему, отталкивающий и даже немного пугающий металл спускался в погреб. Дверь отворилась и по лестнице засеменил уже известный Салазару своей "дружелюбностью" пес. Сопровождал лохматого надсмотрщика носитель недружелюбного металла - седой, как шапки горных вершин, старец.

Не проронив ни слова, Старик направился к узнику и бесцеремонно задрал рукав его зелёного камзола.

Татуировка была на месте. Вот уже двадцать лет она пугала всякого, кто ее видел. Пугала даже ее носителя.

Пугала всех, кроме этого древнего как сам мир старика.

Осмотрев не раз и не два проклятый Салазаром знак, он обернулся к парню, продолжавшему излучать непроницаемое спокойствие:

- Кажется, это тот, кого мы искали.

- Ты уверен? - Спокойным тихим голосом ответил второй пленитель.

- Знак не такой, как у всех. Судя по всему отсчет уже пошел. Лучи начинают пропадать.

Салазар решил вмешаться в разговор:

- Любезнейшие, вы не могли бы объяснить, где я, кто вы такие, и чем я, собственно, могу вам помочь? Но учтите, у меня много влиятельных друзей, и вам стоит крепко подумать, прежде чем отвечать. Если вы меня сейчас же отпустите, я закрою глаза на это досадное недоразумение и прощу вас.

Старец поднял одну из своих густых бровей и обвел пленника оценивающим взглядом:

- Про твоих друзей вся корчма вчера слышала. Не стоит напоминать. А вот помочь нам ты действительно можешь.

Он недобро улыбнулся узнику и принялся копошиться в хранившихся в погребе запасах... Содержимое нескольких банок, пара диковинных цветков и бо́льшая часть сушеной змеи угодили в ступку, не весть как очутившуюся в руках старика, тут же превратившись в труху. Обтянутая синюшными венами рука потянулась за пояс, чтобы извлечь предмет, который все это время пытался почувствовать Салазар. Предмет, который обязан был ему подчиниться... Небольшой нож блеснул в свете лучины, своенравно подмигнув Салазару своим острым лезвием, и продолжил молчать. Его металл не отзывался, не желая ему служить. Старик как будто прочитал мысли узника:

- Не тужься, лунный металл тебе не подвластен, - губы старика вновь сложились в мерзкую ухмылку. Он подошел к Салазару, взял его руку и провел по ней ножом. Холодное лезвие легко рассекло кожу. По узким и длинным пальцам Салазара - пальцам, о которых мог мечтать любой музыкант - прямо в подставленную стариком ступку заструилась кровь.

- Ты уж прости, - Старик, набрав в ступку немного бурой жидкости, отошёл в сторону.

- Да ничего, это так - царапина, я-то думал, вы меня прирезать хотите, - облегчённо выдавил Салазар. Он зачарованно смотрел на свою руку: кровотечение почти сразу же остановилось. Рана начала затягиваться, будто ее прижгли.

Старик оторвал взгляд от содержимого ступки и перевел его на узника:

-Да, не за это, дурень.

Танец его губ породил заклятье... Слова, слетавшие с уст старика, объяснили Салазару, за что перед ним извинялись... Адская боль взорвала его мозг, тело перестало слушаться и забилось в конвульсиях. Тысячи игл пронзили его разум, сковав мысли кровавой сетью страдания. Его конечности сдавило тисками. Кровь из прокушенных губ солёной волной наполнила рот. Сознание начало уходить... В последнюю секунду, перед тем как провалился в блаженное беспамятство, Салазар увидел, как тень, которую отбрасывало его агонизирующее тело, отделилась от стены и начала обретать форму.

***

"Это начинает входить в привычку," - второй раз подряд Салазар приходил в себя, не зная где очутился. Кое-как раскрытые глаза оказались неспособны решить эту задачу - взгляд утонул во тьме. Тьме, в которой незримыми ориентирами горели далёкие золото и железо.

"Все тот же треклятый погреб. Наверное, и «веселый» дедушка поблизости."

Зрение пленника успокоилось, позволив другим чувствам раскрасить мрак незримыми цветами.

Тьма начала обростать деталями. Солома пробивалась из дырявого тюфяка под его спиной, царапая поясницу. Мокрая веревка, завернувшись диковинным узлом, стянула руки.

Запах жженых трав напомнил о ступке в руках старика. Почти затянувшаяся рана все ещё ныла, поднимая в памяти зловещий образ: его собственная тень ожила, отделившись от стены... Воспоминание испарилось, стоило Салазару ощутить холод, сковавший его руку. Холод лившийся от того самого опасного и непостижимого металла, который старик назвал лунным. Простенький браслет - закольцованная металллическая полоска без узоров и надписей - обтянул его левое запястье. Он ещё раз позвал его. Попытался подчинить металл своей воле, попытался сделать браслет частью своего тела. Но то, что работало со сталью и медью, золотом и платиной, серебром и ртутью, оказалось бессильно перед подарком его пленителей. Металл молчал.

"Не люблю я эти цацки. Ну, это ничего, я и с такой недружелюбной побрякушкой похожу, только бы выбраться."

Доведенными до автоматизма движениями он принялся за дело. Дело, которым в совершенстве должен владеть человек его профессии. За мгновение путы спали с его рук. Узлы были его друзьями, а веревки верными помощниками. До определенного момента, естественно... Петля на шее вряд ли может кому-то помочь. Хотя...

Однажды он думал по-другому.

В голове каждого проклятого скребутся эти мысли. Пара мгновений, и все кончится... Жизнь полная косых взглядов заставляет рассмотреть все варианты...

Но было ещё слишком рано. Смерть должна потерпеть.

Покончив с узлом, своей привычной, выработанной годами тренировок и практики походкой он на ощупь двинулся в сторону двери. Пальцы ловко сновали по полкам, проторяя дорогу. Тьма совсем не мешала. Она была ему привычным компаньоном и верной ( самой верной из всех, кого он знал) спутницей. Пол дюжины шагов спустя рука пленника уткнулась в дубовые доски двери. Где-то за ней должен быть засов, и он явно не из металла. Он бы почувствовал...

"И с деревянным проблем не будет." - Это не было кичливостью или бахвальством, он просто констатировал факт. Во всем Новом мире было довольно мало дверей и замков, способных сдержать человека с его опытом. Салазар потянул за наспех нащупанную ручку. Дверь легко поддалась и начала открываться.

"Обидно. Как-то даже неуважительно с их стороны," - Салазар разочарованно просочился за дверь. Видимо, он переоценил предусмотрительность своих пленителей, понадеявшихся, что его( ЕГО!) содержит одна веревка. Отсутствие металла начинало казаться простым совпадением. За дверью обнаружились крутые ступеньки, ведущие вверх, туда, откуда на пленника лился слабый лунный свет. Салазар осторожно преодолел с десяток ступеней и выбрался наружу, чтобы через мгновение замереть с непроизвольно отвисшей челюстью.

Шагах в десяти от лестницы ведущей в погреб стояла кровать, залитая бледным огнем луны сочившимся из окна. На ней, обхватив руками подушку, громко похрапывая, возмутительно беззаботно дрых его недавний мучитель - седой старик.

«Я был в плену у идиотов."

Как они могут его так стеречь? Они не уважают его и его мастерство ?

Проглотив "оскорбление" и подавив желание прирезать старика его же собственным ножом, недобрый металл которого ощущался рядом с печью, Салазар двинулся к выходу, мимо бессовестно громко храпящего надсмотрщика.

Так же легко как ее сестра, отделявшая погреб от лестницы, дверь на улицу открылась. Покосившиеся деревянное крылечко, встретившие Салазара снаружи, имело в своем основании три ступеньки, от которых в сторону совсем близкого леса шла тропинка. Там его уже ждали. На нижней ступеньке, впялив в Салазара немигающий взгляд, сидел уже знакомый беглецу своими манерами пес. Как и в прошлую их встречу собака не издавала ни звука, а лишь с интересом разглядывала незванного гостя. И Салазару очень хотелось верить, что это интерес не был гастрономическим. Осмотрев беглеца с ног до головы, пёс положил морду на вытянутые передние лапы и устало вздохнул. Путь был открыт.

- Хороший мальчик. Бобик, или как там тебя? Жучка? - лезвия белых клыков, мелькнувших в провале пасти пса, оборвали приглушенную речь. Салазар двинулся вперед.

До спасительных кустов вереска, способных скрыть беглеца от преследователей, оставались считанные шаги, когда браслет на его руке ожил. Металл потеплел, став почти обжигающим. На гладкой поверхности браслета проявились символы. Загадочная вязь излучала приглушённый белый свет. Свет, породивший невозможное.

То, что показалось Салазару бредом, привидевшимся его агонизирующему, испытывающему дикую боль телу, произошло вновь. Его собственная высеченная лунным светом тень начала материализоваться и обретать форму. От земли отделилась черная, как провал колодца, голова. Ее примеру последовали ноги и туловище. Вороненый фантом выпрямился во весь рост, преграждая дорогу к вереску.

Чёрая "плоть" фантома, словно облако дыма, клубилась и дрожала под редкими порывами ветра, и не думая развоплощаться. Салазар попытался двинуться мимо и обогнуть тень, но та лишь шагнула в сторону, приблизившись . Короткий замах, и черный кулак врезался Салазару в подбородок. Сгусток тьмы был не мягче камня. Удар бросил беглеца в сторону ближайшего дерева. Ствол дуба радушно встретил покрытое кровью лицо, заставив Салазара осесть на землю. В его гаснущем сознании мелькнула оптимистичная мысль:

"На этот раз хотя бы прогулялся. Свежий воздух полезен для пищеварен..."

Ставшее почти родным, встреченное почти с радостью беспамятство в третий раз за день поглотило Салазара. Оно явно было приветливее реальности.

Хронологически - мой первый роман.

Зло было уже потом. Посмотрим, зайдет ли вам мое фэнтези.

«Истина одна, но мудрецы называют ее разными именами.»

ПРОЛОГ

Харольд продирался через дремучую чащу. Лунная ночь - хорошее время для его похода. Полторы лиги бурелома отделили его от родной деревушки, запрятанной среди просторов Цдэньской долины. Чертыхания, хруст веток и запах немытого тела, сопровождавшие его шествие через лес, заставили бы раскраснеться любого настоящего охотника. Харольд таковым не являлся. Его ничуть не смущало, что дичь чует, видит и слышит его за пол лиги. Он был простым кузнецом, чьи познания в охотничьем деле ограничивались умением расставлять силки. Три Пустые ловушки - деревянные клети с протухшей приманкой, стерли улыбку с его бородатого лица - и без того не широкие пояса домочадцев, придется затянуть ещё туже. Поборы местного князька Марека стали нестерпимыми в последние пол года, и единственным, что спасало обширную семью кузнеца от голода, были несколько вдолбленных в далеком детстве уроков охотничьего ремесла.

"Собрать бы мужиков и пойти побщаться с этой сволочью... Небось, молот доходчивее слов объяснит. Вот только Красные..." - кровожадные мысли Харольда оборвал немыслимый, просто непостижимый для этих диких мест звук - над чащебой лился приглушённый женский плач. Ноги в латанных сопогах сами бросились вперед сковзь траву и острые ветки. Звук доносился с небольшой поляны. Там, у корня могучего дуба, творилось безумие. Свет холодной луны вырвал из тьмы одинокую фигуру. Извернувшись всем телом, крошечная девчушка рвала свою плоть. Окровавленные ногти впивались в запястье, пытаясь содрать с него кожу.

- Эй, малая, что с тобой? - только подобравшись в девчушке вплотную, кузнец заметил живот прикрытый просторным платьем - несчастная была на сносях. Белый подол давно уже покрылся багрянцем, а она все стонала, продолжая царапать свое запястье.

"Нужен лекарь," - мысль заставила кузнеца действовать. Он подхватил окровавленное тело и полетел вперёд. Темные громады деревьев пролетали мимо, отступая перед напором разгоряченного здоровяка.

Его же собственная тропа осталась в стороне. Он мчался сквозь темный лес, к единственно возможному сейчас спасению истекающей кровью девушки.

"До деревни не дотянет. До Старика бы успеть добраться."

Старик Тиз жил рядом с деревней, сколько Харольд себя помнил, и сколько себя помнил его отец, и его дед.. Ну, на то он и Старик. Вот именно так - с большой буквы, и если бы Старик сказал бы, что застал расцвет Радуги, то слукавил бы самую малость. Тиз был сведущ в лекарском деле, за что деревенские его, собственно, и терпели. А терпеть было что. Старик любил рассказывать небылицы и байки, которые все жители деревни от мала до велика знали от и до. Небылицы, которые всем уже порядком поднадоели. Но Старика это мало интересовало, и он не упускал случая и говорил, говорил, говорил...

О Радуге и друидах. О Мертвых богах и их непокорных детях магах. О летающих городах и подводных замках. О времени, которое давно ушло и совсем не касалось простого деревенского люда...

- Ну, это ничего, это мы потерпим, – Харольд баюкал девушку, выискивая во тьме огни лесного дома. Незнакомка выглядела все хуже,окончательно побледнев, но не оставляла руку в покое, продолжая рвать на ней кожу. Багровый ручеек струился по ее запястью, оставляя за ними крошечный шлейф. Капли крови, словно путеводные вешки, отмечали маршрут, отсчитывали последние минуты ее жизни...

Приземистый домик показался из-за кустов вереска, поманив кузнец на порог. Стук могучей руки чуть не снял хлипкую дверь с петель, породив в избушке топот босых ног.

- Кого там черные псы пригнали? - хриплый голос переродился скрипом двери. Седой, как редкий в здешних краях снег, Старик застыл на пороге. На нем - как и всегда - засаленная белая хламида, подпоясанная красным ремнем.

- Что стоишь, вытаращился, увалень? Живо заноси её в дом и клади на стол! - Лекарь принялся бегать по дому в поисках нужных снадобий. Белая скатерть приняла окровавленное тело девушки из рук кузнеца, который через мгновение был изгнан из дома разошедшимся не на шутку хозяином:

- Хватит мельтешить под ногами!

Кузнец осторожно обошел лекаря, едва доходившего ему до груди, и стал ждать исхода снаружи. Хлипкая дверь и не думала останавливать рвавшиеся из дома звуки. Крики девушки и ворожба Старика переплелись с запахом трав и треском огня. Сизый дым повалил из трубы. Минуты шли, отмеряемые бешеным стуком огромного кузнецкого сердца. В черном небе начал заниматься рассвет. Восток Нового мира раскрасили первые лучи солнца, когда в доме все стихло: ни криков, ни стонов, ни шепота Старика. Тиз позвал кузнеца внутрь, к побагровевшей скатерти, на которой лежала бездыханная девушка. Совсем рядом с ее разодранной рукой, на деревянной лавке лежал комок тряпок, на поверку оказавшийся младенцем.

- Я не знаю, где была эта девочка, и как она попала к тебе, но что-то свело ее с ума, изранило плоть и чуть не убило дитя, - Тиз трепал свою седую бороду, стоя пред малышом. - Этот младенец не издал ни звука с самого рождения. Он только смотрит и, такое чувство, что оценивает меня. Назовем его Ноктис - ночной, чтобы сберечь от существ, которые погубили его мать...

Старик не знал (хотя, возможно, и догадывался, ведь он очень давно ходил по этой земле), насколько он угадал с именем, данным ребенку, и какую роль сыграет этот малыш в деле борьбы с темными.

Аранка - жена Харольда, сидела и ждала невесть куда запропастившегося мужа. Она и представить не могла, что кузнец придет с охоты без дичи и приведет домой ещё один голодный рот.

Харольд смотрел в навсегда застывшие глаза девушки и не мог понять, почему она так стремилась содрать со своей руки знак-татуировку - черное солнце.

Новорожденный Ноктис засыпал... Он не мог знать, насколько ему повезло сегодня трижды: когда его мать прорвалась сквозь мороки Друида и смогла сбежать; когда их встретил припозднившийся с проверкой силков кузнец, и когда этот кузнец - его будущий названный отец, решил принести тело незнакомки в этот дом. Дом Тизериуса светлого или просто Старика Тиза, одного из последних Белых Магов. Одного из последних, кто знал правду о давно минувшем.

Кто знал правду о дне, когда магия умерла.

Глава1

Дым резал мне глаза, черной копотью оседая на веках. От смрадного запаха серы и жженой человеческой плоти легкие вот-вот должны были взорваться. Крики и стоны впиваются в разум, заставляя его цепенеть. Но не это вызывало во мне липкий, охватывающий душу своими цепкими обьятиями, пробирающийся во все уголки сознания ужас. Мой мозг почти парализован. Он отказывается верить. Это просто не могло произойти вновь, не могло вернуться. Самое жуткое воспоминание полного боли и страданий детства возвращалось. Именно его, а не мать, отдавшую меня как бракованную безделушку в дом призрения; не сестру Берту, избивавшую там за малейшую провинность; не десятки пар озлобленных, не ведающих пощады детских глаз, направленных на меня и еще шестерых таких же как я несчастных изгоев, пытался забыть я на протяжении последних двадцати лет. Я топил эти воспоминания в вине. Растворял в объятиях продажных женщин. Прятал в сумраке заморского дурмана... Отголосок наведенного Друидом наваждения, нестираемая память о грязном подвале и проведенной там неделе изменили всю мою жизнь. Лишили меня семьи и детства. Лишили нормальной жизни...

И вот опять, точно так же, как в логове Темных, я погрузился... Я вижу один из тех неправдоподобно жестоких, и в то же время неотличимых от реальности, длящихся почти вечность кошмаров...

Тьма покрывает мир.Черный диск солнца слабо освещает Ротгард - Столицу семи пределов ,чертог Азгора Красного, обитель сильнейшего из Радуги.

Даже туман почернел в зловещем сиянии мрачного светила, подменившего своего лучезарного собрата.

Темный блик на секунду застилает собой скупое на свет солнце, и я устремляю взгляд ввысь, туда, где в непроглядной дали небес нечто огромное рвется ко мне навстречу. Черный фантом приближается, падая с невообразимой высоты прямо на заполненную статуями площадь. Вязкий, грязный туман, затянувший трауром все вокруг, не дает получше разглядеть странную картину: на огромной площади, расположенной подле гранитного амфитеатра, занявшего вершину обтесанной скалы, застыли сонмы неподвижных фигур.

Фантом, подлинный облик которого все так же неразличим, останавливает свое падение. Прямо над головами диковинных статуй, выделявшихся антрацитовым цветом даже в окутавшей мир полутьме, он делает резкий вираж и несется ко мне. Гул, сопровождающий полет фантома, накрывает мое сознание и уносится вдаль вместе со своим прародителем. Окружавший меня мрак рассеивается.

Баллис Тень Мира, отливая в лучах Солнца, вспыхнувшего сквозь образовавшийся в тумане просвет, блеском своей багровой брони, устремился к вершине гранитного амфитеатра. Первый из рода драконов нес на спине своего создателя. Алый плащ Великого Азгора, сотворившего драконье племя из огня Нилийских гор, развевается над шипастым хребтом огромного зверя.

Дракон изменяет поворот своих перепончатых крыльев и взлетает вверх, к макушке Гранитного Перста. Мое сознание устремляется было за ним, но объятия тумана заставляют его остановиться.

Всматриваюсь вслед величавому зверю. Осознание приходит само собой: не туман стал завесой, спеленавшей мир - пепел.

Мои бесплотные легкие заходятся в кашле, стараясь исторгнуть из себя сажу. Тлен, оставшийся от тысяч людей, поднялся в воздух. Взмахи огромных крыльев развеяли по ветру тысячи антрацитовых статуй - заживо сожженных Друидами жителей города.

Облако пепла, закрутившее мое сознание в черную круговерть, не способно скрыть ярость стихии, утаить буйство настоящей магии.

Струя огня бьёт в направлении Перста.

Великий маг еще борется, поливая драконьим пламенем головы врагов, отбивавщихся от атак повелителя огня в центре амфитеатра... Как и любой другой житель Нового мира, я слышал легенду о последнем дне Радуги, слышал про гранитное озеро...

Драконье пламя гаснет... Я опоздал. Я не увижу смерть Азгора Великого и Баллиса Ужасного. Герой со своим огнедышащим питомцем пали с небес и начали медленно погружаться в озеро расплавленного камня. Они застынут в нем навечно, чтобы служить доказательством страшного коварства Темных, обративших силу Великого Красного мага против него самого и его народа. Но не один Азгор бился с исчадьем тьмы. Вместе с сильнейшим магом Радуги пал главный целитель Ротгарда. На месте, где совсем недавно стоял могучий белый маг Зетагон, остались лишь реликвии, которые потом назовут его Наследием. Неподвластные ни огню ни чарам кираса, секира и медальона. Не увидел я и соперника двух героев, одного из друидов, в тот злосчастный день обрушивших на Новый мир всю свою ярость и злобу. Одного из тех, кто разрушил в тот день семь величайших городов. Лишь вороненые сполохи магического портала недалеко от холма, ставшего усыпальницей двум защитникам рода людского, выдавали его присутствие. Темный бежал...

Белая вспышка озарила все вокруг.

***

Реальность встретила Салазара взглядом двух пар угольно-черных глаз...

Продолжение следует.

Часть первая.

Часть вторая.

Кролика нужно готовить так, чтобы не было понятно, что это кролик. В этом весь секрет. Привкус, знаешь ли... - Абель поднес руку к носу, изобразив брезгливость. Его тощие пальцы, словно упавшая ветка под ногами охотника, хрустнули, заставив нас вздрогнуть. Мы, собственно, и чувствовали себя добычей, за которой вот-вот будет начата охота. Мы привыкли прятаться во мраке, страшась встретиться с хищником, который провозгласил корабль своей вотчиной. Мы завязли в тишине, которую лишь раз в несколько месяцев нарушали крики очередной жертвы. Скоро настанет и наш черед.

Тьма не обманула. Принеся Корнилова в жертву, мы получили провизию, получили шанс выжить, подсев на искус. Мы платили кровавую дань, позволяя самопровозглашенному шаману, приносить жертвы нашему новому Богу. О' Ши был только рад. Он улыбался, отправляя на тот свет Мендозу и близнецов, он будет улыбаться, когда сделает это с нами.

Словно ответом на мои мысли, где-то в чреве "Ниньи" раздался истошный крик британца:

- Ребятки, а где вы? Нам нужно с вами поболтать. Совсем недолго. Правда, парни?

Энергетик зашелся хохотом, ударив чем-то по стене.

- Конечно, все это не очень кошерно, но кто на это сейчас смотрит? Хорошую тушку довольно трудно найти. Знавал я одно такое местечко... Главное, чтобы задние лапки оставались на месте, а то, знаешь ли, кролика без них от кошки не отличить. Продавцы бывают разные, - Мартин неловко пожал плечами, будто извиняясь перед кем-то напротив. Он не слышит криков. Он даже говорит не со мной... Именно таким он стал пойдя на договор со Тьмой. Отдавая ей своих товарищей, мы впустили ее внутрь себя, позволили забраться в наши души, разрешили заморозить наши сердца. Это существо сделало нас такими, превратило нас в монстров.

- Ребятки, не прячьтесь. Мы вам ничего не сделаем! - голос О'Ши приближался. Вместе с ним в нашу сторону двигался ещё один звук - что-то металлическое высекало из рифленого пола мерзкий скрежет.

- Тушку можно даже не разрезать. Заливаешь водой, добавляет розмарин, тимьян и на два часа вариться. Кости сами отойдут, а запаха уже не будет, - мы сидели за криокапсулой, как этот самый кролик. Только кролики не умеют отбиваться - они могут лишь убегать. А вот нам бежать некуда. Вместо пары быстрых ног и свободы, у меня лишь нож.

- Потом отделяешь мясо от костей и пленок - от них запах и идёт. Берешь крахмал и муку, добавляешь в них яйцо, перемешиваешь и разбавляешь все это дело водой с соевым соусом. Заливаешь этим кляром кролика и формируешь порционные кусочки. Большие не надо... Немного обжарь в масле, а потом добавь на сковороду того же соевого соуса - кусочки станут золотистыми и пропитаются соком. Здорово бы ещё попассеровать перец с ананасами и чесноком... - Мартин поджал губы, одобрительно качая головой. Ему явно понравился получившийся вариант блюда.

У него тоже есть нож, но вряд ли я могу рассчитывать на его помощь. Ему давно уже комфортнее не здесь, в пропитанной смертью клетке, его разум нашел свободу. Единственно доступную нам свободу - свободу безумия.

- Ой, кажется мы знаем где вы! Парни, заходите, я прикрою. Все как в Эрзуруме! Фрэнк, Стив, вперёд, - Голос О'Ши совсем близко. Он влетел в гибернационные отсек размахивая металлической трубой, - давайте, парни, покажем им.

Труба пляшет по гробам-капсулам, порождая грохот, а я все ещё не спешу подниматься. Нужно выбрать момент...

Я вижу босые, покрытые язвами ноги О'Ши и прыгаю к ним.

Нож мелькает во тьме, полосуя сухожилие, и энергетик заваливается.

- Фрэнк, помоги, брат, - его безумный взгляд мечется по комнате в поисках неведомых товарищей, - парни, парни...

Наваливаюсь на него всем телом и начинаю бить ножом в живот. Бью, бью, бью, а он все не умирает. Его кудлатая борода покрывается слюной и кровью, а О'Ши все кричит:

- Парни, парни, помогите.

Его пьяные глаза ищут поддержки у невидимых друзей, и только потом он замолкает, только потом я услышал шаги за спиной. Мартин стоит над нашими покрытыми кровью телами. Его взгляд прояснился, на нем больше нет пелены безумия.

- Рим... Рим... Ну, как же так? Как же дальше будет-то? Мы вот так же? Рассядемся по углам и будем ждать, кто из нас первым сдастся? Меня вот так же?

Темное озеро, рвущееся из вен О'Ши, заливает пол. Кровь пропитала мои волосы, въелась в мои руки, но я этого почти не замечаю. Я смотрю, как Абель проводит ножом по своему запястью и садится на пол. Черные полоски струятся по его рукам, а он улыбается.

- Так будет проще. Так будет проще для всех, Рим.

***

- Такова моя история. Именно так я стал последним выжившим членом экипажа корабля "Нинья". Мы пошли на поводу у Тьмы, у той проклятой твари, став настоящими монстрами, - коммуникатор моргнул, утопив осунувшееся лицо во мраке. Он привык жить во тьме, привык слушать тишину, надеясь, что неведомый хищник все же придет за ним, сделав за него последний выбор.

Исхудавшее тело не спеша поднялось, а трясущиеся пальцы сами набрали команду на панели ввода. Его тело давно уже жило своей собственной жизнью, не отвлекая разум на всякие бытовые мелочи, позволяя сознанию искать ответ на один единственно важный вопрос: "Зачем?"

Зачем эта тварь с ними так обошлась?

Ну не может же это быть прихотью?

Быть может, это души уничтоженных ими и их собратьями инопланетян превратились в неведомую сущность, настигшую "Нинью"?

Или же собственный бог покарал их за ужасающие деяния?

Может быть, он давно уже умер и просто не замечает, как его душа горит в геенне огненной?

Тысячи вопросов витали в его голове, не давая нормально спать...

Именно за ответами на эти вопросы он и шел в логово Тьмы.

Носовая часть корабля встречала его ослепительным светом. Тьма играла с ним, скрывая свою сущность.

- Эй! Где ты? Нам нужно поговорить! - Крик стих, не получив ответа. - Выходи, тварь! Я один! Жертв больше не будет! Остался лишь я, и тебе придется потрудиться, чтобы убить меня!

- Это вряд-ли. Все равно ты скоро сдохнешь. Даже без моей помощи, - голос Тьмы обволок Коллинза и потух, не забыв перед исчезновением мерзко хихикнуть.

- Только и можешь пакостить да жар чужими руками загребать! Зачем тебе это, зачем тебе это, тварь!? Ты сдохнешь здесь вместе со мной! - Тьма хохотнула, но уже где-то вдали, поманив Рима за собой. - Покажись, сволочь! Покажись!

Коллинз вышел в главный центр управления, когда свет потух.

- Ты действительно этого хочешь? Ты правда хочешь знать? - Голос кружил вокруг астронавта, продолжая смеяться.

- Да, хочу! Хочу!

Свет вспыхнул, позволив Коллинз увидеть, что напротив него кто-то стоит. Рим машинально опустил глаза. Его сердце бесновалось, готовое в любую секунду вырваться из груди.

- Почему ты не смотришь? - Голос Тьмы изменился, став смутно знакомым, - посмотри!

Глаза Рима не желали подниматься. Его разуму нечего было терять, а вот тело продолжало бояться, отказываясь верить, что все происходящее - реальность.

- Посмотри, и я расскажу . Или, может быть, сначала ты? Не расскажешь мне? Не расскажешь мне, зачем ты это сделал? Зачем ты записал этот дурацкий рассказ?

- Я хочу, чтобы люди знали о тебе. Хочу, чтобы сгноили тебя здесь!

Голос рассмеялся, мерзко похрюкивая:

- Да? Правда? Мне казалось, что тебе плевать на все. Всегда было плевать. Какая разница, что узнают и что подумают люди, если они когда-нибудь найдут твой замёрзший труп? Тебе же все равно!

- Откуда тебе знать!? - Коллинз закричал, но глаз так и не поднял.

- Я достаточно хорошо тебя знаю. Тебе плевать на всех. Тебе было плевать на мать, которая дала тебе дурацкое имя в честь какого-то сгинувшего в огне ближневосточного конфликта города. Подними глаза!

Коллинз закрыл глаза, сжав голову руками.

- Тебе было плевать на товарищей по авиационному полку, которых сбивали во время бомбежек Каракаса, да и на людей в городе тебе было плевать! Подними глаза!

Голова Рима раскачивались из стороны в сторону, а губы дрожали бормоча слово "нет".

- Тебе было плевать, когда большая часть экипажа "Ниньи" сдохла, было плевать, когда ты резал оставшихся в живых! Посмотри на меня! Посмотри!

Коллинз на выдержал и поднял глаза, рассмотрев стоящего напротив него человека. Комбинезон болтался на нем, как на вешалке. Осунувшееся лицо посерело. Голубые глаза горели нездоровым огнем... Он смотрел в огромное зеркало и улыбался. Голос в его голове засмеялся:

- Зачем ты все это наплел? Зачем ты все это придумал? Сущности странные, Тьма... Кому какая разница? Или ты хочешь показаться хорошим? Всем нам так важно, что о нас подумают люди. Это же имеет значение. Неважно, что ты сделал на самом деле, главное - что скажут. Так вот: нихрена ты не хороший!

Рим закричал на свое отражение:

- Нет, нет, нет!!! Ты все врешь, тебя нет!

- Ты к херам спятил, Рим. Ты думаешь, что когда корабль найдут, тебя посчитают святым? Любим мы закрывать глаза. Любим мы прятаться даже от самих себя. Нихрена ты не святой! Что за бред ты наговорил? Они не поверят в эту чушь. Кто-то управлял кораблем, заставляя вас резать друг друга? Серьезно? Сказал бы ещё, что их ксеноморфы сожрали. Сказал бы, что это чужие оставили обглоданные кости в шлюзе!

Коллинз побежал, пытаясь унять голос гремевший в его сознании.

- Ты думаешь, всем не насрать? Люди - супер-хищники по своей природе! Мы сметаем все, что уберется нам в пасть и нам все мало! Мы сожрали уже три планеты: свою родную и два чужих мира, и это будет продолжаться бесконечно. Всем плевать, как вы тут выживали. Что-то пробило обшивку каргоотсека, испортив провиант, и вам пришлось что-то предпринимать. Ну и что, что вам пришлось так поступать друг с другом. Всем плевать, что вам пришлось есть своих собратьев! Все мы - крысиные волки. Мы готовы жрать друг друга, чтобы выжить.

Осознание накрыло его разум десятиметровой волной цунами. Образы мелькали перед глазами Рима в каком-то безумном калейдоскопе.

Тьма космоса; дыхало Моби Дика; вход в носовую часть; панель ввода, сообщившая, что весь провиант пришел в негодность; совет экипажа, и его лицо, когда они с О'Ши схватили Корнилова и пробили ему череп; его рука, сжимающая нож у горла Мендозы и кровь, кровь, кровь...

Он не заметил, как оказался у шлюзового отсека. Руки сами набрали команду, открыв дверь шлюза.

- Зачем ты меня выдумал? Зачем прятаться от себя, Рим? От себя не убежать - ни тебе, ни всему человечеству!

Он старался не слушать и вводил команды на панели управления у выхода в открытый космос. Черный экран моргнул предостерегающий красным светом.

- Зачем было тянуть? Зачем было ждать, чтобы вот так всё закончить? Давно пора!

Его собственное Я, превратившееся в монстра, продолжало хохотать, когда панель управления начала обратный отсчёт. Прежде чем створка шлюза отворилась, позволив перепаду давления и вакууму разорвать его плоть и вскипятить внутренности, он успел закрыть глаза. Он смотрел в самую глубокую, саму мрачную бездну во всей Вселенной - он смотрел в человеческую душу, пытаясь найти там хоть крупицу надежды, хоть сполох света, и все безрезультатно.

Он увидел там лишь холод, бесконечность одиночества и блестящие клыки голодной тьмы.

Часть первая.

Экзоскелет делает скафанд почти невесомым. Если бы не эти бионические "протезы", моему исхудавшему телу никогда бы не удалось поднять почти девяносто килограмм высокотехнологичной дребедени, способной защитить человеческий организм от воздействия открытого космоса. Трехмерная карта корабля горит на внутренней стороне защитного стекла. Переплетения голубых линий натыкаются на красную точку, застывшую у выхода из шлюзового отсека. Я и есть эта красная точка, ничтожный сгусток жизни, который готовится бросить вызов необъятной бездне космоса.

- Коллинз, показания телеметрии скачут, пульс участился. Все хорошо?

В наушнике раздается голос Корнилова. Не особо понимаю, зачем мне нужны его подсказки. Предполагается, что он будет вести меня, если в скафандре откажет навигация. Мне кажется, если это случится, то уж я то к этому моменту точно буду мертв.

- Все в порядке, просто давно не практиковался. - Пытаюсь гнать из головы лишние мысли. Нужно сосредоточиться на работе. Делов-то: долететь до носовой части корабля и попасть в шлюзовой отсек. Основную часть работы уже сделали близнецы. Именно им удалось получить доступ ко внешней створке основного шлюзового отсека, что позволило нам хотя бы попытаться попасть в носовую часть корабля. Часть, которая так и оставалась заблокирована с самого момента аварии. Именно там находился наш шанс. Вот уже почти год мы бессильно барахтаемся в бескрайней тьме космоса, пытаясь не утонуть. Гипермаяк, отправившийся в сторону Глисе 667 С, оставляет нам хоть какую-то надежду. Надежду, которая тает почти так же стремительно, как наши запасы продовольствия. На общем собрании было решено сократить и так не богатый рацион ещё на двадцать процентов, но даже после этого и по самым оптимистичным прогнозам, запасов пищи нам хватит максимум на два месяца. Именно поэтому я отправляюсь на свидание с бездной: в носовой части "Ниньи" есть ещё один каргоотсек, запасов которого должно хватить до прибытия помощи. Если, конечно, нас вообще собираются спасать.

- Ты готов? - Спокойный голос Корнилова добавляет мне уверенности.

- Да.

- Начинаем откачку воздуха. - Старпом отдает команду, и корабль удаляет из шлюза весь кислород, дабы перепад давления не вышвырнул меня наружу как пробку из бутылки шампанского. Шампанского... От одной мысли об игристом я нервно сглатываю. Душу продал бы за глоток самого паршивого пойла.

- Открываю шлюз. - Слова старпома перерождаются в гул гермозатворов. Створка раскрывается, открывая мне выход наружу. Гравитация, порожденная вращением корабля, все ещё действует, но я уже предвкушаю ее капитуляцию перед невесомостью. - Пошел, Коллинз, пошел.

Выбираюсь за границы шлюза и оглядываюсь по сторонам: почти ничего не видно. Сплетения спиралей корабля тонут во мраке. Лишь редкие иллюминаторы пытаются бороться с бесконечным морем пустоты. Включаю освещение и отпускаю поручень. Инерция бросает меня вверх, но стабилизаторы выравнивают положение скафандра.

Я парю над вращающейся "Ниньей". Под лучами прожекторов скафандра ее белесое тело выныривает из темной бездны космоса, словно Моби Дик, заигрывающий с Капитаном Ахавом.

- Двигайся вперёд, Рим, - голос Корнилова долетает до меня тихим эхом. Он совсем близко, но одновременно невообразимо далеко. Между нами непреодолимая пропасть - пропасть свободы. Он сидит в этой пропахшей смертью коробке и думает, что это мне нужно помогать? Меня нужно направлять? Я же абсолютно свободен. Даже сила притяжения - извечный угнетатель человеческой расы, преклонила предо мной колени. Я могу включить двигатели и полететь куда угодно. Я могу отправиться в бесконечное путешествие к Земле. Возможно,через миллионы лет моему замерзшему трупу даже посчастливится встретиться с родной планетой, и он ворвётся в ее атмосферу стремительной падающей звездой на радость какому-нибудь романтику.

- Рим! - крик Корнилова спугивает наваждение. Встряхиваю головой, прогоняя назойливое видение. Такое случается, когда человек оказывается наедине с космосом, наедине с самим собой... Тьма пьянит... Это называется "звёздной болезнью", но я назвал бы это "болезнью бездны". Включаю двигатель и направляю скафандр к носовой части корабля.

Моби Дик делает ещё один оборот, и я вижу его "дыхало" - в обшивке носовой части "Ниньи" красуется обьемистое отверстие.

- Зафиксирована пробоина. Возможно, это и послужило причиной блокировки носовой части корабля.

- Да, мы видим. По нашим расчетам, удар пришелся на каргоотсек. Будем надеяться, что автомат подачи функционирует и провизия не повреждена. - Корнилов отключается. Он явно не хочет, чтобы я заметил нервные нотки, проскользнувшие в его голосе. Шлюз совсем близко. Равняюсь со створкой и хвастаюсь за поручень.

- Я у шлюза. Открывайте.

- Блокировка замка спадет через три... Две... Одну...

Створка резко откидывается, и меня кидает в сторону. Мы совсем забыли про декомпрессию. Я врезаюсь в одну из мачт и на несколько мгновений отправляюсь в свободный полет. Стабилизаторы мешкают, а перед моими глазами кружится мрачный калейдоскоп, состоящий из тьмы с крошечными вкраплениями холодного огня звёзд. Вращение останавливается, и мечущиеся огни превращаются в стройные ряды созвездий. Сейчас прожекторы скафандра бессильны: передо мной абсолютная пустота, и их свету не за что зацепиться, им не разорвать холодных обьятий вакуума. Свет не помогает, он лишь выдает мое положение. Если бы кто-то таился в этом бесконечном мраке, то ему бы без труда удалось меня найти...

От одной этой мысли волосы на моем затылке встают дыбом, а потаённые страхи начинают скрестись где-то глубоко в подвале моей души. Я совсем забыл их. Забыл крик, который рвался из моей груди всякий раз, когда я заплывал далеко от берега. Забыл стук сердца, которое молило меня найти прочную опору под ногами. Забыл образы мифических чудищ, которые мерещились мне под водой. Образы, которые вновь вернулись в мой разум из омута времени.

Оборачиваюсь вокруг своей оси и вижу корабль. "Нинья" продолжает вращаться, освещаемая лишь тусклым светом иллюминаторов, но вместо нее мне чудится светящийся манок глубоководной твари, которая сожрёт всякого, кто приблизится к этому соблазнительному огню.

Гоню эту дребедень из головы и приближаюсь к кораблю. Образы не отпускают. Я вижу, как свет одного из иллюминаторов потухает и вспыхивает вновь, будто мимо него кто-то пронесся. Видение повторяется. Один за другим "глаза" "Ниньи" моргают, выдавая полет неведомой сущности. Последним этот фокус проделывает вход в шлюз. Свет моргает, а мне мерещится мутное облако, проникающее внутрь корабля.

- Коллинз, Коллинз, ответь! - голос старпома пробивает устроенную тьмой блокаду моего разума, и я наконец стряхиваю оцепенение.

- Да, я здесь. Крутануло немного. Драная декомпрессия.

- Ты в порядке? Телеметрия скачет как у эпилептика.

- Все в норме. Тряхнуло хорошо, - разговор добавляет мне уверенности. Это все лишь фокусы моего оголодавшего мозга. Невесомость эта проклятая. Померещилось.

Страхи и не думают униматься. Они, словно полчище крыс, скребуться своими зазубренными коготками где-то на дне моего сознания, мешая сосредоточиться.

Начинаю сближение с караблем. До входа в шлюзовой отсек считанные метры.

Мне померещилось, мне показалось!

Затухающий свет иллюминаторов пишет в моей памяти азбукой Морзе слово "Нет".

Я хвастаюсь за створку, фиксируя положение. До входа пара десятков сантиметров.

Мне почудилось, да не может там никого быть!

Разум кричит о здравом смысле, но поджилки плетут о всякой потусторонней ерунде.

Заглядываю в шлюз: никого. Теплый свет озаряет небольшое помещение шлюзового отсека. Металлические стены отражают не хуже зеркала. Черная панель ввода моргает мне приветливым зелёным светом. Забираюсь в шлюз, повинуясь гравитации корабля, и закрываю вход. Автоматика гермозатворов срабатывает, отзываясь легким гулом.

- Я внутри. - Шепчу в микрофон, будто меня может услышат кто-то кроме Корнилова. Нет, надо будет взять у Мартина успокоительных. Чушь с иллюминаторами не выходит из головы.

- Изображение с камер скафандра не приходит. Действуй самостоятельно. Попытайся выровнять давление и открыть дверь, - голос Корнилова привычно холоден.

Подхожу к панели и ввожу простые команды. Корабль охотно подчиняется, и в шлюзовой отсек закачивается воздух.

Шипение воздуховода сменяет гудение двери. Вход в носовую часть открыт.

- Я захожу.

- Отклика командам так и нет. Нужно добраться до пункта управления, но вначале проверь автоматику каргоотсека.

Выхожу из шлюза и иду по основному коридору. До каргоотсека совсем недалеко. Грузные ботинки скафандра громко стучат по рифленому полу, порождая приглушённые эхо. Носовая часть пуста, даже освещения нет, и лишь редкие панели ввода горят, предлагая свои услуги.

Одна из таких панелей встречает меня у каргоотсека. Рядом - бокс автоматической подачи. Грузы в отсеке размещены таким образом, что человеку их не достать, все делает автоматика. Осталось проверить, работает ли она, и не повредил ли объект, пробивший общивку, наш груз.

Проверяю перечень доступных опций.

Панель радостно докладывает о полной загрузке пищевого бокса - провизия не пострадала. Мое лицо наконец-то расходится в улыбке: хоть что-то хорошее. Запрашиваю выдачу объектов под номерами 23, 47 и 64.

Консервированная фасоль, замороженный лосось и коньячный десерт послужат достойной наградой за мое путешествие. Возможно, я даже с кем-нибудь поделюсь. Моя улыбка становится все шире.

Панель отвечает мне тем же. Чёрное пано дисплея заполяет с десяток смайликов. Повторяю команду - панель не унимается.

Черный глянец заливается морем зелёных улыбок. Страхи начинают скрестись во мне с новой силой. Они уже близко. Я почти слышу злобный писк этого полчища, я вижу их моргающие глаза-иллюминаторы.

Трясущимися руками ввожу команду ещё раз. Панель отвечает мне световым ударом: коридор заливает свет - лампы вспыхивают по всей носовой части "Ниньи". Смаргиваю солнечных зайчиков, которые скачут перед глазами от резкой вспышки, пытаясь понять что происходит, но реальность ещё раз бьёт меня поддых.

Тишину мертвого отсека разрывает синтезированный голос. Он ласково, почти смеясь, шепчет:

- А что я получу взамен?

***

- Рим, они что, правда собрались это обсуждать? Ну, ведь абсурд же? - Абель шел вслед за мной не уставая причитать. Видимо, он не просто так давал клятву Гиппократа: в его голове просто не укладывалось, что мы можем на такое пойти. Хотя, что он собственно ожидал от людей, которые были участниками величайшего истребления в истории. После зачистки целой планеты, смерть одного единственного человека не выглядела чем-то ужасным. Но не для Мартина. После того как я озвучил предложение Тьмы, он сразу же стал кричать, что это - полнейший бред, даже не заслуживающий быть рассмотренным. Мы были согласны. Тогда - пятьдесят дней назад. Почти два месяца голода могут вразумить - или свести с ума, при удачном стечении обстоятельств - любого.

И вот мы собираемся обсудить ее условия. Непреклонные условия той твари, которая совсем даже не померещилась мне во время выхода в открытый космос.

- Нет, Рим, ну, скажи!? Ну, дикость же. - Абель не унимался.

- Я боюсь, у нас не будет другого выбора. Мы должны решить или, хотя бы, обсудить все цивилизованно, пока инстинкт самосохранения не взял верх. Кто-то может пренебречь договорённостями, - я стряхнул руку Абеля со своего плеча и пошел дальше.

Исхудавший медик на секунду отстал. Его впавшие глаза бешено метались, будто выискивая выход из лабиринта. Мы все застряли в этой многоуровневой моральной западне, из которой скорее всего нет выхода... Подбородок Мартина, обросший недельной щетиной, нервно трясся. Я выглядел не лучше. Комбинезон болтается на мне, как на вешалке. Осунувшее лицо посерело. Голубые глаза горят нездоровым огнем. Десны начали кровоточить. Абель говорит, что это от нехватка витаминов. Куда уж там - витамины. На тысяче колорий в сутки мужику далеко не уехать.

- Нет, Рим, ну, как же так? - Мартин нагнал меня и завел свою шарманку по-новой. Он не хочет верить - его право.

Я тоже не хочу, но, похоже, придется...

Мы плыли молчаливыми, утопающими во мраке коридорами станции, словно два призрака. По-сути, мы ими и являемся. Мы - лишь сумрачные останки живых людей, которые никак не хотят уходить из этого мира. Мы цепляемся за жизнь, хотя наши тела - да и наши души - почти истлели, развеялись, стёртые ветром безнадёжности.

Вспомогательный центр управления впервые за долгое время собрал вместе всех выживших членов экипажа "Ниньи".

Нет новостей, чтобы их обсуждать. Нет плана действий, чтобы воплощать его в жизнь. Есть только один выход, решиться на который мы сегодня попробуем.

Корнилов предложил нам с Мартином сесть, словно его звание сейчас что-то значит, словно от может нами командовать.

- Приветствую... - старпом понурил взгляд, не решаясь начать. Даже говорить об этом сложно, не то что рационально рассуждать. Мартин продолжил что-то шептать, но слов уже не слышно. Он качает головой, воюя сам с собой, уговаривая свое естество, свои инстинкты, уняться. - Мы собрались здесь, чтобы решить, что нам делать...

- Ой, да хорош уже! Не тяни! Хватит сопли размазывать! - Похудев, О'Ши не растерял буйный нрав, - так и скажи: кого, братцы, мы грохнем, чтобы не сдохнуть?

Британец обвел нас самодовольным взглядом, любуясь эффектом, произведенным его словами. Люди не любят, когда их макают головой в их проблемы. Все мы предпочитаем закрывать глаза и щуриться, видя лишь часть трудностей, оттягивая до последнего момент встречу с неприятностями. Вот и сейчас, мы прячем головы в песок, стараясь не замечать, как жизнь медленно выветривается из наших тел. А решение ведь было совсем близко. Носовую часть "Ниньи" подчинило себе существо, заговорившее со мной рядом с каргоотсеком. Вся электроника заблокированного отсека была в его власти. Оно управляло боксом подачи, а значит и всем продовольствием, имевшимся в носовой части. Оно предложило "взаимовыгодный обмен". Мы могли получить определенное количество провианта, а взамен эта тварь, которую за игры со светом иллюминаторов я прозвал Тьмой, просила сущие пустяки: она хотела, чтобы мы принесли одного из членов экипажа ей в жертву.

- Может, у нас есть добровольцы? Кому-нибудь надоел этот сраный цирк до такой степени, что он готов добровольно коньки отбросить? - О'Ши встал, пытаясь посмотреть каждому из нас в глаза, и лишь я и Корнилов выдержали эту проверку. Гаррет знает о чем говорит. Каждому человеку, оказавшемуся в подобной ситуации, приходят в голову такие мысли. Бороться, терпеть и страдать намного сложнее, чем решиться на один единственный поступок. Жизнь и так похожа на огромную ледяную стену, по которой мы карабкаемся ввверх, в надежде найти хотябы крошечный карниз - уголок спокойствия, хотя, куда проще отпустить руки и насладиться секундой безмятежности, переростающей в вечный покой.

- Эй, еврейская морда, - О'Ши крикнул Мартину, заставив того вжаться в кресло, - у вас там что за героическую смерть от рук неверных полагается? А может, мадемуазель желает побыстрее отправиться к своему возлюбленному, который какого-то хрена кинул свой корабль раньше времени?

Серое лицо Мендозы бесстрастно. С момента прощания с погибшими членами экипажа она не проявляет никаких эмоций. Она ест, пьет и выполнят поручения Корнилова, но почти не говорит, словно ее мысли находятся где-то далеко.

- Хлебало завали, умник, - старпом вскакивает, - а то, мы ведь спокойно можем и тебя выбрать!

О'Ши оскалился, и не думая успокаиваться.

- А может, это тебе стоит башку пробить?

Это же из-за вас все это дерьмо началось!

Корнилов процедил сквозь зубы:

- Что ты несёшь? Я виноват в том, что эта посудина сломалась?

Британец показушно засмеялся, медленно подступая к старпому:

- А ты не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я . Это же вы продали те бомбы Аль Малику! Это из-за вас четверть Земли заражено! Это из-за вас, дремучих дебилов, мы полетели в эту жопу!

- Заткнись, сучонок, что ты знаешь обо всем этом?

- Я что знаю? Да я расхлебывал за вас все это дерьмо! Это нам пришлось вырезать половину ближнего востока из-за вашей тупости!

- Ой, пришлось им, бедняжки-миротворцы. Ты мне ещё скажи, что вы туда демократию понесли. - Скрестив руки на груди, старпом смотрел, как О'Ши дрожал от злости.

- Да хотя бы и так! И здесь будет точно так же! Ты думаешь, ты здесь станешь сраным царем? Сейчас посмотрим, - О'Ши обвел нас злобным взглядом, хлопнул рукой по столу и продолжил, - предлагаю этого русского хрена пустить в расход. Он что-то пенял тут на демократию!? Покажем ему, как работает общество у нормальных, цивилизованных людей!

Рука энергетика взлетела вверх:

- Кто "за"?

Корнилов криво улыбнулся и, указывая пальцем на О'Ши, сказал:

- Хорошо, тогда я предлагаю прирезать этого говориливого и не особо вменяемого товарища!

- Но постойте, господа, постойте. Как же так? Ну нельзя же... - Мартин попытался было что-то сказать, но две злобные пары глаз заставили его замолчать.

- Кто за то, чтобы приструнить О'Ши? - Корнилов поднял руку и посмотрел на собравшихся. Его взгляд смог убедить лишь Мендозу. Она покосилась на британца и медленно подняла закутанную в замызганный комбинезон руку.

О'Ши осклабился.

- Кто за то, чтобы никогда не слушать акцент этого дикого чурбана?

Один из близнецов ответил на призыв энергетика, выровняв число голосов.

- Ровно - вот и славно. Никого не придется... - голос Мартина вновь утонул в криках.

- Хрена с два я буду с этим мудаком рядом находиться, пойдем решим все сейчас...

- Пошли, рыжая морда, давно пора это сделать.

Старпом и энергетик сблизились, впившись в друг друга взглядами. Они кричали, поливая друг друга бранью и слюной, рвавшейся изо рта, и не видели, как я медленно поднял руку. Плевать я хотел на их разборки и доводы. Плевать я хотел на Землю и причины, по которым мы сюда попали. Я голосовал против русского из-за одного банального обстоятельства, о котором даже не подумали эти олухи.

- Уоу, Коллинз, красавец. Ты против этого урода? - О'Ши крикнул, первым заметив мою руку. Я кивнул головой, заставив его улыбнуться. Корнилов притих, впялив в меня неморгающий взгляд. Я выбрал его лишь потому, что у него, как у старшего помощника капитана, был доступ к арсеналу, и до него в любой момент могло дойти им воспользоваться. Нельзя допустить, чтобы у одного человека была такая власть и такое преимущество...

- Но, поче... - Корнилов начал говорить, когда О, Ши со всего размаха ударил его рукой по горлу и принялся бить схватившегося за шею старпома головой о стол. Удар, ещё один, и ещё...

Кровь залила пластиковую столешницу, люди в панике разбежались по углам, а я все смотрел, как британец крошит череп русского. Покрытый бордовыми каплями энергетик косился на меня улыбаясь...

Завершающая часть будет сегодня после обеда или завтра.

Небольшая (относительно, естественно) новелла, которую я разбил на три части.

Тьма обволакивала его со всех сторон. Плотная, впивающаяся в каждую частицу исхудавшего тела астронавта она была его привычным спутником. Режим энергосбережения, экстренно введённый на "Нинье" два года назад, приучил его к полумраку. Редкие лампы аварийного освещения скорее не разгоняли мрак, они лишь усиливали его, контрастируя со тьмой своим тусклым светом. Коммуникатор моргнул, отозвавшись на касание и осветил обросшее лицо. Потрескавшиеся губы начали нерешительно двигаться. Он почти разучился говорить. Вот уже полтора месяца он был единственным членом экипажа космического корабля класса "Разведчик". А нормально не разговаривал он и вовсе больше полугода. Их ситуация не располагала к задушевным беседам. Мартин -его единственный друг на этом корабле, говорил сам с собой, когда все это произошло, а дальше была лишь тишина и Тьма. И вот теперь он сидел у входа в часть корабля, принадлежащую этой твари, не решаясь войти.

- Меня зовут Рим Коллинз, и я - последний выживший член экипажа корабля "Нинья". Я хочу рассказать историю нашего путешествия. Хочу рассказать о том, как мы заглянули в глаза Голодной Тьме, о том, как я встретил монстра.

***

Гибернационная капсула больше всего походила на гроб, и каждый раз ложась в нее я думал: а не проберется ли эта жуткая аналогия из моего разума в реальный мир? Проснусь ли я в этот раз? Перенесет ли мое тело гиперпрыжок и сопутствующую заморозку?

Два предыдущие перехода прошли успешно: от Земли на на одинадцать с лишним световых лет до системы Росс 128 и почти на такое же расстояние до Глисе 667 С. Тройная система вот-вот должна была остаться позади. Здесь мы оставляли подготовленную для прибытия колонистов планету и гипермаяк, который отправится в сторону Земли через считанные минуты после входа нашего корабля в подпространство. Маяк унёсет в сторону задыхающейся родины йотабайты данных и сухой доклад командира экспедиции, начинающийся одной простой фразой: "Операция прошла успешно."

Постороннему не суждено узнать, сколько цинизма в этих слова. Никто не поймет, что стоит за полетом нашего корабля, никто не узнает, что эти три слова вмещают в себя жизнь целой цивилизации.

Мы - лишь наблюдатели. Мы следуем за первой волной экспансии и расселения и подтверждаем, что зерна человеческой расы найдут в этих мирах благодатную почву. Почву, не засоренную дремучими лесами других цивилизаций. Человечество вывело подсечно-огневое земледелие на космический уровень. Маяки-пилигримы, разлетевшиеся от Земли в направлении ближайших экзопланет, проторили нам путь. За ними ушла первая волна кораблей, унесшая огонь нашего мира во тьму космоса. Они подготовили для заселения уже две планеты.

Следом за нами придут ковчеги. Они принесут в эти миры новых хозеэяев. Хозяев, которые никогда не узнают настоящую судьбу своих предшественников. Слишком много было бы криков о гуманизме. Слишком много проблем. Никаких референдумов и прочей ереси - экспансия требует жертв. Так было на Земле, так будет и за ее пределами.

Я закрываю глаза и стараюсь не думать о всякой ерунде вроде совести. В прошлый раз сон накрыл меня мгновенно, и я даже не земетил четырех лет, что провел в криокамере.

Пытаюсь сосчитать до десяти, но крышка капсулы, отьеахвшая в сторону, прерывает мой счёт на пяти. До ушей долетает чей-то приглушенный крик; голова идет кругом; ноги почти не слушаются - неужели погружение в криосон прошло неудачно? Мое тело пронзает боль. Что-то впивается в шею, и от этого места по организму разливается волна тепла. Волна поглощает грудную клетку, и я начинаю чувствовать, как диафрагма гоняет воздух в моих лёгких. Тепло доходит до глаз, и я понимаю, что на меня смотри корабельный врач Мартин Абель. Следом за глазами приходят в норму и уши. Я слышу крик Абеля:

- Коллинз, да вставай ты, вставай. Авария...

Теперь я могу различить не только его голос. Мою голову наполняет какофония звуков: крики Мартина переплетаются со скрежетом металла, баззером сирены оповещения и чьим-то причитанием.

- Мендоза, да уймись ты. Не откроется она так.

Бородатое лицо Абеля исчезает из поля зрения, и я инстинктивно пытаюсь найти его. Тело неохотно подчиняется, и я поднимаюсь. Моя криокамера стоит в ряду точно таких же установок. В этом ровном строю гробов и мечется Мартин, пытаясь подобраться к Мендозе - нашему связисту. Мы будто в ритуальной канторе, которая выставила на показ свои лучшие образцы. Некоторые экспонаты этой выставки представлены в открытом варианте, но большая часть - в закрытом. Из двадцати криокапсул расконсервировано лишь семь. Рядом с одной из них и стоит Алекса. Мое заторможенное сознание никак не может взять в толк, зачем она стучит по капсуле, что-то бормоча и всхлипывая.

- Мендоза, прекрати! Автоматика должна была сама сработать. Это тебе не консервная банка, вручную ее открывать.

Медленно скидываю левую ногу за край капсулы. Пол совсем близко - максимум в шестидесяти сантиметрах. Сантиметрах? Я действительно так подумал? Видимо, за время полета метрическая система мер, принятая на корабле, окончательно вытеснила из моего сознания родную американскую.

Вторая нога падает на пол, разбрызгивая сгустки криогеля. Эта вонючая дрянь необходима для переноса гибернации. Я не знаю, зачем именно она нужна, но, как по мне, она только и делает, что озлобляет всех вокруг. Очнувшегося готовы палками гнать  лишь бы он побыстрее смыл с себя эту прозрачно-зеленую мерзость.

Осторожно иду к Мартину, пытаясь подчинить организм. Легкий, пропитавшийся гелем комбинезон липнет к телу.

- Мартин, что случилось?

Вместо нормальных слов из моего рта доносится еле слышный шепот. Напрягаю голос, и шепот перерождается в невнятное бурчание:

- Что случилось?

Абель колдует над капсулой, у которой стоит Мендоза. Он снова и снова вводит код доступа, пытаясь открыть гроб, и каждый раз панель управления отвечает отказом. Только сейчас я замечаю небольшое табло, на котором выведено имя "замороженного".

"Даг Броуз"

Кэп не хочет просыпаться. Неудивительно, что Алекса так нервничает, учитывая богатую историю их с капитаном отношений.

- Мартин...

Абель не выдерживает и гаркает на меня:

- Иди во вспомогательную рубку, там Корнилов, О'Ши и близнецы...

Он отворачивается, возвращаясь к манипуляциям с капсулой. Мендоза что-то кричит, но я их уже не слышу.

Мой взгляд прикован к центральному иллюминатору. Огромное мультиграфеновое стекло (если, конечно, эту конструкцию в полной мере можно так назвать) впивается в меня чернильным оком пустоты. Она накидывает на мою душу удавку, затрудняя дыхание. Слезинки звёзд горят где-то в невообразимой дали, даже не пытаясь разогнать мрак. Мрак, поглотивший наше судно. С напряжением жду пока "Нинья" сделает один оборот вокруг своей оси, чтобы убедиться в обоснованности своих страхов. Они уже скребутся внутри меня, выуживая из закоулков сознания самые темные мысли. Звёзды сменяют друг друга по мере вращения корабля, и, наконец, я замечаю, что созвездия начинают повторяться. "Нинья" сделала круг, продемонстрировав мне полноту окружающей картины: ни планеты, ни привычного ориентира в виде звёзды поблизости нет. Что-то пошло не так, и мы не добрались до конечной точки маршрута. Корабль выбросило из гиперпрыжка где-то в межзвездном пространстве...

***

- Итак, что мы имеем? - Корнилов обвел нас холодным взглядом, будто это мы виноваты во всем случившемся.

Нервозность первого дня немного спала, и мы наконец-то собрались вместе, чтобы обсудить план действий.

Ситуация была, мягко говоря, нештатной. Конечно, неполадки с гипердвигателями случались и раньше, но вот такого, чтобы корабль выкинуло из подпространства прямо вовремя прыжка, ещё не бывало. Кому вообще пришло в голову так назвать гиперпереход? Полет длинной в несколько лет сложно соотносить с таким понятием как прыжок - слишком уж затяжным он получался. Корабль скорее нырял в гиперпространство, сокращая путь. Люди заигрывали с бесконечным "ничто", окунаясь в него на столь длительный срок.

- Что мы имеем? Полную жопу мы имеем. И это не в смысле потрахушек, знаете ли, - О'Ши первым решился ответить на вопрос старшего помощника капитана, который в отсутствии Броуза становился главным человеком на корабле, - половина этой железяки заблокировано; большая часть экипажа подохла; совершить прыжок мы не можем; сидеть нам здесь неизвестно сколько, если нас вообще спасут. Ваши рожи мне уже надоели, а что же будет через пол года?

Рыжий, бритый почти под ноль не то ирландец, не то валлиец стукнул по столу и смачно выругался. Любит он давать волю своим эмоциям. Для меня вообще было загадкой, как этого человека могли отправить в такую экспедицию. О'Ши являл собой прямо-таки образец разнузданности и недисциплинированности. Видимо, даже среди военных, не каждый горел желанием принимать участие в событиях столь сомнительного характера. Хотя, кто об этом вспомнит спустя каких-нибудь сто лет? Конкистадорам положено быть по локоть в крови, даже если она имеет немного другой - совсем не земной - оттенок.

Корнилов кашлянул, размышляя над тем, как реагировать на всплеск энергетика, а потом примирительно улыбнулся:

- Гаррет в чем-то прав... Естественно, я говорю не о его отношении к нашим лицам, которые он так любезно именовал рожами. Положение наше и вправду незавидное.

Старпом отдал несколько команд через свой коммуникатор, выведя схему корабля на ценртальный экран, расположенный над столом. Четыре вьющиеся трубы, похожие на две сплетённые вместе молекулы днк, в центре сливались воедино, чтобы стать одним общим отсеком. Отсеком, в который после аварии доступ оказался закрыт. На что и указывал красный цвет, которым был окрашен этот участок на карте.

Ещё один "узел" располагался ближе к хвосту корабля. Там был расположен дублирующий центр управления, в котором мы и находились. Корнилов продолжил:

- Авария, причины возникновения которой для нас пока что остаются загадкой, поставила нашу экспедицию под угрозу. Да что там...

Энергетик никак не унимался, перебив старшего помощника:

- Какая, мать твою, экспедиция? Ты сейчас прикалываешься? Живыми бы остаться...

Корнилов поднялся из-за стола и рявкнул на О'Ши:

- Рядовой, прошу вас обращаться ко мне по форме, если вы не можете вести себя дисциплинированно, к вам будут применены санкции! Уж место под карцер я всегда найду, не беспокойтесь.

О, Ши скрестил руки на груди, но спорить с невысоким, но очень крепко сбитым командиром не стал. Он лишь бросил себе под нос:

- Вам бы, красным, только сажать...

С этим товарищем ещё будут проблемы, вот нутром чую. Я отпил немного кофе, пробежавшись взглядом по всем окружающим. А с кем здесь, собственно, не могло быть проблем? С психованной после смерти кэпа Мендозой? С близнецами Кэмпбэлами, третий брат которых вчера не проснулся? С вечно хмурым русским? Или со мной? Пока из моих "недугов" наружу вылезла лишь мизантропия, но что будет дальше?

Команда уродцев. У меня сложилось стойкое ощущение, что авария выкосила лучших из экипажа "Ниньи", оставив лишь отребье. Или это все невроз?

Старпом сел на свое место, ещё раз обвел всю команду взглядом и продолжил:

- О продолжении экспедиции не может быть и речи. Шестьдесят процентов личного состава, в том числе и капитан Броуз, не очнулись от криосна. Гипердвигатель поврежден и не может нормально функционировать. Носовая часть корабля оказалась заблокирована... Но, как и у каждой ситуации, в нашей есть и положительные моменты. Цикл регенерации воды в норме, и мы автономны на 99%. Мы сможем обходиться без поставок извне около трёх лет. Внутрисистемный двигатель работает в штатном режиме, а это значит, что мы сможем совершать маневры в случае опасного сближения с какими бы то ни было объектами...

О'Ши заерзал на месте, явно намереваясь о чем-то спросить, но Корнилов, словно прочитав его мысли, продолжил:

- Это не значит, что мы сможем куда-то улететь. Подробнее этот момент осветит мистер Кэмпбелл, - старпом на секунду замолчал, но потом уточнил, - естественно, я имею ввиду нашего навигатора - доктора Джеймса Кэмпбэла.

Один из темнокожих близнецов, отличить которого от брата можно было лишь по нашивке на рукаве комбинезона, поднял руку, поприветствовав свою "аудиторию", провел по седоватой бороде рукой и начал:

- Значит так, судя по получаемым данным, нас выбросило в реальный космос почти на середине маршрута. Данные приборов не зафиксировали каких-либо аномалий и эксцессов до самого момента аварии. Мы, значит, находимся в межзвездном пространстве, или, если уж быть совсем точным, мы находимся в облаке Оорта звезды Маанена. И до конечной точки маршрута, и до Глисе нам с внутрисистемным двигателем придется добираться примерно, - навигатор на секунду остановился, посмотрев на часы, - примерно, десять тысяч лет. Это, значит, как понимаете, - не вариант. Лететь к звёзд Маанена чуть ближе: путь займет всего две тысячи лет, но от этого нам не легче - делать рядом с ней нам категорически нечего. Зато у нас в распоряжении имеется один гипермаяк, предназначенный для отправки на Землю.

Это и есть наша единственная надежда. Осталось, значит, только решить, как этот самый маяк использовать: отправить его к первой волне в систему HD 85512 или же направить в обратную сторону к Глисе 667 С. В обоих случаях маяк будет в пути приблизительно полтора года.

О'Ши и я почти одновременно присвистнули. Кэмпбэл сел, предоставляя слово старпому:

- Главной нашей проблемой становится ограниченность ресурсов, а в частности - продовольствия. Корабль не рассчитан на столь длительную автономность, при условии бодрствования экипажа, и нуждается в регулярных пополнениях провианта. Капсулы гибернации пришли в негодность, и лечь обратно в криосон до момента прибытия помощи нам не удастся.

О,Ши буркнул:

- После всего этого дерьма не особо и хотелось.

Корнилов не обратил на это внимание и продолжил говорить:

- Рацион будет заблаговременно сокращён до полутора тысяч килокалорий, - я невольно покосился на гору еды, которой был завален стол. Никому и не пришло в голову экономить в такой день. Наши тела, изнеможденные сном и стрессом, требовали пищи. - Так что, наслаждайтесь трапезой, пока можете. В ближайшее время подобного не предвидится.

Старший помощник на секунду замолчал, почесал свой бритый затылок и добавил:

- Вахты мы распределим потом. Сейчас у нас есть другая насущная проблема: нужно достойно проводить наших товарищей.

Я невольно вспомнил криоотсек, в котором лежало тринадцать черных мешков. Мешков, в один из которых мне по счастливой случайности не довелось попасть.

***

Траурная процессия не всегда состоит лишь из скорби, слез и теплых слов об усопших, когда мертвых становится слишком много, прощание из какого-то сакрального действа превращается в обычную изнуряющую рутину: зайти в криоотсек, преодолев третий коридор хвоста "Ниньи"; подхватить вместе с напарником лежащее в черном мешке тело; пройти коридор ещё раз; подняться во второе ответвление "спирали ДНК" и уложить труп в шлюзовой отсек - звучит довольно просто, если ты никогда не носил безвольно обмякшее тело. А ведь нужно ещё и проявить уважение. Мы носили тела, стараясь их не раскачивать, будто трупу не наплевать, будто он может обидеться или пожаловаться на сервис нашей новообразованной ритуальной компании. Три пары носильщиков на тринадцать трупов. Мендозу в рассчет не берём. Гибель кэпа парализовала ее. Она сидит у его мешка и что-то бубнит себе под нос. Вроде бы это молитва. Очень смешно Алекса, очень. Что ты там говоришь? Просишь его помиловать? Рассказываешь, каким хорошим человеком он был? Все это - хрень собачья. Нам уж точно не стоит рассчитывать на снисхождение. После того, что мы сделали с чужими, лучше бы нам вообще помалкивать и не раскрывать богу координаты "Ниньи". Глядишь, нашу смерть и не заметят и не пришлют за нами пару особо злобных чертей. А в том, что нам в аду заготовлен особо теплый прием, я даже не сомневаюсь. Геноциды, я слышал, - дело не особо богоугодное.

Трупы наконец-то перенесены. Мы сели на пол, чтобы немного отпыхнуть, но через несколько секунд Корнилов встал, призывая нас подняться.

Шлюз уже закрыт. Мендозу оторвали от тела капитана Броуза, и она нервно всхлипывала на плече у Мартина. Близнецы о чем-то тихо трепались. О'Ши и не думал вставать. Я слышал, он прошел Малоазиатский кризис, для таких ребят смерть - вполне обыденное явление. Не до сантиментов. Корнилов подобрался и обвел нас привычным строгим взглядом:

- Кто-нибудь хочет что-то сказать?

В коридоре повисло неловкое молчание. Мы как двоечники боимся, что учитель заставит нас отвечать.

- Слава всем кому можно и нельзя, что подохли они, а не мы, - О'Ши мерзко оскалился, но я его даже понимаю. В каждом из нас сидит злобный паразит, который впивается в нашу душу клыками страха и шепчет на ухо:

- Тебе не выбраться отсюда, ты здесь сдохнешь. И поделом, поделом, поделом...

Нам для себя бы сострадания наскрести, не то что для других.

Корнилов одарил О'Ши суровым взглядом, но ничего не сказал. Он принялся колдовать над панелью управления шлюзовым отсеком, заставив табло оповещения загореться красным. Шлюз готов к экстренному открытию.

- Мир вашим душам.

Старпом отдал команду через панель управления, заставив внешнюю створку шлюза открыться. Через крошечный иллюминатор, расположенный в самом центре внутренней двери шлюза, мы увидели, как тела, словно канфетти из хлопушки, выбросило наружу. Из отсека не был откачан воздух, и разница давления исполнила роль могильщика. Тринадцать черных мешков отправились в свой последний путь. Мы не сильно от них отличаемся: и нам и им предстоит очень долгая дорога во тьме. И тьма, поглощающая нас, живых, гораздо хуже. Она сидит внутри, и самим нам ее не разогнать.

Абель покачал головой глядя в иллюминатор:

- Зря.

Мендоза всё ещё от него не отлипла. Она вжалась в плечо врача, тихо всхлипывая. Ее плач - единственное проявление сострадания на этих похоронах. Корнилов похлопал Мартина по плечу:

- Да, за зря столько народу полегло...

Мартин грустно улыбнулся и вздохнул:

- Я немного не это имел ввиду...

Бежать, бежать, бежать...

Бежать и не останавливаться. Зачем я выбрался наружу? Зачем я позволил себе расслабиться? Зачем позволил себе привязаться к кому-то? И что теперь? Куда теперь?

Как же это глупо. Хорошо ещё, что эти твари меня пока не заметили. Где искать Марию?

Громада больницы осталась позади. Огромная парковка с раскиданными как-попало машинами сменилась зеленью парка. Здесь их меньше. Настоящим зарослям они предпочитают бетонные джунгли. Они ходят целыми стадами (толпами назвать это, у меня язык не поворачивается) по главным улицам и вынюхивают нас.

Бежать. Бежать. Бежать.

Ведь учил мистер Филлипс разминаться, нет же - сразу стартанул. Правый бок начинает колоть, как после доброй попойки. Раньше я думал, что у меня печень отваливается от излишней моей любви к лекарствам и пиву, но, как оказалось, она и не может болеть. Все дело в избытке крови при быстрой нагрузке. Кровь, неравномерно распределившись по организму, давит на оболочку (или как ее там назвать?) печени и заставляет мой бок отваливаться. Ипохондрик внутри меня загрустил после раскрытия этого секрета Полишинеля. Но от познаний лучше не становится. Чертова спешка.

Ну вот куда она поперлась?

Ныряю в кусты и перевожу дыхание. Крыша Кридмора скрылась за густыми кронами клёнов. Парк тих и безмятежен, но ему, в плане комфорта и безопасности, до больницы, как до луны. Когда все это дерьмо началось, всех больных и медицинский персонал эвакуировали, оставив огромное здание без охраны. Нескончаемые запасы провианта и медикаментов, удобные кровати и множество комнат, где можно спрятаться и - что самое главное - приличная обособленность от остального города. Они могли забрести туда лишь случайно. Ну не было в больнице для них корма. Не считать же таковым два испуганных куска мяса, вроде нас с Марией. Но нет же - она захотела сходить на разведку. Сходила...

Сколько я ее отговаривал, сколько умолял, и все без толку. Настырности ей было не занимать. Возможно, поэтому она мне и понравилась. Или лучше сказать, поэтому я привык к ней. Она заставила меня привыкнуть. Заставила мою социофобия немного приутихнуть, хотя в условиях торжествующего конца света она и была жизненно необходимым отклонением. Мои страхи расцвели новыми красками. Теперь люди не нравились мне совсем даже не безосновательно. Ну как люди - они. Не уверен, что их можно считать людьми. Может они все передохнут? Это только в фильмах они живут вечно, но в условиях дефицита пищи должны же они когда-нибудь умереть.

Слышу вялую поступь ног. Парочка этих тварей бредёт по дорожке.

Прижимаюсь к земле и стараюсь не шевелиться. Вся эта ересь в современной культуре про их обострённые чувства - просто чушь собачья. Они слышат, чувствуют запахи и видят не лучше людей. Лишь увеличенный болевой порог отличает их от меня. Но отсутствие боли - это минус. Их тела гниют и разлагаются, а они даже не чувствуют этого, продолжая выполнять тот приказ.

Я вижу лишь их ноги. Они проходят в паре десятков метров от меня и удаляются вглубь парка по дорожке, на которую падают первые жёлтые листья. Осень наступает. Она - мой шанс. Она - мой страх. Если я смогу найти Марию, и мы доберемся до убежища незамеченными, то у нас появится возможность проверить морозостойкость этих тварей. Хотя, какие здесь морозы? Максимум - минус десять.

Осторожно поднимаюсь и крадусь среди деревьев. Мягкая обувь делает мою поступь почти бесшумной. Я пытался найти настоящие макасины, но индейцев в Нью-Йорке нынче водится не особо много.

Где же искать Марию?

Она что-то говорила про Куинс. То ли она там раньше жила, то ли ее родители. Ну вот какое сейчас это имеет значение? Кому какое дело до привязанностей, какими бы сильными они не были? С другой стороны, а что я сам сейчас делаю?

Я рискую жизнью исключительно из-за того, что привязался к ней. Страх одиночества оказался сильнее страха перед этими тварями. Перспектива остаться одному в огромном здании больницы радовала ещё меньше прогулки среди заражённых. Заражённых смертью. Я прозвал их так, потому что они не были поражены какой-то жуткой болезнью, они не стали ходячими мертвецами с их неумолимым голодом, они не были зомби в классическом понимании. То сообщение изменило их естество. Все инстинкты им заменила жажда убийства. Неприязнь ко всему непохожему, на которую вот уже несколько десятилетий пытались натянуть ширму толерантности, эволюционировала, переродившись желанием убивать. Заражённые исстребляли не таких, как они, пока полностью не захватили город. Ели они своих жертв исключительно из прагматических соображений: зачем что-то усложнять, если самый доступный источник белка всегда под рукой. Как же хорошо сейчас было странам третьего мира, до которых не добрался высокоскоростной интернет и нормальная мобильная связь. Какие-нибудь бушмены сейчас приспокойно сидят в Калахари и не знаю, что мир окончательно спятил.

Быть может, это и к лучшему. Может, когда все мы - и заражённые смертью и такие трясущиеся куски их корма, как я -благополучно дадим дуба, то эти самые дикари и заселят мир по-новой и в этот раз сделают все правильно.

Граница парка совсем близко. Дорога с застывшими автомобилями черной каймой опоясывает его по периметру. Люди продолжают сидеть в своих машинах, будто ничего не случилось. Будто они не умерли. Будто это не их кишки выпотрошили эти твари. Будто это не их запекшаяся кровь чернеет на грязных стеклах автомобилей.

Делаю пару глубоких вдохов и выныриваю из кустов. Нужно добраться до ближайшего переулка. Там их меньше. Коленки натужно хрустнули при первом движении, и я бросился вперед. Машины, ставшие гробами на колесах для своих владельцев, недоуменно таращатся на меня навсегда погасшими фарами. Ныряю в подворотню и врезаюсь в одного из них.

- Черт!

Тварь падает на землю, но тут же поднимается и начинает верещать. Из ее пасти вырывается истошный нечеловеческий вопль, призывающий собратьев на помощь. На секунду этот крик сковывает мое тело параличем. Я не в силах оторвать взгляд от верещащего монстра. Когда-то это существо было девушкой. Белое платье в красные горох все ещё на ней. Оно лишь прилично запачкалось. Почти весь верх платья потемнел, словно девушка залила его кетчупом. Красные туфли каким-то чудом остались на ее ногах, и даже сумочка продолжает тащиться за своей хозяйкой, зацепившись за поясок. Но вот ее лицо... Миловидная брюнетка превратилась в исчадие ада: глаза почти почернели, карих зрачков не видно в этом бесноватым месиве, вены на висках и лбу вспучились и проступили из-под жёлтой кожи, несколько зубов обломано, будто ими что-то грызли. Будто ими что-то жадно обгладывали. Вся нижняя челюсть и шея покрыты коричневыми пятнами - следами ее последней трапезы.

Оцепенение спадает, когда из-за угла выбегают ещё две твари.

Я бросаюсь в сторону, роняя мусорные баки. Металл гремит, преграждая дорогу преследователям - двум заражённым в черной одежде. Они несутся за мной с жутким воем.

Бежать, бежать бежать...

Когда зараза захватила их тело, она не сделала их быстрее или медленнее. Как всегда все зависело от природных данных и тренировок. Уж в чем в чем, а в беге я был хорош. Дэн и Джон - задиры из моего класса, которые постоянно порывались выместить на мне свою неуемную энергию - заставили меня научиться бегать. Лавирую по узкому переулку и утыкаюсь в тупик.

- Проклятье!

Крик рвется из моей груди, не сдерживаемый инстинктом самосохранении. К черту конспирацию, на рев заражённой смертью девченки сбежится пол города. Мечусь между тремя глухими стенами, пока мой взгляд не натыкается на пожарную лестницу, заигрывающую перспективой спасения с моим трясущимися от страха сознанием со второго этажа. Ее нижний край немного опущен. Он совсем близко. Прыгаю что есть силы и руки хватают воздух - не дотянуться. Из-за поворота показываются заражённые. Они замедляются, переходя на шаг. Даже их измененный тем сообщением мозг понимает: мне некуда бежать. Прыгаю ещё раз. Лестница и не думает приближаться.

Твари все ближе. Их серые лица начинают скалиться. Черные глаза неморгая следят за мной.

Делаю последнюю попытку. Бегу в сторону зараженных, разгоняюсь и прыгаю... Время застыло. Я чувствую, что умею летать. Мое тело отрывается от земли, презрев гравитацию. Я, мать его, Майкл Джордан. Рука цепляется за лестницу и та с шумом едет вниз. Она даже не закреплена. Секунда просветления заканчивается, и я с грохотом валюсь на землю. Ржавая лестница и не думает уезжать обратно. Преследователи ускоряются. Их черные одежды начинают стремительно приближаться, словно за мной спешит сам мрачный жнец. Взлетаю по лестнице и поднимаю ее до самого верха. Защелкиваю щеколду ограничителя, фиксируя лестницу, - её больше не опустить снизу. Твари что-то верещат, но до меня им не добраться. Нужно переждать. У них короткая память. Я всегда знал, что мобильникии делают людей тупее, заражение только подтвердило мои мысли. Скоро они забудут, что гнались за мной, и я смогу продолжить путь. Нужно найти пустую квартиру. Вижу приоткрытое окно на третьем этаже и бегу к нему. Можно было бы разбить окно этаже ниже, но страховка от ран, полученных битым стеклом, есть только у героев боевиков.

Осторожно залезаю в квартиру и прислушиваюсь. В доме тихо. Лишь где-то далеко за окном продолжают верещать заражённые. Обхожу старенький диван, установленный напротив плазмы, и подхожу ко входной двери. Замок закрыт. Справа от меня - крохотная кухня и оставленный в ней кавардак. Кастрюли и сковородки завалили раковину. Пачка хлопьев и бутылка молока стоят на столе, словно квартиру покинули совсем недавно. С холодильника мне раскосо улыбается металлический Денежный Будда. Хватаю статуэтку и иду к ванной. Осталось проверить последнее помещение и можно будет перевести дух. Медленно поворачиваю ручку. Дверные петли скрипят и на меня из ванной выпрыгивает заражённая. Он истошно визжит и брызжет слюной, ее пасть клацает у моего горло, а руки царапают лицо. Металлический толстяк идёт в ход. Бью тварь в бок, но она и не думает издыхать, она встаёт в дверях ванной и примеривается ко мне. Вижу за ее спиной детёныша. Это больше не ребенок. От былого очарования детства не осталось и следа. Сообщение, пришедшее 4 июля на каждый на планете мобильный телефон и превратившее цивилизованный мир в пепелище зомби апокалипсиса, не пощадило и детей. Телефон - неизменный атрибут человека почти с пелёнок. Детёныш, стоящий за спиной заражённой смертью, не был исключением. Он скалился и кричал, впялив в меня жуткий взгляд своих потемневших глаз. Перехватываю Будду поудобнее и прыгаю на зараженную. Углол статуэтки пробивает ей висок и девушка падает к моим ногам. Иду в ванную. Нужно закончить дело. Детёныш верещит и пытается броситься на меня. Бью, бью, бью...

Я сижу на кухне переводя дух. Занавески с утятами колышутся под лёгким порывом ветра. Я приоткрыл окно. Даже защищая свою жизнь, это было не просто. Даже зная, что она - монстр, я с трудом заставил себя это сделать. Смотрю на фотографию на холодильнике. Мужчина, женщина и девочка улыбаются, не зная что их ждет. Не зная, что всем нам уготовано... Висок начинает пульсировать от боли. Не могу понять - это сердце так стучит, или это грохот ломающейся под когтями заражённых двери?

Боль перерождается видением: в кухню влетает Мария. Неужели она нашла меня? Неужели выжила в этом дурдоме?

Из-за ее спины выскакивают два заражённых.

- Лежать! Лежать, сука! Мордой в пол!

***

Мэннинг повалил беглеца на пол и начал надевать на него наручники.

- Этого не требуется, офицер. Дэнни обычно спокойный, - та полоумная девица, которая представилась лечащим врачом этого психа, положила руку на плечо полицейского.

- Дамочка, вы как здесь оказались? Альварес выведи посторонних и проверь наконец квартиру.

- Нет, я должна присутствовать, со мной ему спокойнее. Я взяла отгул и видите, что вышло? - девушка вырвалась из рук напарника Мэннинга, вечно серьезного Хуанчо Альвареса, не давая себя увести. - Дэнни испугался.

- Черт с ней, проверь в конце концов квартиру.

Блэйк Мэннинг, одним из первых откликнувшийся на сообщения о бегающем по парку мужчине в халате, поднялся с пола и перевел дыхание. Непонятно как оказавшаяся у места происшествия девушка сидела рядом с задержанным.

- Вы там всех психов так стережете?

- Нет, офицер, Дэнни спокойный, и ему позволены некие послабления. Он может выходить погулять. Он социофоб. Я и представить не могу, как он решился сбежать. Мне позвонили с работы... Я ехала туда и услышала сирены, сразу подумала, что это он... Он думает, что настал конец света и мир захватили зомби. Он и мобильников-то боится - думает, что они могут сделать его ходячим мертвецом.

- Насмотрятся всякой чуши по ящику, а нам за ними бегай, - в кармане Блэйка зазвонил телефон. Он достал затянутый в черный чехол аппарат и посмотрел на экран. Звонила жена. Мэнди и Ники улыбались ему с заставки точно так же,  как в тот день, когда он сделал это фото. Офицер невольно улыбнулся и отключил телефон.

"Ну говорил же не звонить на смену."

С холодильника на него смотрело очень похожее фото.

- Дьябло! Дьябло! Твою мать, - Альварес ворвался на кухню, оттолкнул врача и принялся бить задержанного ногами, - сволочь!

Мэннинг вскочил и оттащил напарника в сторону.

- Хуанчо, ты совсе сдурел? Что за хрень?

- Иди сам посмотри, что эта сволочь натворила.

Девушка, сбитая с ног, сидела на полу, а Мэннинг пошел проверить ванну. Он вернулся через 5 минут и, почесывая подбородок, бросил напарнику:

- Выведи ее.

Он кивнул головой в сторону врача и застыл глядя на задержанного. Альварес схватил девушку и потащил на улицу.

- Что вы собрались делать? Офицер?! Офицер!? Он болен. Он - больной человек.

Мэннинг резко повернулся, схватил девушку за шею и потащил в другую часть крошечной квартиры:

- Больной говоришь? Больной?

Он бросил ее на пол у входа в ванную, совсем рядом с лужей почти ещё теплой крови.

- Ты его лечить, сука, хочешь? Чтобы он сидел у вас там в тепле? А их вылечить сможешь?

Девушка поднесла руки к лицу, сдерживая крик. Кровавое месиво в ванной заставило ее закрыть глаза. Офицер поднял ее с пола и потащил обратно в кухню. Он ткнул ее лицом в дверку холодильника, на которой магнитиком была закреплена фотография: мать, отец и дочь.

- Ты ему, сука, расскажешь, что с его семьёй случилось? Ты ему скажешь, что этого лечить надо?

Мэннинг бросил дрожащую всем телом девушку в руки напарника и подошёл к лежащему на полу беглецу. Рука полицейского привычным движением нащупала кобуру.