loveaction

Платон же исходил из того что мы живём в искажённом мире, в этом мире в сущности нет истины и потому чтобы вы не доказывали вы ни к чему не придёте)) Но искажение это исходит из некоего базового принципа, из мира идей, мира чисел и концептов и вот там нету смысла доказывать истину потому что она видна невооружённым глазом. Платонизм для народа воплотился в религиозной идеи христианства, но в науке это как-то не очень популярный метод))

Аристотель понял что людям нужна некая норма для мышления, если вы будете делать так и так то получите верные результаты если отклонитесь то я ни за что не ручаюсь)) Образно говоря Аристотель видел болото и набросал гать, вот можете ходить по этим тропкам но шаг вправо шаг влево карается расстрелом. Логика Аристотеля жива до сих пор и мы её успешно изучаем в вузе.

Наука не очень любит размышлять о своих философских основаниях но как вы понимаете очень важно понимать в какой парадигме вы работаете? идеализм Платона, материализм Аристотеля или субъективизм Сократа. Если вам не повезло по жизни и вы занимаетесь квантовой механикой в подходе Де Бройля или Шреденгера то вы работаете в идеализме)) а если у вас классическая механика и у вас чёткие законы без возможности их изменить то вы находитесь в материализме Аристотеля, Сократ у нас где-то в теории познания и развития... Можно ли вырваться за рамки идеализма материализма и субъективизма? наверное можно, но за 2000 лет мы как-то не смогли)) Но у нас есть примеры промежуточных вариантов например юридическое мышление, которое с одной стороны построено на жесточайшей логике а с другой на эмпирике прецедентов! или медицинское мышление где есть эмпирика и практический опыт врача. Самое интересное тут наверное инженерное мышление которое работает с умозрением и собственным опытом, а не эмпирикой.

Далее наверное нужно сказать что всякое наше мышление обусловлено. К этому пришли относительно недавно и слегка прифигели когда увидели насколько иерархично было наше мышление до недавнего времени (Бог, раб и господин, идеальное-материальное, природа-человек, естественный порядок и искусственная реальность, золотой век и наше время, там трава зеленее). С идеей эволюции стало понятно что весь мир соткан не из воздействий вертикального порядка а из взаимодействий, а энтропия имеет всеобщее воздействие и означает не меру порядка или беспорядка, а интенсивность роста процессов превращения разных форм взаимодействия в друг друга. Стало понятно что в саморазвивающихся системах связи и свойства связей значительно важнее чем свойства элементов системы. Благодаря таким характерам связей появляются суперматические (надсистемные/ высшие) уровни развития, они оказывают обратное рекурсивное воздействие на ранее сложившиеся уровни и инверсируют всю систему, система меняется и становится другой!

Другими словами прежнее классическое мировоззрение исходило из того что мир есть сотворённая однажды извне закрытая система, состоящая из относительно закрытых систем (монад). А закрытым системам свойственны: отсутствие взаимодействия с внешним миром, обмен энергией, веществом, информацией, направленность к увеличению энтропии; необратимые процессы, изменения под внешним воздействием, развитие лишь к хаосу, отсутствие самоорганизации и обратной связи.

То есть любая система будучи временно-равновестно- устойчивой накапливает внутри себя отклонения (в ситуация свойствах структуре функциях) И тогда самое ничтожное отклонение взаимодействуя случайно с другим отклонением в точке бифуркации запускает веер отклонений! Отклонения достигают макроскопических величин и возникает эффект лавинообразной кооперации отклонений. Иначе говоря стала понятна неслучайность случайности.

Мировоззренчески стало понятно что люди могут уходить от двух самых главных своих опасностей: фатализма и волюнтаризма. От массовой недооценки собственных способностей влиять на себя на общество, уходить от ощущения что мир меняется без их участия. И уходить от переоценки что задача людей изменить мир. То есть это такое управление без управляющей руки, как в джазе не дирижёр и не золотая середина а музыкальная тема!

Помимо таких фундаментальных вещей как иерархичность мышление существуют ещё и совершенно иррациональные основы: желание воля самость эмоции. И если мы их не учитываем то мы всё время работаем не с реальностью и с кусочком логоса который мы выделили для своих нужд. Ну для примера какой-нибудь исторический текст который был создан на основе иной рациональности та же Библия, Веды или то же "Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове" где есть внутренняя синтаксическая связь но отсутствует семантика, работать с этим рационально можно но наверное даже вредно, а сплошь и рядом возникают же возгласы но в тексте явно написано! да, но могло быть написано иначе))

Здесь наверное нужно упомянуть что мышление обусловлено на уровне онтологий, есть такие онтологии в которых мыслится легко и комфортно, можно назвать такие онтологии когнитивными. Но в целом все они делятся на три большие группы это предельные, не- предельные и внепредельные)) Предельные онтологии отвечают на все вопросы. Не- предельные отвечают соответственно не на все и утверждают что это так а это не так, это профессиональные онтологии, кстати рабочие онтологии могут быть довольно неожиданными)) ну представьте себе онтологию проф. военного? Внепредельные это дао или ноосфера. Интересно что предельных онтологий существует всего три: онтология природы (абсолюта), Бога (спасения), языка.

Обычно человек со своей антологией, ну например с верой в Бога, знает что его онтология не единственная и существует ещё научная картина мира, есть атеистическое представление о мире. Возникает практическая задача как общаться людям разных онтологий? истинно верующему с атеистом? выход в метаонтологию должен осуществляться в предельно нейтральном языке с позиции существования чего-то целого и общего. Кстати заметим сразу что все эти онтологии имеют политическое следствие! если онтология теологическая то там вряд ли работают права человека)) то есть тут человек соотносит свои права с чем-то большим чем он. И смотрите как только у вас появляется целое то выстраивается иерархия! что может быть ниже целого? ну природа, вселенная, семья. Но в любом случае любая теологическая онтология выстраивает иерархию.

Но кроме целого существует ещё и Я, я отделяет себя от действительности, действительность от реальности, появляется воля, антропный принцип, принцип относительности (я могу себя ставить на место другого я) Целое и Я уже породили столько понятий)) а дальше больше! Дальше мы задумываемся о том что такое целое и его граница? и сразу понимаем что какая бы не была граница её сразу можно пересечь! помните такую средневековую картинку с куполом неба и человеком высовывающим голову за его предел?)) Но как познать это за границей? что это? тут мы слегка смещаем наше бытие и говорим что существует иное- невидимое, то что не соответствует нашим представлениям. Отсюда вытекает уже теорема Гёделя о неполноте- вы не можете создать полную и непротиворечивую теорему аксиом. Если систем будет полной то там возникнут противоречия, противоречия для математики это смерть, а для фил и физики источник развития. То есть герметичных знаний не существует, для них есть иное куда они стремятся. Если мы уже говорим о знаниях то скорее всего мы понимаем что мышление трансперсонально, возможно только между людьми, в обществе (ии нейросети) , у нас появляются законы с помощью которых мы передаём мышление (логика, дисциплины, рациональность иррациональность, синтаксис, семантика) Где-то на пересечении физики и теологии появляется неопределённость (сначала бытия Бога) потом кванта, дуализм (и частица и волна, и Бог и человек).

И когда вы общаетесь с человеком то вы прощупываете его онтологию и смотрите если для него не существует иного то не говорите с ним на эти темы и всего делов. Но как говорил Индиана Джонс вы должны выживать не только в джунглях но и в библиотеке! то есть понимать другие онтологии и христианские и греческих фил. и ислам.

Возраст в котором формируется ваша онтология как правило очень юный, диапазон книг/ литературы которые его формируют наверное достаточно широк, дальше всё зависит от развития вашей онтологии и вашего развития в онтологии, иногда хватает одной книги чтобы решить что вам уже всё известно)) Тут можно задуматься в каком возросте вы прочитали последнюю для вас значимую книгу которая повлияла на ваше развитие?

А теперь давайте себе представим Чёрную дорогу Желязны которая ведёт в небытие, в сторону непредставимости незнаковости? дальше идёт апофатика (отрицание) я- человек! отбрасываем, я- русский, отбрасываем, я верую в Бога/ матем. формулы, отбрось)) когда мир начинает поспенно исчезать вы оказываетесь в этом небытии, апофатике, мире без форм, невыразимым языком, нет иерархий и категорий, а там дальше хаос с его формами и предельный хаос. Именно тут мыслится немыслимое для которого нету слов и форм. Ваще Чёрная дорога не так страшна)) сначало она заасфальтирована, потом просёлок, потом одни направления а потом кончается всё, даже лабиринт с узором и его эстетика. Берёте предмет с его свойствами без которых он не может существовать и начинаете убирать их по одному, сковородка без веса? без размера? но жарить всё ещё можно)) ой да ладно это всего лишь зона путаница, а дальше уже зона метафор которые почти нельзя объяснить, а там сказки))

Тут хотелось бы несколько слов сказать о таком явлении как возгонка мышления, когда для некой деятельность сложностью N вам нужно иметь язык сложности N+1 мышление сложностью N+2 но такое сложное мышление автоматические провоцирует ещё более сложную деятельность для описания которой нужен ещё более сложный язык и ещё более сложное умозрение)) и в какой-то момент такое мышление отрывается от праксиса. Смотрите как это интересно выглядит политически)) Допустим у нас есть государственная элита (можно корпоративная, научная не суть) у которой есть проект, программа, стратегия, многоходовка для достижения результата, так же у неё есть ресурсы для реализации этого проекта. У этой элиты есть уровень умозрения N отвечающий сложности её проекта. Тогда контрэлита у которой есть альтернативный проект но нет ресурсов для его реализации имеет уровень N+1 и не потому что она умнее у себя в Лондоне чем так которая в Москве а потому что элита погружена деятельность а у контрэлиты ресурсов нет и у них есть время думать)) Обычно есть ещё антиэлита которая хочет разрушить элитарный проект, этот проект они рефлексируют но своего не имеют)) их уровень меньше чем у элиты N-1, ну а все остальные- народ имеют N-2 и ниже)) А теперь представьте что в обществе кризис? понятно что элита всегда знает что делать и её действия предопределены и их можно просчитать, действия антиэлиты направлены против элиты и её действия тоже предопределены и просчитываемые, ну и контрэлита тем более понимает что нужно делать. В итоге возникает классический клинч- ресурсы у элиты но двигаться она дальше не может потому что кризис и все ходы которые могут сделать стороны предопределены задачей. Так вот исход кризиса предопределяет первый из игроков не вовлечённый в систему связей, то есть тот кто свободен и принимает свободные решения. Понятно что это те у кого нет проекта и тот кто не рефлексирует чужие проекты)) то есть это все те у кого уровень умозрения N-2 и ниже)) В кризисе решения принимают наиболее некомпетентные из игроков)) Ну типа как в Украине у Порошенка элитарный проект у Тимошенко контрэлитарный а к власти приходят клоуны)) Обратите внимание что вся этак картина обусловлена не фактами и эмпирикой, а тем как работает наше мышление.

Мы уже говорили что мышление иррационально и связано с трансценденцией, бездной, хаосом, попыткой найти что-то иное среди реального мира и и нечто не утилитарное среди утилитарного. Связь мышления и небытия и даже риск небытия как результат мышления заставляет нас прийти к очень важному выводу- мышление крайне тесно связано с эмоциональной сферой. И тут важно перестать отрицать связь, понять её и начать использовать. Три базовых эмоции связано с мышлением: ужас (не страх, страх перед реальным всегда присутствует, ужас всегда трансцендентен, ужас перед бездной) интерес/ любопытство, познание не смотря ни на что, как у Гомера, когда обычный пиратский царь Одиссей хочет услышать пение сирен, оно ему не нужно и даже крайне опасно- можно сойти с ума, но он идёт на опыт)) И третья эмоция страсть/ любовь.

Страх и связная со страхом жадность это стадия построения цивилизации. И в этом отношение общество потребления как мне видится дано человечеству чтобы возникло понимание что пищи навалом и общество не умрёт завтра от голода, вам уже не нужна жадность, не нужно хватать всё подряд. Тут появляется надежда перейти на следующий уровень выживания не на биологический а на уровень социума. Когда мы конкурируем с нейросетями и роботами и нам нужно научится делать что-то такое чего они не умеют. Тут базовая эмоция не страх а любопытство и наверное базовая деятельность не производство (чтобы удовлетворить жадность) а познание? Успешность нации и человека меряется не единицами производства ВВП а тем что они такого могут знать/понимать что не знают/понимают другие. Скорее всего это уже уровень глобальной цивилизации которая осваивает всю Землю и солнечную систему. Ну и гипотетический уровень астроразума на базовой эмоции любви и страсти))

Наверное скажем несколько слов о пределах познания для бэконовской эмпирики. Первый предел связан с памятью. Экстенсивный рост объема знаний, превращение знаний в BigData, дисциплинарное дробление знаний, потеря связности Знаний, недостаточная размерность человеческого мышления для работы со Знаниями привело к тому что один человек не может удержать в себе всю научную картину мира а поскольку не может то картина становится безсознательной))) некоторые люди страдают междисциплинарной фигнёй, но по- моему скоро просто появится нормальная нейросеть которая будет работать со всем объёмом Знания и для неё это будет ривиальная BigData. Второй предел Хокинга- скрытого бога или чёрной дыры, вселенная устроена так что в никакой парадигме не может быть познана до конца. Что находится за горизонтом событий чёрной дыры? что нельзя высказать словами? Ещё один предел придумал Ницше когда сказал что наше мышление антропно, мы приходим к антропным выводам, антропным пределам, само мышление анромно- связано с с телом, верхом и низом, временем и простарнсвтом

Книга «Бойцовский клуб» стала сеансом групповой терапии, прививкой от соблазнов Америки эпохи IKEA. И в первую очередь к ней как к путеводной звезде обращались мужчины. В одно и то же время она вдохновляла альфа-самцов и инцелов (Инцелы — субкультура «невольного воздержания», преимущественно поддерживаемая белыми гетеросексуальными мужчинами. Её представители не верят в возможность установления интимных отношений для себя). Паланик нашел болевую точку современных мужчин и дал броское имя лекарству — им стал повеса и отщепенец Тайлер Дёрден, создатель «бойцовского клуба». Книга, которую многие воспринимают как вызов консьюмеризму, изначально дихотомична: если вы признаёте её общественную сатиру прицельной, то признаёте и то, что с мужчинами в обществе что-то не так.

«Феминизм сделал из вас слизняков»

В том же 1999-м выходит книга «Stiffed: The Betrayal of the American Man» Сьюзан Фалуди, феминистки, лауреата Пулитцеровской премии. В ней автор изучает роль маскулинности и представлений о ней в таких событиях, как резня в Сонгми и осада в Уэйко. Она также рассматривает мужские сообщества — например, группы спортивных фанатов и околорелигиозных фанатиков. В одном из них, христианском мотивационном движении Promise Keepers, состояло порядка двух миллионов мужчин. «Эти мужчины изучали руководства типа „Дерись как мужчина“ и обменивались историями сокращений и брачных войн», — пишет Фалуди.

Писательница приходит к простому выводу: без больших идей, великих войн и экономических депрессий, в условиях победившего потребительства мужчины оказались выхолощены и низведены до пассивных ролей, то есть тех, что прежде отводились женщинам.

О том, что мужчины отправляются на поиски утраченной маскулинности, пишет Newsweek в 1991 году. В статье Джерри Адлера поэт и активист «мужского движения» Роберт Блай, автор ключевого для движения бестселлера «Железный Джон» (1990), винит феминисток: «Они твердят: „Феминизм сделал из вас слизняков. Убирайся назад в свою пещеру, мужик“».

Так возникает понятие «сердитый белый мужчина»: им обозначают людей консервативных взглядов, негативно реагирующих на позитивные меры выравнивания, феминизм и прочие либеральные установки. В этом же материале автор Джерри Адлер пишет: «Чем для 1960-х были тинейджеры, а для 1970-х женщины, мужчины средних лет могут стать для 1990-х».

Удержать на плаву прежние представления о мужчине пытается кинематограф. Неудивительно, что Фалуди в своей книге обращает внимание на фильм «Рэмбо» (1982) и даже интервьюирует Сильвестра Сталлоне, живое воплощение мужественности. Путь от сердитого мужчины до выведенного из себя оказывается коротким. В 1980-е и 1990-е формируется тип фильмов, который исследователи окрестят «male rampage films» — «фильмы о мужском неистовстве».

Белый сердитый мужик

В 1990-е в американском кинематографе пика популярности достигают боевики, воспевающие, кроме всего прочего, мужские силу и тело. Киноафиши изображают героев в майках-алкоголичках («Крепкий орешек», 1988) и с голым торсом («Рэмбо: Первая кровь 2», 1985; «Кровавый спорт», 1988).

Среди экшенов выделяется отдельное направление фильмов, которые транслируют консервативные ценности. В книге «White Guys: Studies in Postmodern Domination and Difference» Фред Файл пишет: «Каждый фильм следовал одной базовой повествовательной формуле: белый мужчина-протагонист в исполнении сексуально притягательного артиста одерживает победу над зловещим заговором чудовищных пропорций, при этом обходясь без поддержки беспомощных и/или малодушных правоприменительных институтов, игнорируя установленные процедуры и попросту срываясь с цепи».

За этими фильмами, отмечает Файл, часто стоит один продюсер — Джоэл Силвер, и выходят они каждый год: «Смертельное оружие» (1987), «Крепкий орешек» (1988), «Смертельное оружие 2» (1989), «Крепкий орешек 2» (1990). Герои таких картин в одиночку противостоят ордам врагов, срывают планы террористов, параллельно спасая девушек и отпуская сальные шутки.

Но проблематика «сердитых белых мужчин» выходит за узкие жанровые рамки. Дебби Гинг так описывает поджанр: «Фильмы, которые посвящены непосредственно белым мужчинам, выступающим против кажущегося им подавления». Её пример — не боевик, а сатирический триллер «С меня хватит!» (1993) про «сердитого белого мужчину», который однажды слетел с катушек и решил выяснить отношения с обществом. Характерно, что критики этой поры легко отождествляют себя с этим «рядовым человеком», и многие находят историю о герое, перешедшем черту, весёлой. Сценарист и преподаватель Джон Труби признаётся, что «не может вспомнить, когда в последний раз так смеялся в кино».

Финчер

Когда Дэвид Финчер принимается за книгу Чака Паланика «Бойцовский клуб», то хохочет без остановки. Он ставит крупнобюджетную комедию — его фильм высмеивает не только консьюмеризм и «подавленную» маскулинность, но и саму реакцию мужчин, их скудные сценарии противодействия. Однако он не хочет раскрывать все карты. На площадке режиссёр то и дело ругается с Эдвардом Нортоном, который играет героя-рассказчика. Нортон считает, что зрителю нужно заговорщицки кивать, а Финчер не желает играть в поддавки.

«Бойцовский клуб» не только обнажает банкротство классической маскулинности, когда мужчина по половому признаку чувствовал себя хозяином положения, но и высмеивает возможные пути её «оживления». Сам фильм снят как будто бы галопом: рваный монтаж, калейдоскопическая перемена локаций, взвинченный темп действия — словно второпях кормит податливого зрителя с ложки. То есть доминирует над смотрящим. В этой интонации нет ничего «братского». Моменты мужского братания здесь порой завершаются не восклицанием, а неоднозначным умолчанием.

В одной из сцен рассказчик на унитазе и Тайлер Дёрден в ванне делятся историями про своих отцов. Сначала всё знакомо: оба росли с матерями, отцы не служили им примером. Затем происходит комическое срастание с проблемой потребительства: об отце, который каждые шесть лет менял семью, Дёрден говорит: «Ублюдок просто создавал франшизы». Наконец, разговор приводит к неожиданному завершению: Дёрден не верит, что «женщина — тот ответ, что нам поможет». Действительно, от знакомства с загадочной Марлой Сингер у героя одни неприятности. В ванной комнате повисает пауза, прерванная лишь монтажным стыком. В конце концов, а была ли на самом деле Марла? Или, как и Тайлер, она ― плод воображения героя?

Финчер ставит проблему «сердитых белых мужчин» с ног на голову. В последней сцене за окном рушатся небоскрёбы, в одном из них можно угадать очертания Fox Plaza, небоскрёба студии «Фокс», на которой был снят фильм. Именно этот небоскрёб спасал от террористов Брюс Уиллис в «Крепком орешке» — ещё один «сердитый».

Гомоэротическая тема в «Бойцовском клубе» многократно отмечалась исследователями. Финчер оказался достаточно прозорлив: в 2004 году Чак Паланик совершит каминг-аут.

Снежинки

Возможно, Эдвард Нортон был прав, и кивать зрителям стоило. В 1999 году фильм приводит публику в ярость. Когда его показывают в Венеции, с сеанса убегает программный директор фестиваля. Никто не добирается до второго дна, и поэтому многих оскорбляет ложная прямота финчеровского высказывания. Кеннет Тьюран из Los Angeles Times находит безынтересным «инфантильное философствование». В Observer Рекс Рид советует фильму поискать «свою аудиторию в аду». А известный критик Дэвид Денби в журнале The New Yorker дважды называет фильм «фашистским».

Насилие бойцовского клуба он принимает за чистую монету и спешит отмежеваться от проблем этих мужчин: «Мой протест ― это напевать сонату Моцарта одинокой канарейке, присевшей на мой подоконник». В конце рецензии Денби ставит молодого и зарвавшегося режиссёра на место: а решился бы Финчер подложить бомбу под здание «ребят из „Фокс“»?

Через двадцать лет уже очевидно, что Финчер издевается над образом сердитых мужчин, предлагая им во спасение уморительного мессию. Тайлер Дёрден в его интерпретации — персонаж нелепой харизматичности. Он оказывается проекцией воспалённого сознания героя-рассказчика и несёт в себе ту самую Большую Идею, о которой писала Фалуди. В конце 2016 года писательница оглянется на 1990-е и подытожит: двадцать лет спустя спасительной идеей для этих мужчин стала трамповская Make America Great Again. Вообразить алую кепку MAGA на Тайлере очень даже просто. В конце концов, вошедшее в обиход у сторонников Трампа оскорбление «снежинка» (snowflake, то есть «неженка») — прямая цитата из мотивационной речи Дёрдена.

https://batenka.ru/aesthetics/cinema/fight-club/

первое что бросается в глаза это то что мы уже давно живём в эсхатологической онтологии зомби апокалипсиса, никто уже не ждёт мира Полдня Стругацких или Назад в Будущее. Так что когда появляются первые жертвы все определённо уверены что это не оборотни, которых не существует, а зомби, которые очень реальны! при чём никого не смущает что они уже мертвы и чтобы замочить их нужно сносить голову, хотя Джармуш прямо над трупами ещё раз показывает диск с заглавной песней "Мёртвые не умирают")) песня Det Som Engang Var группы из одного человека Burzum, Варг Викернес там сформулировал похожую мысль: мы не мертвы, так как никогда не жили (приблизительный перевод)

Так почему всё таки мы так уверены что "всё это добром не кончится" (как постоянно повторяет герой Адама Драйвера)? ведь если посмотреть то герои фильма не маньяки, да они живут в мире злобных безответственных корпораций, но ведь сами они водят смарткары и довольно милы и приветливы с друг другом (хотя Бушеми и сидит в кафешке напялив на голову кепку "Сделаем Америку снова белой" он всё таки слегка смущается когда говорит что не любит чёрный кофе и замечая на себе спокойный взгляд чёрного Дэнни Гловера, ну то есть незя считать милаху Бушеми злобным американцем- расистом)? Но на самом деле в современно мире этого мало. Вы можете совершенно не со зла сбить зомби и он застрянет у вас в колёсах, вы можете быть милым соседом но быть акционером корпорации которая добывает нефть на полюсе. Вы просто часть апокалиптической системы и у вас нету плана действий о котором спрашивает Тильда у полицейских. Кстати действительно! почему у нас нет плана на случай зомби- апокалипсиса?

Кстати о Тильде! во-первых тут стоить отметить что она следует кодексу бусидо (как Пёс-призрак) и уже мертва, как самурай перед боем? во-вторых она поклоняется будде Амитабхе, это такая своеобразная версия платонизма для народа, как христианство в Европе, так и Амитабха для простых людей, не нужно заниматься всю жизнь медитацией и чтобы спастись достаточно призвать будду Амитабху, который поклялся спасти всех живых существ, лол я понял это только здесь, ведь они все мёртвые хах, так что к сожалению спасать уже некого)))

несколько слов о хипстерах)) новое поколение молодых людей Америки оказалось абсолютно бесполезным в зомби- апокалипсисе! кстати интересно отметить их асексуальность, в классических роадмуви молодая девушка в шортах и похотливый полицейский который не может скрыть свою озабоченность здесь просто превращается в сцену милой болтавни, парень- зек который пробирается к девушкам тоже не имеет особых намерений а просто хочет поболтать, как будто энергия витальности давно покинула людей и собственно никто и не собирается размножаться))

впрочем не всё так плохо! во-первых "не всё идёт по сценарию" и "у нас есть шанс"! и потом Амитабха всё таки поклялся спасти всех живых существ)) то есть нам достаточно не быть зомби и иметь план))

Хотя мне кажется Джармуш застрял с этой темой последних лет («Предел контроля», «Патерсон»): культурный резистанс — единственное противоядие окружающему свинству. В фильме он доводит метафору до буквального конца: симпатичных людей в очках окружают зомби, бездушные рабы общества потребления (хитовый момент — мертвец, ищущий вайфай). точно таким же был Выживут только любовники, там вампиры тоже видели вокруг себя одних зомби (в фильме много отсылок к любовникам и грибы и сама Тильда) и за пять лет он так и не переосмыслил эту историю? Мне видится что он ошибается в тех процессах, которые происходят и наверное вообще не понимает их!)) сейчас мы ему вправим мозги!)) Мне кажется концепция зомби слегка неуместна по отношению к современному обществу. Мы скорее не зомби а ризома или нейросеть, если хотите.

Концепция человека как такового, в которого школа закладывает ценности, образование и мировоззрение, а потом он лишь проясняет картину слегка изменилась. Мир стал глобальным и в нашем распоряжении появилось куча этих равноценных и равновесных картин. В том плане что если лет 20 назад человек рождался в мире смыслов то максимум ему нужно было усвоить идеологию своей страны, ну и семейные ценности, возможно религию ближайшего прихода. Дальше критическая информация накапливалась в течении жизни и ты либо корректировал свои ценности либо на всю жизнь оставался сталинистом и плевался в телевизор на людей разваливших страну))) Но сейчас ты реально за день можешь из буддиста превратится в атеиста, кричать Крымнаш а к вечеру вдруг прозреть и рассказывать всем что Пу-тин-пао это такой персонаж -палач из Турандот.

Более того если мы вспомним Фуко и Лакана то собственно вдруг откроем что никакой личности у человека нет. Мне понравилась эта метафора Харари, которую он описал в своей книге 21урок, помните пиксаровский мультфильм Головоломка, сначала зритель отождествляет себя с девочкой, потом с Радостью которая спасает мозг и отправляется в эпическое путешествие по разным отделам, но в конце вдруг выясняется что нет никакого места где находится настоящее Я девочки, мы не встречаем нигде её душу, вся её личность это сложный конгломерат функций, результат конфликтов и сотрудничества всех биохимических персонажей. Что это значит?

Фуко говорит об историчном феномене личности, то есть он возник совсем недавно в юридических и медицинских практиках и возможно исчезнет в скором будущем. Кто знает возможно завтра мы сольёмся в один глобальный нейроразум)) И здесь мне кажется нам стоит переосмыслить человека.

Сегодня никто в одиночку не может построить самолёт, сделать айфон, для всего этого мы собираемся в коллективы, наше мышление в большей мере стало коллективным. Возникли глобальные соцсети ютуб фейсбук инстаграм. Посмотрите как в них резонирует информация? мифотворчество сериалов: Престолы ,Чернобыль выходит на новый уровень. Интеллект он и раньше передавался как пламя от свечки к свечке, но сейчас среда усложняется.

Ну не смотрят зомби фильмы Джармуша и не строят коллайдеры и не нужен им блокчейн с твитером))

Компания Disney построила свою империю, раз за разом пересказывая один и тот же миф. В ее бесчисленных мультфильмах герои сталкиваются с трудностями и опасностями, но в конце концов побеждают, находя свое истинное «я» и делая свободный выбор. Фильм «Головоломка» жестоко развенчивает этот миф. Он придерживается самого современного нейробиологического взгляда на человека и приглашает зрителей в путешествие по мозгу Райли. При этом выясняется, что у девочки нет ни истинного «я», ни свободы выбора. На самом деле Райли – это сложный робот, управляемый рядом конфликтующих биохимических механизмов, которые в фильме изображаются в виде симпатичных мультяшных персонажей: желтой веселой Радости, синей мрачной Печали, красного вспыльчивого Гнева и так далее. Манипулируя кнопками и рычагами в мозговом центре, эти персонажи наблюдают за каждым движением Райли на огромном телевизионном экране и управляют настроением, решениями и действиями девочки.

Неспособность Райли привыкнуть к новой жизни в Сан-Франциско – это результат неразберихи в мозговом центре, которая угрожает полностью нарушить работу всего мозга. Чтобы исправить положение, Радость и Печаль пускаются в эпическое путешествие по мозгу Райли; они едут на поезде мыслей, осматривают тюрьму подсознания, посещают внутреннюю студию, где творческие нейроны заняты производством снов. Погружаясь вместе с этими персонифицированными биохимическими механизмами в глубины мозга Райли, мы не встречаем там души, истинного «я» или свободной воли. Прозрение, на котором строится весь сюжет, происходит не в тот момент, когда девочка обнаруживает свое единственное «я», а когда становится понятно, что Райли невозможно идентифицировать с каким-то одним центром и что ее благополучие зависит от взаимодействия множества разных механизмов.

Поначалу зрителей подталкивают к тому, чтобы они отождествляли Райли с главной героиней – желтой веселой Радостью. Но в конце концов выясняется, что это было главной ошибкой, угрожающей разрушить жизнь Райли. Полагая, что она одна представляет суть Райли, Радость подавляет других персонажей, тем самым нарушая шаткое равновесие в мозгу девочки. Катарсис наступает после того, как Радость осознает свою ошибку и понимает – вместе со зрителями, – что Райли не Радость, не Печаль и не какой-то другой персонаж. Райли – это очень сложный конгломерат, результат конфликтов и сотрудничества всех биохимических персонажей.

По-настоящему удивляет даже не то, что компания Disney решилась вывести на рынок фильм с таким радикальным посланием, а то, что он стал мировым хитом. Возможно, успех во многом объясняется тем, что «Головоломка» – это комедия со счастливым концом, и большинство зрителей могли не уловить как неврологический контекст этой истории, так и ее мрачный смысл

В индийском эпосе Бхагават-гита рассказывается, как в разгар жестокой гражданской войны великого воина, царевича Арджуну, охватывают сомнения. Увидев друзей и родственников в армии врага, он не знает, должен ли сражаться с ними и убить их. Он размышляет, что такое добро и зло и кто это определяет, а также в чем смысл человеческой жизни. Бог Кришна объясняет Арджуне, что в великом космическом цикле у каждого существа есть уникальная «дхарма» – путь, по которому оно обязано идти, и долг, который оно обязано исполнить. Если человек осознает свою дхарму, то, независимо от тяжести предназначенного ему пути, обретет душевное спокойствие и избавится от всех сомнений. Если же он откажется следовать своей дхарме и попытается выбрать чужой путь – или просто идти по жизни без всякой цели, – то нарушит космическое равновесие и никогда не познает умиротворения и радости. Не имеет значения, каков именно ваш путь; главное – не отступать от него. Прачка, которая неуклонно следует по своему пути прачки, лучше царевича, который отклоняется от пути царевича. Осознав, в чем смысл жизни, Арджуна продолжает следовать своей дхарме воина. Он убивает друзей и родственников, приводит свою армию к победе и становится одним из самых любимых и почитаемых героев в индуистском мире.

В 1994 году в мультфильме «Король Лев» компании Disney этот сюжет был пересказан для современной публики; роль царевича Арджуны перешла ко льву по имени Симба

Когда Симба спрашивает о смысле жизни, его отец, король-лев Муфаса, рассказывает ему о Великом Круге Жизни. Муфаса объясняет, что антилопы едят траву, львы едят антилоп, а когда львы умирают, их тела разлагаются и питают траву. Так жизнь продолжается из поколения в поколение, если каждое животное играет отведенную ему роль в этой великой драме. Все взаимосвязано, каждый зависит от всех остальных, и даже если одна травинка не выполнит своего предназначения, может нарушиться весь Круг Жизни. Предназначение Симбы, по словам Муфасы, в том, чтобы править королевством львов после смерти Муфасы и поддерживать порядок в животном мире.

Но когда Муфасу убивает его злой брат Шрам, Симба винит в этой катастрофе себя и, терзаемый чувством вины, покидает прайд, отказывается от своей королевской судьбы и уходит в пустыню. Там он встречает двух других изгнанников, суриката и кабана, и вместе они проводят несколько беззаботных лет вдали от проторенных дорог. Их антисоциальная философия сводится к тому, чтобы на каждую проблему отвечать словами «акуна матата» – «никаких проблем».

Но Симба не может избежать своей дхармы. Взрослея, он все больше беспокоится: львенок не понимает, кто он и какова его роль в жизни. В кульминационный момент фильма Симбе является дух Муфасы и напоминает о Круге Жизни и о том, что в Симбе течет королевская кровь. Симба также узнает, что в его отсутствие злой Шрам захватил трон, и в результате его правления земли прайда страдают от голода и усобиц. Симба наконец понимает, кто он и что должен делать. Он возвращается в львиное королевство, убивает дядю, становится королем и восстанавливает гармонию и процветание. Фильм заканчивается тем, что гордый Симба представляет собравшимся зверям своего новорожденного наследника – подтверждение того, что Великий Круг Жизни не прервется.

Круг Жизни представляет космическую драму в виде повторяющейся истории. Симба и Арджуна знали, что с незапамятных времен львы едят антилоп, а воины сражаются – и будут это делать снова и снова. Бесконечное повторение придает истории убедительность, подтверждая, что таков естественный порядок вещей и что, если Арджуна перестанет сражаться или Симба откажется от королевской власти, это будет восстанием против самих законов природы.

Если я верю в ту или иную версию Круга Жизни, это означает, что я обладаю неизменной и истинной идентичностью, которая определяет мои обязанности в этой жизни. Я могу много лет сомневаться в этой идентичности или не знать о ней. Но однажды настанет великий момент просветления: я осознаю свою роль в космической драме и, несмотря на многочисленные трудности и испытания, которые встретятся на моем пути, избавлюсь от сомнений и отчаяния

На самом деле большинство научно-фантастических фильмов рассказывают очень старую историю о победе разума над материей. 30 тысяч лет назад эта история развивалась так: разум воображает каменный нож; руки изготавливают нож; человек убивает мамонта. Но люди завоевали мир не столько благодаря изобретению ножей и истреблению мамонтов, сколько благодаря манипуляции разумом других. Разум не субъект, который по своей воле формирует исторические события и биологическую реальность, а объект, который формируется под влиянием истории и биологии. Даже наши священные идеалы – свобода, любовь, творчество – подобны каменному ножу, который изготавливает кто-то другой, чтобы убить мамонта. Как свидетельствуют новейшие научные теории и самые современные технологические инструменты, разум постоянно подвергается манипуляциям. Нет никакой аутентичной личности, которая ждет, пока ее освободят от манипулятивной оболочки.

Вспомните, сколько вы посмотрели фильмов, прочли романов и стихов за все годы своей жизни и как эти артефакты формировали ваше представление о любви. Романтические комедии отвечают за любовь, порнография за секс, а Рэмбо за войну. А если вам кажется, что можно нажать клавишу Delete и стереть все следы Голливуда из своего подсознания и лимбической системы, то вы обманываете себя.

Все хотят изготавливать каменные ножи, но никому не нравится самому быть каменным ножом. Поэтому «матричный» вариант старой истории о мамонтах звучит приблизительно так: «Разум воображает робота – рука создает робота – робот убивает террористов, но также пытается контролировать разум – разум убивает робота». Это фальшивая история. Проблема не в том, что разум не сможет убить робота. Проблема в том, что разум, придумавший робота, сам уже является продуктом предыдущих манипуляций. Поэтому убийство робота не сделает нас свободными

Люди боятся оказаться запертыми в матрице, но не понимают, что уже заперты в матрице своего сознания, которое, в свою очередь, заперто внутри еще большей матрицы – человеческого общества с его бесчисленными вымыслами. Освобождаясь от матрицы, единственное, что вы можете обнаружить, это еще более масштабную матрицу. Когда в 1917 году крестьяне и рабочие в России подняли восстание против царя, они в итоге получили Сталина; когда вы начинаете анализировать множество способов, которыми мир вами манипулирует, то в конце концов понимаете, что ваша внутренняя идентичность – сложная иллюзия, созданная нейронными сетями

— Знаешь, я думаю, что это даже хорошо. Я могу себе это позволить: не люблю жару и духоту.

Я не понял ничего из того, что он хотел сказать, но говорил он явно серьёзно, поэтому я решил надавить.

— Давай колись, не надо мне этой японской херни.

Он подумал ещё немного и сказал:

— В прошлом нечистым нельзя было носить штаны ниже колена. Поэтому сейчас шорты для многих — это как бы символ того, что ты бураку.

О буракуминах нам рассказывали на парах по истории Японии. Своеобразная каста неприкасаемых, люди, занимавшихся трудом, несовместимым с ритуальным японским понятием чистоты. Работники скотобоен и погребальных служб, кожевники, уборщики мусора считались нечистыми.

— Ну, знаешь, вот те японцы, которые на иностранках женятся, чаще всего бураку. Просто чистые японки за них замуж не выйдут. Семья не позволит, да и у детей могут быть проблемы. Никто этого не хочет.

Тогда я и узнал о списках бураку, доступ к которым предоставляют по запросу крупнейшим университетам и компаниям, — потомкам неприкасаемых до сих пор сложно попасть в престижное учебное заведение или устроиться на работу в крупную фирму. О частных детективах, которые узнают, буракумин ты или нет, и об оскорбительном жесте с четырьмя оттопыренными пальцами — его показывают человеку в знак того, что он животное и ходит на четырёх ногах, а буракумин и есть такое животное. Об унизительных листовках: если бураку селится в доме, где живут чистые японцы, на здании и на ближайших к нему столбах появляются листки с призывами убираться и с риторическими вопросами: «А человек ли буракумин?»

Японцы могут унижать очень тонко. Есть такое понятие идзивару — что-то типа буллинга, разве что без физического насилия. Над коллегой в офисе издеваются, нагружая его невыполнимым объёмом работы, либо дают совершенно глупые и унизительные задания. Попавшему в опалу школьнику пишут на парте обидные слова: «урод», «толстуха», «дылда» и тому подобное. Ученик, обязанный следить за чистотой своей парты, эти надписи каждый день стирает. Надписей становятся больше. Потом они появляются на доске, в шкафчике для сменной обуви, в домашнем почтовом ящике. Одними надписями дело не ограничивается: могут как бы случайно пролить на сменную форму стакан воды. Случайность, повторяющаяся изо дня в день, превращается в планомерное, неторопливое и хладнокровное психологическое уничтожение.

Есть вещи и похуже, когда ученика могут месяцами игнорировать всем классом. Будто его не существует. Каждый день жертва обнаруживает на своей парте цветы или пиалу риса с воткнутыми в него палочками — так делают подношения мёртвым. Для японцев, крайне социальных людей, подобное отношение и есть смерть. Нет ничего хуже, чем быть изгнанным из общества. Взрослые жертвы идзивару часто кончают жизнь самоубийством. Детей же обычно переводят в другую школу.

Думаю, Сузуки очень страдал, так как хотел быть таким же, как и все, но ему не позволяли. И у него не осталось иного варианта, кроме как быть другим. В цивилизованной стране с высочайшим уровнем жизни, с умными унитазами и сейсмоустойчивыми небоскрёбами, в стране, где всё делают для людей. Только не для всех людей.

Сакаи поступил в самый престижный университет Японии и был абсолютно уверен в том, что его ждёт прекрасное будущее. По его рассказам, он был потомком древнего самурайского рода. Его целью была политическая карьера. Он восхищался Томоми Инада, защищавшей в суде двух японских офицеров, которые как-то решили устроить соревнование, кто быстрее зарубит катаной сотню пленных китайцев. Позже Томоми Инада стала министром обороны Японии.

— Китайцы и корейцы заставляют нас извиняться за войну. Я не понимаю, почему мы всё время должны извиняться, — мы, воины. Я за то, чтобы Япония могла иметь армию. Я за то, чтобы мы могли спокойно молиться в Ясукуни.

Должен сказать, многие и правда не понимают, почему японские политики посещают святилище Ясукуни, где поклоняются душам воинов, отдавших свою жизнь за императора и Японию. Руководство Китая и Кореи систематически выражает протесты и требует удалить имена преступников класса «А», приговорённых к казни на Токийском процессе. Я считаю это полным нежеланием понимать японскую культуру и принципы синто. Если исключить политические игры, конечно. Да и как удалить несколько имён из свитка, в котором их тысячи.

В тот год я задержался в общежитии на пару дней дольше своих однокурсников, так как решил ехать в порт на машине, а не на автобусе и электричке. Вечером пришёл Сакаи. Он был расстроен.

— Я оказался последним в списке успеваемости. Это позор. Я стараюсь, учусь, делаю всё возможное. Понимаешь, моя фамилия на последней строчке.Я пытался его успокоить, но он твёрдо решил, что опозорен. Сэппуку сейчас никто не делает, но некоторые опозорившиеся потомки самураев выбирают другой способ суицида — социальное самоубийство. Они становятся хикикомори, затворниками, прерывающими все контакты с внешним миром. Так поступил и Санаи. Он не выдержал стресса и заперся у себя в комнате. Прошло уже семь лет, но он так и сидит там. Пытается зарабатывать в интернете, но всё равно большую часть расходов взяли на себя родители.

Сегодня хикикомори — одна из самых острых проблем японского общества. Молодые люди, не нашедшие цель в жизни, уходят в себя, прекращают все контакты с внешним миром и живут на полном родительском обеспечении. Они не работают, не ведут домашних дел, а только грызут, как говорят в Японии, щиколотки родителей (аналог русской поговорки «сидеть на шее»). Ситуация принимает гротескный оборот: неспособные вести никакую социальную активность, хикикомори не могут даже заявить о смерти своих опекунов или иногда не замечают этого, продолжая жить в квартире с трупами, как это произошло в 2018 году в Йокогаме.

А есть такие же места, только с проститутками. Вот туда Сато и ходил. Обычно это тёмные бары с огромными диванами и маленьким столиком с выпивкой. К тебе по очереди подходят проститутки, но не ведут с тобой беседы, не пытаются тебе понравиться, а лишь стараются выжать из тебя как можно больше денег на выпивку, пока ты не выбрал одну из них, чтобы уединиться в отеле неподалёку. Он говорил, что такое времяпрепровождение нормально и вполне его устраивает. В чём я нисколько не сомневался.

Сато не скрывал, что что он обычный и хочет быть обычным. И жизнь у него такая же — обычная, скучная японская жизнь. И он любил эту жизнь.

Однажды он познакомил нас со своей новой девушкой. Одета она была по тогдашней моде: джинсовые шорты, жёлтая блузка с цветочным узором и плетёная шляпка. Вела себя как обычная японка, абсолютно так же, как все, смеялась и так же разговаривала, однако что-то в ней было не так. Позже я понял: у неё был непривычно живой и цепкий взгляд. Это было очень странно, казалось, что никто вокруг не замечает этого кричащего отличия её ото всех остальных.

В чём было дело, мы поняли позже.

Однажды Сато позвонил и попросил у меня денег в долг. С таким поведением японца я, в принципе, столкнулся впервые. Как сарариман, он зарабатывал довольно много, тем более что и работал в одной из крупнейших фирм в Японии.

Оказалось, что его уволили. Девушка уломала его сфотографировать чертежи нового ковша для экскаваторов, который разрабатывала фирма моего друга. Чтобы вы понимали, компания ТОТО, к примеру, 15 лет училась обжигать унитазы, прежде чем начать их продавать. Форма ковша для экскаваторов может разрабатываться десятилетиями, пока не достигнет совершенства формы и функциональности. Конечно же, эти чертежи были коммерческой тайной.

— Слушай, неужели ты никогда не замечал её взгляд? — спросил я у него. — Неужели он не показался тебе странным?

Не показался. Может, потому, что японцы избегают смотреть друг другу в глаза.

Тогда он и рассказал мне про ниндзя.

Прежде всего они были шпионами, разведчиками. Термин «ниндзя» — собирательный, у них существовало много специализаций, под каждое конкретное задание своя. В кланах ниндзя готовили прежде всего разведчиков и диверсантов для «спящих ячеек», как это называется в мире шпионажа. В детстве эти люди проходили подготовку и затем устраивались в дома богатых и влиятельных людей по всей Японии в качестве уборщиков, садовников, рабочих и так далее.Затем однажды приходил заказ от клана, и «спящая ячейка» выполняла свою работу. Данные собирались непрерывно, но заказ мог подразумевать как сбор конкретной, порой особо секретной информации, так и убийство. Оружие ниндзя поэтому и маскировалось под рабочие или сельскохозяйственные инструменты: нунчаки — орудие для отбивания мешков с рисом, кусари-гама — серп на цепочке, сай — приспособление для разрыхления земли, а сюрикен (не та растиражированная Голливудом метательная звёздочка, а бо-сюрикен — продолговатый клинок круглой огранки) — приспособленный для убийства гвоздь или клин, иногда ножницы. Ведь простолюдинам нельзя было иметь оружие. Но всё же основное оружие ниндзя — это яды и умение выжидать.

Физическая подготовка и навыки выживания в дикой природе нужны были ниндзя для того, чтобы уходить от погони и скрываться после выполненного задания. Если же ниндзя не получал задания, то мог всю жизнь провести в доме своей потенциальной жертвы. Кроме тех случаев, когда поступал другой приказ.Порой ниндзя шпионили в стане врага, докладывая о расстановке и численности войск, а также об уловках, которые собирался использовать противник, ведь география Японии с её реками, холмами, лесами и горами отлично для этого подходила. Некоторые ниндзя шпионили в Китае, пересылая информацию в Японию.

Кланы ниндзя выполняли роль военной разведки.

— Я влюбился и даже не думал, что всё, что ей от меня нужно, — это чертежи. Она говорила, что у меня самая интересная в мире работа и что я делаю великое дело, что хочет быть частью моего мира и моей жизни. Просила прислать ей фотографию с моей работы, показать какие-нибудь чертежи. Этим сейчас, как я понял, и занимаются синоби. Промышленный шпионаж. Говорят, что потомки синоби живут в Китае, работают на китайских производствах, даже в китайском правительстве. Смогли сохранить своё искусство.

Я слушал его и пытался успокоить. Но как успокоить человека, мир которого рухнул? Сейчас он работает машинистом электропоезда.

Синоби — одно из названий ниндзя.

https://batenka.ru/explore/field/japanese/

— Сегодняшние процессы технизации, усиления человека посредством новых устройств, таких, как смартфоны, ноутбуки или любые другие «протезы», — это продолжение процессов, которые начались три миллиона лет назад. В этом отношении здесь действительно нет ничего нового. Новизна есть, во-первых, в ускорении этих процессов. Во-вторых, посредством этого ускорения происходит то, что сейчас называют разрывом. Разрыв означает, что социальные институты, отношения между людьми и знание больше не успевают за логикой эволюции технологий. В результате технологии развиваются в отсутствие необходимого знания о них и критической способности решать, делать выбор.

К примеру, нам всем приходится адаптироваться к смартфонам. У моих детей есть смартфоны, как и у всех детей в их школе. И в некотором смысле смартфоны обходят меня в воспитании моих детей — через маркетинг, видеоигры, социальные сети и т.д. Происходит «короткое замыкание» общества, в частности, в отношениях между поколениями и в процессе передачи знаний, который замещается алгоритмами. При этом алгоритмы работают с вероятностями, как, например, цепь Маркова. Они усредняют поведение и стимулируют реактивные «стадные» действия. И ровно это нас оглупляет — не только, скажем, Дональда Трампа, но и меня самого. Мы все находимся в ситуации, когда мы вынуждены подстраиваться под поведение общественности в медиа. И это становится очень опасным.

— В чем источник этой новой глупости? Разве предыдущие исторические эпохи с ней не сталкивались?

— Прежде всего, подчеркну, что это глупость, которая относится ко всем людям. Это не характеристика отдельной части общества. Человечество в целом все время регрессирует в сторону глупости. У Ницше это называется реактивностью: например, если вам причиняют вред, то вы наносите его в ответ, чтобы избавить себя от страданий. Например, у вас конфликт с боссом, но вы не можете ему ответить тем же. И, когда вы приходите домой, вы вымещаете проблемы на жене или детях. Это типичная для глупости реакция. Христианство выдвинуло тезис о прерывании этой цепочки. Я не христианин и не сторонник любых других религий, но я думаю, что в идее прерывания есть свой смысл. Она могла бы сделать нас разумнее.

Под разумностью я имею в виду то, как это слово понималось в XVIII веке: то есть не только способность к мышлению, но и способность жить в обществе. Глупость довольно точно описана у Аристотеля и Сократа, которые говорят, что мы мыслим только урывками, непостоянно. Иногда мы в состоянии мыслить и производить то, что в греческом называется «ноэзис» (νόησις) — «мышление». Это наша способность поставить самих себя под вопрос, обращаясь к вопросу об истине: переосмыслить себя, узнать новое, изменить свой опыт, особенно негативный. Но, как подчеркивают Аристотель и Сократ, это непостоянный процесс. Только Бог может оставаться в этом состоянии всегда.

Поэтому глупость — это наша судьба. Мы не можем избежать ее вовсе, хотя, конечно, мы пытаемся стать разумнее. Если вы почитаете, например, то, что вы писали или говорили 10 лет назад, вам покажется это глупым, потому что вы не обладали на тот момент необходимым знанием. Делая ошибки, мы учимся на опыте, а это и есть мышление. Жиль Делёз называл такую возможность трансформации наших изначальных характеристик, наших слабостей в новые возможности квазикаузальностью.

— Вопрос в том, что именно представляет собой сегодняшняя глупость. Потому что, как говорил Хайдеггер, бывают эпохи знания, эпохи бытия и эпохи глупости. Глупость сегодня — совершенно не то же самое, чем она была в Древней Греции, в Древнем Риме или в Средневековье. Сегодня быть глупым означает быть пролетаризированным. Сейчас [в более широком масштабе] происходит то, что Маркс и Энгельс называли пролетаризацией рабочих, когда рабочие перестают быть ими и становятся пролетариями. Сегодня мы используем технику, которая сокращает наше знание о мире. Мы думаем, что используем смартфон, но в реальности это он использует нас. Мы служим смартфонам, мы становимся их слугами. Процесс оглупления, если можно так выразиться, осуществляется путем этой пролетаризации. Чтобы изменить ситуацию, надо найти другой подход к технике.

Глупость всегда увеличивает энтропию, то есть разрушение и ослабление мира. Интеллект, создание чего-то нового, производит, напротив, негэнтропию (негативная энтропия — способность систем подавлять энтропию через взаимодействие с внешней средой. — Ред.). Это обратный процесс, возможность оказать сопротивление энтропии и антропоцену (эпохе чрезмерного влияния человеческой активности на экосистему Земли. — Ред.). Эра антропоцена ставит под угрозу всю биосферу, так что вопрос глупости сегодня — это вопрос о космосе. Мы можем уничтожить нашей глупостью биосферу или спасти ее, если мы трансформируем свою глупость в мудрость, опыт и публичное обсуждение. Это очень сложные вопросы: например, невозможно отделить искусственный интеллект от экономического положения людей. Мы пытаемся как-то решать эти проблемы, и я считаю, что это возможно. В частности, в январе 2020 года мы отправим коллективное обращение в ООН с предложением запустить новую программу исследований и экспериментов, связанных с вызовами антропоцена: изменением климата, повышением уровня моря и так далее.

— В одной из своих лекций я как раз пытался показать, что искусственный интеллект — это на деле искусственная глупость. Это не значит, что я выступаю против алгоритмов или считаю, что мы не должны их использовать. Но что такое алгоритмы? Они предлагают математический подсчет для анализа информации, иногда в больших массивах: Big Data извлекается из миллиардов данных.

Но если вспомнить про Канта, то анализ для него — это ноэтическая способность. Мышление — это не только понимание, но и возможность выходить за его пределы, принимать решения через синтетические суждения. На философию Канта повлияла ньютоновская физика. Как говорил философ, математик и физик Альфред Уайтхед, сегодня нам следует переосмыслить Канта в свете термодинамики и вопроса об энтропии. Почему? Космос — это столкновение процессов энтропии и негэнтропии. И когда вы совершаете одни только вычисления и автоматически применяете их результаты к реальности, то уровень энтропии только увеличивается. Но человек отличается своей способностью менять мир, как напоминал, например, Маркс.

Мы могли бы преобразовать то, что сейчас называется искусственным интеллектом, в реальный интеллект, во что-то, что было бы действительно разумным. Возьмем пример с интерпретацией медицинских диагнозов. Один мой друг из Калифорнии разработал стартап для кардиологов. Это система медицинских данных, которая производит очень много информации, но никогда не дает рекомендаций. Вместо этого она задает вопросы. Потом врачи в социальных сетях работают вместе, чтобы решить возникшие проблемы путем делиберации (совместного обсуждения. — Ред.). Используя эти алгоритмы, они не полностью оглупляются. А в медицине это очень важно. Вы, наверное, знаете про теорию черного лебедя: если для решения проблем использовать только усредненные данные, то однажды вы столкнетесь с черным лебедем, хотя видели до этого только белых, как это когда-то случилось в Австралии (долгое время считалось, что лебеди бывают только белыми, пока голландская экспедиция не обнаружила в Западной Австралии популяцию черных лебедей. — Ред.).

Когда вы используете данные, вы работаете только с так называемыми онтологиями, усиливающими текущее состояние знания. Но одного знания недостаточно. Если вы применяете его автоматически, это всегда своего рода глупость. Именно это и происходит сегодня, и поэтому я думаю, что нам надо поменять организацию искусственного интеллекта. И я пытаюсь это делать в социальном эксперименте, которым я занимаюсь совместно с некоторыми крупными компаниями, включая Orange (французский телеком-оператор. — Ред.). Мы пытаемся создать такие же алгоритмы, но только не для докторов, а просто для жителей разных регионов, чтобы поднять перед ними вопрос локальностей, поскольку все негэнтропичное является всегда локальным. Негэнтропия невозможна на уровне Вселенной. Мы должны не уничтожать, а усиливать локальности, открывая их для кооперации друг с другом.

Разве можно говорить о технике, игнорируя ее подчинение чисто экономическим интересам?

— Вопрос в том, что мы называем экономикой. Существует много видов экономики. Один из них полностью подвластен вычислениям и находится под контролем глобальных рынков, которые работают со скоростью света. А, например, предыдущая организация экономики, основанная на идеях Кейнса о регулировании рынков, появилась после Великой депрессии в США. Она полностью отличалась от капиталистической экономики XIX века, которая была построена не на росте, а на индустриализации старой Европы. То есть вопрос не в экономике как таковой, а в ее разных формах.

Кроме того, есть политэкономия, и есть либидинальная экономика. Это, например, процесс сублимации во фрейдовском смысле — созидание, которое не направлено на прямое получение прибыли. Писатель или режиссер использует технологию письма или цифровые технологии не ради денег, а ради искусства (хотя и здесь надо платить директорам, актерам и так далее). Есть разница между использованием техники для созидания, образования, автономии, заботы о себе в смысле Фуко и использованием техники для получения экономической прибыли.

Эти две сферы различаются, но полностью разделить их невозможно. Вопрос в том, чтобы переосмыслить либидинальную экономику по Фрейду и политэкономию по Марксу. Маркса надо критиковать и даже его превзойти. Потому что Маркс ничего не знал о современном капитализме и об обработке информации, как и Фрейд не знал ничего о влиянии смартфонов на наше бессознательное. Поэтому нам нужно и дальше развивать теории интенций, желания, принципа удовольствия, тяги к смерти и тяги к жизни. Я пытаюсь это делать в группах во Франции, где мы работаем с психоаналитиками, медиками и так далее.

Очень важный вопрос в этом смысле — что такое работа. Сегодня в политэкономии капитализма профессия — это не работа, а труд (отчужденная форма работы. — Ред.). Трудящиеся — это люди, которые способны иметь дело только с автоматическими системами, основанными на калькуляции и на усреднении вероятностей, то есть системами, производящими энтропию. В капитализме мы все — трудящиеся, а не работники. Сейчас я на пенсии, но до прошлого года преподавал в университете, и все мои студенты говорили мне: я не смогу работать, я стану просто трудящимся. Почему? Потому что текущее состояние лишает их возможности иметь желание и заставляет их быть движимыми только инстинктами, тягой к жизни и тягой к смерти.

Так что нам надо реконституировать либидинальную экономику, но для этого надо осмыслять технологии через корпус психоаналитических идей. Сейчас психоаналитики только начинают открывать для себя эту проблему; я веду такие семинары в группе лаканианцев в Париже. Но для этого мы должно переопределить, что такое работа и каков ее статус в политэкономии капитализма.

Я уже говорил, что надо бороться с эрой антропоцена, которая увеличивает энтропию: термодинамическую — через изменение климата, биологическую — через уничтожение биоразнообразия, информационную — через гегемонию глупости. Если мы хотим преодолеть энтропию — а ставки тут очень велики, потому что иначе высшие формы жизни исчезнут из биосферы, — надо переизобретать роль работы.

Вопрос в том, как вернуть в нашу жизнь работу, чтобы уменьшить уровень пролетаризации. Мы называем это контрибутивной экономикой (продуктивно использующей цифровые технологии, которые в рамках корпораций обычно работают на отчуждение; например, в Википедии и в других open-source-сообществах. — Ред.). Я начал думать на эти темы еще 20 лет назад, когда обнаружил, как распространяется бесплатное программное обеспечение. Я был главой большой компании и управлял 70 разработчиками. Тогда я заметил, что это чрезвычайно эффективно и абсолютно не похоже на то, как организован бизнес в целом (с разделением труда и так далее). Организация бесплатного ПО основана на увеличении знания и совместном доступе к нему. Это борьба против пролетаризации. Поэтому, на мой взгляд, очень важно расширять эти практики в другие измерения. Это возможно, и мы сейчас пытаемся экспериментировать с этим в Париже.

Можете ли вы представить себе мир победивших машин, развивающихся без участия человека?

— На самом деле, я совсем не верю в то, что современные технологии производят именно такую темпоральность. Как писал Андре Леруа-Гуран, если бы вы попросили кого-то из XVIII столетия оценить, кем мы являемся в XX веке, они бы сказали: нет, это совершенно другие люди, это не Homo sapiens. Homo sapiens — это форма жизни, которая может производить негэнтропические преобразования, то есть действовать не через биологические органы, а через технологические. Это началось еще три миллиона лет назад.

Потому что мышление — это вовсе не вычисления, а производство бифуркаций через возможность того, что Ницше называл Волей. Поэтому, я думаю, нам не надо интериоризировать дискурс трансгуманизма. Утверждения, что сингулярность наступит в течение 20 лет, а вычисления заменят человеческий разум, — это абсолютные fake news. Это чистая идеология и маркетинг, через который Силиконовая долина пытается контролировать то, что американский математик, физикохимик и демограф Альфред Лотка называл процессом экзосоматизации. Люди постоянно эволюционируют, и экзосоматизация — это производство искусственных органов. Сейчас эта эволюция ускоряется, США, Россия и Китай борются за контроль над этим процессом. Настоящая ставка в том, чтобы поменять правила и условия игры. Потому что эта эволюция в том виде, в каком она организована в Силиконовой долине, ускоряет антропоцен, который в конечном счете уничтожит нас всех, даже саму Силиконовую долину.

Когда Илон Маск говорит, что полетит на Марс на своих ракетах, это даже не ложь, а чистая глупость. Нельзя запустить ракету для полетов на Марс, если никого не останется на Земле, чтобы обслуживать эту систему. Наверное, можно организовать космический транспорт, но настоящий вопрос не в том, как улететь с Земли, а в том, как ее спасти, чтобы потом иметь возможность летать на Марс и на Луну. Вы, может быть, знаете, что Маск сейчас в депрессии, у него большие ментальные проблемы. Это связано именно с тем, что он — человек очень умный и знает все, о чем я сейчас говорю.

— Что остается от человеческой автономии в век, когда алгоритмы знают желания людей лучше их самих? Можно ли вернуться к «наивной» категории автономии в кантианском смысле — как способности самостоятельно определять свои желания?

— Это очень хороший вопрос. Лично я не думаю, что алгоритмы знают наши желания лучше, чем мы сами. Они, скорее, уничтожают их и заменяют потребностями. Желание — это не просто чистые потребности, а нечто большее. А алгоритмы лишь создают потребности и манипулируют нами, чтобы мы обслуживали интересы рынка.

Вопрос здесь не в возвращении к «наивным» категориям автономии, а в понимании того, что автономия всегда связана с гетерономией (подчинением субъекта чуждым ему законам. — Ред.). Я начинал свои исследования с Жаком Деррида, который утверждал, что нет Логоса без письма, а письмо — это гетерономная технология. Вслед за Сократом он называл ее гипомнезией, то есть устройством, производящим фармакон (понятие из философии Деррида, которое подчеркивает двойственность явления — яда и лекарства в одном флаконе. — Ред.). Сегодня не существует никакой чистой автономии, можно иметь только относительную локальную специфичность негэнтропии.

Три года назад я опубликовал книгу «Автоматическое общество», точнее, первую ее часть с подзаголовком «Будущее работы». Сейчас я работаю над второй, посвященной будущему знания. Ее темы — автоматизация, машины и гетерономия. Я пытаюсь ответить на вопрос, как превратить гетерономию во что-то, что производит локальную негэнтропию, которая сродни автономии. Это процесс, который я называю ноэтическим разнообразием.

Нам надо научиться иметь дело с машинами, сегодня это главный вызов. Если мы это сделаем, то сможем переизобрести понимание того, что такое работа. Например, вот как Микеланджело объяснял, что такое работа, на примере скульптуры: вы всегда сталкиваетесь с ограничениями в мраморе, орудиях и так далее. Это искусство, но в то же время и право, философия, наука.

Одним словом, надо полностью переопределить, что такое знание и мышление. Моя прошлая книга называлась «Что такое забота?», поскольку во французском языке слово panser (заботиться о ком-то, успокаивать, облегчать горе) созвучно со словом penser (думать). В старофранцузском это было одно и то же слово, которое и означало «заботиться». Это то, что Хайдеггер называл Sorge, а Ницше — болезнью и здоровьем. Так что надо заново интерпретировать Ницше, Хайдеггера, Фрейда, а также Деррида и Фуко в новом контексте антропоцена, где реальная ставка состоит в ограничении энтропии и реартикулировании автономии и гетерономии.