Бутафоры
В бутафорской мастерской, которая называлась «цех», работали 6 художников, которые умели всё. Их творческая мысль была непредсказуема и материализовалась из абсолютно неожиданных вещей, найденных на распродажах на «Поле чудес» в Ждановичах, сваренных вкрутую подшивок газет для папье-маше, некондиционных строительных материалов, но более всего — из сырья, добытого из мусорных городских баков. Каждый выполненный заказ становился шедевром в единственном роде.
Чего только не делали в этой мастерской – кувшин, в котором должен поместиться Буратино, волшебный ковер с моргающими лебедями, оружие и доспехи воинов Золотой орды, напольные часы, бутафорские торты… А Семе больше всего удавались трупы.
Сема не относил себя к мрачным циникам, но юмор у него был черноватым. Первый раз он осмелился пошутить, делая свою работу, когда снимали про французскую революцию. Надо было изготовить гильотину и парочку голов казнённых.
Накануне в бутафорской случилась невинная дегустация домашнего вина такелажника Вити, о ней настучали председателю профсоюзной организации. В то время в стране шла антиалкогольная компания.Тут же была собрана комиссия по шлифовке сознания бесстыжих бутафоров.
Обидно было: никто пьяным не валялся, все продолжали работать, и бутафорский цех оскорбился. Обиды продолжались: художников лишили премии, и каждую неделю кто-то из администрации неожиданно открывал дверь цеха, чтобы проверить состояние работников на трезвость. Когда особенно правильный член комиссии нравов стал шарить глазами по рабочим столам трудяг и спрашивать у них, тыкая пальцам в муляжные огурцы из парафина и куски пенопластового хлеба, — не закуска ли это, у Семы созрел план.
В пятницу он с утра вывесил на двери мастерской хитрую приманку для идеологических лидеров, отбиравших честно заработанные деньги, —плакат с сообщением, что сегодня Всемирный День Бутафора.
Весь рабочий день к бутафорам шлялись «гости», из разряда засланных казачков. Никто не сомневался, что в конце рабочего дня в цехе появится важная делегация. Для них организовали стол с разной вкуснятиной.
Сема очень натурально изготовил селёдку и солёные огурчики. Остальные добавили другие гастрономические разносолы – колбасу пальцем пханую, заливное, запеченого поросенка, и десерт из мороженого, на который Сема не пожалел несколько тюбиков немецкого крема для бритья. Очень реалистично выглядели — пиленый сахар из мрамора, которым украшали входную лестницу на студии, и коврижка из крупноячеистого пенопласта. Чай, впрочем, был настоящий и некоторые детали — тоже. Они создавали узнаваемость изготовленных бутафорами предметов. Пучки укропа и петрушки во рту поросенка, порезанный лучок вокруг селёдочки, иранский изюм в коврижке — были абсолютно реальными!
Они пришли до окончания работы, чтобы зафиксировать пьянку в рабочее время. Но прицепиться к работникам было сложно – все они работали на своих местах и только стол, аккуратно засланный белой бумагой, заставленный едой, говорил о том, что вот ещё пару минут — и здесь будет нарушение трудовой дисциплины.
— У вас тут праздник намечается? — начал председатель профсоюза.
— Да, у нас сегодня очень торжественный день, — отозвался Голявин, старательно шлифуя длинный клинок. — Мы этот день отмечаем по-особому. Если вы с поздравлениями и пожеланиями — милости просим.
— А вы знаете…— грозно раскрыл рот художественный руководитель творческого объединения Налимов.
— Знаем, знаем, — перебил его Голявин. — Шампанского от вас не дождемся. Ну, хотя бы цветы догадались принести.
Налимов задохнулся от такой наглости:
— Вы собираетесь пить на рабочем месте!
— Откуда вы взяли? Чаёк попьем. Вам — особое приглашение, — вежливо улыбался Сема.
Он как раз закончил последний штрих на отрубленной гильотиной голове, и она очень напоминала голову Налимова. В рядом стоящей корзине лежало еще две заготовки из папье-маше.
Голявин закончил шлифовку и теперь размахивал клинком над головой, демонстрируя свою работу.
Дербенников посмотрел на часы и мрачно промолвил, что рабочий день закончился. При этом он неуклюже прошел сквозь строй комиссии и закрыл дверь на ключ.
Налимов отлично помнил этого психа Дербенникова. На собрании. где тому было вынесен выговор с занесением в трудовую книжку, тайный алкоголик довольно прицельно метнул свой ботинок в президиум.
— Что это такое? — заволновался Налимов. Он уже логически связал в своей голове блестящий клинок, окровавленную голову и запертую дверь.
— Садитесь, господа хорошие, чем богаты, тем и рады. Чайку попьёте с нами и расскажете везде, что в нашей мастерской во время рабочего дня и после, никакой пьянки не случается, — ультиматийно произнес Дербенников.
Комиссия осторожно расселась на табуретки, застеленные газетами, и с опаской смотрела на бутафоров. Все они были парни как на подбор — рослые, крепкие и не понятно, что было у них на уме. Семён заварил чайку, рядом положил кусочек несъедобной коврижки и с выжиданием посмотрел на председателя профсоюза.
— А вы тоже чаек наливайте. Выпьем по стаканчику и пойдем по домам, успокаивающим голосом говорил Дербенников.
Комиссия щупала бутафорский хлеб, тыкала вилками в поросёнка. Кто-то даже заворачивал в салфетку хвостик селёдки, чтобы удивить дома жену.
Голявин высыпал перёд администрацией две горсти недешёвых конфет, по-мастерски сделанных из пластилина, наполненного гелиевой начинкой, которая оставляла несмываемые метки на коже и одежде. Пластилиновые конфеты были завёрнуты в оригинальные обёртки самой дорогой продукции "Коммунарки". Гости осторожно взяли па одной.
На сдаче фильма о французской гильотине, лишающей жизни проклятых буржуев, в отрубленных головах, что катились па мостовой, члены приёмной комиссии признали захватывающее сходство с некоторыми известными работниками киностудии. Семёна хотели уволить, но такого специалиста найти было негде.
Все сделали вид, что это случайное сходство.
