losicha

Мать не терпела кошачье племя, но дочь Ирка принесла домой сиамку Мулю. Это была взрослая кошка. за которой попросила присмотреть на время  командировки знакомая режиссёрша.

Котяра была злопамятна, хорошо знала, как кто к ней относится, на Иркину маму злобно шипела и нападала из-под стола.

Чем больше обострялось противостояние между матерью и кошкой, тем изощрённее становилась месть сиамки.

Она гадила в туфли хозяйки квартиры, рвала обои и сцала на подушку в красивой наволочке с китайскими павлинами.

После жестоких разборок мать и дочь не разговаривали друг с другом пару дней, а кошка сидела на привязи в Иркиной комнате.

Иногда мать затевала мозголомные беседы про пропащую Иркину судьбу, где нет места для личной жизни. Всё занимает работа и еще эта паскуда-кошка!

—Ты замуж из-за неё не выйдешь! — пророчила мать.

Муля вела боевые действия продумано и жестоко. Пряталась, долго себя не обнаруживая, и, когда в кухню выходила Иркина мать, с разбегу вцеплялась ей в голую ногу и висела, как на стволе дерева. Оторвать её было невозможно. И непонятно было: кто кого перекричит - жертва или нападающая тварь.

Соседи два раза вызывали милицию.

— Она меня загрызёт! Девай её куда хочешь! Я с ней одна в квартире не останусь,— плакала мать.

Так Ирка стала брать сиамку с собой на работу. А работала девушка на киностудии «Беларусьфильм» помощницей режиссера.

На съёмочной площадке день длился 12 часов. Кошка смирно сидела у Ирки за пазухой и не мешала ей работать.

Порой сьёмки заканчивались за полночь, тогда работников киногруппы развозил по домам студийный РАФик.

Ирку довезли до дома, постояли, посветив фарами в подъезд, чтобы девушке не страшно было войти в него, и уехали. Дом спал.

Ирка поднялась на свой этаж, достала колючи, поглаживая через куртку тёплую спинку сиамки. Но дверь она не успела открыть.

Из-за мусоропровода выдвинулась развязная фигура угрюмого фацета в вязанной шапке, надвинутой до бровей. Он дёрнул Ирку к себе, развернул и крепко прижал спиной к стене. Она пыталась закричать, но рядом появился еще один неприятного вида мужичок, который грязной ладонью закрыл ей рот, а другой рукой полез под куртку. Смрадное дыхание ударило ей в лицо:

— Что ты чикаешься. Вали её. Я подержу.

Замок на куртке лопнул, и сиамка метнулась прямо в лицо насильника.

Он пытался сбросить с себя животное, но не тут-то было. Ирка знала эту мертвую хватку, когда лучше когти потерять, чем отпустить. Мужик взвыл. Второй бандюга от растерянности отпустил девушку.

— Сними, сними её с меня! — выл пострадавший.

Дружок схватился за сиамку и потянул на себя.

Кошка вывернулась и ловко рассекла ему надбровье когтистой лапой. Выпускать свою жертву она не собиралась.

— А-а-а!!! Глаз выдрала, сука! — рычал бандюга.

Сиамка плотно сидела на голове мужика, шерсть на загривке поднялась дыбом. Леденящий жилы утробный вой разносился по лестничной площадке, пугая соседей.

Захлопали двери. На площадку выскочила в ночной сорочке мать Ирки. Кто-то вызвал милицию.

— Хватит, Муля, хватит, шептала Ирка дрожащим голосом, пытаясь отцепить сиамку.

Наконец ей это удалось.

Поцарапанный мужик с залитым кровью лицом охал и прижимал ладонь к поврежденному глазу.

— Вашему зверю мы награду выпишем за пойманных преступников!— рассмеялся молоденький лейтенант милиции.

Пока сочиняли протокол, кошка лежала у него на коленях. А через день Ирка поняла, что у неё появился вздыхатель с милицейскими погонами.

Он позвонил несколько раз, спрашивая, нет ли чего подозрительного в подъезде. И напросился проведать кошку. чтобы снять у неё свидетельские показания.

1972 год. Минск.

Вова был красивым хлопцем, рос в полной семье с хорошими родителями, но его одолевала постоянная скука. Он придумывал для себя приключения, в которых играл роль супермена.

Лето было особой порой для мозговой активности Вовика. Два раза, он сдавал за желающих учиться в университете друзей, физику и математику. Дурачил доверчивых девчонок, которые ходили за ним табунами.

По расписанию, он выводил их на прогулку, чтобы где-то по дороге в кафе пару раз забежать в телефонную будку и громко, чтобы подружка слышала, сказать что-то типа: «Агент 85 передаёт наблюдение агенту 83. Маршрут прежний».

Разведчик. Шпион. Хитрый и умный… Он показывал мамины пилюли для печени и говорил, что это капсулы яда для врага и для себя, — если его неожиданно раскроют.

Однажды, в конце лета, Вовик соорудил землянку за городом по ходу электрички для встреч со своими поклонницами. Все они были дисциплинированы и приходили только в назначенное Вовиком время. Ни разу не спалился. Скоро ему землянка надоела, хотя он там существовал как падишах в гареме. Тупые девки приносили ему тортики с лимонадом, а он хотел колбасы и водки. Водка его и сгубила.

Он отчаянно врал о том, что выглядит бухнувшим потому, что его долго возили на вертолёте, осматривать секретные ядерные площадки(!) Кстати, от радиации спасает водка, кто ж этого не знает!

Другой раз убеждал, что состояние алкогольного опьянения получил из-за того, что долго протирал эфиром цейсовскую оптику в «Зените».

А то вдруг решил резко завязать с выпивкой и согласился на «действенный специальный укол», но после него нужна была нейтрализация – бокал красного вина! Ну извините, немножко опьянел!

Пришло время, когда Вовика сразила настоящая любовь. Наш мачо тоже был любим, и уже оставалось пару дней до свадьбы. На примерку свадебного костюма он пришел пьяный. Невеста оскорбилась и пригрозила сбежать из-под венца. Вовик театрально закрыл лицо руками:

— Я не вынесу этого! Повешусь.

— Иди, вешайся, — сказала она, зная актёрские способности любимого.

Вовик спустился на один пролёт лестницы и одел на голову петлю из ремня. Он знал, что невеста побежит за ним, но ошибся в одном: она не побежала по лестнице, а села в лифт.

Хоронили мы его под музыку Битлов, которую он обожал.

Перешеек между моим третьим и вторым Кропоткинским переулком – был самым страшным. Надо было идти, тесно придавшись к забору, чтобы не замочить ноги на разъезженной дороге. В крайнем доме, которому принадлежал этот длинный забор, жил мой одноклассник Генка Макей. У Макеев по двору, бегал огромный пёс, настоящее чудовище!

Когда на дороге было относительно сухо – я бегом преодолевала этот страшный участок, петляя среди луж, стараясь держаться подальше от забора, вдоль которого со злобным лаем несся злобный пёс.

Последняя палка забора была выломана, и страшилище всовывало свою слюнявую морду в эту ращелину и ругало меня на собачьем языке самыми последними словами. Когда шли дожди, дорога раскисала и приходилось жаться к опасному забору, который сотрясался от прыжков огромной собаки. Моя задача была проскочить дырку в заборе раньше, чем туда добежит пёс. И у меня была хитрость!

В портфеле лежал завтрак. Я швыряла бутерброд за забор. Пока пёс добывал его из бумаги, мне удавалось выбежать на новый рубеж.

Я привыкла жить без бутербродов.

Лето прошло у бабушки в деревне. Я с ужасом думала о том, что собака за забором также подросла, как и я, и стала еще страшнее. Но, спеша на школьную линейку, посвященную началу учебного года, я спокойно миновала дом Макея. Никто меня не облаял. Генка сообщил, что собаку посадили на цепь.

Однако не такой был Генка, чтобы раздавать хорошее настроение. Как только я поравнялась с лужей у его дома, Макей швырнул в неё булыжник, и я с ног до головы оказалась заляпанной грязью.

— Я пойду и покажусь сейчас твоей маме— пообещала я.

— Только попробуй! Я на тебя Тайфуна спущу!

Меня это не остановило. Думаю, открою калитку и докричусь до матери Генкиной. Пусть увидит дело его рук.

Как только я вошла в Генкин двор, пёс стал громко лаять и царапать когтями дорожку.

Генка схватил его за ошейник и отцепил цепь.

— Вали отсюда, Лосиха. Последний раз предупреждаю!

Собаку он не удержал,

Повернуться и открыть калитку я не успела. Прижалась к ней спиной и закрыла от ужаса глаза.

В следующее мгновение Тайфун меня едва не повалил, положив лапы на плечи.

Я услышала, как заорал Генка, крики его матери.

— Назад, фу!

Не знаю, как я не умерла от разрыва сердца в ту минуту.

Горячий слюнявый язык прошёлся по моему лицу несколько раз, слизывая грязь и слёзы.

Тайфун помнил мои бутерброды и не съел меня.

Засидевшаяся в девках Маруся по совету подруги поехала поварихой в стройотряд, чтобы добыть себе жениха.

Уже в поезде она получила львиную долю внимания. Её угощали газировкой, конфетами, домашним салом и водкой. Командир отряда, маленький крепыш с уже намеченными залысинами, дал ей список бойцов для ознакомления, и Маруся провела первый кастинг женихов. Женатики, мелкота и все с дурацкими фамилиями сразу вылетели из претендентов на её руку и сердце.

«Да, в такой обстановке обмануться трудно. «Женихи» и правда на виду», — думала Маруся под бренчанье гитары, которую терзал в хвосте вагона носатый Леня.

При полном отсутствии чувства ритма и слуха у гитариста хорошее настроение зашкаливало.

Его однообразный концерт затянулся за полночь и, возможно, продолжался бы до утра, если бы огромный, двухметрового роста Шурик не сел на Лёнину гитару, когда тот отлучился в туалет.

Этот яркий поступок дал возможность поварихе заснуть чутким тревожным сном среди молодых весёлых мужчин. И, засыпая, она отметила, что ни Лёня-музыкант, ни слон Шурик ей не нравятся.

Однако Шурик постоянно напоминал о себе. Всё, что он ни делал, заканчивалось мелкой пакостью или большой катастрофой. Когда он наступал на ногу — у пострадавшего случался перелом, он попутно ошпаривал кого-нибудь горячим чаем, роняя чашку из своих граблеподобных рук. У него в руках ломались ручки, расчёски, и когда он садился — стулья рассыпались, разбрасывая в разные стороны свои деревянные ноги, как пьяные балерины.

Марусины будни начинались весело и страшно. Огромные котлы, печка, сложенная прямо в степи. Бочка с водой, которую нельзя транжирить на постирушки, душ и прочие излишества. Ну и степь, конечно, — ровная, бескрайняя, без единого кустика и… без туалета.

Это сразило её наповал. Где бы она ни присела, повариху могли наблюдать даже со строительной площадки. Чтобы справить нужду, следовало дожидаться ночи. Да и то никто не гарантировал, что в ответственный момент кто-нибудь из стройотрядовцев не захочет «полюбоваться на звёзды».

Маруся поставила вопрос ребром: «Готовить не буду, пока не поставите туалет».

Так первая саманная постройка появилась в голом поле, как памятник человеческим потребностям.

В этом строении отсутствовала дверь — сказалась местная нехватка материалов: деревья здесь не росли, доски не водились. Но находчивый Шурик, который очень серьёзно воспринял ультиматум поварихи, отлучился в посёлок и принёс дверь от холодильника, которую немедленно водрузили на законное место в маленьком саманном домике на одно очко.

Спала вся бригада в большой военной палатке. Своей кормилице выделили угол, завешенный двумя простынями.

Ночью мужики храпели, воняли или шумно мочились за тонким брезентом палатки, разрушая своей физиологией мечту о прекрасном принце.

Обеды у поварихи удавались так себе, но строители саманных коровников хвалили её стряпню, просили добавки и даже назначали свидания «для обсуждения меню». Маша на ухаживания пока не отвечала.

Пару раз её пытались ущипнуть за зад или просто по-дружески облапить — вроде благодарности за обед, но тут же рядом появлялся большой Шурик, который убедительно объяснял, что так делать не надо.

Он поставил свою раскладушку прямо возле отгороженной простынями «комнаты» Маши, зорко оберегая её ночной покой.

Сначала повариха радовалась, что влюблённый слон взялся её охранять. Но потом поняла, что благодаря его заботе,  может остаться совсем без кавалеров. Она с ужасом смотрела, как Шурик, пристально глядя в глаза слишком любезному строителю, закручивал штопором ложки и вилки, намекая на то, что он может сделать с нахалом. Иногда предупреждение не срабатывало, и под глазом соперника появлялся синяк.

На третьей неделе Шурик оказался вне коллектива. С ним не здоровались, не садились рядом за обедом, а он угрюмо смотрел, сидя на отдельной табуретке усиленной конструкции, на меченую им рабочую братию, хлебавшую щи кручеными ложками.

«Боже, из-за меня все переругались, все пошло не так, — переживала Маруся. — Надо персонально поговорить с Шуриком. Важно только выбрать правильное время».

Повариха поставила кастрюлю с супом посреди стола — пусть разливают сами. Кинулась в палатку, сняла передник, причесалась, тронула губы помадой, выглянула в степь – «женихи» рассаживалась по лавкам. Следовало дождаться конца обеда, когда все новости воспринимались куда лучше.

Волнение заставило ее двинуть быстрым шагом к саманному строению с эксклюзивным входом, которое красовалось в степи на виду у всех, кто, расслабившись, черпал из алюминиевых мисок пересоленный рассольник.

Маруся потянула на себя ручку «холодильника», но она почему-то не поддалась. Второй рывок получился посильнее. А с третьим — дверь выскочила из петель и тяжело упала, едва не придавив ей ноги.

Саманный домик закрывался на верёвочную петлю, за которую можно было ухватиться изнутри и оберегать свою тайну физиологических отправлений. Петлю сконструировал Шурик. Он её и удерживал изо всех сил, но Маруся победила.

Повариха стояла перед упавшей дверью, на которой, вцепившись мертвой хваткой в держалку, лежал ее вздыхатель с голой задницей. На правой ягодице у него темнела родинка.

Три дня Шурик с утра уходил подальше в степь, а спать ложился, когда повариха видела десятый сон.

Потом к ней пришла делегация. Носатый Лёня от имени бригады умолял помочь влюбленному другу справиться со стрессом. Вдруг повесится после такого конфуза. Он бы и повесился уже, только было негде.

Маруся пригладила выгоревшие волосы и пошла искать Шурика.

Вечером он тихо пришёл на ужин, а через месяц, вернувшись в город, они поженились. Вместо обручального золотого кольца, на пальце у Маруси красовался старинный калмыцкий перстень с грубо обработанным зелёным камнем. Старуха, которая продала его Шурику, утверждала, что перстень исполняет любые желания.

Маруся смотрела телевизор и пила чай с только что испеченным яблочным пирогом. Пирог получился огромным, и она ела с аппетитом, большими кусками, роняя крошки на грудь и живот, заедая горькое разочарование после посещения центра похудения.

И сколько же раз она худела! Катала свой живот скалкой, носила изопреновые штаны, тратила деньги на ягоды годжи, ела невкусные супы из сельдерея и помидоров, мазалась жиросжигающим кремом… Всё оказалось полнейшей фигнёй: вес сначала уходил, а потом возвращался и становился больше прежнего!

Опять Маруся попалась. В ежедневной газете целую неделю рекламировали курс Сёмина для остро желающих похудеть. Этот петербургский гуру уже более восемнадцати лет пользовал свои практики на толстухах, и все они стали балеринами! Пришло время открыть филиал лечебницы в Минске.

Курс похудения стоил сто долларов. В лечении указывалось: «иглоукалывание с прессурой для сдвига обмена веществ и психо-лингвистическое кодирование». Звучало по-научному и вселяло надежду на результат.

Она взяла скопленные на отпуск сто долларов, надела свою блузищу с карманами, в которые удобно помещались не только мобильник, но и ключи, кошелёк и паспорт для заключения договора с центром похудения, и пошла на новый эксперимент.

Клиника Сёмина арендовала первый этаж обанкротившегося завода.

Марусю встретил облезлый коридор, стены которого украшали яркие плакаты: «Прививка — дело каждого» и «Случайные связи подрывают иммунитет». Всех встречала дамочка килограммов под девяносто, которая за пошарпанным столом, застеленным листом ватмана, заполняла карточки пациентов.

— А сотрудники Сёмина почему не худеют? — в упор спросила регистраторшу дотошная Маруся.

Очередь из двенадцати теток разной степени ожирения настороженно замерла.

— А я в процессе! — весело отмахнулась сотрудница хваленой лечебницы, — у меня было 150!

Ей поверили.

Вопросы в анкете, как и ответы, становились достоянием ушей всех присутствующих:

— Сколько раз в неделю, в месяц, в год у вас случается секс? Ну что вы смущаетесь? Вы же пришли к врачу!

— Я заполню свою анкету сама, — предложила Маруся.

— У нас положено анкеточки заполнять очень разборчивенько, — заартачилась регистраторша.

— Я буду писать печатными буквами, предельно разборчивенько! — заверила Маруся и ловко вытянула лист анкеты из-под руки сотрудницы лечебницы похудения.

После формальностей пациентки выслушали небольшой инструктаж: не спорить, довериться и худеть. Лечебный процесс длился целых два дня! Маруся быстро прикинула: день — 50 долларов. Уйду со второго дня, если не понравится, и заберу остаток.

Первый день назывался «День настроя».

Толстух завели в тёмный коридор, в котором тускло горели красные фонари над высокими массажными лежанками, разделёнными отсеками. Обстановка очень напоминала подпольный бордель. Как только Маруся с трудом взобралась на кушетку, ей нацепили стереонаушники. Мужик в белом халате стал выворачивать запястья, ковырять «третий глаз» и точку под грудью. Больно, но терпимо. В прежних методиках Марусиных похудений такие приёмы отсутствовали, а это вселяло слабую надежду на то, что новая практика похудения сработает.

В наушниках раздался замогильный голос самого Сёмина,

произносящий очень медленно, с паузами, магические слова:

— Надо худеть!

В наушниках заблямкало, зазвенело, загудело тоненьким сквознячком. «Это пошло кодирование», — догадалась Маруся.

Кодировалась она два раза. Но её психика устояла против гипноза.

Эти звуковые маячки радовали разнообразием, но в представлении Маруси вызывали только один образ: казалось, кто-то большой, неповоротливый запихивает себе в рот длинные гибкие макароны. Они выскальзывают изо рта и падают на плохо натянутые струны, которые удивленно отзываются в ответ. Потом эти макаронины пытаются выловить из узких неудобных пространств, и опять получается обиженная беспорядочная музыка.

Но вот любитель макарон наелся, и грянула веселая попса. Сеанс закончился. Маруся вышла из темноты с дурацким хихиканьем — её интуиция замылилась, и радость от солнечного дня, который бился в окна филиала лечебницы Сёмина, подавала надежду на будущее.

— Девочки, следующий сеансик завтра, — проворковала администраторша.

Марусе хотелось более подробно расспросить про врачиков, которые будут вести сеансики, но это была конфиденциальная информация.

Следующий день отличался от предыдущего большей насыщенностью впечатлений. Обещали показать особый фильм, созданный специально для ожиревших. Так и сказали — ожиревших!

Маруся в раздумье стояла у выхода. Ей ещё вчера казалось, что она и в этот раз влипла в авантюрный денежный развод, но так не хотелось чувствовать себя опять обманутой дурой.

«Напоследок всегда припасают очень важное», — уговаривала сама себя

— Девушка, что же вы? Без вас не начнём, — позвали её в зал, и Маруся, балда такая, пошла.

Опять тёмная комната, теперь уже с креслами с подлокотниками. Многие толстухи не смогли втиснуться между ними.

— Интересно, это специально такая мебель для желающих похудеть?

— Ну, уж что удалось раздобыть в кабинетах администрации завода!

Для не влезающих в параметры кресел принесли табуретки. Некоторые расположились сразу на двух.

Маруся с усилием вщемилась в кресло.

«Не совсем пропащая я».

Спинка у кресла крепилась под сильным углом к сидению. Центр тяжести под мощным торсом смещался, и Маруся стала плавно заваливаться назад. Но её поддержала сидящая сзади тетка, которая широко развесилась на табуретке. Она приняла падающую с креслом Марусю на свои мощные колени и вернула кресло в устойчивое положение. Теперь Маруся сидела осторожно, держа спину и ощущая, как подлокотники подло впиваются ей в бока. Теплилась слабая надежда, что после сеанса она действительно «гарантированно похудеет на два килограмма» — и кресло выпустит её на свободу.

Засветился экран, и на нём появилось лицо гуру. Бородатый мужик с несчастным лицом пронзительно вглядывался в ожидающих чуда. Статичная фотография приближалась, увеличивалась. На экране из глаз Сёмина стали вдруг вылетать красные пульсирующие точки, а над головой появлялись сияющие разноцветные нимбы, напоминающие аномальное северное сияние.

— Ну, точно, как Христос, — раздался восторженный вздох за Марусиной спиной.

За кадром раздался тягучий занудный голос, изменённый ревибратором: «Надо худеть-еть-еть-еть»!

У Маруси слово «надо» всегда вызывало жуткое раздражение. Статичные картинки с текстом на экране и крайняя примитивность материала вызывали у неё чувство пронзительного сожаления о потерянных ста долларах. Но эта же потеря останавливала от немедленного бегства к холодильнику. Надо же хоть что-то получить за свой взнос в копилку лечебницы Сёмина. И она терпеливо ожидала развития событий. Однако Сёмин оказался поразительно однообразен: искры из глаз, сияние и голос из подвала продолжались около часа.

После восхищения светящейся головой профессора по похудению наступила пауза без кофе. Все переместились в коридор на стулья. Подружки по несчастью хранили молчание, избегали прямых взглядов и выглядели очень озабоченно. Их связывало общее тайное подозрение: деньги вложены в непонятно что.

Три передышки с одинаковой кинопрограммой, которая всякий раз начиналась с кадров, где не очень молодая пара танцевала в полутёмном зале какого-то санатория. Это вносило какое-то разнообразие в программу похудения. Всё-таки что-то шевелилось на экране.

Позже стало понятно, откуда у режиссеров этого специального ролика возникла мысль о танцах: программа похудения называлась «Фокстрот».

— Наверное, у них для более худых есть рок-н-ролл или что-нибудь повеселее, — вслух подумала Маруся.

— В таком весе от рок-н-ролла рассыплешься! Это ж сам Сёмин выделывается. Вон его борода развевается. С администраторшей танцует. Видно, жена его. Любовницы такими не бывают! — охотно поделилась мыслями соседка справа.

— Умный мужик, добытчик. Срубил за два дня полторы тысячи долларов, — тяжело дыша, комментировала чернявая в пёстром халате с синими самодельными вставками по бокам, — чего ж не поплясать от радости!

После фильма дамы получили разрешение посетить туалет. Вся худеющая компания попёрлась по указанному адресу на второй этаж и обнаружила санитарную комнату с писсуарами, мрачную и страшную, как в романах Стивена Кинга. Ни света, ни бумаги, ни воды в туалете не наблюдалось.

Второй день завершила лекция про полезные и неполезные продукты. Маруся очень огорчилась, что у Сёмина помидоры — плохой продукт для худеющих. Любимая Марусина клубника тоже оказалась неполезной.

Едва вылущив свой зад из коварного кресла с подлокотниками, бухгалтерша уныло побрела к выходу. На прощанье она получила подарок, который входил в сумму оплаты курса похудения — две тоненькие брошюрки с изображением Сёмина на обложке. Она открыла первую страницу, ожидая, что там будет написано: «Приложите этот портрет к проблемным местам — и там вы обязательно похудеете».

Но до этого Сёмин не додумался.

Напоследок дамы получили строгое задания на дом: делать зарядку, поменьше есть и ежедневно заниматься сексом. Поскольку с последним у всех имелись проблемы, аудитория застыла, ожидая каких-то особых инструкций, советов и предложений «за дополнительную плату». Но клиника ничего не предложила несчастным толстухам. Да и так было ясно — Сёмина на всех не хватит!

Сидящая на двух табуретках женщина в 215 килограммов тяжело дышала и через равные промежутки времени произносила с большим чувством:

— Какая херня!

— Да, она самая, — согласилась Маруся и пошла домой печь пирог.

«Чем больше разочарования — тем больше пирог. Вот так, Сёмин, не ты меня прокатил, а я тебя! Буду всем рассказывать, как ела этот пирог после твоих гипнотических заморочек. А уж если об этом случае рассказать в своём коллективе — сарафанное радио быстро закроет твою шарашку».