lavenderxhaze

В своем оцепенении я потеряла счет времени. В какой-то момент я почувствовала, что оно исчезло. Кто-либо или что-либо это ни было.

В доме стояла тишина, спальня родителей была пустая.

--

Вечером того же дня родители вернулись.

Я сразу решила, что не буду рассказывать маме о произошедшем. Мне не хотелось лишний раз ее волновать. Хотя сейчас ее волнение было бы кстати.

Папе я все-таки решила рассказать, но взяла обещание, что маме он ничего не скажет.

Он спокойно меня выслушал и, незаметно для мамы, пошел проверять окна и двери на следы взлома. Однако никаких признаков вторжения папа не нашел.

«Мейв, ты уверена, что тебе это не приснилось?» – спросил он мягко.

Я покачала головой.

Я уже ни в чем не была уверена.

Но одну деталь я все-таки ему не рассказала – краска на рисунках была смазана.

--

Последующие пять лет ночной гость стал неотъемлемой частью моей жизни. Не могу сказать, как часто он появлялся, и как часто я пропускала его визиты из-за крепкого сна. Но я всегда чувствовала его присутствие. Все наконец закончилось, когда я переехала в общежитие при колледже.

Но по возвращении домой на время каникул, визиты продолжались. Я даже поставила камеру ночного видения, чтобы наконец-то увидеть, кто посещает меня каждую ночь. Но на записи не было ничего сверхъестественного.

Как же так? Может это все лишь в моей голове? Мне хотелось поделиться этим с кем-нибудь, но мысль о том, что меня могут принять за сумасшедшую, ужасала.

Через несколько месяцев после получения диплома графического дизайнера, я вернулась в родительский дом. Они не спрашивали, почему я решила вернуться в наш скучный городок и работать в местной газете. Я лишь сказала, что хочу набраться опыта перед тем, как искать более серьёзную работу. Родители не были против. Особенно мама – ей было спокойнее, когда я находилась рядом, а не в другом городе.

С каждым месяцем мне становилось все легче и легче. Жаль, что мои школьные друзья переехали из нашего родного города, но мне удалось завести несколько новых знакомств.

Я сдружилась с Джесс – журналистом из нашей газеты. Несмотря на то, что мы учились в одной школе, мы особо не общались, все-таки она была на год старше. В городе осталось не так много молодых ребят, поэтому судьба свела нас вместе. Через Джесс я познакомилась с Кори. Хоть мы с ним и учились в одной параллели, наши круги общения не пересекались.

Тогда я решила, что останусь в родном городе. Моя работа меня вполне устраивала, а круг моего общения ограничивался Джесс и Кори.

Жизнь шла своим чередом, пока не произошло событие, которое изменило жизнь города.

--

Мы с Джесс направлялись домой из кинотеатра, когда Кори сообщил нам новости. Нечто ужасное произошло в нашем тихом городке прошлой ночью. Перед продуктовым магазином было найдено тело молодого мужчины. Из его груди было вырвано сердце. Кори сказал, что похожее убийство случилось в нашем городе около 30 лет назад. Тогда жертвами стали трое человек, и все они были найдены без сердца.

--

Местные власти настояли на введении комендантского часа.

«Я рада, что ты решила переехать к нам, доченька. Но мне кажется, что тебе лучше уехать, пока в городе не станет безопаснее».

«Мам, нам всем лучше уехать! У нас тут убийца орудует, черт возьми. В кино постоянно какие-то глупые людишки остаются в городе, потому что думают, что с ними-то ничего не случится. Нам нужно срочно отсюда уезжать. Возьмем отпуск и…»

Мама не хотела меня слушать.

«Кори сказал, что подобное уже происходило около 30 лет назад. Ты была тогда моей ровесницей, мам. Почему ты мне никогда об этом не рассказывала? Неужели тебе не страшно? Мы должны уехать!» – сказала я, повысив голос.

«Мне не нравятся твои новые друзья, они плохо на тебя влияют», – ответила она, меняя тему.

«Мама!» – не выдержала я.

Она лишь грустно улыбнулась. Перед тем, как я смогла ей ответить, я почувствовала теплую ладонь папы у себя на плече. Его рука слегка подрагивала, а дыхание было сбитым, будто он пробежал марафон.

«Мейв, иди к себе в комнату», – потребовала мама.

«Хоть мы и живём вместе, я уже не ребенок. Объясните же наконец, что происходит!»

«Мейв, – таким строгим отца я еще не видела. – Иди к себе в комнату».

--

Родители мне ничего так и не рассказали, зато установили определенные порядки в доме, которые я должна была соблюдать, если хотела и дальше с ними жить.

Ни шагу из дома после комендантского часа. Не открывать окно. Обязательно сообщать, если куда-то ухожу, но постараться реже выходить на улицу.

Подобные условия меня полностью устраивали – я же не собиралась подвергать себя опасности. В ответ я попросила их тоже следовать этим правилам.

Наш обед прошел в тишине.

Меня мучал лишь один вопрос.

«Они опознали тело?»

Отец кивнул.

«Рик Мэттьюс».

--

Рик Мэттьюс. Мы были знакомы. Не могу сказать, что мы были друзьями, но мы учились в одной школе и иногда пересекались. После выпуска он уехал в другой город, а сейчас, наверно, вернулся, чтобы навестить родителей. От подобных мыслей мне поплохело. Он умер такой ужасной смертью, в таком юном возрасте.

Кажется, он общался с Кори. Не знаю, сохранили ли они общение после выпуска, но я точно помню, что они сидели вместе в столовой.

Я попыталась дозвониться до Кори, но он не брал трубку. Телефон Джесс переходил на автоответчик.

Этой ночью я все никак не могла уснуть, пытаясь переварить все произошедшее.

Сон все никак не шел, когда я услышала, как дверь в мою комнату открывается. Несмотря на то, что мои глаза уже привыкли к темноте, я все равно не могла никого разглядеть.

Услышав звук шагов, я замерла. Шаги были все ближе и ближе к кровати. Мокрая ладонь легла на мою щеку.

Я закричала в ужасе.

Родители забежали ко мне в комнату. Мама включила свет и подлетела ко мне, крепко обняв. Я чувствовала ее бешеное сердцебиение.

«Что случилось?»

Меня трясло так сильно, что я не могла сказать ни слова.

Папа подошел проверить окно, но оно было закрыто. Он внимательно осмотрел мою комнату.

«Видимо тебе просто приснился кошмар, – прошептала мама, ее сердцебиение все никак не успокаивалось. – Может сделаешь ей чай или подогреешь молока?»

Глубоко вздохнув, папа вышел из комнаты.

Я почувствовала, что мама немного расслабилась. Она поцеловала меня в лоб, погладив по щеке.

«Все в порядке. Ты в порядке», – прошептала она. Когда она убрала руку с моей щеки, я увидела, что на ней осталась кровь.

Она молча подняла с пола мою старую футболку и вытерла мою щеку.

«Что происходит?», – я прошептала трясущимся голосом.

«Ты под защитой. Это самое важное».

--

Мне не хотелось задавать никаких вопросов. Гость приходил ко мне на протяжении нескольких лет, но еще никогда он не давал знать о своем присутствии. Недавнее убийство и вовсе выбило меня из колеи.

Мама определенно что-то скрывала. Почему человек, который всегда беспокоился обо мне даже по самым пустякам, никак не отреагировала на кровь на моей щеке?

Той ночью она осталась со мной, нежно гладя меня по волосам, пока я не уснула.

Не успела я поговорить с ней о произошедшем, как до нас дошли ужасные новости.

Было найдено еще одно тело с вырванным сердцем.

Я так и не узнала, где и когда нашли тело. Мне хватило лишь одного имени жертвы, чтобы потерять сознание.

Джесс.

«Солнышко, мне так жаль. Знаю, что в последнее время вы так сдружились», – тихо сказал папа. Казалась, будто я слышу его голос сквозь толщу воды.

Не могу поверить.

Джесс мертва.

Джесс убили.

--

Я так и не встала с постели в тот день. И на следующий день тоже. Если ночной гость и приходил, то я его даже не заметила.

Слава богу, никаких новостей о новых убийствах не поступило.

Мои планы снова провести день в постели нарушил стук в дверь.

В тишине послышался хриплый голос Кори: «Ты как?»

«А ты как?», – спросила его я. Наши взгляды пересеклись. Это был наш первый разговор после новости об убийстве Джесс. Я почувствовала, как мои глаза наливаются слезами. Кори обнял меня. Какое-то время мы просто сидели, обнявшись, в тишине. Слова были лишними.

«Мейв, – начал он. – Ты, наверно, знаешь, что похороны Джесс будут только через несколько дней. Но я бы хотел сделать что-нибудь особенное. Чтобы попрощаться с ней, понимаешь?»

Утерев слезы, я начала внимательно его слушать.

«У нас есть любимое местечко у озера, где мы частенько оставались с палатками и разводили костер. Может съездим туда и проводим ее? Понимаю, что звучит как-то странно…Тем более, что смысла в костре особо не будет, потому что мы должны будем вернуться до комендантского часа, но…»

«Я согласна», – сказала я, не раздумывая. Чувство горя и беспомощности съедали меня изнутри. Может от такого своеобразного прощания с Джесс мне станет легче?

Мамы дома не было, поэтому я предупредила папу, что ухожу, но пообещала вернуться до комендантского часа. Он явно не хотел, чтобы я уходила из дома, но я заверила его, что буду сообщать о всех своих передвижениях.

Мы сели в машину Кори и отправились в путь. По пути мы остановились на заправке. Пока я ходила за напитками, Кори заправил машину.

Я не особо ориентируюсь на местности, но у меня возникло стойкое ощущение, что мы едем куда-то не туда. Кори съехал на узкую тропинку в лесу и остановился рядом с деревьями. У меня внутри все сжалось.

«Основная дорога перекрыта, так что припаркуемся здесь и дойдем до озера пешком», – сказал он ровным голосом.

«В смысле? Кори, а ничего, что у нас в городе убийца орудует? Я не пойду в какой-то темный стремный лес».

Он нахмурился.

«Не волнуйся, еще светло. Наверняка здесь до сих пор есть люди, выгуливающие собак, и все такое».

«Здесь? У черта на куличиках?»

Потянувшись в сумку за телефоном, я обнаружила, что его там нет.

Кори посмотрел на меня и расплылся в улыбке.

«Не волнуйся, Мейв. Нам всего-то нужны трое, и ближайшие тридцать лет будет снова тишь да гладь».

Мне нужно было чем-то защититься. Оглянувшись вокруг, я поняла, что кроме бутылки воды на заднем сидении, у меня нет ничего, чем можно будет отбиться. Всего-то нужно выйти из машины и открыть заднюю дверь. Но, будто прочитав мои мысли, он заблокировал двери.

«Успокойся, скоро я их разблокирую. Просто пойми, Мейв, я ведь не монстр».

«Я не считаю тебя монстром, – соврала я. – Я уже совсем ничего не понимаю. Не мог же ты совершить те убийства тридцать лет назад».

Мерзко улыбаясь, он усмехнулся.

«Очевидно, что это был не я. Называй это семейной традицией, если хочешь».

Для меня всегда было загадкой, почему Кори остался в родном городке. Учитывая материальное положение семьи Кори и его умственные способности, он мог поступить в самый лучший университет страны.

«Подобные убийства произошли и шестьдесят лет назад, но людям свойственно оставлять все плохое в прошлом».

На его лице появился звериный оскал.

«Кори, зачем? Зачем тебе это все?»

«Потому что только благодаря сердцам наша земля может дышать. Они даруют нам процветание, счастье и все такое. Все, Мейв, мне надоело возиться с тобой. Ты готова? Не хочу сильно пачкать салон».

И разблокировал двери. Ни секунды не раздумывая, я выбежала из машины. В панике, я побежала вглубь леса.

Треск веток за спиной становился все громче. Он явно держался на расстоянии и не бежал в полную силу. Неужели он играет со мной?

Возможно мне бы удалось резко повернуться и свалить его на землю. Но он наверняка был вооружен.

Пытаясь придумать план собственного спасения, я не заметила корень дерева и споткнулась об него.

Упав, я уже не могла встать – слишком сильно ударилась коленом.

Осмотревшись вокруг, я поняла, что споткнулась вовсе не о корень. На земле лежала свеча. Подняв глаза, я увидела дерево, на котором было вырезано имя.

Мейв.

Мое имя было вырезано на дереве. Какого черта? Разве это возможно? Не мог же он предугадать, что я побегу именно сюда.

Я слышала, как Кори приближается, но я даже не могла посмотреть на него.

Его громкий смех эхом разошёлся по лесу.

«Как иронично! Ты сама же прибежала к волчьей яме!»

Повернувшись к Кори, я увидела его безумные глаза. В его руке был нож.

Он подошел ко мне и занес лезвие. Закрыв глаза, я начала молиться. Послышался звук лезвия, пронзающего плоть.

Но боли не было. Открыв глаза, я увидела, как тело Кори тяжело падает на землю. Из его груди торчал нож.

Не знаю, сколько я просидела на холодной земле, боясь пошевелиться. Что вообще происходит? Я ничего не понимаю. Ничего.

Вдали послышались чьи-то быстрые шаги. Придя в себя, я схватилась за нож, который до сих пор был в груди Кори. Но потом я увидела, кто бежит ко мне.

«Мама?»

Увидев меня, мама издала громкий крик облегчения.

Она упала передо мной на колени и прижала меня к себе.

Затем она заметила тело Кори.

«Что произошло?»

Я рассказала, как все было.

Посмотрев на дерево с моим именем, она тихо сказала:

«Она защитила тебя»

«Она?»

Мамины глаза наполнились слезами.

«Мы обратились в полицию сразу же, как ты пропала из сети. Но у меня как будто было предчувствие, что я найду тебя здесь. Возможно, она меня сюда и привела».

«Кто «она»?», – я прошептала.

«Моя сестра».

--

Полицейские сирены звучали оглушающе громко. Я не успела задать маме больше вопросов – слишком уж много забот свалилось мне на плечи. Впереди меня ждали разбирательства с полицией и очень влиятельной семьей-убийцами.

Оставшись наедине, мама наконец-то мне все рассказала.

«Я никогда не говорила, что у тебя была тетя. Ее не стало еще до твоего рождения. Мы были очень близки, и, когда ее не стало, мне казалось, что не стало и частички моей души. Но даже после ее смерти, я чувствовала ее присутствие. Я точно знала, что это была она, но не могла никому рассказать. Она ничего не говорила, просто была рядом».

Мои глаза защипали от накатывающихся слез.

«Но, во время моей беременности тобой, она просто исчезла. Всего за пару недель до твоего рождения. Когда она пришла ко мне в последний раз, я чувствовала, что она прощается».

«Почему ты держала это в секрете?»

«Я думала, что она ушла навсегда. Да и зачем мне тебя пугать? Лишь увидев кровь на твоей щеке, я поняла, что она вернулась. Вернулась, чтобы защищать того, кто мне дороже жизни».

Уголки ее губ приподнялись в грустной улыбке.

Было трудно поверить в услышанное. Но ведь я действительно чувствовала ее присутствие. Она погладила меня по щеке. Она убила Кори. У меня остался лишь один вопрос, который я не могла не задать.

«Почему она не остановила другие убийства?»

«Этого я не знаю. Может не могла? А может она и пыталась, оттуда и кровь на ее руках в ту ночь. Увидев, что твоя жизнь в опасности, она собрала всю энергию, которая у нее осталась».

«Ты поэтому не хотела уезжать из города?»

Слезы катились по ее щекам.

«Я не могла оставить ее одну».

Я крепко прижалась к маме.

Вот что Кори имел ввиду под «волчьей ямой». Имя, вырезанное на дереве, принадлежало не мне. Она принадлежало женщине, в честь которой меня назвали.

Все эти годы я боялась ночную гостью.

Но оказалось, что все эти годы она оберегала меня.

Перевод мой. Оригинал

На протяжении целой недели я получал записки. Они появлялись в любой момент дня, не больше трех раз за день. Стикеры с незнакомым каллиграфическим почерком появлялись на самых видных местах в квартире. Чем дальше, тем более пророческими она становились.

«Сверни сегодня на 80 шоссе. Иначе попадешь в аварию»

«Твоя коллега Джанет захочет угостить тебя печеньем. Вежливо откажись. Иначе заработаешь пищевое отравление»

«Мария сидит на диете. Скажи ей сегодня, что она постройнела. Ей будет приятно услышать это от тебя»

Конечно, я пробовал не следовать советам. Каждый раз, когда я решал поступать по-своему, случалось то, о чем меня предупреждали. Однажды в записке было сказано взять с собой зонт, и я специально оставил его дома. Тем более, что тогда обещали солнечную погоду. Кто в своем уме будет брать зонт? В итоге я промок до нитки.

Мое любопытство все росло. У меня было столько вопросов, но я не понимал, где искать ответы. Я даже пробовал оставлять записки в ответ, но никакой реакции не получил. Пробовал проговаривать вопросы вслух, на случай, если оно может меня слышать. Результата опять же не получил, только почувствовал себя дураком. Иногда я специально приходил домой пораньше, чтобы поймать автора записок. И снова безуспешно. Я даже установил скрытые камеры в квартире, но на следующее утро обнаружил лишь их обломки на кухонном столе и лежащую рядом записку:

«Больше никогда так не делай»

После моей выходки записки прекратились. Я даже расстроился, все-таки я уже успел к ним привыкнуть, ведь они действительно мне помогали. Благодаря им, я улучшил не только свое финансовое состояние, но и ментальное. Мои отношения с коллегами также наладились – я начал втягиваться в коллектив. Руководители стали чаще спрашивать мое мнение по поводу рабочих проектов и в целом начали доверять мне более ответственные задачи. Всем было очевидно – я явно иду на повышение. Смог бы я добиться этого без записок?

Мне нравилось думать, что эти записки были от тайного друга. Или ангела хранителя. Не знаю, кто их пишет, но я ему невероятно благодарен. Без них мое светлое будущее было бы под вопросом. Каждый раз, когда возникали неприятные ситуации, например, пробка на дороге, тяжелая ситуация на работе или даже порез о бумагу, я не мог отделаться от мысли, что мог бы их избежать, если бы записки не исчезли.

На следующей неделе на зеркале в ванной появился зеленый стикер.

«Не забудь позвонить маме. Сегодня ее день рождения»

Мне казалось, что я сейчас заплачу. Я решил, что не буду пытаться выяснить, кто пишет эти записки, и просто приму ситуацию, как она есть. Депрессивное состояние, в котором я пребывал уже долгое время, начало проходить. Наконец я почувствовал, что моя жизнь налаживается. Я начал общался с коллегами в неформальной обстановке и даже провел генеральную уборку квартире.

А потом встретил ее, Аманду. Мы познакомились в пабе, куда я пришел вместе со своими друзьями. Трудно поверить, но мои чувства оказались взаимными. Она ведь такая красотка, не понимаю, что она во мне нашла. Ее длинные каштановые волосы каскадом спадали по плечам. Ее очаровательный смех был заразителен, а запах ее лимонного парфюма вызывал привыкание. Мы могли часами говорить обо всем, и в тоже время ни о чем. Несмотря на то, что отношения наши начались не так давно, я уже мог представить свое будущее с ней.

Я даже хотел рассказать ей о записках. Мне всегда хотелось с кем-то этим поделиться, но нужно было дождаться правильного человека. Но все-таки я решил повременить с подобным решением. А вдруг она подумает, что я сошел с ума? Тогда о нашем возможном совместном будущем можно будет забыть. Да и вдруг записки снова пропадут, если я о них расскажу. Тот, кто их пишет, явно не хочет, чтобы я его видел. Вряд ли он обрадуется, если я кому-нибудь о них расскажу.

Аманда просто обожает готовить. В субботу она пригласила меня на ужин, пообещав, что я попробую «самые охрененные спагетти в мире». Ожидание вечера сопровождалось сладким предвкушением, ведь она еще никогда не приглашала меня к себе домой.

Собираясь на встречу, я был в прекрасном расположении духа. Я спустился, чтобы взять ключи, радостно напевая себе под нос. На кухонной столешнице лежал розовый стикер. Я поднял его, не задумываясь.

«УБЕЙ СВОЮ ДЕВУШКУ»

Кажется, на секунду я забыл, как дышать. Сколько раз я его не перечитывал, буквы будто отказывались складываться в слова. Положив стикер на столешницу, я попытался унять дрожь по всему телу. На негнущихся ногах я вышел из дома и завел машину. Я старался не думать о записке, но слова все прокручивались у меня в голове. Убей свою девушку. Записки еще ни разу меня не подвели, написанное всегда служило моим интересам. Вроде как. Может произошла какая-то ошибка? Может я не так понял написанное? «Убей» ведь может быть синонимом «расстанься», да? Всю поездку до дома Аманды я пытался успокоить себя, выдумывая различные причины появления подобной записки.

Когда я потянул солнцезащитный козырек вниз, чтобы проверить как я выгляжу, оттуда выпал зеленый стикер. Внутри все похолодело. Я никогда не получал записок вне дома. Трясущимися руками я поднял записку.

«УБЕЙ АМАНДУ. ВОЗЬМИ ПИСТОЛЕТ ИЗ БАРДАЧКА И ЗАСТРЕЛИ ЕЕ»

Задержав дыхание, я посмотрел на бардачок. Я действительно хранил там револьвер, на случай чрезвычайной ситуации. Тошнота подступала к горлу, я отказывался верить в происходящее. Стараясь забыть о записках, я вышел из машины и пошел к дому Аманды. Она открыла дверь после первого же звонка.

«Привет! Как доехал?» – спросила Аманда, стеснительно улыбаясь. Улыбка медленно сползла с ее лица, когда она заметила мое нервное состояние.

«Все в порядке, Гэри? Выглядишь неважно», – обеспокоенно сказала она.

«Не волнуйся, все хорошо, – я соврал, натягивая улыбку. – Хотя, если честно, что-то у меня живот разболелся…»

«Проходи, проходи», – сказала она, открыв дверь шире. Обстановка в доме была уютной и очень располагающей. Она взволнованно поглаживала меня по спине, пока мы шли к кухонному столу.

«Я понимаю, что тебе, наверно, сейчас не до спагетти. Можем встретиться в другой раз, когда тебе будет лучше. Могу дать тебе что-нибудь от желудка, если хочешь».

Я расплылся в глупой улыбке. То, как она разволновалась за меня из-за простой боли в животе, безусловно заставляло мое сердце биться чаще. Однако меня переполняла не только любовь, но и вина. В дома ароматно пахло спагетти. Конечно, она сказала, что все нормально, но ведь ей наверняка обидно, что все ее старания были зря.

«Все в порядке, честно. Я сегодня еще ничего не ел – вот живот и разболелся. Весь день о спагетти думал».

Вот и улыбка вернулась. Мне всегда нравилось, что даже самые мелочи могли вызвать у нее улыбку.

«Ладно, Мистер Голодный-желудок, сейчас принесу тебе порцию».

Пока она ушла на кухню, я расслабился, прислонившись на спинку стула. Засунув руки в карманы брюк, я услышал шуршание бумаги. Твою мать. Твою мать. В правом кармане лежала записка.

«ВОЗЬМИ СТУЛ И ПРОЛОМИ ЕЙ ГОЛОВУ»

Пытаясь унять учащённое дыхание, я смял записку и убрал ее обратно в карман. Я почувствовал, что в левом кармане теперь тоже лежит записка. Игнорируя любые предчувствия, я вытащил ее из кармана. Оказалось, что там было две записки, свёрнутые вместе. Дрожащими руками я развернул первую.

«НЕ ЕШЬ СПАГЕТТИ. ОНИ ОТРАВЛЕНЫ»

«Гэри? Тебе плохо?» – спросила Аманда, подойдя сзади.

Ее неожиданное появление перепугало меня до смерти. Я быстро убрал записки обратно в карман.

«А, д-да, просто рабочие бумажки почему-то оказались у меня в кармане», – сказал я сдавленным голосом.

Она нахмурилась. Казалось, будто она хочет что-то сказать, но не знает как.

«Приятного аппетита», – сказала она нежно, ставя передо мной порцию спагетти. Выглядело просто невероятно. Меня чуть не стошнило.

Она села рядом, поставив на стол свою порцию. Положив голову на сцепленные руки, Аманда выжидающе смотрела на меня. Не понимая, что она от меня хочет, я просто смотрел в ответ.

«Не соизволите ли Вы попробовать?» – спросила она шутливо, кинув взгляд на мою тарелку.

«Д-да, п-прости. Мне нужно отлучиться в уборную».

Я резко поднялся со стула и пошел искать уборную. Она пошла за мной, не понимаю, почему я себя так веду.

«Гэри? С тобой точно все хорошо? Ты очень странно себя ведешь».

Наконец отыскав ванную комнату, я зашел и закрыл за собой дверь. Аманда все стучала и стучала в дверь.

«Гэри? Гэри! Что с тобой происходит? С животом все так плохо? Может вызвать скорую? Гэри, я прошу тебя, не молчи!»

Скатившись по стене на пол, я прислонился спиной к двери. Я достал записки из кармана и развернул непрочитанную. Мое сердце сжалось.

«ЭТО НЕ АМАНДА»

Перевод мой. Оригинал

«Давай, начинай», – прошептал женский голос за кадром. Комически огромные глаза Оливии сначала посмотрели в камеру, прежде чем сфокусировать свое внимание на мужчине.

«Со мной сейчас мой двоюродный дедушка Стивен, – она сказала почти неслышно. – И он расскажет нам свои воспоминания об армии».

Казалось, будто двоюродный дедушка Стивен скорей хотел бы оказаться в окопе, чем здесь, но он терпеливо ждал вопросы.

Сначала Оливия начала читать заранее подготовленные вопросы с листочка, который я им выдала. Его ответы были достаточно краткими. Пару раз за кадром слышался голос мамы девочки: «Оливия, говори погромче». Скукота, как и всегда.

Самое интересно началось, когда Оливия убрала тетрадку и начала задавать свои вопросы: «А тебе вообще нравилось в армии?»

Они явно не обсуждали эти вопросы заранее. Двоюродный дедушка Стивен издал хрип, который можно услышать у каждого заядлого курильщика: «Не особо. Но я был рад тому, что мне удалось выбраться из родного городка».

«А куда ты отправился?»

«На Балканы».

«Ого», – сказала она. Сомневаюсь, что она знает где это, потому что ее следующим вопросом было: «Сильно ли Булканы отличаются от нашего города?»

«Да».

За кадром раздался кашель, возможно мама пыталась намекнуть двоюродному дедушке Стивену, чтобы он был чуточку поактивнее.

Однако у Оливии явно разгорелось любопытство. «Дедушка Стивен, – спросила она, – а какое у тебя самое худшее воспоминание из армии?»

Немолодой мужчина смахнул пепел в пепельницу и медленно встал с кресла. «Сейчас вернусь», – пробормотал он. Изображение пропало.

Когда экран снова загорелся, изображение осталось все тем же, только на столе поверх всего мусора теперь лежали несколько листов бумаги. Один из них двоюродный дедушка Стивен держал в руках.

«Я был совсем ребенком, когда поступил на службу, – сказал он, смотря на Оливию. – Ровесником твоего брата». Оливия кивнула. «Я никогда не видел настоящего боя. Каждый раз меня отправляли в города Восточной Европы, которые были разрушены в ходе гражданских войн. Одни руины. Я чувствовал себя дворником, что меня пиз…»

«Кхм!» – попыталась спасти ситуация мама.

Двоюродный дедушка Стивен вздохнул и опустил взгляд на бумагу. «Мой отряд был отправлен в школу, от которой почти ничего не осталось. Битые стекла, обваленные стены, но что поразило меня больше всего – школа находилась в таком состоянии уже несколько лет. И никто ничего с этим не делал. Я видел, как дети проходили мимо нее, чтобы попросить денег или какой херней они там…»

Камера наклонилась к полу, и я услышала, как мама что-то строго шепчет двоюродному дедушке Стивену. Я не слышала точно, что она говорит, но вполне могла представить.

«Ты хочешь услышать историю или нет? – рявкнул он в ответ. – Тогда я буду рассказывать ее так, как хочу».

«Мам, – вмешалась Оливия, – не перебивай, пожалуйста».

«Ты будешь потом это всему классу показывать?»

«Нет, мама, мы просто сдаем это учителю».

«Наверняка он и не такого дерьма наслушался, – добавил двоюродный дедушка Стивен. Я, конечно, не «он», но в остальном он оказался прав.

Камера вернулась на исходное положение.

«Ладно, меньше болтовни», – проворчал он. Он поднял листок бумаги почти вплотную к своему лицу. «Я нашел это письмо в подвале. Я ни слова не понял, но мой товарищ смог мне его перевести. Сначала я тебе его прочитаю. А потом расскажу, что видел в подвале.»

По моей спине побежали мурашки. Мама увеличила изображение двоюродного дедушки Стивена. Листок дрожал в его ослабленных старостью руках. Он начал читать:

Уважаемый господин,

Я никогда не любил свою страну. Множество бед и разрушений являются последствием патриотизма, и мне не важно, какое название у моей страны на карте. Любая бойня является бессмысленной, поэтому я стараюсь держаться от этого подальше. Но отнюдь не нападения и насилие унесли жизни моей жены и нашего ребенка. Это была болезнь. К счастью, смерть сжалилась над моим ребенком, и он ушел без особых мук. Надины страдания растянулись на долгое время. Я мог лишь с ужасом за этим наблюдать, не в силах ей помочь. Единственным утешением было то, что я всегда был рядом. Я перестал ходить на работу, и никто не интересовался, где я. Наверно, они даже не заметили моего отсутствия. Школа находилась не так далеко от моего, я видел ее из окна. Я бы мог приходить туда хотя бы на пару часов, а потом возвращаться домой. Но какой смысл? Я же просто мыл полы. Я был бесполезен как для мира, так и для моей семьи.

Я пытался отвезти Надю в больницу, но путь был далекий и недешевый. В ту же ночь, когда мы вернулись домой, она умерла.

После того как Нади и малышки не стало…все как в тумане. Я не выходил из своей лачуги, ничего не ел и почти не спал. Не один раз меня посещали мысли о суициде. Мысль об этом была очень соблазнительна, но я был парализован своим горем.

Единственное, что удерживало меня от полного падения в яму отчаяния было радио. Я никогда его не выключал. Если честно, я мало что понимал – единственная волна, которая ловилась была на английском (вроде как). Но сам факт того, что я слышал голоса и музыку, вселил в меня веру, что где-то еще сохранилась мирная жизнь свободная от вечных бомбежек.

Не знаю, сколько прошло, прежде чем я снова увидел дневной свет. Голова шла кругом от голода, мне нужно было найти еду. Радио я, конечно же, взял с собой. Оно было моей единственной компанией на все время моего заточения. Оно говорило со мной перед сном и после пробуждения. Я не понимал ни слова из того, что оно говорило, но понимал, что оно мне нужно, как воздух.

Когда мои запасы продовольствия и воды начали истощаться, я понял, что мне пора возвращаться на работу. Так я и сделал. Следующим утром я вернулся в школу на свою позицию уборщика.

Никто не спрашивал, где я пропадал. Как я уже сказал, Надина болезнь протекала на протяжении долгого времени, и некоторые учителя об этом знали. Я благодарен, что никто не заставлял меня вернуться на работу в такое тяжелое для меня время. Учителя со мной особо не общались, но всегда приветливо улыбались при встрече.

За время моего отсутствия работенки накопилось много, поэтому я взял швабру, тряпки и принялся за работу. Я знаю, что все рады моему возвращению. А еще никто не был против моего радио. Я везде носил его с собой, поставив самую низкую громкость, чтобы никому не мешать. Жалоб никаких не было. Мне кажется, им это даже нравилось.

Школа не очень большая, но требует большого ухода. Полы всегда липкие и в пятнах, поэтому большую часть времени я провожу со шваброй руках. Где дети, там и беспорядок - наверное, поэтому у меня всегда будет работа. Иногда мне приходится передвигать мебель, чтобы убедиться, что пол полностью чистый, но мне это не в тягость.

И ремонт! Школа всегда нуждается в ремонте, и я с радостью помогаю. Иногда я чиню парту, которая сломалась, слушая звуки, которое издаёт радио, иногда занимаюсь более серьезными вещами. В такие дни, когда у меня есть подобная работа, я чувствую себя по-настоящему полезным, как винтик в большом механизме. Что бы эта школа делала без меня? Мне потребовалось много времени, но я снова чувствую, что у меня есть цель.

В школе есть кладовка, полная различных консервов. Вместо оплаты мне разрешено брать столько еды, сколько мне нужно. Такой расклад меня вполне устраивает - что я вообще буду делать с деньгами? Раньше я брал еду и ел ее дома, но, когда я стал ночевать в подвале, никто, кажется, не обратил на это внимания. Эта школа для меня особенная, и я не могу оставить ее без охраны.

Когда меня одолевают воспоминания о жене и ребенке, я увеличиваю громкость радио, чтобы заглушить эти мысли. Это единственное, что мне помогает.

Но не этим утром.

Этим утром я проснулся от звенящей тишины.

Я начал лихорадочно осматривать радио в поисках возможной поломки. Я пользуюсь им настолько долго, что уже забыл, когда впервые включил его. Неужели оно просто дожило свой век и испустило свой последний вздох? Я потратил целый день, пытаясь починить его. Большую часть этого времени я плакал. Без него я схожу с ума.

Я решил, что, если я не починю его к закату, то я покончу с собой. Я пишу это, потому что солнечного света становится все меньше и меньше, и я начинаю принимать свою судьбу.

Я думал о том, как в последний раз пройдусь по коридорам своей школы, попрощаюсь с учениками и учителями. Я знаю, что по мне будут скучать. Но я не могу заставить себя покинуть эту комнату. Как я могу уйти, зная, что здесь лежит мое безжизненное радио?

Слез больше не осталось. Дышать становится все тяжелее. Меня вырвало тем, что было в желудке, и у меня снова кружится голова, как после смерти Нади. Желания жить все меньше.

Но прежде чем покончить с жизнью, я закрыл дверь в комнату и подставил под ручку стул. Это единственная комната в подвале, в ней есть небольшая створка, которая пропускает достаточно света, чтобы я мог видеть, что делаю. Если кто-то соблаговолит прийти на мои поиски, он не увидит это жуткое зрелище. Возможно, они увидят, что дверь заблокирована, почувствуют запах моего гниющего тела и просто забудут о моем существовании.

Но это письмо и радио я оставил снаружи комнаты. Добрый господин, если Вы это читаете, у меня к Вам лишь одна просьба: почините его. Спасите мое радио. Оно не заслужило смерти во сне, и мне стыдно, что я не смог его оживить.

Теперь я готов воссоединиться с Надей и маленькой Людмилой в раю. Надеюсь, школа сможет найти нового уборщика, который будет, как я, вкладывать душу в свою работу.

Час настал. Не забудьте про радио.

Станислав

Когда мама отдалила изображение, я увидела в глазах Оливии слезы.

«Спасибо, что поделились с нами, дедушка Стивен, – сказала мама дрожащим голосом. – Думаю, мы сняли все, что нам было нужно».

«Постой, – вмешалась Оливия. – Это ведь еще не конец. Что ты там нашел?».

Но дедушка не успел ничего сказать, как запись оборвалась. У меня отпала челюсть. Что в итоге? Что же дедушка Стивен там увидел?

Я тут же вспомнила, что еще был второй диск. Он не был помечен, но я наделась, что там записано продолжение.

Изображения не было, только звук. Я услышала голос Оливии.

«Здравствуйте, Мисс Джеррети. Извините, но мама не захотела записывать концовку дедушкиной истории. Но я попросила его закончить историю и записала все на диктофон в телефоне. Помнится, в начале этого года вы сказали, что историю пишут те, кто выигрывает войны, – она тяжело вздохнула и начала плакать. – Но даже если ты был жалким человеком, который никогда в жизни ничего не выигрывал, твоя история все равно заслуживает быть услышанной. Мне плохо спится после этой истории, но вы должны ее услышать».

Я чувствовала, как мои глаза наливаются слезами. Меня поразила искренность ее слов. Меня грела мысль о том, что она запомнила мои слова, которые я, в свою очередь, услышала от своего учителя истории.

Прежде чем я совсем расклеилась, запись продолжилась.

«Ладно, – послышался раздраженный голос матери. – Если ты хочешь дослушать историю – пожалуйста, но вставлять такое в школьный проект мы не будем».

«Дай ты мне уже закончить, – сорвался дедушка. – Если на тебя это так влияет, то иди на кухню и перекуси. Но Оливия хочет знать, чем все закончилось».

Мама что-то пробормотала и ушла. Оливия и ее дедушка остались одни. Я представила, как она выжидающе смотрит на него.

«Так ты нашел радио? Или от него ничего не осталось в результате бомбежек?»

Он прокашлялся, и послышался щелчок зажигалки.

«На том письме, – медленно начал он, – стояла дата».

«Какая дата?» – с любопытством в голосе спросила она.

«Две недели до того, как мы стали восстанавливать школу».

«Но ведь ты сказал, что ее разрушили еще два года назад».

«Да, – сказал двоюродный дедушка Стивен. – Так и было».

Наступила тишина, и я почувствовала, как покрываюсь мурашками. Мне было трудно выразить образы, пришедшие мне в голову, но двоюродный дедушка Стивен без труда облек их в слова. Наверняка он думал об этом всю жизнь.

«Этот мужчина, Станислав, пришел в разрушенную школу и как ни бывало убирал кровь и обломки, словно это были пролитые напитки и пыль. Он улыбался трупам в коридоре и верил, что они улыбаются ему в ответ, потому что им нравится его радио. Он передвигал трупы, чтобы подмести под ними полы. Крыша здания была наполовину обрушена, поэтому, когда шел дождь, он промокал до нитки, но явно ничего не чувствовал».

Я слышала тихие всхлипы Оливии.

«Я нашел кладовку, о которой он говорил. Там действительно была маринованная и консервированная еда, но готов поклясться, что на вкус она была полным дерьмом. Почти все они покрылись плесенью».

«И ты видел его труп?»

«Да. Висел под потолком, но он был…словно живой. Он даже не начал разлагаться. Значит прошло не много времени».

«Как думаешь, ему было больно?» – она спросила с ноткой отчаяния в голосе.

«Не знаю. Запах стоял ужасный, его лицо было посиневшим, а глаза вываливались из глазниц. Вот так». Видимо, он решил продемонстрировать ей для наглядности.

«А радио», – спросила Оливия сквозь рыдания.

Двоюродный дедушка Стивен глубоко затянулся сигаретой. «Оно было там, в целости и сохранности. И все еще работало».

Перевод мой. Оригинал

Я снова повернулся к маме.

«Может нам стоит спросить его, как он себя чувствует?» – спросил я.

«Не понимаю почему КФС или Макдональдс не хотят открыть там небольшие точки, – продолжил папа как ни в чем не бывало. – Там каждый день находятся просто тысячи человек в любое время суток. Очень прибыльно».

«Сам понимаешь, – сказала мама. – Они подписывают крупные контракты с определенными договоренностями».

«Да-да. Точно. Ты права».

Папа подошел к маме и склонился к блюду. Он довольно вдохнул аромат кассероли.

«Мммм, – протянул папа. – Пахнет просто невероятно».

«Не хочешь съесть вчерашние остатки, пока эта доготавливается в духовке? – спросила она папу. – Кстати, как тебе та, что со шпинатом и рикоттой?»

«Было очень вкусно. Просто пальчики оближешь, – довольно ответил папа. – Объелся так, что еле встал со стула».

«Джейкоб просто проглотит целую форму целиком, когда поправится», – сказала мама.

Я отвернулся от них и снова посмотрел в коридор. Ощущение, будто расстояние между мной и его комнатой все увеличивалось. Я почувствовал, как приятный аромат кассероли перебивает что-то иное. Как будто где-то лежат чьи-то грязные носки. И даже сквозь запах всех ароматических свечей, которые так любила мама, я все равно его чувствовал. Такой резкий запах тяжело перебить.

Последний раз я видел Джейкоба, когда мы ехали домой после очередного визита к врачу. Его бледное лицо приобрело зеленоватый оттенок, глаза закатывались назад. Мама попросила меня занять Джейкоба разговором, чтобы ему было проще оставаться в сознании. Я рассказал ему о том, как мои одноклассники прикалывались над учителем, подкладывая ему на стул кнопки. На самом деле ничего такого не было (я видел такое в каком-то сериале), но мне нужно было что-то рассказывать. Хотя рассказывать я мог что угодно, ведь Джейкоб совсем на меня не реагировал. Он лишь периодически заходился в приступах кашля. Розоватая слюна запятнала всю футболку.

«Дэнни, – окликнула меня мама, – почему бы тебе не разогреть вчерашние остатки? Думаю, мы все не против кассероли со шпинатом и рикоттой».

«Весь день о ней думал, – сказал папа. – Она мне даже снилась сегодня».

Но я их не слышал. Стоял и смотрел на дверь брата. К сожалению, мне кассероли не снились. Во снах я видел, как брат забегает в мою комнату и щелкает меня по уху. Это была наша особенная игра. Нужно было тихо стоять под дверью, дожидаясь удобного момента, а потом забежать в комнату, щелкнуть по уху один-два раза и убежать обратно к себе.

В моем сне Джейкоб забегал ко мне в комнату и щелкал меня по уху, но я не двигался. Просто стоял на месте. Он щелкал еще раз, смеялся, а потом снова щелкал и щелкал. Иногда он щелкал так сильно, что мое ухо отлетало.

«Земля вызывает Дэнни», – сказал папа, щелкая пальцами у меня перед носом. Он стоял передо мной, закрывая проход к комнате Джейкоба. «Можешь подогреть четыре порции кассероли? Вдруг твой брат тоже захочет поесть. Доедим сначала вчерашнюю, чтобы Джейкоб тоже попробовал. Мне кажется, ничего вкуснее мама еще не готовила».

Я посмотрел отцу прямо в глаза. Я не мог выразить словами свои ощущение, поэтому надеялся, что папа сможет их почувствовать. Может, если я буду долго смотреть ему в глаза, то он все поймет.

Но папа смотрел на меня буквально секунду и сразу же отвернулся. Однако во время нашего мимолетного зрительного контакта, я увидел в его глазах то, что вызвало у меня дрожь по всему телу. Я словно смотрел в пустоту глубокого туннеля.

«Ну давай уже», – сказал он. Он схватил меня плечи и развернул в сторону кухни. Его голос стал строже: «Разогревать нужно по порции за раз, потому что, если разогревать их вместе, то они частично останутся холодными либо вовсе перегреются. Ты же не хочешь испортить Джейкобу прием пищи?»

Папа отпустил меня и ушел на кухню. Я остался стоять в коридоре. Я последний раз взглянул на дверь в комнату моего брата. Я представил, как подхожу к ней и открываю. Но я слишком боялся маминого гнева.

Если честно, мне всегда было тяжело находиться в его комнате. Около кровати стоял тазик, забрызганный розовой рвотой, на подушке лежали клоки его выпавших волос. Перед нашим последним походом к врачу, мама заставляла меня заходить в комнату брата и общаться с ним. Но я всегда придумывал какие-то отговорки лишь бы не видеть все это. Если же мне все-таки не удавалось придумать хорошее оправдание, то я просто стоял у его кровати пару минут и смотрел, как поднимается его грудная клетка, когда он пытался вздохнуть. Я рассказывал ему о новом эпизоде своего любимого сериала и убегал из комнаты.

Я оторвал глаза от пола. Мне казалось, что я шел на кухню, но мои ноги вели меня к комнате Джейкоба. Я пытался сопротивляться, но мое тело, будто не слушалось меня. Я взялся за дверную ручку. И повернул ее. Запах грязных носков ударил мне в нос.

Даже в темноте я мог разглядеть бледное лицо моего брата. Свет заходящего солнца падал на него из окна. Его открытые глаза смотрели в потолок. Его руки лежали по швам, словно гири, скрюченные пальцы были похожи на края пенного гребня.

Я приблизился к кровати. В уголках рта пузырилась красная пена. Он был похож на грустного клоуна.

Я щелкнул его по уху.

Оно было твердым.

Я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Дойдя до кухни, я уже и забыл, как выглядела его комната. За закрытой дверью могло быть все, что угодно. Может Джейкоб отжимается, читает комиксы или продумывает следующее покушение на мои уши.

Вернувшись на кухню, я поставил в микроволновку четыре порции кассероли со шпинатом и рикоттой. Когда они подогрелись, я завернул порцию Джейкоба в фольгу и поставил в духовку, чтобы она не остыла. Потом мы с родителями сели за стол и начали есть, не проронив ни слова.

Перевод мой. Оригинал

Я залез под крыльцо, содрав локти и схватив несколько заноз в ладони. По сравнению с большинством моих укрытий там было довольно просторно, я не мог сесть, но мог лечь полностью вытянувшись.

Ну и конечно, я весь перепачкался грязью. Несколько дней назад был дождь, и земля все еще была мокрой. Я поплотнее закутался в одеяло и постарался уснуть.

Но даже тепло одеяла и бегемотика не могло меня согреть. Уже скоро мои зубы стучали так сильно, что я не мог нормально дышать. Но я понимал, что если вернусь обратно, то мой отец бы выпорет меня до смерти. Нужно просто немного потерпеть.

«Малыш, ты замерз?»

Этот голос был не похож на хриплый и сиплый голос моей мамы. Этот голос был мягким и нежным, словно облачко. Повернувшись, я увидел очертание женщины, лежащей на животе рядом со мной. Она, как и я, была вся в грязи, а на ее шее висела красивая подвеска с бабочкой.

Я кивнул, даже не задумываясь, как она вообще сюда попала. Женщина подползла ко мне и обвила свои руки вокруг меня. Внезапно меня окружило тепло. Будто я сидел у костра. Я крепче прижался к ней, забыв о грязи, ведь мы и так оба были перепачканы.

«Ты так вырос, – сказала женщина, вглядываясь в мое лицо, – Сколько же тебе уже лет, Алекс?»

«Шесть». Разве я знаком с этой женщиной? Вроде нет.

«Шесть! – ахнула женщина, – Ты уже такой взрослый. Я так рада». Она радостно вздохнула и погладила меня по волосам. Никогда в жизни я не чувствовала себя так уютно.

«Как тебя зовут?» – спросил я.

По ее голосу я слышал, что она улыбается: «Меня зовут Лили. Что ты любишь делать больше всего?»

«Мне нравится играть в настольные игры. И раскрашивать», – ответил я чуть подумав.

«В этом мы похожи. Я просто обожаю Скрабл. Но ты наверно еще слишком маленький для него, да?» – она усмехнулась.

Кивнув, я ответил: «Да, слишком много всяких слов. Но я бы хотел в нее поиграть. Мне нравятся эти деревянные плитки. Ты поиграешь со мной?»

Я услышал, как Лили тяжело вздохнула.

«Прости, я не могу. Твой папа держит меня здесь, и я не могу уйти, но.. – ее голос затих, словно она что-то обдумывала, – Алекс, можешь сделать мне одолжение?»

«Конечно!»

Эта женщина такая хорошая. Почему бы не помочь ей?

«Сразу как проснешься, тебе нужно пойти в полицейский участок. Скажи, что ищешь офицера Лоуэлла Джойса. И скажи ему, где найти Лили, хорошо? Под задним крыльцом. Он придет и поможет мне, хорошо? А потом… а потом мы поиграем в Скрабл».

Ура! Я был настолько рад, что наконец-то поиграю в Скарбл, что даже не заметил, как голос Лили дрогнул. Я энергично закивал головой: «Я все сделаю! Мы же можем играть за одну команду?»

Лили тихо посмеялась.

«Я помогу тебе понять правила. Спокойной ночи, Алекс».

Проснувшись на следующее утро, я услышал голос Лили: «Тебе нужно идти сейчас. Твой папа уже ушел на работу. Я помогу тебе дойти до участка».

Еще полностью не проснувшись, я выполз из-под крыльца и пошел в дом, чтобы взять ботинки и пальто. Я покрылся мурашками на морозном воздухе. Но мне казалось, что Лили идет прямо за мной.

Надев ботинки и пальто, я отправился в путь. Путь до соседского дома был достаточно длинным. Я не помню, сколько времени занял путь до полицейского участка, хотя странно, почему никто не остановился, чтобы посмотреть, какого черта шестилетний ребенок в грязной пижаме идет по обочине дороги. Лили продолжала подсказывать мне путь.

«Подожди. Теперь переходи дорогу».

«Здесь поверни направо».

«Умница, не останавливайся! Участок уже близко!»

Когда я наконец дошел до станции, то был готов свалиться от усталости. Люди, стоящие у входа, были настолько поглощены своей беседой, что заметили меня только когда я подошел к стойке регистрации.

«Пацан! Ты чего здесь делаешь? Что-то случилось?» – спросил офицер, присев на корточки. Его глаза были широкими от удивления.

«Я в порядке. Не могли бы Вы позвать офицера Лоуэлла Джойса», – попросил я.

Один из офицеров поднял меня руки: «Конечно, пацан, конечно, давай сначала отогреем тебя. Охренеть, а губы-то у тебя синюшные…»

Помню, как тихонько сказал ему, что нельзя говорить такие плохие слова. «Охренеть» – плохое слово.

Когда ко мне подошел мужчина с седеющими усами, я уже вдоволь напился какао и сидел укатанный в одеяло.

«Привет, парень. Я шериф Джойс. А тебя как зовут?» – спросил он.

«Алекс, –  ответил я, поставив чашку на стол, и посмотрел ему в глаза, – Мне велели сказать тебе, что Лили под задним крыльцом. Ты должен пойти и помочь ей, чтобы мы могли поиграть в Скрабл».

Я никогда не видел, как взрослый мужчина бледнеет.

Что было дальше я помню смутно. Помню, как меня привезли обратно домой, там было много полицейских машин и людей. Заднее крыльцо было обтянуто желтой лентой, кто-то уносил черный мешок, мой отец стоял в наручниках.

После этого я жил с бабушкой и дедушкой. Шерифом Джойсом и его женой.

Я пытался разузнать, что тогда случилось, и кто такая Лили, но они всегда меняли тему разговора.  Я еще был слишком маленьким, чтобы все понять.

Но я точно знал, что жизнь наладилась. Все наладилось.

Мне невероятно повезло, что в моей жизни появился такой человек как дедушка. На выходных мы ходили в кинотеатр, где он покупал мне огромный стакан лимонада, из-за чего мне приходилось выбегать из зала в середине фильма. Когда мне было тринадцать, он тайком от бабушки разрешил мне попробовать пиво. Оно было таким горьким, что больше я к алкоголю не притрагивался. Всегда поддерживал мои интересы и разрешил мне разрисовывать стены в комнате. С ним я чувствовал себя в безопасности. Он никогда не поднимал на меня руку. Бабушка была невероятной женщиной. Она занималась моим образованием, а также учила вещам, которым не научат в школе. Она научила меня уважать окружающих, но при этом уметь постоять за себя. А еще готовить. Готовить просто все на свете. На свой двенадцатый день рождения я самостоятельно испек себе праздничный торт. Но обычно я делаю их для своих друзей. Теперь, когда отца не было рядом, у меня появилось много товарищей.  

Когда мне исполнилось шестнадцать, дедушка отвёз меня к отцовскому дома.

Вернее, к тому, что от него осталось. На его месте уже ничего не было, всё сравняли с землёй. Лишь обрывки жёлтой уже потерявшей свой цвет ленты остались на деревьях.

Мы сидели на багажнике дедушкиной машины. Он открыл банку пива и выпил половину, прежде чем дать мне баночку фанты.

Как только я отставил напиток, он мне всё рассказал.

«Лили была твоей мамой».

Если я бы сейчас до сих пор пил лимонад, то точно бы подавился.

«Моя мама?» – спросил я, не конца понимая смысл его слов.

«Твоя родная мама. Та женщина, что жила с твоим отцом, чужой тебе человек». Дедушка достал еще одному банку пива. «Лили была моей дочерью. Я очень её любил, но когда тебе было шесть месяцев она просто пропала».

Мне казалось, что я не могу дышать. «Мой отец просто держал её под задним крыльцом?» – спросил я, чувствуя, как горлу подходит комок.

Дедушка глубоко вздохнул, ставя банку на багажник. «Это то, что до сих пор не даёт мне покоя. Лили сказала тебе найти меня? Сказала, что любит играть в Скрабл?»

«Да. Только благодаря ее теплу я не замёрз намертво той ночью». Я был всего лишь глупым мальчишкой, сейчас я это понимаю.

Между нами воцарилась тишина с еле слышным звуком открывания новой банки пива. «Алекс, Лили была мертва с того момента как пропала. Мы смогли откопать лишь кости. Эксперты все подтвердили, и твой отец в итоге признался. Они поспорили, и он столкнул её с лестницы. Она... сломала шею».

Я видел, как костяшки его пальцев побелели.

«Я знал, что она не могла просто пропасть, что он приложил к этому руку, но у меня не было доказательств. Не было, пока ты не появился в участке в грязной пижаме и не рассказал, где она была всё это время».

В ушах зашумело. Я не мог дышать. Я мог только трясти головой.

«Но... Но я видел её. Она была жива! У нее была эта подвеска с бабочкой...» – мой голос сорвался от переизбытка эмоций.

Дедушка достал пакет с вещдоками.

В пакете лежала подвеска с бабочкой. Слегка заржавевшая, в каких-то местах уже отвалилась краска. Но я помнил её так же ясно, как и голос Лили.

Дедушка протянул мне мешок, его голос дрожал: «... Лили души в тебе не чаяла. Поэтому она осталась с этим уродом. Ты был для неё целым миром. Она постоянно тебя фотографировала, и отправлял фотографии нам по почте. Иногда материнская любовь способна творить самые невероятные вещи».

Прижав подвеску к груди, я чувствовал, как по моим щекам текут слезы. Я прижался к дедушке, вздрагивая от рыданий. Он сильнее прижал меня к себе, и я чувствовал, как его слезы падали мне на макушку.

И я могу поклясться, что всего лишь на мгновение, я почувствовал то тепло, что испытал тогда под задним крыльцом.

Перевод мой. Оригинал

Так что пару дней назад я все же решился поговорить об этом. Я спокойно занимался бумажной работой, когда она начала свистеть просто без конца. Я конечно пытался ее игнорировать, но это было просто невозможно. Вы наверно думаете, что я преувеличиваю, но у меня было ощущение, что она свистит мне прямо в ухо. Как такое может не выбесить?

Собрав все свое спокойствие, я попросил ее быть потише. Ответа не последовало. Я снова попросил, и снова не получил ответа. Пришлось выйти из спальни и спуститься в гостиную, где она смотрела фильм. Она больше не свистела, и почему-то меня это разозлило еще больше. Она будто издевалась надо мной. И она посмотрела на меня, словно не понимала о чем я.

Я попросил ее больше не свистеть, но она сказала, что никогда не свистит. Ладно, все-таки она делает это непроизвольно. Но как можно свистеть так долго и не заметить этого? Для нее несвойственно намеренно пытаться вывести меня из себя, так что я не понимаю зачем она это делает. Возможно она просто хотела меня разыграть. Но неужели она не видит, как меня это злит? Я снова попросил ее не свистеть, но она ничего не ответила. Это была наша первая настоящая ссора с того момента как мы съехались. В воздухе повисло напряжение. До конца дня я больше не слышал свиста, но вся эта размолвка так испортила мне настроение, что я не смог дальше продолжить работу.

Следующим вечером я опять услышал свист. С того момента как она вернулась с работы уже прошёл час, но свист продолжался. Мне не хотелось снова начинать ссору, поэтому я просто оставался в спальне. Может я конечно и делаю из мухи слона, но разве так сложно перестать свистеть? Ладно если бы она это делала время от времени, но мне кажется я слышу ее свист чаще, чем ее голос. Мысли об этом снова выбили меня из колеи, так что я решил спуститься вниз.

Она готовила ужин. Очень приятно, но она опять свистела. Стараясь быть как можно спокойнее, я сказал: «Милая, может лучше мы включим музыку, раз тебе не нравится быть в тишине?» Я старался свести все в шутку, но понимал, что скорее всего она все поймет. Она даже не посмотрела на меня, просто цокнула и продолжила готовить.

Подумав, я извинился перед ней за вчерашнее, но попросил подумать над тем, чтобы не свистеть так много и громко. Как по мне, то все было по справедливости. Может это и кажется немного придирчивым, но меня действительно это раздражало. Я перестал громко жевать за столом, потому что ей это не нравилось, так почему она не может пойти мне на встречу?

Но она просто закатила истерику. Повернулась ко мне и сказала, что понятия не имеет о чем я говорю. Тогда я совсем перестал ее понимать. Очевидно, что розыгрыш не смешной, да и она казалась действительно расстроенной. Так зачем продолжать провоцировать меня? Я спросил в чем ее проблема и почему она так остро на это реагирует. Она сказала мне заткнуться. Сказала, что ей уже надоел этот разговор, будто проблема была не в ней.

Я редко злюсь на нее, но тут я сорвался. Я попросил ее перестать свистеть, пока я не сошел с ума. Она сказала, что я сумасшедший. Просто потому что я попросил ее не свистеть? Это было последней каплей. Я схватил чугунную сковородку с плиты и изо всех сил ударил ее по голове.

Она упала и ударилась головой о столешницу, но я снова замахнулся сковородкой, прежде, чем она упала на пол. Кажется я ударил ее три или четыре раза. Не помню уже, но чувствую себя ужасно. Повсюду была кровь, мне кажется, что я сломал ей челюсть. Да, точно сломал. В голове не укладывается, как я мог так сорваться. Как же мы теперь помиримся? Мне стыдно, что я применил физическую силу, пусть она и спровоцировала меня.

Но знаете что? Она ДО СИХ ПОР СВИСТИТ. Я ведь по-хорошему просил ее перестать, но теперь она вообще не затыкается. Она уже второй день так и лежит на кухонной полу. Глаза закатились, рот широко открыт, все тело в крови, словно в маринаде, но ОНА ВСЕ ЕЩЕ СВИСТИТ. Уже не знаю, что делать. Не хочу расставаться с ней из-за такой мелочи, но это просто невозможно терпеть. Я просто хочу, чтобы она наконец-то замолчала. Просто замолчи. Просто замолчи. Просто замолчи. Просто замолчи. ПРОСТО ЗАМОЛЧИ.

Перевод мой. Оригинал

Еще в раннем возрасте мы поняли, что матери нет до нас дела. Но менее больно от этого не становилось. Иногда она не слишком напивалась, и жизнь будто наполнялась красками. Она жарила нам панкейки в три утра, и мы объедались ими, заливая все вишневым сиропом. Иногда нам везло, и она была полностью трезва. Тогда она звонила в школу, говорила, что мы приболели, и везла нас на пляж. Помню, как мы ехали домой с пляжа, и я, сидя на заднем сидении, слизывала с пальцев морскую соль. Энни тогда наконец покрасилась, не без помощи своей подруги Дженни. Сидя на заднем сидении, я бы даже не отличила их друг от друга. Громко играло радио, открытое окно и чистое небо.

Когда она сильно напивалась, то пропадала на всю ночь. Спутанные волосы, собранные в высокую прическу, мутные глаза с размазанной тушью и блестками на веках. Она никогда не предупреждала нас заранее, мы просто просыпались в пустом доме. Но в холодильнике была еда, а на дверце записка от мамы с обещанием скоро вернуться. Иногда она возвращалась не одна. Стол захламленный пустыми пивными банками и полными пепельницами, запах дыма по всему дому и мама в отключке.

Но было еще хуже, когда она пила мало. Она не покупала еду, оставляя нас голодными. Она курила сигарету за сигаретой, прожигая обои, поднимаясь по лестнице. Казалось будто стены разлагались. Она мало спала, от чего круги под глазами становились темнее. Ее раздражали даже самые мелочи. Однажды я пролила сок на диван. Взглянув на меня своими пустыми глазами, она стянула меня с дивана на ковер, убрала с него все подушки и сожгла их на заднем дворе. Энни, понаблюдав за этим, села на пол рядом со мной и прижалась ко мне.

Настоящий кошмар начинался, когда мама выпивала слишком много. Ее пробивало на смех буквально от всего, но потом смех переходил в рыдания. Слезы одна за другой падали в миску с хлопьями. В такие моменты Энни уходила в себя, где ее никто не мог достать. Она всю ночь смотрела черно-белые фильмы по телевизору, бормоча под нос уже заученные фразы героев. Когда мне было пять я разрыдалась, увидев маму в постели без сознания. Я думала, что она умерла. Энни вытерла мои слезы и сказала, что мама спит глубоким сон, как принцесса из моей книжки. Мы сидели на маминой кровати, пока она не проснулась. Через несколько лет именно я раз за разом поднимала маму с пола в ванной, а Энни укладывала ее спать, убирая волосы с ее лица и рвоту вокруг рта, переодевала ее, если она описалась. Тогда стало понятно, что теперь в этой семье мама – Энни.

Однажды в октябре, когда мне было тринадцать, а Энни шестнадцать, мамы не были дома уже два дня. Утром она позвонила с телефона-автомата и невнятным голосом сказала, что замечательно проводит время с новыми друзьями, и надеется, что у нас все хорошо. Когда она поздравила меня с днем рождения, я бросила трубку. Мой день рождения был вчера. Энни подарила мне кучу подарков, клубничные бальзамы для губ и лаки для ногтей с блестками. Я не спрашивала откуда у нее деньги. Вместе с Джейн мы поехали на пляж на автобусе, съели праздничный торт, который она испекла для меня. Песок хрустел на зубах. Мы смотрели на закат, Энни снимала на свою старенькую Нокию, как я задувала свечки, раз за разом загадывая, чтобы мама не вернулась домой. Чтобы ее просто не было.

Но вечером в ту среду мы не разговаривали. Напряженная тишина повисла в воздухе, просачиваясь сквозь половицы. Все началось с того, что она споткнулась у подножия лестницы. Мы обе рассмеялись, Энни откинула голову назад, щель между передними зубами была отчетливо видна на свету. Наклонившись, чтобы поднять ее, я почувствовала ее горячее дыхание на своей щеке. Я отпустила ее руки, и она снова упала на пол. Губы растянуты в глупой улыбке, волосы падают на лицо. От нее пахло виски. Я не хотела поднимать ее, не хотела смотреть, как она вновь и вновь валится на пол. Я знала, что она не сможет встать. Как мама.

Я смотрела на нее сверху вниз, ее светлые волосы падали на глаза. Я смотрела на нее и видела нашу мать. А потом я убежала, ноги громко топали по полу, словно повторяя звук бешено бьющегося сердца. Я забежала на кухню и начала швырять на пол все бутылки с алкоголем. Энни пыталась остановить меня, но я упорно отталкивала ее. Она схватила меня за плечи и заставила отпустить последнюю бутылку. Она упала на пол между нами, разбившись на осколки, словно упавшие с неба звезды. Я плакала и смотрела, как Энни, стоя на коленях, собирает стекло с пола. Энни всегда была такой. Даже в самой безнадёжной ситуации она не опускала руки.

Запах еды заставил меня выйти из комнаты, желудок предательски бурчал. Энни готовила пасту – настоящую еду, а не то, что мы обычно разогреваем в микроволновке. Она накрыла стол и аккуратно помешивала густой и насыщенный соус, слегка пританцовывая. Мы ужинали в тишине, но с каждым кусочком пасты моя обида на сестру становилась все меньше, пока вовсе не ушла. Мама не знала, что спагетти – мое любимо блюдо с детства, да и вообще она не готовила для нас ужин, ведь она редко бывала трезвой. Энни совсем не похожа на маму.

Мы впервые услышали этот звук, когда мыли посуду. По внутренней стороне оконного стекла ползла моль, и я приоткрыла окно, чтобы выпустить ее в ночную темноту. С заднего двора доносилось тихое хныканье. Наклонив голову, я прислушалась и поняла, что звук доносится издалека. Будто кто-то плачет. Сначала я подумала, что это маленький Майка, живущий по соседству, закатил очередную истерику, либо Лаки Страйк – бездомный котик, который часто выпрашивает у нас еду. Мне всегда так хотелось дать ему какое-нибудь лакомство, но Энни мне не разрешала. Всегда говорила, что если ты начнешь что-либо им давать, то они никогда не перестанут выпрашивать. По прошествии лет, мне кажется, что говорила она вовсе не о коте.

Энни включила нашу рождественскую гирлянду, развешанную по крыльцу, и мы уселись на пластиковые шезлонги, любуясь ночным небом. Когда мы были маленькими, мы смотрели на звёздное небо и Энни часто смешила меня, выдумывая названия созвездий и истории их появления. В детстве я даже верила в эти истории. Мы и сейчас любим играть в эту игру, придумывая нелепые истории для тех собраний звезд, которые мы могли выделить.

– О, так это же баночка “Coors Light”. Бог уронил ее из окна своего кабриолета, так она и остался тут лежать, – сказала Энни с умным видом, едва пряча улыбку.  

– Точно-точно, – сказала я, размахивая руками и указывая вверх, за линии электропередач, – Прямо рядом с «Пепельницей», которую забыли ангелы после перекура.

– Да, говорят, если загадать желание, все мечты сбудутся, – усмехнулась Энни.

Она перестала смеяться, голос стал тише, ее взгляд был направлен на холодные далекие звезды: «Давай загадаем желание, Эмми. Давайте загадаем». И мы загадали.

Нас прервал звук плача. На этот раз он был ближе, и определенно человеческий. Мы повернулись друг к другу в замешательстве. Энни пожала плечами, а я пыталась всмотреться в темноту. Похоже, это был ребенок, потерянный, уставший и одинокий.

– Может это Майка? – сказала я, медленно поднимаясь на ноги, – Может он зашел с задней двери? Блин, давай позвоним Конни и скажем, что сейчас приведем его.

Энни продолжала молчать, и я вздохнула, закатив глаза: «Ясно, опять все самой делать».

Я спустилась с крыльца, мягкая трава щекотала мои босые ноги. Воздух пах свежестью, наверно, скоро пойдет дождь. А может и нет.

«Эм», – голос Энни звучал напряжено. Улыбаясь, я повернулась к ней. Но увидев выражение ее лица, улыбка сползла с моих губ.

«Эм, сейчас же заходи внутрь», – она смотрела куда-то мимо меня, напряженно вглядываясь в темноту. Заведя руку за спину, она начала открывать дверь дрожащей рукой. Я замерзла, мои босые ноги были в грязи. Я разглядела, то, что ее так напугало.

В кустах у задней ограды сидел человек, сжавшийся в калачик. Его рот был широко разинут, и лишь слегка двигался, когда он плакал. Как ребенок, потерявшийся в темноте. Но это был не ребенок, а кто-то притворяющийся им. Подражающий звукам, поглощённый темнотой. Внезапно оно встало в земли, лицо все еще скрыто ночной мглой. Оно было высоким и худым, слишком худым для нормального человека.

Паническое состояние заставило проснуться мои животные инстинкты, оставшиеся с тех дней, когда мы жили на деревьях, и понесли меня вперед. Оказавшись в доме быстрее Энни, я затащила ее внутрь и со всей силой захлопнула за нами дверь. Мы видели, как оно шло к нашему дому, медленно перебирая ногами.

Энни взяла меня за руку, крепко обняла и повернула лицом к себе, держа за плечи: «Не поворачивайся, Эмми. Не поворачивайся».

Непроизвольно я оглянулась через плечо в темноту. Энни крепко схватила меня за лицо и покачала головой. Я поняла, что она говорит серьезно.

«Я...» – ее голос надломился, и она прочистила горло, крепко сжимая мою руку, впиваясь в нее ногтями, в попытках успокоить себя. Я посмотрела на наши сплетенные пальцы – мы были один целым.

«Я позвоню в полицию, и все будет…» – ее голос дрогнул, осекаясь в конце. Слезы текли по ее щекам, как обещание дождя. Энни никогда не плакала.

«Твой телефон остался на крыльце», – прошептала она, я почувствовала комок в горле. Ее телефон заряжался наверху.

Тихое постукивание нарушило нашу тишину. Энни повернулась к окну, в широко раскрытых глаза читался настоящий ужас.

Это был звук удара чьего-то лба о стекло, медленно, удар за ударом. Они начали ускоряться, все быстрее и сильнее, кожа встречалась со стеклом, пока не врезалась в окно так сильно, что стекла задрожали. Вдруг стук прекратился, и я уже собиралась спросить Энни, можно ли мне теперь посмотреть, как вдруг она вскрикнула, после чего раздался треск стекла и оглушающе громкий хлопок. Что бы ни был в нашем дворе, оно только что разбило наше окно.

Мы вместе побежали наверх, инстинктивно пропуская те ступеньки, что уже давно прогнили. Один раз я рискнула обернуться, и Энни отвернула мою голову, прежде чем я успела что-либо разглядеть. Звук разбитого стекла раздался позади нас, когда мы добрались до ванной и заперли дверь. Коридор наполнился рыдающими воплями, похожими на крик ребенка, зовущего маму.

Энни навалилась спиной на дверь, оперившись ногами о ванну. В руке у неё был сжат кухонный нож. Я встала рядом, прижавшись к её плечу. На лестнице послышались неспешащие тяжёлые шаги. Плач издевательски переходил в смех, а потом в мерзкое хихиканье, время от времени затихая. Мы услышали скрип двери. Моя комната была ближайшей к лестнице, наверно, оно зашло именно туда. Оно искало нас.

«Что черт возьми происходит?» – я спросила Энни, чувствуя текущие ручьём по щекам слезы. Как только моя сестра встала с пола, мы снова услышали скрип двери. Мамина спальня. Дальше только ванная комната. Энни поставила меня на ноги и вложила в руку нож. Я завертела головой и начала отталкивать от себя нож, в ужасе от того, что мне возможно придётся им воспользоваться. Энни встряхнула меня и силой вложил мне в руку нож, из её большого пальца, прижатого к лезвию, текла кровь. Я смотрела на ручейки крови стекающих по запястью сестры. Сквозь боль она все также сжимала моими руками нож. Я взяла его.

Что-то врезалось в сквозную стену между ванной и маминой спальней. Далее послышались высокие вопли. Я задержала дыхание, моё сердце бешено билось где-то в горле.

«Мне нужно забрать телефон из комнаты», – сказала сестра. Я яростно затрясла головой, готовясь протестовать. Энни закрыла мне рот рукой. Я чувствовала на губах кровь с её рук. Сладкая и тоже время солёная, как праздничный торт.

«Послушай, я доберусь до телефона и позвоню в полицию, и всё будет хорошо». Я снова затрясла головой.

«Это наш единственный шанс. Как только я выйду, тебе нужно будет запереть дверь и никому её не открывать. Даже мне. Пообещай». Я затрясла головой, и Энни прижала свою ладонь к моему рту, прижимая сжимая мне губы до боли: «Я серьёзно. Пообещай мне, Эм».

Из соседней комнаты послышался громкий удар. Энни убрала волосы с моего лица, нежно заправляя их за ухо. «Пообещай», – одними губами сказала она, аккуратно открывая дверь, стараясь не издать ни звука. Я смотрела как она исчезает в темноте коридора, словно луна в затмение. И я осталась одна. После секундного оцепенения я быстро задвинула щеколду, сразу отлетев от двери, в которую что-то с силой врезалось. Послышался высокий крик, ручка двери дёргалась из стороны в сторону. Один из болтиков выпал и укатился мне под ноги. А потом наступила тишина.

Я сидела, прижавшись спиной к двери, крепко сжимая нож, представляя, что держу Энни за руку. Затянувшаяся тишина начинала пугать. Было слышно лишь моё сбитое дыхание.

– Эм? – сказал голос за дверью. Я подскочила, сжимая в руках нож. – Солнышко, что происходит?»

– Мама? – сказала я срывающимся голосом, – Мамочка, это ты? Я обняла себя руками, чтобы унять дрожь по всему телу.

– Котёнок, всё хорошо, просто открой дверь.

Дверная ручка слегка дёрнулась. Мамин голос сказал: «Просто впусти меня, всё уже закончилось». Она постучала по двери, и я убрала руку с щеколды.

– Доченька, прости меня. Мне очень жаль, что я пропустила твой день рождения. Прости, я знаю, что я ужасная мать. Прошу тебя, – её голос дрогнул, срываясь на плач, – Впусти меня, мне очень стыдно за всё.

Я зажмурила глаза. Ее голос звучал так грустно и потерянно. Мне так хотелось, чтобы она обняла меня, как в детстве, когда я разбивала коленки, упав с качели. Может теперь она наконец исправилась. Может теперь все будет как раньше. Моя рука потянулась к щеколде.

За дверью послышался спокойный и нежный голос сестры: «Эмилия, впусти нас, все в порядке».

Я медленно убрала руку с щеколды и крепче сжала нож. Энни никогда не называла меня полным именем. Раздался громкий стук в дверь, ручка затряслась.

– Эмилия, открой дверь, – голос Энни стал низким и гортанным, за ним последовало то же пронзительное хихиканье, что и раньше. Теперь заговорила мама, умоляя и плача, голос становился все громче и громче.

– Впусти нас, впусти нас, впусти нас, – снова и снова повторяла она, колотя кулаками по двери. Я вспомнила о всех демонах и монстрах из страшных сказок, которые живут под кроватью.

– Это не моя сестра, а ты не моя мать! – закричала я, вплотную подойдя к двери. Я забралась в ванну и свернулась клубком, прижимая к груди нож. Я не знала, что было за дверью, но знала, что это не Энни. Не этот голос кричал на меня, когда я переключала канал телевизора, не этот голос пел мне песню на день рождения, не этот голос успокаивал меня после плохих оценок в школе, не этот голос читал мне сказки о принцессах, погруженных в вечный сон. В этом голосе не было ничего человеческого.

Снизу доносились хлопки и крики, а затем шаги бегущих людей. Низкий гортанный вой пронесся по дому, заполняя все пространство, оглушая меня, а затем кто-то выбил дверь. Я закричала, прикрыв глаза, ожидая смерти. Чьи-то руки подняли меня из ванны и вынесли из комнаты. Пока меня несли вниз по лестнице, я разглядывала внешнюю сторону двери ванной комнаты. Она была полностью покрыта длинными следами от когтей. Мягкий пух из разорванных подушек покрыл пол, словно снег. Я смотрела, как пушинки плавно кружатся по комнате, пока люди в форме проверяли каждую из комнат, которые выглядели так, словно их разнесло дикое животное.

На подъезде к дому стояли полицейские машины и карета скорой помощи. В центре всего этого хаоса стояла Энни. Ее бледное лицо отражало сине-красный свет. Она светилась в темноте, как неоновый ангел. Я вырвалась из рук полицейского и побежала к ней. Мы стояли обнявшись, словно два маленьких осколка, которые не хотят расставаться. Из машины скорой помощи доносились негромкие крики. Энни осторожно отвернула мою голову, улыбнувшись так грустно, что у меня защемило в груди, когда я все поняла.

Оказалось, что никакого демона не было. Ни дикого зверя, ни злодеев, пытающихся проникнуть в дом. Просто мама, сошедшая с ума от выпивки, наркотиков и всего остального, подходила к концу своего недельного запоя. Что-то окончательно разбилось в ее сознании, и на этот раз мы не смогли собрать ее обратно, как бы ни старались. Иногда ты падаешь в последний раз и уже не можешь подняться.

Энни увидела ее тогда в саду: кровь капала изо рта, синяки пересекали ее предплечьях перекрестками, она была истощенной и отчаянно нуждалась в еще одной бутылке, еще одной дозе. Она обыскала кухню в поисках выпивки, которую я выбросила, и, не найдя ее, пришла за тайником, который хранился в ванной. Она пришла не за мной, а за наркотики по ту сторону двери. Она была настолько опьяненной, что могла почти идеально подражать голосу Энни.

Оказалось, что настоящие монстры - это те, что медленно съедают тебя заживо, те, что находятся в бутылке, на игле или в конце длинного списка причин, по которым ты не можешь встать с постели утром. Иногда монстры - это те, кто вырастил или любил вас больше всего. Но только от вас зависит, впустите ли вы их.

Перевод мой. Оригинал