Круиз по Норвегии
3 поста
Онрё. Часть вторая (последняя)
***
Лехе давненько не перепадало. В шараге среди однокурсниц симпатичных не водилось, да и общаться с противоположным полом он не особо умел. На вписках выручали конские дозы дешевого пойла и легкое принуждение. Но к середине месяца бабкина пенсия уже иссякла, а корешам не упало тянуть «пассажира» за свой счет.
«Ниче, разведу пидора – будут и телки, и бухло. Не обеднеет, петух вебкамный».
Леха открыл отложенную запись с таймером на утро понедельника, воткнул наушники и нажал на «плей». Обычно скромный и нелюдимый Славик, постанывая, как самая распоследняя шлюха, насаживался своей аппетитной, почти женской задницей на огромный фиолетовый фаллос.
«И где он там помещается?» – бесхитростно подумал Леха. Неожиданно нахлынуло возбуждение. Похоть сама направила руку в трусы. Почувствовав легкий стыд, он себя успокоил:
«Да мне бы щас хоть кого...»
И тут мессенджер щелкнул сигналом нового сообщения. Писала незнакомая Мари-Тян.
«Привет. Пообщаемся?»
***
Встретиться с Машей-Оторвой оказалось легче всего. Ее страница находилась на сайте с индивидуалками. Трубку она взяла не сразу, сонным голосом назвала прайс – 3000 классика, из допов – МБР еще за штуку и анал за пять. Славик сходу заказал все, лишь бы не сорвалась.
«Оторва» встретила его в прозрачном пеньюаре – тяжелые груди, крупные соски, выбритый лобок; ее можно было даже назвать красивой, если бы не тяжко пропитое лицо под густым слоем косметики и розовый шрам от удаленного аппендицита.
– Чего встал, заходи, – скомандовал огрубевший от табака голос. Славика затянули в прихожую. Закрыв дверь, хозяйка сменила манеру на ласковое мурлыканье. – А ты симпатичный. Стесняешься?
Славик пробурчал невразумительное.
– Иди в душик – там, по коридору, а я все приготовлю. Винишка для храбрости?
Славик кивнул.
Хозяйка скрылась в кухне, а Славик прошел вглубь квартиры. Из ванной тянуло канализацией. Справа спальня: кровать, пепельница, ваза с презервативами. Слева – плотно затворенная дверь.
«Если у нее и есть это видео, вряд ли она хранит его там, где бывают клиенты» – рассудил Славик.
С замирающим сердцем приоткрыл дверь, прошмыгнул внутрь. Заморгал, привыкая к темноте. Окно наглухо зашторено, свет выключен. Сощурившись, Славик разглядел югославскую стенку, телевизор, продавленный диван и детскую кроватку. Неосознанно, подошел к краю и заглянул. В кроватке лежал младенец, в смешном чепчике с утятами и рукавичках – чтобы случайно не поцарапался. Малыш не спал и глядел на Славика. Словно оценив и взвесив увиденное, младенец закряхтел, готовясь заплакать.
С кухни раздалось наигранно-ласковое:
– Милый, подожди в спальне, я сейчас…
А следом, уже с настоящей нежностью:
– Мама идет, мама тут…
Дверь открылась. «Оторва» застыла на пороге, увидев Славика. Льстивую улыбку сменил звериный оскал.
– Ты хули здесь забыл, а? Отошел быстро!
Разъяренная мать в распахнувшемся пеньюаре двинулась к нему. Нужно было что-то предпринять. Рука сама схватила что-то со стенки, и проститутка вдруг застыла на месте, будто врезалась в невидимую преграду. Пальцы ощутили нечто холодное, твердое, с острыми краями. Переведя взгляд на занесенную над колыбелькой руку, Славик с запоздалым ужасом опознал тяжелую статуэтку в виде якоря.
«Что я творю?»
– Бери, что хочешь и уходи, – просипела «Оторва». – Деньги в секретере. Только не тронь.
Не сразу до него дошло, что хозяйка испугалась не за себя – за ребенка. Надо было брать быка за рога.
– Мне нужно то видео.
– Какое видео? – непонимающе наморщилась проститутка.
– Где Кузова и Ревякина, – брякнул Славик наугад.
Хозяйка открыла было рот, но младенец, будто осознав, что перестал быть центром внимания, оглушительно заорал, так что слов Славик не разобрал. Вдруг «Оторва» дернулась к нему, целя наманикюренными когтями в глаза. Славик рефлекторно отмахнулся, забыв совсем про якорь, и задел квадратным постаментом проститутку по лбу. Та обрушилась на пол, кровь из рассеченной брови залила левый глаз. Славик ошеломленный, застыл, а «Оторва» принялась причитать, перемежая всхлипы руганью:
– Ленка, проблядь злобная… Думает, я ее шантажировать буду, да? Хвосты подчищает, сука. Давай, убей его! И меня убей, все равно мне без него не жизнь! Че ждешь, хуйло?
Страх затмил жалость, выдавил из глотки:
– Где видео, сука?
– Да подавись!
«Оторва» открыла ключиком секретер, запищала замком сейфа, достала древний, еще с кнопками, телефон. Швырнула Славику вместе с зарядкой, но ему не хватило реакции поймать. Наклонившись за телефоном, он поставил тяжелый якорь, от которого затекала рука, рядом на полку. Проститутка тут же вскочила на ноги, рванулась вперед. Славик закрыл лицо руками, ожидая нападения, но та бросилась не на него, а к младенцу – подхватила на руки, прижала к себе, зашептала:
– Все, маленький, ну-ну, мама рядом…
Младенец сразу успокоился, ткнулся под распахнувшийся пеньюар к сиське и довольно зачмокал. «Маша-Оторва» достала из колыбельки пеленку и зажала ей кровоточащую бровь. Славик стыдливо, бочком, вышел из комнаты, испытывая болезненную гадливость. Хуже всего – гадливость он испытывал именно к себе.
***
Телка на фото была симпотная. Настолько симпотная, что Леха подумал даже, что это развод, иначе с хера ли такая чуча будет писать ему, прыщавому пацану из бараков – без денег и крутой тачки. Ответил из любопытства, и так все кайфово складывалось, что Леха до последнего не верил в искренность незнакомки – вот сейчас или попросит прислать нюдс, чтоб пацаны потом поржали всем потоком, или начнет разводить на бабки. Не верил, пока не раздался звонок в дверь.
Он застыл на пороге, не в силах осмыслить происходящее: в зассаном подъезде деревянного барака для работников рыбопромышленного, эта фея, одетая в порно-аналог школьной формы смотрелась, как грубо втиснутый в фотошопе фрагмент – без корректировки света, с рваными пикселями по краям. Леха сипло цедил воздух, неспособный сказать ни слова; бабка из соседней комнаты сварливо вякнула:
– Кого там несет на ночь глядя?
– Умолкни, перхоть, это ко мне!
Леха все еще не верил своему счастью, когда в губы впился морозный поцелуй с привкусом мятной жвачки. Не верил, когда острые ноготки пощекотали мошонку. Не верил, когда красотка задрала юбку и отодвинула в сторону белые трусики. Не верил, когда жар чужой плоти обхватил его сладким пленом. И не смог поверить в происходящее даже, когда ощутил, как крючья внутри скачущей на нем мечты фаната японских порнофильмов вцепились в самое что ни на есть Лехино естество и принялись раздирать в кровавую кашу. Он закричал, принялся вырываться, но узкое лоно ночной гостьи держало крепко. Пока член превращался в ошметки, будто оказавшись в пасти глубоководной рыбы, чья глотка на всю длину оснащена кривыми острыми зубами, Леха визжал и звал на помощь, но жители барака были привычны к крикам, а неходячая бабка только причитала из соседней комнаты:
– Господи, да что ж это делается? Лешик, что случилось? Лешик?
Лешик же бился в судорогах геморрагического шока, внося свою лепту в рисунок танца любви и смерти, а гостья сладко и тонко постанывала, как от едва выносимой боли.
Наконец, Леха весь излился в нее – не семенем, но кровью, глубоко пропитавшей диван и уже сочившейся на половицы. Мари-Тян соскользнула с изодранного в лоскуты Лехиного члена; из рассеченной надвое головки торчало зеленое бутылочное стеклышко. Мари-Тян наклонилась к Лехиному лицу, ставшему мраморно-бледным и оттого даже слегка благородным; закрыла пальчиками закатившиеся глаза и коснулась губами прыщавого Лехиного лба, чего никто, кроме бабушки, раньше не делал. А после – перестала существовать, растворившись в прокуренном мраке. В соседней комнате прикованная к постели старуха тщетно звала на помощь.
***
Снова и снова Славик запускал зернистое видео, и каждый раз ком подкатывал к горлу. Скромная девушка на видео лишь отдаленно напоминала неправдоподобно сексуальную Мари-Тян: так мало общего было между той воплощенной мечтой эротомана и этой несчастной, забитой школьницей, но все же это была она. Славик не понимал, как такое возможно, но факты говорили сами за себя: если это не бред или галлюцинация отчаявшегося мозга, то оставалось одно объяснение – из люка бедняжка так и не выбралась, став жертвой ошалевших об безнаказанности гопниц. Но кто тогда такая Мари-тян? Призрак? Русалка из старых сказок?
Больше она ему не писала. А, значит, уже в понедельник…
Славик хотел знать точно. Натянув капюшон, он выскользнул из дома. Зима вступала в свои права, и меж домов носилась промозглая вьюга, швыряла порошу за шиворот. Подгоняемые ветром, кружили в небе чайки, предрекая грядущий шторм.
Видео начиналось от крыльца школы: девушку преследовали, кидались грязью, отвешивали пинки по рюкзачку с картинкой Hello Kitty, так что отследить путь к месту преступления оказалось несложно. Вскоре Славик оказался на перекошенной палубе ржавой баржи на приколе. Под наступающими волнами посудина неохотно ворочалась; в стоячей воде, залившей ближний край палубы, плавал мусор – бычки, презервативы.
Славик ступил на баржу, и ногу схватило судорогой – вода была ледяной. Стиснув зубы, он кое-как отогнул перекосившийся лючок темного зева – на пару сантиметров, и заглянул внутрь, пошарил фонариком, но видел лишь мутную темную лужу.
– Эй! Есть здесь кто?
Какое-то шестое чувство заставило обернуться. Мари-Тян стояла на берегу. Вьюга обходила ее стороной, даже юбка не колыхалась от порывов ветра.
– Так ты…
Славик указал на люк. Мари-тян кивнула. Страшная догадка вышибла его из колеи, мозг кипел. Вопрос вырвался сам собой:
– А этот… Леха?
И сам же обнаружил ответ на дисплее телефона. Мари-тян прислала ссылку на новость: «В доме на Портовой улице обнаружен труп студента мореходного училища, Алексея Марцинкова. Причиной смерти послужили серьезные повреждения гениталий, вызвавшие потерю крови. Следствие предполагает так называемое аутоэротическое травмирование, но единственная свидетельница утверждает…»
И Славик к своему стыду облегченно выдохнул. Вьюга взвилась ледяным смерчем вокруг девушки, а когда улеглась – Мари-тян уже не было, точно снесло ревущим ветром. Очередное сообщение он прочел уже дома:
«Покажи всем. Заставь их заплатить».
***
На новостных каналах и в городских пабликах видео провисело в топе недолго. Комментаторы поупражнялись в остроумии и выдумывании кары для гопниц с видео. Вскоре появилась новость, что началась «доследственная проверка». Из архивов достали дело пропавшей без вести Марины Симидзу – дочери бывшего владельца рыбокомбината. Судьба безутешного отца тоже оказалась трагичной – когда поиски дочери прекратили, он пил неделю, не просыхая, а после —вышел пьяным на байдарке в шторм. Оставшись без руководства, предприятие загнулось. Город спустя несколько лет спохватился, назначил внешнее управление, но управлять уже было нечем. Под старыми новостями о пропаже Симидзу-сан чернели строчки комментариев: «нехер гукам тут заправлять», «туда и дорога этим суньхуйвчай», «вообще не жалко».
Просидев допоздна за просмотром новостей – предупреждения о грядущем шторме становились более тревожными – Славик уснул перед ноутом.
Следующие несколько дней он не выходил на улицу, провел их как в горячечном сне, где перед ним калейдоскопом возникали образы искалеченной и истерзанной Мари-тян на дне трюма, Лехи с изуродованными гениталиями, а в ушах почему-то гудело от печальной песни без слов – как ревел бы умирающий кит.
Утро понедельника встретило ломотой в шее и дурным предчувствием. Телефон почему-то оказался разряжен, будильник не сработал, и Славик проспал. В трамвае он дремал всю дорогу к училищу и едва не пропустил остановку. Фотография Лехи с траурной лентой встретила в фойе – на стенде с расписанием.
Славик вошел в аудиторию и сразу понял – что-то не так. Взгляды однокурсников выражали нечто большее, чем обычное пренебрежение к нелюдимому дрищу, ютившемуся на галерке. В них читалась крайняя степень презрения, вперемешку с омерзением и любопытством. Хихикали девчонки, передавая друг другу телефоны. Хмыкали, по-бычьи раздувая ноздри, кореша покойного Лехи. Наконец, один не выдержал:
– Слав, мы тут с пацанами забились – огнетушитель в тебя поместится?
Вспыхнули щеки. Славик хотел переспросить, но слова превратились в кашу – как при инсульте.
– Хуле ты нам раньше такие фокусы не показывал? Ебать, да там елдак с мою ногу, как тебя не порвало?
– Слышь, а манжеты держат? Или ты в подгузниках?
Славик на ватных ногах поднялся и выскочил из аудитории. Он, пошатываясь, брел по коридору, и казалось, взгляд каждого встречного направлен на него. Найдя розетку, воткнул штекер зарядки, включил телефон. Дрожащими пальцами открыл группу потока, где жаловались на преподов и скидывали конспекты. Сто шестьдесят сообщений. «Нихера себе!!», «вот это елдак», «какая попка!» и блюющие эмоджи. Он отмотал наверх – до видео с подписью «Гля, че Леха выложил!». Ему не нужно было нажимать на «плей», чтобы узнать двухминутный отрывок. Слезы смазывали изображение; он не сразу понял, что дрожат не руки, а вибрирует телефон. Звонила мама, но стоило поднять трубку, как в ухо вгрызся рычащий голос отца. Славик нажал на отбой, не вслушиваясь, но одна фраза все же достигла ушей – «Нет у меня больше сына!»
Не надевая куртки, в чем был, Славик выбежал на улицу. Дрожа от холода, он зашагал по трамвайным путям, куда глаза глядят под оглушительный хохот чаек, надеясь, что рано или поздно попадет под колеса. Ноги вынесли к набережной, где ветер швырялся в лицо соленой морской взвесью, так что идти приходилось почти вслепую. У кафе «Баркас» он едва не сбил с ног вышедшую покурить холеную блондинку в пышной шубе. Та грубо оттолкнула его, выматерилась:
– Ты, блядь, в глаза долбишься?
Голос показался знакомым. Проморгавшись, Славик поднял взгляд – за выточенным ринопластикой носом и раздутыми от гиалуронки губами он узнал ту Лену с видео, что вколачивала злополучную бутылку в Мари-тян.
– Вы… – выдохнул он.
– Вить, разберись, а? – капризно бросила она, и Витя – вышибала «Баркаса» – споро сбежал вниз по лестнице. Славик поспешил прочь.
Лена Ревякина. Третье имя, названное Мари-Тян. Где-то ему уже попадалась эта фамилия. На ходу Славик открыл ленту городских новостей и между сообщений об очередных сокращениях на комбинате и рекламой шиномонтажа по диагонали прочел: «Обвинения не предъявлены… ввиду несовершеннолетия участниц… за сроком давности… ввиду погодных условий следственные мероприятия откладываются… гражданка Ревякина…». Вбил фамилию в поисковик; первой шла ссылка на интервью с заголовком «С чистой совестью на второй срок! Т.Э. Ревякин». Упитанное лицо на фото снисходительно улыбалось, на лацкане пиджака блестел значок с триколором. Славик исступленно хохотнул: вряд ли градоначальник даст ход делу, где фигурирует его дочь. Посты с ужасающим видео оказались удалены – «за демонстрацию жестоких сцен».
Совершенно раздавленный, продрогший до потери чувствительности, Славик дошел до злополучной баржи – трапы ушли под воду, цепи надорвались; можно было подумать, что их кто-то подпилил. Волны нещадно мотали ржавую посудину. Перегнувшись через парапет, он прошептал:
– У меня не получилось. Слышишь? У меня ничего не вышло. Бесполезно…
Измотанный рассудок отключался, шум моря убаюкивал, а холод казался мягким пуховым одеялом. Славик уронил голову, закрыл глаза и мысленно поплыл на баюкающих волнах. Вдруг телефон пиликнул. Ссылка. От Мари-тян. Очередное видео. Он открыл ссылку. Поплыли иероглифы. Перед ним оказалось аниме - на японском. Роль перевода исполняли субтитры. Потерявшими чувствительность пальцами он удерживал телефон перед собой и мучительно вглядывался слезящимися глазами в мелкие белые буквы:
«Давным-давно молодой капитан китобойного судна провел в море без добычи много дней и ночей. В отчаянии он заплыл в неведомые воды, где встретил одинокого китенка, отставшего от стаи.»
Китенок на экране казался почти игрушечным, по-анимешному милым; экипаж же судна больше напоминал каких-то уродливых вырожденцев. Сюжет продолжался:
«Малыш не осознавал опасности, подплыл совсем близко. Трогать молодняк считалось дурной приметой, но дома капитана ждала больная мать, нужны были деньги на лекарства. Он сам направил гарпун.»
Черная тень капитана замахнулась чем-то острым, китенок жалобно пискнул, экран залила кровь.
«Подняв тушу на берег и вскрыв ее, моряки обнаружили внутри новорожденного младенца, девочку. Старые рыбаки шептались, что это душа китенка погибшего раньше срока.»
Удивленное лицо капитана, когда тот прижимал младенца к груди, выглядело единственным человеческим на фоне почти орочьих морд рыбаков.
«На берегу выяснилось, что мясо несъедобно, ядовито. Мать капитана не выжила – ее задушила вода в легких.»
На экране голая старуха долго и мучительно выкашливала тину с какими-то рачками, пока не свалилась без сил на циновку.
«И осталась у капитана одна лишь девочка. Каннуси в храме сказал, что дитя – это шанс на прощение, и долг капитана – вырастить и воспитать ее, как свою дочь, дать ей прожить счастливую жизнь, прежде, чем та вернется в море, чтобы дух не держали зла на людей. Отец дал ей имя – Мари.»
Стиль немного сменился, охладел - будто уже не аниме, а тот мультик про пингвинят — Лоло и Пепе.
«Они уехали за океан, в далекие холодные земли, чтобы начать новую жизнь. Деньги с продажи судна капитан вложил в рыбацкое дело. Он лелеял девочку, баловал ее и называл на русский манер «Марина» – морская.»
На фоне серых девятиэтажек и ржавых кранов по-анимешному большеглазая яркая и подвижная школьница казалась чужеродной. Таковой она и была. Вместо страшной сцены на барже в аниме пошла заставка-перебивка с резвящимися в море китами.
«Когда та пропала, капитан не вынес горя и предпочел смерть.»
Одинокая лодка с единственным пассажиром неумолимо плыла навстречу шторму.
«Душа Марины осталась гнить заживо в затхлом трюме, ее плотью кормились рачки и крабы, а в остановившемся сердце полыхали ярость и жажда мести – мести всем сухопутным, что выскребли ее плоть из алчности и осквернили ее душу потехи ради.»
От увиденного хотелось блевать - будто в ускоренной съемке неведомые художники в подробностях зарисовали весь процесс разложения: как угри высасывали глазные яблоки, как отслаивалась в процессе мацерации кожа, как мелкие крабики набивались в грудную клетку, в которой ярко мерцал, разгорался призрачный огонь.
«И тогда грудная клетка Марины треснула, а на свет появилась я – дух гнева.»
Тень Мари-Тян, совершенно обнаженная, судя по силуэту, судорожно подергивалась и сбрасывала с себя оставленную «скорлупу», будто паучиха, покинувшая старый панцирь после линьки.
«Ее душа сгорает от ненависти и злобы, но не способна дотянуться до своих обидчиц – воды Сандзу, Реки Мертвых непредсказуемы и имеют гадкое чувство юмора. Она страдает и хочет вернуться в море… Помоги ей.»
В последнем кадре Славик увидел себя - прямо в этот момент. Его анимешные глаза были полны неестественно-крупными градинами слез. Сам он уже не плакал - глаза высушил соленый морской ветер. Славик понял, что надо делать.
Цепь оказалась скользкой из-за налипших водорослей, пальцы едва гнулись от холода, так что он чуть было не ухнул в бушующие воды, карабкаясь по цепи к судну. Палуба ходила ходуном; каталась пустая бочка, грозя отдавить ноги. Из-за шторма полиция не совалась на баржу, и тело Марины наверняка было все еще здесь. Спустившись и излазив трюм вдоль и поперек с фонариком, он обнаружил-таки объеденный рыбами и рачками скелет. Вытянул его из грязной воды, кое-как поднял на палубу, промокнув до нитки и уже не чувствуя рук. Сердце болезненно сжалось – так мало осталось от симпатичной юной девчонки, чья жизнь только начиналась. Почти без усилий он перекинул через борт разваливающиеся останки; махнула на прощание лапкой кошечка Hello Kitty на позеленевшем рюкзаке, прежде, чем уйти на дно.
– Вот и все, – прошептал он сам себе, и Мари, невидимая, бестелесная, едва слышно согласилась:
– Вот и все.
Славик поднял голову, посмотрел вдаль. Горизонт взбухал, вздымался темным пузырем – к берегу стремительно приближалась гигантская, маслянисто-черная волна. С каждым мигом она становилась все выше, загораживая собой тусклое солнце, серые облака и весь этот паршивый мир. Над ней панически метались чайки. Настоящее цунами шло на Морск. Нутро волны кипело, бурлило разнообразной живностью – обитателями дна, живыми и мертвыми. Даже на таком расстоянии Славику удалось разглядеть рыбьи кости, разложившиеся до жижи водоросли, жутких осьминогов-падальщиков и гигантских глубоководных крабов. Когда волна нависла над берегом, окончательно загородив небо и накрыв Славика густой чернильной тенью, он вдруг усмехнулся и спросил неизвестно кого:
– Интересно, а каково это – с женщиной?…
Ответа не было. Исполинский скелет кита – истлевшая, изъеденная болью и яростью душа Мари-тян – просвечивал через воды волны-убийцы. Печальная песнь разносилась в воздухе. Призрак мщения махнул хвостом, и Морск скрылся под холодными беспощадными водами.
***
Автор — German Shenderov
#БЕЗДНА@6EZDHA
Показать полностью
