NatalyTsareva

NatalyTsareva

Для связи: https://vk.com/nata_avtor
Пикабушница
Дата рождения: 18 ноября
1338 рейтинг 114 подписчиков 16 подписок 206 постов 13 в горячем
Награды:
5 лет на Пикабу
14

Моя Алиса затмила небо

Моя Алиса затмила небо

И зашло солнце. И тучи закрыли небо. И наступила ночь.

Не осталось луны и звезд, и травы, и цветов не осталось; и Ёрмунганд пожрал всё, потому что в той могиле, в той яме, сырой, промозглой, в той черной яме, холодной и жуткой, я оставила тебя.

Мою девочку.

Мой свет.

Мою мечту. Мою надежду.

Алиса! Каким коротким вышел твой путь.

Только три месяца ты была со мной, три месяца горя, три месяца муки – палата со стеклянными стенами, капельницы в светло-русую маленькую головку, мое молоко, которое бежало через зонд прямо в желудок, потому что ты не могла сосать, твои глазки, смотрящие сквозь меня, сквозь весь мир…

Mea culpa.

Моя вина.

Алиса, Алиса.

Где отмолить мне мое горе, как выплакать эту боль, что сжигает дотла мое сердце?

Я вышла из того кирпичного здания с ребенком; розовый конверт, украшенный французскими кружевами, боль, усталость и тревога, смешавшиеся друг с другом, тревога, потому что уже тогда было понятно: с тобой не все в порядке.

Я вышла из того кирпичного здания с ребенком и спустя три месяца и четыре дня я шла на кладбище, чтобы оставить тебя в сырой и холодной яме.

Такой ли постели заслужила Алиса?

Что мне сделать, чтобы тебя забыть?

Что сделать, чтобы оставить эту боль – и не возвращаться?

Моя Алиса затмила небо.

Но хуже и горше всего то, что и в той комнате со стеклянными стенами, где мне сказали, что скоро тебя не станет, и у ямы, где я оставила тебя, да, даже там, я мечтала о другой девочке.

О той, что заберет эту боль. О той, что даст мне силы жить.

Мать не может быть атеисткой.

Мать не может не верить в то, что ты существуешь – где-то там, в вышине, где светит солнце и где есть другая жизнь – лучшая, вечная.

Там, где я люблю тебя – навсегда.

Показать полностью

Ключи от ее нежности

Ключи от ее нежности

В кармане у Киры лежали ключи от квартиры, где она могла бы быть счастлива.

Началось-то все еще в сентябре, на корпоративе по поводу юбилея фирмы. Влад, конечно, ей и раньше нравился, но не так, что бы уж вообще. Просто он был веселый, легкий, с ним было прикольно делиться смешными картинками и мемасиками из интернета. Она думала, что и с его стороны только такой же дружеский, ни к чему не обязывающий интерес… А оказалось, тут было что-то большее?

Черт его разберет…

На том корпоративе было слишком много шампанского.

Да, шампанского было много, и это была, видимо, основная причина, по которой Кира оказалась в его объятьях в тот вечер. Когда все разошлись, они целовались, как сумасшедшие, как будто им было по семнадцать лет и все это было – в первый раз.

Было классно.

Да, было классно, но больше-то ничего и не было, а наутро Кира подумала: «Черт, и зачем это я?»

Кира была замужем.

Ей было двадцать шесть лет, она была замужем, и у нее был сын, трехлетний Мишка.

Она рано вышла на работу, едва дотерпев до полутора Мишкиных лет. Кира любила сына, но очень быстро ей стало понятно, что сидеть дома – вообще не ее. Она была активная, живая, веселая, запертая в квартире с ребенком, она чувствовала себя как волк в клетке. Ей хотелось общения, новых впечатлений, какого-то разнообразия. Никакого призвания к домохозяйству Кира не чувствовала, наоборот.

Тем более, что у Киры была довольно интересная работа – дизайнер в рекламном агентстве. Она была очень творческим человеком, и в какой-то степени работа ее тягу к творчеству удовлетворяла.

А еще она была молодой, горячей женщиной с полным комплектом положенных по возрасту желаний. Привлекательной. У Киры была не модельная внешность, но все же она была по-своему интересна. Худенькая, миниатюрная шатенка с короткой стрижкой, маленькой грудью и узкой талией. У нее было детское, немного наивное лицо, иногда озарявшееся лукавой улыбкой, и большие глаза, смотревшие как будто сквозь собеседника.

Это сочетание детской наивности и взрослой, довольно оригинальной женщины и было, видимо, тем, что привлекало в ней мужчин. Мужчинам обычно не нравятся сильные, властные женщины. Кира и не была такой, действительно сильная и целеустремленная в каких-то моментах, в другом она была слабой и совершенно беспомощной. Любому, кто взглянул бы, как она судорожно собирает рассыпавшиеся из папки листы или растерянно пытается сориентироваться в пространстве по яндекс-картам, было ясно: эта девочка нуждается в защите, ей нужно помочь.

И это было так, и в то же время это было совершенно не так.

Когда Кире было нужно, она собиралась и самостоятельно решала свои проблемы. Но зачем было решать их самой, когда можно было позвать кого-то на помощь? Желающие всегда находились.

Мужчинам рядом с Кирой было хорошо, потому что с ней просто было чувствовать себя героем. А еще потому, что Кира легко входила в настроение и интересы другого человека, как будто ненадолго растворяясь в нем. Она перебирала его чувства и переживания, принимала в себя чужой болезненный опыт, была внимательной, чуткой и нежной…

Разумеется, так было только до тех пор, пока Кире было интересно и пока у нее было подходящее настроение.

А интерес у нее угасал быстро.

И тогда она или платила поклонникам абсолютным равнодушием, или превращалась в маленького вампирчика, способного выпить всю кровь из несчастного, оказавшегося рядом. Если она не получала необходимых ей внимания и тепла (а они ей были необходимы, так как Кира была несамодостаточна в высшей мере), то брала это внимание насильно, причем оно могло быть и негативным. Истерики, скандалы, крики, вопли – обычный набор, прилагаемый к женщине с неустойчивой психикой. У Киры он тоже был.

До замужества она изменяла, но это было давно. И она пообещала себе, что этого больше не будет. Что все в прошлом.

Но зачем тогда звенели в ее кармане ключи от квартиры, где ей могло бы быть хорошо?

А ей могло бы быть хорошо. И когда она думала о том, как Влад будет купать ее в ванночке и обо всем таком, весь низ живота сводило какой-то судорогой. Желание было нестерпимым, почти до боли.

Конечно, если бы в ее отношениях с мужем все было нормально, этого просто не могло бы быть. Но там не было нормально, накопилась усталость от рутины, болезней сына, бытовухи. Кира была обидчива, тяжело переживала упреки и не понимала, как выйти из затяжного кризиса. Ребенок из разрушенной семьи, она почти не умела склеивать, зато у нее классно получалось сбегать…

Ее мать была только официально трижды замужем, все детство и юность Киры она устраивала личную жизнь. Кира твердо усвоила одно: если тебе плохо в отношениях, надо завести другие. Не подходит, третьи. Четвертые, десятые… И так до тех пор, пока не станет комфортно. При этом, как и мать, Кира совершенно не могла быть одна.

Впрочем, обычно уже во вторых отношениях было нормально. Долго искать не приходилось. Ведь в любых отношениях сначала нормально, проблемы приходят со временем, когда люди расслабляются и перестают себя сдерживать. Правда, Кире обычно все быстро надоедало, но это был другой вопрос.

Сейчас она чувствовала себя на каком-то рубеже. Вот-вот и она сорвется. Ее понесет, как раньше, и все пойдет к черту – ее брак, ее сын, ее надежда на нормальную семейную жизнь.

А ведь она знала, она-то знала, каково ребенку в семье, где родители думают о чем угодно, только не о нем…

Ключи жгли карман. Домой не хотелось отчаянно, до слез. Хотелось к Владу, целоваться, обниматься и не думать ни о каких взрослых вопросах.

Ее офис находился рядом с набережной. На обеденном перерыве Кира вышла, чтобы купить булочки в кафе на другом берегу небольшой речки. Нужно было перейти через пешеходный мостик.

На середине мостика Кира остановилась, залюбовавшись рекой и унылым городским пейзажем. Все началось в сентябре, а теперь был уже ноябрь. Река внизу была темной, манящей, притягательной.

Ключи булькнули в воду.

Было больно, горько, ужасно жалко. Но в то же время Кира чувствовала огромное облегчение, ведь больше не надо было ничего решать.

Она постояла еще минуту и побежала дальше.

Показать полностью

Солнце в подстаканнике

Солнце в подстаканнике

У нее был муж, у него была жена.

Их город был мал, они слышали, как

На другой стороне мешают ложечкой чай.

Nautilus Pompilius


В последнее время Алла начала приходить к мысли, что мужья и любовники – это люди принципиально разного склада.

Это была новая, пугающе взрослая мысль.

Но если тебе уже тридцать пять и ты не дура, в твою голову иногда забредают разные взрослые мысли.

Вот от мужа что надо? Муж должен быть надежным. Верным. Умеющим зарабатывать. Хорошим отцом. За ним должно быть спокойно, как за стеной.

А любовник?

А с любовником должно быть весело.

А как может быть весело с человеком, с которым спокойно? Да никак.

Это разные состояния, разные настроения… и в них хорошо с разными людьми.

Философия была немудряща, философия была банальна и даже избита, но как иначе объяснить ту ситуацию, в которой она оказалась, Алла не знала.

Она просто подводила теоретический базис под свой адюльтер… свою глупую историю…

Алла жила в небольшом городе, где было всего сто тысяч населения, даже не областном центре, работала бухгалтером на полуживом промышленном предприятии. Она была давно и прочно замужем, воспитывала сына, уже немаленького (Гоше было одиннадцать). Она никогда не изменяла мужу.

Что же случилось такого, что сбило ее с пути истинного, лишило статуса честной женщины (статуса, который ее совершенно устраивал)?

Она и сама не понимала, как это произошло…

Игорь приехал в ее город налаживать работу магазинов известной торговой сети. Познакомились они в кафе, куда Алла была приглашена на день рожденья одной из подруг. Это был провинциальный кабачок с живой музыкой и вкусным шашлыком, который готовили хозяева-армяне.

Игорь пригласил ее на танец. Вот так все и началось…

Он был очень хорош собой, высокий, статный мужчина, уверенный в себе. Обаятельный, умеющий рассказывать и слушать, много повидавший, составивший свое мнение по всем важным жизненным вопросам. На фоне местных кавалеров он казался настоящим сказочным принцем.

Что это было с его стороны? Скука? Желание развлечься? А может быть, он тоже увлекся?

Ведь Алла была еще красивой женщиной… и внутренне очень чистой и неиспорченной.

Осада заняла месяц. Месяц понадобился для того, чтобы прежде верная жена изменила своему мужу.

Кто-то скажет – мало. Но по современным меркам выходит много…

Цветы, подарки, а главное внимание – вот арсенал, с помощью которого была совращена Алла. Внимание – это то, без чего не может жить женщина.

Когда Алла спрашивала себя, любит ли она, то всегда отвечала «нет». Нет, не было тут любви, даже игры в любовь не было…

Но что же было?

Ее внутреннее одиночество, ее усталость, тоска по уходящей молодости, быть может. Боязнь чего-то не успеть, что-то не получить, страх, что все это – в последний раз.

Игорь подарил ей то, чего у нее не было очень давно – ощущение, что она желанна, любима. Пусть в этом чувстве было немного фальши (Алла догадывалась, что в другом городе у него жена), пусть. Зато ее глаза сияли, как в семнадцать лет, ей хотелось жить, хотелось просыпаться, хотелось открывать глаза навстречу новому дню. Ведь там ее ждал – он.

В квартире, где они были вместе, стояли стаканы в красивых старинных подстаканниках. Алла и Игорь пили из них чай, и сквозь стекло просвечивало усталое вечернее солнце. Золотистые чаинки поднимались и опускались, как маленькие волшебные рыбки. Чай был горячим и сладким, и ей было с ним хорошо.

Алла понимала (ведь она была все же не дура), что когда Игорь уедет, ей будет плохо. Придет боль, горечь и чувство потери, потому что нормальная женщина не может не привязываться к мужчине, с которым она была рядом. За все надо платить.

Но это будет завтра, это будет потом… а пока она хотела просто наслаждаться тем кусочком счастья, которое подарила ей судьба. Ее коротким праздником в серых буднях.

Прощальным светом озаряло солнце ее маленький город, и опускалась ночь.

Показать полностью

Коллаж в подарок

Вот такую замечательную эстетику для своего романа я выиграла от творческой мастерской "Уголёк" в вк на предновогоднем розыгрыше. Надо сказать, это мой выигрыш чего угодно за последние лет так двадцать. И какой!

Коллаж выполнен мастером leixnoc.

Коллаж в подарок

Роман можно прочитать здесь:

https://litnet.com/ru/book/ya-stoyu-na-tom-beregu-b175818

Показать полностью 1

Не так

Не так

Где-то кони пляшут в такт

Нехотя и плавно.

Вдоль дорoги все не так,

A в конце – подавно.

В. Высоцкий


В жизни каждого человека наступает момент, когда он понимает: что-то не так, что-то неправильно. То, что радовало раньше, утрачивает свою ценность. А нового, важного, еще нет, оно не наросло, не родилось, не сложилось…

Наступил такой момент и у Тони Кузиной. Тоне было тридцать лет, и жизнь ее была внешне совершенно благополучна: хороший муж, исправно приносящий в семью деньги, двое детей, мальчики восьми и четырех лет, необременительная работа документоведа на полставки.

Все было нормально, ровно, гладко… и в то же время все было совершенно не так.

Самое главное - она больше не чувствовала себя нужной. Вернее, чувствовала, но только в прикладном, бытовом смысле. Приготовить, постирать, собрать в школу и сад, отвести на футбол, забрать с футбола, сходить к стоматологу, подержать мелкого, пока он орет, успокоить… все.

Это была ее обычная жизнь, обычный график, ее функционал… так она жила много лет. Вот только как-то незаметно, постепенно что-то важное из этого ушло.

Содержание.

Смысл.

База.

Со стороны мужа она давно не чувствовала не только любви, внимания и поддержки, но даже элементарного интереса. Иди куда хочешь, делай что хочешь, только не забудь пристроить детей, маме или кому угодно, потому что сидеть с ними Стас, муж, естественно, не желал. В свое свободное время он предпочитал отдыхать, а не заниматься отпрысками.

Дети? Тоня любила детей.

Вот только любила она их уже как-то не так.

Не так!

Не так, как раньше, когда она часами сидела на детских сайтах, погружаясь в темы прикорма, грудного вскармливания и оздоровительного массажа.

Не так, как когда она с удовольствием катала по парку коляску со своим первенцем, обмениваясь опытом с другими мамочками.

Не так, как когда, волнуясь и радуясь, она бежала на первый утренник старшего сына.

Это было первое, это было новое. Это прошло.

Сейчас она безумно радовалась тому, что не родила третьего. В первоначальном материнском угаре ей хотелось. Дайте мне таких десять, чем больше, тем лучше! Теперь она покрывалась холодным потом при этой мысли. Если всего с двумя детьми столько проблем и занятий, что же там, где их больше?

Как живут люди, у которых пятеро, шестеро? Они вообще не думают о себе? Никогда?

Тоня не понимала.

Она вообще уже ничего не понимала… А спросить было некого. Ее родители развелись, и она подозревала, по тем же причинам (ведь серьезных, неразрешимых проблем у них не было). У подруг, куда ни глянь, была та же картина.


«Дом. Работа.

Дом. Семья.

Солнце. Лето.

Снег. Зима».


Так и жизнь пройдет…

А хотелось чего-то другого.

Хотелось настоящего.

Ситуация усугублялась проблемами с учебой старшего сына. По глупости они отдали его в престижный математический лицей. Программа там была сложной, и ребенок справлялся с ней с трудом. Стас, когда-то бывший отличником, был явно разочарован. Почему сын хуже отца? Что с ним не так? Кто виноват?

Виноватый отыскался быстро.

Это ведь Тоня за все отвечала, это Тоня делала с ребенком уроки. Если тот чего-то не понимает, значит она плохо объясняет. Она не умеет его научить…

Все было банально, пошло, отвратительно в своей избитости.

Но что же делать? Где был выход?

Порой Тоне казалось, что она бьется любом о стеклянную стену… что этот брак не нужен никому кроме нее, эта семья нужна только ей…

Может быть, так и было на самом деле?

Первый звоночек прозвенел, когда она поймала себя на том, что зависла в магазине у витрины с коктейлями. Желание выпить не посещало ее много лет. Но тут… оно стало настойчивым, регулярным.

Ей хотелось забыться, уйти.

В тот первый раз она посмотрела на корзины покупателей и обомлела, увидев, сколько там алкоголя. Это была суббота.

Очевидно, не она одна думала снять стресс подобным способом.

Тоня купила себе тот коктейль, купила еще... Но она чувствовала, что это не туда, это не приведет ни к чему хорошему.

Старший плакал над тетрадками, младший болел, муж не замечал ее в упор. Тоня все чаще чувствовала себя сотрудником call-центра: ее просто никто не слушал. Или кондуктором, который просит оплатить проезд. Показал ему проездной и едешь дальше, думаешь о своем. А что он там говорит, надрывается – не твое дело.

А хотелось другого. Хотелось нормального.

Тоня попробовала поговорить об этом с ближайшей подругой, Машкой, но та, кажется, даже не поняла, о чем речь.

- И что тебе надо? Ну, работает мужик и что? И чем бы он тебе помог… Ты уже жена, не девушка, ты в другом статусе. Занимайся детьми и не думай о всякой ерунде.

Но Тоне больше не хотелось заниматься детьми.

Вернее, она готова была по-прежнему все для них делать, ведь это был ее долг, ее обязанность… вот только в этом уже не было души, прежней страсти.

Она и сама не заметила, как начала худеть. Это было даже не осознанное решение, это был инстинкт. Стремление нравиться, неискоренимое в любой женщине…

Записалась на фитнес, сделала хороший маникюр… и однажды, глядя в зеркало, обнаружила, что не так уж много отделяет ее от той девушки, которой она была десять лет назад.

Да, она была привлекательна… все еще… вполне…

И примеряя короткую юбку и сапоги на высоком каблуке, Тоня не думала о том, для чего все это… и к чему это может привести.

Если все не так, значит, с этим надо что-то делать.

Это было стремление исправить нарушенный мировой порядок, вернуть утраченную гармонию.

Снова стать красивой, желанной, любимой…

Это было ей так нужно. Именно это.

Дерево, не получающее влаги, засыхает. Но корни его всегда тянутся туда, где эта влага – есть.

Стремление к жизни и любви неистребимо.

Показать полностью

Виртуальная страсть

Виртуальная страсть

У Аси был хороший муж, хорошие дети, хорошая жизнь.

Девочка училась в первом классе, мальчик на полдня ходил в частный садик. Ася не работала, но и на полном содержании у мужа не была: она сдавала доставшуюся от бабушки квартиру, а так же иногда делала украшения для продажи в интернете. Последнее было, конечно, скорее хобби, нежели средством заработка, но все же лишняя копейка. Приятно было иметь свои деньги.

Ася была хорошей, домовитой женой: готовила, стирала, убирала, делала с дочерью уроки. На ней был весь быт, как на любой порядочной домохозяйке, и бытом она особенно не тяготилась.

А еще, благодаря школе и садику, у нее было свободное время. Три с половиной часа в день – очень много для взрослого человека. Миллионы, миллиарды людей живут, не имея и этого.

И еще у Аси был интернет… Ее окошко в мир, ее вечная игрушка, ее способ не сойти с ума от рутины.

Никаких знакомств специально она заводить не собиралась. Ее совершенно устраивала ее благополучная, ровная жизнь. Все получилось само собой. Как в юности. Как в детстве.

Когда человек только вступает в жизнь, такие вещи всегда случаются сами по себе. Это потом приходится прилагать усилия.

Они познакомились с Сашкой в одной онлайн-игре. Через некоторое время общение плавно переместилось в новомодный мессенджер. Флиртом там поначалу и не пахло. Это было просто дружеское общение, дружеский стеб на разные темы. Сашка присылал ей всякие смешные картинки, ролики с ютуба. Это было просто невинное развлечение.

Иногда он писал ей только «Доброе утро», «Как дела?», «Ну что, уроки сделала?» Она забывала отвечать, сообщения висели несколько дней, но он напоминал о себе. Иногда ее прорывало, и она начинала рассказывать о том, как ее все достало: школа, уроки, готовить, что мелкий опять заболел, дочка поссорилась с одноклассницами и дуется, а мамки из родкомитета вконец офонарели. Сашка посылал ей какой-нибудь сочувственный смайл, советовал держаться. Становилось капельку легче.

Мужа, Лешку, ее переписки не волновали. Он тоже с кем-то там переписывался, так у них было всегда. Патологической ревностью они оба не страдали, потому что были друг другу верны.

Она пропустила момент, когда это невинное ненавязчивое общение стало ей необходимо.

Если Саша не писал ей день-два, она начинала волноваться, нервничать. Как будто что-то было не так, чего-то не хватало. Она скучала по его дурацким картинкам, по его стандартным приветствиям и вопросам.

Она чувствовала, что кому-то не все равно.

Да, кому-то не все равно, как у нее прошел день, что она делала, как справлялась со своей жизнью.

Да, кому-то не все равно, кто-то понимает, что она не робот, который может только готовить, убираться и следить за детьми. У нее есть чувства… есть интересы…

Однажды она попыталась вспомнить, когда они в последний раз говорили с Лешкой по-человечески, не про еду и не про уроки, и поняла, что не помнит.

Потом она попыталась вспомнить, когда он ее в последний раз обнимал… и поняла, что не помнит тоже.

И чуть не заплакала.

Где она, ее хорошая, ее прекрасная семейная жизнь? Разве это хорошо? Это… правильно?

А как другие живут? Может, так же? Может, у них все то же самое?

Асе было тридцать лет. Это был ее первый брак и ей некого было спросить. Маму спросить было нельзя, потому что она уже дважды была замужем и сейчас разводилась в третий раз. Подруги…

А подруги, кажется, жили так же.

Незамужние страдали от того, что нет мужа, а замужние разрывались между детьми и работой. До сантиментов ли тут?

У нее, у Аси, была на их фоне самая легкая, самая удачная жизнь…

Однажды Сашка позвал ее в свой город. Это было, конечно, совершенно невозможно (в первую очередь не с кем было оставить детей), и Ася с облегчением отказалась.

С некоторых пор ее начали немного пугать их отношения. С тех самых пор, как она осознала свою от них зависимость.

Сашка стал ей нужен. Он был веселый, легкий. Ася была уверена, что ей с ним было бы интересно. И он нравился ей внешне, по фоткам. Темненький, кареглазый. Он был даже чем-то похож на ее первого парня.

Разумеется, Ася понимала, что никакого будущего с ним не может быть. Сашке было уже тридцать шесть и если он до сих пор не был женат, значит и не стремился к этому. Да и вообще он был… несерьезный.

Но он был старше и он работал. На настоящей работе, за которую платили настоящие деньги.

Как объяснить, что такое настоящие деньги для женщины, которая всю жизнь сидела дома? Это все равно что зарплата в понимании ребенка.

Сашка казался ей взрослым.

А насчет себя она вовсе не была уверена.

А потом он приехал сам. На выходные. И тут она уже не смогла увильнуть от встречи.

Не сумела.

Действительность превзошла все Асины ожидания.

Сашка оказался еще красивее, чем она думала. Он был высоким, широкоплечим и таким обаятельным, что с ума можно было сойти.

Ася отвезла детей к матери, и они провели вместе весь день. И следующий тоже.

Когда ее немного отпускало, она смутно удивлялась в душе: и зачем она нужна ему со своими детьми, со своим мужем? Вокруг него было столько девушек... Однако она была ему нужна зачем-то.

Но последней черты они не перешли. Остановились у самого края.

- Поедешь со мной? – спросил Сашка вечером воскресенья, когда Ася провожала его на поезд. – Не сейчас. После…

Ася горько усмехнулась.

- Нет, Саша. Я останусь. А ты… уезжай… Пусть у тебя все будет хорошо.

Он обнял ее на прощание, поцеловал в макушку. И уехал.

А Ася пошла домой. Шла и плакала, потому что чувствовала, что отказалась от чего-то прекрасного, чего-то яркого, праздничного, сумасшедшего.

Шла и жалела о том, что отказалась.

И ненавидела себя за эти сожаления.

И понимала, что иначе поступить не могла…

Ее печали вторил мелкий осенний дождик. Было холодно. И Ася, конечно же, забыла зонт. Но что поделаешь. Было холодно, сыро, и надо было идти домой.

Показать полностью

Ника - значит победа

Ника - значит победа

Ты меня не упускай из виду

И одну не отпускай из дому.

Даже если затаишь обиду,

Ни за что не отдавай меня другому.


В. Лесовская,

«Я буду твоей тайной»


1


В темноте можно было проехать мимо, ни в одном окне, конечно же, света не было, да и фонарей поблизости не наблюдалось.

Но я не проехала. Несмотря на то, что бывала здесь нечасто. В детстве тетка иногда брала меня к себе на каникулы, а в более старшем возрасте приезжала я сюда гораздо реже…

Даже странно, почему она решила оставить дом мне.

Впрочем, детей у нее не было, а к моему старшему брату тетка всегда относилась прохладно. Видимо, потому что мальчик, во мне ей нравилось видеть дочь.

Хотя нужно сказать, чувство это не было действительно глубоким… Домой тетка отправляла меня всегда с видимым облегчением, даже в детские годы я понимала, что тетка от меня устает, впрочем, как и от людей вообще. Она любила одиночество.

Одиночество – это то, от чего мы бежим, и то, чего нам не хватает так часто…

Ничего. Скоро я получу свою порцию одиночества. Большую порцию одиночества, такого тягучего и густого, хоть ложкой ешь. Во всяком случае надеюсь на это.

Я оставила машину у ворот, прошла в сумерках в дом. Вещей у меня было с собой немного, торопясь, я просто покидала все, что попало под руку, в две большие сумки, доставшиеся мне в качестве приятного бонуса к покупке в одном книжном интернет-магазине.

Еще в то время, когда я запоем читала по книге в день. Классику, современную литературу, нон-фикшн – все подряд.

Читала, чтобы забить чем-то голову, чтобы отвлечься, чтобы не думать о своей семейной ситуации в той объективной реальности, с которой я ничего не могла поделать…

А потом эта таблетка перестала работать.

Может быть, требовалось что-то посерьезнее.

Но я не стала искать.

Просто уехала.

В доме было так же холодно, как на улице, ничего удивительного, конечно, но после привычного комфорта городской квартиры это неприятно поражало.

Ужасно хотелось согреться. И выпить чаю. Горячего. С сахаром, которого я себе почти не позволяла.

Я поставила сумки на старый продавленный диван и пошла за дровами. В темноте, почти наощупь…

Долго мучилась, пытаясь открыть ключом сарай, у осторожной тетки даже дровяник был на замке.

Впрочем, возможно, осторожность и предусмотрительность – не такие уж и плохие качества. Ведь именно благодаря им наследство перешло ко мне в положенный срок, без всяких проволочек. Все документы были в порядке, да и сам дом содержался в приличном виде.

И никогда тетка не попадала в такое положение, как я…

А, что толку лить слезы о пролитом молоке.

Тетка – это тетка, а я – это я. И то, что применимо к ее жизни, мне не подходило вовсе…

Я трижды ходила за дровами, пока у печки не образовалась целая гора. Открыла заслонку, достала из буфета спички… Надрала бересты на растопку.

Огонь занялся сразу, и я подумала, что это добрый знак.

Может быть, все еще будет хорошо?..

Надежда – глупое чувство.

Но она всегда умирает последней.

Растопив печь, я пошла за чаем. За продуктами я планировала съездить завтра… Но здесь были минимальные запасы: крупы, макароны, сахар…

Включив электрочайник, я вскипятила воду. Есть не хотелось…

Так же, как и вчера.

Так же, как и на прошлой неделе.

Я сидела на диване, пила чай, периодически подкладывала дрова. На автопилоте, бездумно зашла в вк, ничего нового там не было. Вернее, было – не было интересного.

Еще одно бессмысленное, невротическое действие. Только доказывающее в очередной раз, в каком паршивом состоянии находится на самом деле моя психика.

Дом прогревался медленно. Не раздеваясь, я закуталась в одеяло. Нужно попробовать заснуть… Черт с ней, с печкой… Пусть горит, сколько влезет… Не буду ждать…

Но сон не шел. Он покинул меня уже месяц назад; кажется, именно столько я нормально не спала.

Не помогла ни дорога, ни новое, свободное от тяжелых ассоциаций место. Словно черная туча, навалились мысли, все эти бесполезные, бессмысленные раздумья о том, что было бы если, что делать и кто, собственно, виноват…

Глупая, глупая Ника.

Мама дала тебе имя, которое значит «победа».

А ты проиграла.

Зафейлила все, что было можно.

И пришли слезы. Тихие, горькие слезы без рыданий и истерического заламывания рук. Они не приносили облегчения. Они ничего не меняли.

Но я просто не могла держать их в себе.

Я просто не могла не плакать.


2


А потом наступило утро. Проснувшись, я первым делом потянулась к телефону.

Ни одного пропущенного вызова.

Ни одной смски.

Ни одной реплики в телеграмме.

Смирись, Ника, их не будет никогда больше.

Человек, с которым ты была последние шесть лет, не напишет… Не позвонит. У вас теперь свои, отдельные друг от друга жизни.

Иногда люди расстаются.

Так бывает.

Ты думала, это происходит с другими, не с тобой – ты ошибалась. Отношения изживают себя.

Иногда не остается ничего – действительно ничего.

И нужно идти дальше.

Я побрела на кухню, заварила чай. Наверно, нужно было что-то съесть… Заставить себя запихнуть в желудок какую-то дрянь, содержащую энное количество белков, жиров и углеводов.

Но… что?

В буфете хранились крупы, макароны… Варить?..

Готовить не хотелось.

Ничего не хотелось.

Разве что сдохнуть.

Желательно побыстрее.

И наименее безболезненным способом.

Хотя… Вспомнила!

Вчера на заправке я купила булочки.

Две булочки с сыром. Одну съела сразу, другая должна была еще болтаться где-то в рюкзаке…

Я отправилась проверить. Ага, так и есть.

Значит, с завтраком мы решили.

Я жевала булку, пила чай, а мысли все кружились в привычном кольце. Почему же так получилось? Как вышло, что мы так отдалились?

Мы познакомились на первом курсе. Поженились на третьем. Его родители сыграли красивую свадьбу. Было много гостей, почти двести человек, шикарный ресторан, модный фотограф и четырехэтажный торт.

Лепестки роз, голуби, зерна, которыми нас посыпали в знак какого-то старого невразумительного обычая…

Наша свадьба была похожа на спектакль – очень красивый, дорогой спектакль.

Ника, ну кому же ты врешь?

Разве не было между вами… настоящего?

Да, было. Только все рассеялось куда-то… Ушло, как дым. Растворилось в постылой повседневности.

И ничего не осталось – ничего, ничего…

Я сама не заметила, как в кружку закапали слезы. Горький яд из-под моих ресниц. Моя боль, моя горечь, моя обида.

Они все текли и текли и никак не хотели останавливаться.

Бог знает, как хотела я все изменить. Забрать обратно все слова, что были сказаны. Не слышать того, что сказал он. Все исправить, склеить то, что разбито, соединить разорванное, восстановить утраченное…

Только бесполезно.

Я ведь уже пыталась.

Не единожды.

О сколько раз я пыталась.

Иногда люди действительно расстаются.

Это нужно принять, Ника.

И вот когда я маялась, в который мучилась бесполезными, бессмысленными сожалениями, тонула в океане своей беды, в дверь раздался стук.

Уж не послышалось ли?..

Стук повторился.

– Открыто! – крикнула я.

Я ведь даже не заперла вчера дверь.

Я была в таком состоянии, что не подумала даже о самых элементарных мерах безопасности.

А может, я и хотела, чтобы кто-нибудь пришел ночью и прекратил уже все это навсегда.

Потому что это было невыносимо.

Нельзя так мучиться. Невозможно.


3


Это был Глеб. Неожиданно, в самом деле.

– Я увидел машину во дворе, – сказал он, проходя в дом. – Когда ты приехала?

– Вчера. Часов в девять.

– Так поздно?

– Пока добралась. Сам знаешь, какие по пятницам пробки…

– Да, конечно… У тебя нежарко.

– Я топила, но заслонку не закрыла… Уснула.

– Принести тебе дров?

– Можно…

Я улыбнулась. Глеб заботливый – он всегда таким был. С детства.

Умный, заботливый, внимательный Глеб. Осторожный. Не склонный лезть на рожон и горячиться.

Он не был заводилой в играх, в которые мы играли, когда я приезжала к тетке по выходным. Но и в стороне не оставался.

Хороший, надежный Глеб.

Пока он ходил за дровами, я налила ему чаю. Небось не откажется…

И правда, не отказался.

– Жаль, угостить мне тебя нечем… Была одна булочка, но я ее съела.

– Я не хочу. Может, съездить в магазин за продуктами?

– Брось. Конечно, нет. Я и сама могу это сделать.

– Ты плохо выглядишь. Что-то случилось?

– Ну… Да.

– Что же?

– Очевидно, мой брак все же рухнул. Это все-таки произошло.

– Думаешь, это окончательно?

– Думаю, да.

– Ты плакала?

– А что, не видно?

Я сердито отвернулась от него. Что за манера задавать глупые вопросы.

Впрочем, Глеб всегда любил переспрашивать и уточнять.

Чтобы не осталось недомолвок, как он говорил.

Чтобы все было правильно.

– Я могу чем-то помочь?

– Ты уже помог. Ты пришел. А мне сейчас тяжело быть одной…

Что ты несешь, Ника?

Кажется, ты ехала сюда за одиночеством?

Или нет?

Но я действительно рада тому, что он пришел. Очень рада.

И я не хочу, чтобы он уходил.

– Как ты вообще? Мы давно не виделись.

– Да как и раньше. Ничего не изменилось.

В самом деле, давно. Последний раз мы встречались полгода назад. Тогда я тоже приезжала сюда. С подругой. Глеб заходил на полчаса. Мы потрындели о текущих делах, обменялись новостями… и все.

Тогда у меня все еще было нормально.

Ну или почти нормально.

– А вода у тебя есть?

– Мало.

– Принести?

– Принеси…

Это был старый дом. Но как-то тетка жила здесь одна. Носила воду. Топила печки. Сажала огород.

Не стремилась выйти замуж.

Почему я не могу быть такой независимой?

А я не могу. Не могу! Мне нужен мужчина. Мужчина, который будет обо мне заботиться. Будет за мной ухаживать.

Без этого я почти как слепой котенок, который может только пищать и искать мамкино пузо… Скулить от первобытного, темного ужаса. Спасите! Помогите! Здесь так холодно и страшно! Кто-нибудь, отзовитесь! Я умираю…

И этот писк и плач будет продолжаться, пока кто-нибудь не откликнется.

И не поможет мне справиться с этим холодом, с этой тьмой.

Потому что сама я не могу.

Не получается…

– Ты какая-то странная, Ника. Хочешь, я зайду вечером?

– Очень хочу.

Я сама не понимаю, как вырывается это отчаянное, неприличное признание.

Вопль моей в хлам ушатанной психики.

Глеб смотрит внимательно, пристально.

– Да, я зайду… Часов в шесть. Ты… точно можешь пока побыть одна?

Все же он очень хорошо меня знает.

Я киваю.

– Смогу. Только ты правда… зайди, ладно?

– Разве я тебя когда-то обманывал?

Я с облегчением вздыхаю. Почти смеюсь.

– Нет. Ты нет. Заходи. Я буду ждать.


4


Я сама не поняла, как так вышло, но эта встреча подействовала на меня самым живительным образом. Откуда-то взялись силы, энергия и даже какая-то вера в светлое завтра. Я съездила в магазин за продуктами («Здравствуйте», «Как ваши дела?», «А ты надолго?»), а вернувшись, приготовила обед: плов, почти настоящий… Конечно, правильный плов готовится в казане, но казана у меня не было, а чугунная «вечная» сковородка была. И вышло даже ничего. Вполне съедобно.

Отрыла в теткиной библиотеке какой-то английский детектив, начала читать. Это оказался роман Джорджетт Хейер «Зачем убивать дворецкого?». Легкий, ироничный слог автора и увлекательный сюжет неожиданно захватили меня, заставив забыть о том, что так мучило последнее время…

А ведь еще вчера, позавчера я даже читать не могла. И ничего не могла – только рыдать, роняя в чашку ядовитые слезы, или танцевать, в судорожных ритмах клубной музыки утрачивая себя: огни, огни, чьи-то жадные руки, чьи-то потные взгляды, – да, это помогало отвлечься, это всегда помогало, но дело в том, что потом, наутро, когда приходило отрезвление, становилось еще хуже.

Маниакально-депрессивный психоз как он есть. Вспышка – тление – взрыв. Возбуждение – торможение – полный упадок сил.

Привычный ритм любого холерика. Любого невротика…

И все же, несмотря на увлекательный сюжет и хороший слог, я нет-нет да и посматривала на часы: скоро там шесть? Ну когда же уже?..

Он пришел вовремя. Глеб никогда не опаздывал.

– Ну как ты тут?..

– Ничего. Намного лучше, чем могло бы быть.

– Я тут тебе пару фильмов на флешку скинул. Ты же с ноутом?

Я отрицательно покачала головой.

– Нет. Не взяла. Торопилась.

– Это ж как надо торопиться, чтобы забыть ноут… Ну, рассказывай, что у тебя случилось.

– Да что случилось… К чему шло, то и случилось. Долго шло.

Я отворачиваюсь, мне тяжело смотреть ему в глаза.

Почему?..

Не хочется, чтобы он видел мою боль?..

Или от того, что из-за него я эту боль на время забыла?..

Слишком быстро забыла, чем это положено с любой из возможных точек зрения...

Я угощаю его пловом. Глеб отказывается, но мне ведь так хочется быть полезной, быть нужной сейчас, и он уступает в конце концов моим настояниям. И сама не замечаю, как начинаю рассказывать. Слова сыплются из меня едким горохом: бум-бум-бум, – вся эта история моей семейной жизни, история обид, непонимания и застарелой, въевшейся под кожу боли.

Он почти ничего не говорит, слушает, и я опять начинаю реветь: в который раз уже, боже?.. Ну сколько можно-то уже…

Но от слез и сказанного становится легче…

– Не плачь, Ника… Все будет хорошо. Все еще будет.

– Правда?

Я смотрю на него, близоруко щурюсь, неромантично шмыгаю носом.

Глеб – это моя жилетка сейчас?

Или… нечто большее?..

А ведь я и сама не знаю.

– Может, ты останешься у меня сегодня? – внезапно осеняет меня. – Пожалуйста, не уходи.

Глеб молча смотрит, словно не зная что сказать.

– Я имею в виду – просто останешься… Я не могу сейчас быть одна. Во мне как будто какие-то пробки перегорают, правда. Очень тебя прошу.

– Марина не поймет, Ника.

– Ну скажи ей, что задержишься у приятеля, – я умоляюще смотрю ему в глаза. – Соври что-нибудь. Пожалуйста, ну пожалуйста, препожалуйста…

– Подожди ты. Еще только полседьмого. Впереди весь вечер… Что делать будем?

– Не знаю… Телевизор посмотрим?

– Ну, предположим…

А ведь на теткином ящике есть USB-порт. Так что флешка Глеба оказывается все же полезной. Мы смотрим «Брата», я сижу рядом, у его плеча, и мне хорошо. Почти хорошо, почти спокойно.

Вот он, живой, настоящий.

Мальчик, который был в меня влюблен когда-то.

И в которого я была влюблена – десять лет назад, целую вечность.

А то, что ни до чего у нас не дошло тогда, ввиду молодости и отсутствия опыта, это даже к лучшему.

Так свободнее. Нет ничего, что нам мешает.


5


–  Помнишь, как ты для меня за лилиями через речку плавал?

–  Было дело…

–  А как я тебя чаем поила на веранде? Тетка не любила гостей, запрещала приглашать друзей в дом, но мне же так хотелось тебя угостить. И поэтому я выносила чай на улицу…

–  В граненом стакане…

–  А как мы под грозу попали?.. Когда с речки шли… И ты сказал: «Пойдем по низу, так нас молния не убьет»… И мне было так страшно, я думала, умру, но с тобой становилось легко.

–  Да. Я, кстати, потом ни разу таких зарниц не видел. Какой-то исключительный был случай.

–  А помнишь, как я тебе в «дурака» поцелуй проиграла?..

–  Ага.

–  И ты ведь меня тогда так и не поцеловал. Почему?..

–  Не знаю. Стеснялся, может.

Я кусаю губы.

–  Мне потом это много раз вспоминалось. Я думала, ты просто… не хотел.

Глеб смотрит искоса.

–  Хотел. Молодой только был, глупый. Чего это ты вспомнила?

–  Так…

«Брат» кончается. Мы запускаем вторую часть. Я приношу с кухни чайник и чашки – под чаек смотреть веселее.

Ощущение у меня такое, как будто рассеялась тьма, и выглянуло из-за туч солнце. Это солнце – Глеб. Я не знала сама, как по нему скучала. По его спокойному, саркастичному тону, по фразочкам, знакомым еще с детства, по нему самому…

Глеб был той частью моей жизни, когда все еще было просто и правильно.

В девять он собирается домой.

Но я его просто не могу отпустить сейчас.

–  Марина не поймет, Ника…

–  Ну соври ты что-нибудь. Не маленький, в самом деле…

Глеб тяжело вздыхает. Звонит жене. Гражданской жене. Впрочем, будь она хоть трижды законной – мне сейчас на это просто наплевать.

В моем паспорте тоже еще не стоит штамп о расторжении брака.

И я не собираюсь его соблазнять. Нет.

«Правда?» –  ехидно шепчет внутренний голос. «Ты сама-то в это веришь, Ника?»

Нет, не собираюсь, не собираюсь…

Я просто не могу быть одна.

Он нужен мне. Здесь и сейчас. Нужен, нужен.

А его женщина подождет.

Конечно, я его уговариваю. Он звонит Марине, объясняет, что заночует у друга. Окрыленная, я летаю по дому, собираю на стол. Мы ужинаем, и наконец приходит время ложиться спать.

Я стелю ему в маленькой комнате. Меня ждет диван в большой.

Мы расходимся. И тут начинается обычная история: я не могу заснуть.

Ворочаюсь с боку на бок, считаю овец и слонов. Гадаю на кофейной гуще. Заснуть не получается.

Эта история повторяется изо дня в день уже три месяца.

По-хорошему надо бы идти к врачу.

Но я никуда не иду, естественно.

Встаю. Кухня. Свет. Чай.

Сколько чашек ты выпила сегодня, Ника?

–  Не спишь?

Это Глеб. Он одет. Кажется, даже не ложился.

–  Нет. Не могу.

–  Пойдем покурим.

Вообще курю я крайне редко, разве что на большом стрессе.

–  Ника, тебе надо успокоиться. Нельзя так.

–  Надо. А я не могу.

Мы курим в печку. Меня трясет. Не знаю почему – то ли потому, что он рядом, то ли от накопившегося напряжения в целом…

Я придвигаюсь все ближе, ближе. Глеб отдаляется.

Он прекрасно понимает, что я делаю.

–  Ника, я с тобой остался сегодня, чтобы ты не сходила с ума. Но ты, кажется, все поняла немного не так.

–  Прости меня…

За что? За что я прошу прощения? За то, что не слушаю его? За то, что целую в твердо сомкнутые губы?

Я же знала, что этим кончится. С самого начала. Еще когда увидела утром. Я уже тогда все поняла.

Поняла, что не оставлю его в покое, пока… пока он не поможет мне забыть мою боль.

–  Ника, ты сдурела? – он держит меня за руки. – У меня жена.

–  А у меня муж… бывший…

–  Ты не можешь. Я просто хотел тебе помочь.

–  Ну так и помоги… Помоги забыть…

–  Слушай, так нельзя. Мы не должны…

–  Почему ты не решился меня поцеловать тогда? Тебе было страшно?.. Или все-таки не хотел?..

–  Ника, мне было четырнадцать… и я ни с кем не целовался…

–  Ну вот. Пришло время это исправить. Переиграть ту историю…

И я шепчу какую-то чушь, и, конечно, он мне отвечает, потому что он любит меня, любит, любил все эти годы, я знаю это. И я тоже любила.

Там, на дне своей души, где хранятся сны и истории из детства.

–  Ника, ты невозможная… Невероятная… Сумасшедшая… Тебе всего двадцать четыре, Ника…

–  Ну и что…

–  Ты найдешь себе парня… Мужчину… Господи, Ника, что ты со мной делаешь…

Я не даю ему договорить, просто целую еще и еще, и еще. Я хочу, чтобы он обо всем забыл сейчас. И мне наплевать, как это выглядит со стороны.

Он отрывается от меня, глядит с болезненным укором.

–  Нельзя так, Ника… Каждый мужчина, который смотрит на тебя, понимает: о тебе нужно заботиться, тебя нужно беречь. Нельзя ловить на этом. Нельзя этим пользоваться.

–  А я не ловлю. И не пользуюсь. Я просто хочу тебя поцеловать. Не сопротивляйся.

И он не сопротивляется больше.

И мне даже кажется: он, наверное, тоже все понял, когда увидел меня утром.

Если бы он не хотел, то не пришел.

А он пришел.

И не потому, что ему стало меня жалко.


6


И он устало гладит меня по волосам, спрашивает:

–  Ну и что теперь делать? Что теперь делать, Ника?.. Невозможная, сумасшедшая, невероятная Ника…

–  Сначала покурим, –  говорю я, –  а утром ты позвонишь Марине и скажешь, что остаешься у меня. Если хочешь, конечно.

–  Будет море дерьма.

–  Но ты ведь знал это, правда?

–  Знал, конечно, –  Глеб зарывается лицом в мои волосы. – Я никогда не верил, что это случится…

–  А оно взяло… и произошло.

Я улыбаюсь.

Мне легко и спокойно.

За окном глухая ночь.

Я не зря сюда приехала.

Я ни о чем не жалею.

Показать полностью 1
17

Дом на краю декабря

Дом на краю декабря

ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР И ПЕРВАЯ НОЧЬ


Они приехали, когда уже стемнело. На улице было минус двадцать пять. Ни одного фонаря на всю округу. И дом был холодный, нетопленый.

–  Не вздумай раздеваться, я сейчас принесу дрова.

Рита кивнула. Она и сама не собиралась этого делать. Короткая каракулевая шубка с воротником из чернобурки и кожаные сапоги на каблучке явно не соответствовали погоде. А ниже только юбка по колено и чулки. Лучше не придумаешь, конечно.

–  Закутайся пока в это.

Покрывало, содранное со старого дивана, пришлось кстати.

Ничего, скоро она согреется.

Все это временно. Все неудобства… и вообще все.

Впрочем, размышлять о тщете всего сущего не тянуло нисколько.

Было так тихо, что хотелось кричать.

Натянутые, как струна, нервы грозили лопнуть в любую минуту.

Вернулся с дровами Егор, и Рита принялась затапливать печь. Когда-то ей приходилось этим заниматься, только, конечно, печь была другой. Несмотря на летние каникулы, которые она проводила в деревне, с русской печкой иметь дело ей не приходилось, бабушка все брала на себя.

И здесь тоже жила какая-то бабушка.

Дом был чужим, незнакомым. А одновременно и каким-то родным. Словно она мечтала о нем долгие годы.

Да так ведь и было на самом деле.

На растопку пошла старая газета трехлетней давности. Кто привез ее сюда? По правде, это было не очень интересно.

Кто-то привез. Какие-то люди. Которые жили, чувствовали. У которых так же болело, так же скреблось на душе.

Такие же, как они.

–  Поверить не могу, что ты все-таки приехала.

–  А ты думал, я шучу? Неужели я могла тебя обмануть? – она посмотрела укоризненно и нежно. Упрекать всерьез ей его не хотелось. – Я никогда не шутила с тобой, мое солнце. И с самого начала так было.

–  И все-таки ты это сделала…

–  Конечно, сделала.

Рита прижалась лицом к его груди. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ведь она мечтала об этой минуте так долго.

–  Ты плачешь?

–  Это от счастья.

А может быть, от стресса. По лицу уже действительно текли слезы – такие сладкие слезы, с которыми уходили усталость и напряжение последних месяцев.

Черт. Она заслужила свои каникулы.

–  Ну не плачь. Теперь все будет хорошо.

–  Да. Теперь да.

Какое-то время.

Не думай о будущем, Рита. Остановись. Ты выходишь на запретную тему.

Нет никакого завтра. Не существует его.

Впрочем, нужно было позаботиться об ужине.

Рита принялась разбирать пакеты, которые они привезли с собой. Конечно, в чужом доме, на чужой кухне готовить будет сложно. Она ведь здесь ничего не знает. Но она привыкнет, адаптируется.

Как и всегда.

Что-то отправилось в старенький дребезжащий холодильник в сенях, что-то она положила в буфет. Впрочем, на улице был такой мороз, что скоропортящиеся продукты можно было оставить просто на веранде.

Когда Егор принес воды, она взялась чистить картошку.

–  Слушай, неужели ты будешь это делать даже здесь?

–  Ну мы же должны что-то есть. Как по-другому?

–  Тебе помочь?

–  Почему бы и нет? Так будет быстрее…

На картошку ушло двадцать минут. И это были очередные двадцать минут рядом с ним. Минут, когда они что-то делали вместе, просто были рядом. Двадцать минут, когда она была счастлива.

Кухонная утварь ее поразила. Закопченые сковородки, покрытые нагаром кастрюли. Как это все привести в порядок? Сколько на это потребуется времени? Да и стоит ли приводить, она же все равно уедет…

Стоп. Здесь остановка.

Не думай об этом, Рита.

Тем не менее она нашла одну более-менее чистую сковородку, чтобы пожарить картошку. Хорошо все-таки, что здесь была газовая плита.

Как готовить в русской печке, Рита понятия не имела.

Почему бабушка все брала на себя?

Хотя разве она сама не делает точно так же?

Через полчаса она смогла наконец раздеться. Плотный шерстяной кардиган с капюшоном тем не менее оказался очень кстати. Хорошо, что она взяла теплые вещи… хотя таких морозов и не обещали.

Бросить все, приехать сюда, в этот пустой дом на краю декабря – что могло быть безумнее?

Впрочем, дружила ли она когда-то со здравым смыслом?

В печи трещали дрова. Пахло дымом, теплом, деревянным домом. Всем тем, чего не бывает в городе.

Ты ведь за этим приехала, Рита?

За своим детством? За прошлым, которое не дает тебе покоя?

Если бы…

Они поужинали. Сама Рита, впрочем, ела мало, как бывало и всегда, когда она сильно нервничала.

–  Успокойся уже… Ну что ты не можешь успокоиться…

–  А я действительно не могу. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? Ты думаешь, я проделываю такое каждые выходные? Это даже для меня слишком.

Строго говоря, ведь это был первый день, когда они увиделись.

И то, что ее трясло, было совсем не удивительно.

Рита помыла тарелки (да уж, посудомоечной машины тут не хватало, впрочем, это ведь ненадолго… стоп), убрала со стола. В доме стало уже гораздо теплее, чем раньше, но все же еще не жарко.

Егор постелил на печке старое одеяло, и они забрались туда, как маленькие дети, которым нравится играть в прятки. Впрочем, здесь было тепло.

Действительно тепло и как-то странно. И очень тихо – Рита забыла о том, что существует такая тишина.

«Буду приставать – дай по рукам», –  тихо шепнула она.

–  А тебе хочется поприставать?

–  Не знаю… Возможно. Не торопись.

–  Ты будешь раздеваться?

–  А ты хочешь? Я, наверное, нет.

Как давно она спала в постели с мужчиной, не снимая юбки? Да, это было, очень давно, но такое уже случалось… Юбка, чулки и трусики – все, что отделяло ее от человека, с которым в ту ночь она делила постель. Ситуация, когда все держится на честном слове. На чьем-то честном слове. И она удержалась – ведь Рита ничего тогда не хотела, а слово было действительно честным.

А хотела ли она чего-то сейчас? Наверное, нет… Это было бы слишком быстро, с одной стороны… И все многократно усложнило бы, с другой…

Для чего ты приехала сюда, Рита?

Зачем тебе нужны твои зимние каникулы?

–  Поцелуй меня, пожалуйста, –  тихо попросила она. – Обними, погладь, потрогай хоть немножко… Я рехнусь, если ты этого не сделаешь…

–  Почему ты так нервничаешь? Почему не можешь расслабиться?

–  Я всегда такая. А сейчас это выражено сильнее. Намного сильнее, чем обычно. Нестандартная ситуация, ты рядом. Я слишком мечтала об этом – но слишком и боялась.

–  Почему тебе страшно?

–  Потому что я знаю, что сначала всегда хорошо, а потом больно. Это старая тема, повторяющаяся из раза в раз. Помнишь, в той песне

«Боишься ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя.

И любишь ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя».

–  Неужели ты не можешь забыть это?

–  Конечно, нет! Прошлое не сожжешь, как старую газету. Вот же оно рядом с нами, такое густое, такое плотное, что его можно потрогать рукой. Вязкий туман, в который проваливаешься с головой.

–  Слушай! Ну сколько можно уже болтать… Успокойся, успокойся, не нервничай.

–  Егор, если бы я могла выключить голову, я бы это сделала уже давно.

И тогда он ее поцеловал, и она все-таки замолчала, и на какое-то время ее отпустило. И она гладила, гладила его лицо, грудь, руки, и шептала все, что на ум взбредет, отбросив на время стыд и все, что ей мешало. И ей было действительно хорошо, она была счастлива, и даже не жалела о том, что нельзя остановить время, потому что когда ты счастлив, таких мыслей нет, никаких мыслей нет, а есть одно острое ощущение момента.

И вся эта странная необычная обстановка, и совершенно чужой по сути мужчина, которому она захотела отдать себя – все это привело к тому, что ее нервная система оказалась слишком перевозбуждена. Она думала, что вообще не уснет, но заласканная, убаюканная, все же уснула, и все это было так странно, так странно, что ей просто ничего не снилось, она будто провалилась в какой-то черный омут – и все.


ВТОРОЙ ДЕНЬ И ВТОРАЯ НОЧЬ


Потом пришло утро. К тишине Рита уже начала привыкать, но к дому, к тому, что здесь мало света, тесно, к тому, что нужно постоянно топить печь и носить воду из колодца, нет. Дом и нравился, и не нравился ей одновременно. Да, тут было хорошо, но смогла ли бы она здесь жить постоянно?

Если бы у нее не было выбора – возможно.

Впрочем, выбора и так никакого не было.

Она сделала бутерброды с сыром и яичницу на завтрак и принялась за обед. Картошка, можно пожарить мясо… А на ужин сделать плов? Что еще можно придумать?

Как же неудобно все же на чужой кухне. Ни миксера, ни термопота, ни мультиварки, к которым она так привыкла дома.

–  Рита, ты не жалеешь, что приехала?

Егор смотрел внимательно, изучающе. Что он читал в ее лице?

–  Нет, конечно, нет…

Она бросила все свое хозяйство, прижалась к нему.

–  Я не жалею, мое солнце, не жалею, неужели ты думаешь, я могу жалеть?..

И снова поцеловала – быстро-быстро, не раздумывая, зажмурив глаза…

Все же она его очень боялась.

Боялась боли, которая в этих отношениях будет неизбежной.

Боялась самих этих отношений, у которых не было будущего…

Боялась просто его – так банально, так просто. Потому что весь ее предшествующий опыт кричал «стой!» Остановись, затормози, прекрати, уйди с этой дороги!

Но и уйти она не могла… Не захотела…

Искушение оказалось слишком сильным.

Она зачем-то приехала в этот чужой холодный дом.

Зачем?

После обеда она чистила сковородки и кастрюли (надо же ей было чем-то заниматься). Начала разбирать кипу старых журналов, найденных в шкафу, и бросила это дело. Пыталась читать – тоже не пошло.

Невозможно было занять мозг чем-то полезным, когда он был рядом.

Конечно, со временем это бы прошло, она бы привыкла… Но времени у них не было.

Стоп, Рита, стоп.

Запретная тема.

Вечером они смотрели какой-то старый советский фильм на ноутбуке, но она как-то даже слабо улавливала сюжет. Просто быть рядом с этим человеком, прижиматься к нему, слушать его дыхание, слушать, как стучит его сердце, было важнее. Гораздо, гораздо важнее.

У нее всегда была высокая способность к концентрации. Она умела как-то взять и ни с того ни с сего зациклиться на чем-то одном – до полного истощения и потери интереса к предмету. Сама от себя уставала, а быть другой не могла.

И сейчас она сконцентрировалась на нем.

Ей нравилось, как он на нее смотрел.

Нравилось видеть восхищение в его взгляде. Нравилось его терпение и осторожная нежность, с которой он к ней относился. И спокойствие. Спокойствие, которым она никогда похвастаться не могла.

–  Ну чего же ты боишься, маленькая? – в который раз спросил ее он.

–  Боюсь, что разрушу себя… Это сидит во мне очень глубоко… Как и в тебе, собственно. И может быть, и поэтому тоже я к тебе потянулась. Я тебя понимаю.

–  Но если ты, черт возьми, понимаешь, почему ты так нервничаешь? Ты же знаешь, что я тебя никогда не обижу…

–  Да потому что я не могу перестать. Не могу сама с этим справиться. Поэтому ты мне и нужен – ты меня успокаиваешь. Приводишь в чувство.

Вторую ночь они тоже провели на печке – и она опять целовала, гладила, ласкала, но ее юбка и его честное слово не допустили большего.


ТРЕТИЙ ДЕНЬ И ТРЕТЬЯ НОЧЬ


Проснувшись наутро, Рита поняла, что почти привыкла. Тишина больше не била по ушам. И ее прошлое отступило куда-то. Словно растворилось в белизне за окном.

Здесь, в полной изоляции, были идеальные условия для того, чтобы сконцентрироваться на другом человеке еще больше. Чтобы поссориться и помириться. Но они ни разу так и не поругались – и это было даже странно.

Впрочем, все тут было странно. Сама идея приехать на зимние каникулы к человеку, с которым она познакомилась в интернете, к человеку, у которого, как она хорошо знала, есть постоянная подруга, была дикой до невероятности. Застрять в частном доме в деревне, на краю цивилизации… Нельзя сказать, что Рита не любила приключения (она любила), но все же до известной степени. Она была осторожной, умной. Хорошо знала про свою горячность – и научилась с ней справляться. Как-то сдерживать все эти эмоции, которые, казалось, было просто некуда деть.

В то утро она пекла оладьи. А на обед сварила суп с курицей и пожарила мясо с гречкой. Получилось вполне съедобно, хотя все же хуже, чем она приготовила бы у себя дома.

После обеда они ненадолго вышли на улицу, прогулялись до затянутого льдом озера. Снег слепил глаза. Это был какой-то другой мир – мир, о котором Рита давно забыла… но который она видела когда-то давно. В детстве.

Там было так же светло и так же тихо.

Вечером был еще один старый фильм, в котором самым главным было то, что они смотрели его вместе.

А ночью она все-таки решила вернуть Егору его честное слово.

–  Девочка моя, ты уверена, что этого хочешь? Все изменится между нами… Сразу и навсегда. И ведь я тебе ничего не могу обещать. Ты и сама это знаешь.

–  Да… Я уверена… Я хочу, даже зная, что между нами ничего не будет.

Может быть, просто нужно было все довести до логического завершения. Довести, чтобы освободиться от этого человека, от этого морока, рожденного в эпоху информационных технологий.

А может быть, и нет. Может быть, рассуждая так, она только уговаривала себя, думая, что секс может решить проблему ненужной привязанности. И хотела изжить ее – таким странным, нелогичным образом.

Нет, она могла бы еще долго сдерживаться, заглушая свое влечение, свою и физическую, и ментальную страсть.

Но сейчас ей этого уже совсем не хотелось. И было наплевать на то, что будет потом.

Мотыльки всегда летят на огонь.

И когда его рука все же оказалась под ее юбкой, он только удивленно спросил:

–  Бедная девочка, ты всегда такая мокрая?

–  Нет, только когда со мной мужчина, которого я хочу…

И потом она пищала, как какой-то щенок, скуля и жалуясь, забыв уже обо всем на свете, не думая, не рефлексируя, выключив остатки мозгов, плача благодарными слезами от того, что наконец-то, наконец-то ей стало легче… Наконец-то ее больше ничего не тревожило и не было страшно, да, то, что казалось почти невозможным, случилось. Она больше не боялась.

И ей было так хорошо, и так легко, и так свободно…

И потом почти сразу она заснула, и это был тихий и спокойный сон, здоровый, такой, о котором мечтают жители больших городов.


УТРО ЧЕТВЕРТОГО ДНЯ


А затем настала пора уезжать. Рита собрала свои вещи, которые уже успели расползтись по своему дому, домыла посуду, подмела пол.

Она приехала, когда этот дом был пустым и холодным, а теперь здесь было тепло. И не хотелось уезжать.

Но время пришло.

–  Ты еще вернешься? – спросил Егор, внимательно глядя ей в глаза.

–  Я… Наверное… Не знаю…

Что она могла сказать? За эти три дня они стали еще ближе, она узнала его еще лучше, хотя казалось бы, куда уж еще. Но она по-прежнему не была уверена, что хочет с ним жить.

Да, ей было хорошо в этом доме на краю декабря, и он успокоил ее и согрел, когда ей было так холодно и страшно…

Но жить вместе – это ведь совсем другое… И Рита была уже слишком взрослой, чтобы этого не понимать…

А если они будут встречаться, даже время от времени, к чему это может привести? Не завязнут ли они еще больше  в этих муторных отношениях, в этой вязкой неопределенности, которая все же станет мучительна однажды…

Поэтому она еще раз поцеловала его и прошептала «спасибо». И он, конечно, все понял, потому что не стал спрашивать больше.

Наконец Егор сел за руль, и этот дом, где она тревожилась и плакала, дом, где она пекла оладьи и скребла от копоти сковородки, дом, где она была так счастлива, скрылся из виду.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!