Дом на краю декабря⁠⁠

ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР И ПЕРВАЯ НОЧЬ

Они приехали, когда уже стемнело. На улице было минус двадцать пять. Ни одного фонаря на всю округу. И дом был холодный, нетопленый.

–  Не вздумай раздеваться, я сейчас принесу дрова.

Рита кивнула. Она и сама не собиралась этого делать. Короткая каракулевая шубка с воротником из чернобурки и кожаные сапоги на каблучке явно не соответствовали погоде. А ниже только юбка по колено и чулки. Лучше не придумаешь, конечно.

–  Закутайся пока в это.

Покрывало, содранное со старого дивана, пришлось кстати.

Ничего, скоро она согреется.

Все это временно. Все неудобства… и вообще все.

Впрочем, размышлять о тщете всего сущего не тянуло нисколько.

Было так тихо, что хотелось кричать.

Натянутые, как струна, нервы грозили лопнуть в любую минуту.

Вернулся с дровами Егор, и Рита принялась затапливать печь. Когда-то ей приходилось этим заниматься, только, конечно, печь была другой. Несмотря на летние каникулы, которые она проводила в деревне, с русской печкой иметь дело ей не приходилось, бабушка все брала на себя.

И здесь тоже жила какая-то бабушка.

Дом был чужим, незнакомым. А одновременно и каким-то родным. Словно она мечтала о нем долгие годы.

Да так ведь и было на самом деле.

На растопку пошла старая газета трехлетней давности. Кто привез ее сюда? По правде, это было не очень интересно.

Кто-то привез. Какие-то люди. Которые жили, чувствовали. У которых так же болело, так же скреблось на душе.

Такие же, как они.

–  Поверить не могу, что ты все-таки приехала.

–  А ты думал, я шучу? Неужели я могла тебя обмануть? – она посмотрела укоризненно и нежно. Упрекать всерьез ей его не хотелось. – Я никогда не шутила с тобой, мое солнце. И с самого начала так было.

–  И все-таки ты это сделала…

–  Конечно, сделала.

Рита прижалась лицом к его груди. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ведь она мечтала об этой минуте так долго.

–  Ты плачешь?

–  Это от счастья.

А может быть, от стресса. По лицу уже действительно текли слезы – такие сладкие слезы, с которыми уходили усталость и напряжение последних месяцев.

Черт. Она заслужила свои каникулы.

–  Ну не плачь. Теперь все будет хорошо.

–  Да. Теперь да.

Какое-то время.

Не думай о будущем, Рита. Остановись. Ты выходишь на запретную тему.

Нет никакого завтра. Не существует его.

Впрочем, нужно было позаботиться об ужине.

Рита принялась разбирать пакеты, которые они привезли с собой. Конечно, в чужом доме, на чужой кухне готовить будет сложно. Она ведь здесь ничего не знает. Но она привыкнет, адаптируется.

Как и всегда.

Что-то отправилось в старенький дребезжащий холодильник в сенях, что-то она положила в буфет. Впрочем, на улице был такой мороз, что скоропортящиеся продукты можно было оставить просто на веранде.

Когда Егор принес воды, она взялась чистить картошку.

–  Слушай, неужели ты будешь это делать даже здесь?

–  Ну мы же должны что-то есть. Как по-другому?

–  Тебе помочь?

–  Почему бы и нет? Так будет быстрее…

На картошку ушло двадцать минут. И это были очередные двадцать минут рядом с ним. Минут, когда они что-то делали вместе, просто были рядом. Двадцать минут, когда она была счастлива.

Кухонная утварь ее поразила. Закопченые сковородки, покрытые нагаром кастрюли. Как это все привести в порядок? Сколько на это потребуется времени? Да и стоит ли приводить, она же все равно уедет…

Стоп. Здесь остановка.

Не думай об этом, Рита.

Тем не менее она нашла одну более-менее чистую сковородку, чтобы пожарить картошку. Хорошо все-таки, что здесь была газовая плита.

Как готовить в русской печке, Рита понятия не имела.

Почему бабушка все брала на себя?

Хотя разве она сама не делает точно так же?

Через полчаса она смогла наконец раздеться. Плотный шерстяной кардиган с капюшоном тем не менее оказался очень кстати. Хорошо, что она взяла теплые вещи… хотя таких морозов и не обещали.

Бросить все, приехать сюда, в этот пустой дом на краю декабря – что могло быть безумнее?

Впрочем, дружила ли она когда-то со здравым смыслом?

В печи трещали дрова. Пахло дымом, теплом, деревянным домом. Всем тем, чего не бывает в городе.

Ты ведь за этим приехала, Рита?

За своим детством? За прошлым, которое не дает тебе покоя?

Если бы…

Они поужинали. Сама Рита, впрочем, ела мало, как бывало и всегда, когда она сильно нервничала.

–  Успокойся уже… Ну что ты не можешь успокоиться…

–  А я действительно не могу. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? Ты думаешь, я проделываю такое каждые выходные? Это даже для меня слишком.

Строго говоря, ведь это был первый день, когда они увиделись.

И то, что ее трясло, было совсем не удивительно.

Рита помыла тарелки (да уж, посудомоечной машины тут не хватало, впрочем, это ведь ненадолго… стоп), убрала со стола. В доме стало уже гораздо теплее, чем раньше, но все же еще не жарко.

Егор постелил на печке старое одеяло, и они забрались туда, как маленькие дети, которым нравится играть в прятки. Впрочем, здесь было тепло.

Действительно тепло и как-то странно. И очень тихо – Рита забыла о том, что существует такая тишина.

«Буду приставать – дай по рукам», –  тихо шепнула она.

–  А тебе хочется поприставать?

–  Не знаю… Возможно. Не торопись.

–  Ты будешь раздеваться?

–  А ты хочешь? Я, наверное, нет.

Как давно она спала в постели с мужчиной, не снимая юбки? Да, это было, очень давно, но такое уже случалось… Юбка, чулки и трусики – все, что отделяло ее от человека, с которым в ту ночь она делила постель. Ситуация, когда все держится на честном слове. На чьем-то честном слове. И она удержалась – ведь Рита ничего тогда не хотела, а слово было действительно честным.

А хотела ли она чего-то сейчас? Наверное, нет… Это было бы слишком быстро, с одной стороны… И все многократно усложнило бы, с другой…

Для чего ты приехала сюда, Рита?

Зачем тебе нужны твои зимние каникулы?

–  Поцелуй меня, пожалуйста, –  тихо попросила она. – Обними, погладь, потрогай хоть немножко… Я рехнусь, если ты этого не сделаешь…

–  Почему ты так нервничаешь? Почему не можешь расслабиться?

–  Я всегда такая. А сейчас это выражено сильнее. Намного сильнее, чем обычно. Нестандартная ситуация, ты рядом. Я слишком мечтала об этом – но слишком и боялась.

–  Почему тебе страшно?

–  Потому что я знаю, что сначала всегда хорошо, а потом больно. Это старая тема, повторяющаяся из раза в раз. Помнишь, в той песне

«Боишься ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя.

И любишь ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя».

–  Неужели ты не можешь забыть это?

–  Конечно, нет! Прошлое не сожжешь, как старую газету. Вот же оно рядом с нами, такое густое, такое плотное, что его можно потрогать рукой. Вязкий туман, в который проваливаешься с головой.

–  Слушай! Ну сколько можно уже болтать… Успокойся, успокойся, не нервничай.

–  Егор, если бы я могла выключить голову, я бы это сделала уже давно.

И тогда он ее поцеловал, и она все-таки замолчала, и на какое-то время ее отпустило. И она гладила, гладила его лицо, грудь, руки, и шептала все, что на ум взбредет, отбросив на время стыд и все, что ей мешало. И ей было действительно хорошо, она была счастлива, и даже не жалела о том, что нельзя остановить время, потому что когда ты счастлив, таких мыслей нет, никаких мыслей нет, а есть одно острое ощущение момента.

И вся эта странная необычная обстановка, и совершенно чужой по сути мужчина, которому она захотела отдать себя – все это привело к тому, что ее нервная система оказалась слишком перевозбуждена. Она думала, что вообще не уснет, но заласканная, убаюканная, все же уснула, и все это было так странно, так странно, что ей просто ничего не снилось, она будто провалилась в какой-то черный омут – и все.

ВТОРОЙ ДЕНЬ И ВТОРАЯ НОЧЬ

Потом пришло утро. К тишине Рита уже начала привыкать, но к дому, к тому, что здесь мало света, тесно, к тому, что нужно постоянно топить печь и носить воду из колодца, нет. Дом и нравился, и не нравился ей одновременно. Да, тут было хорошо, но смогла ли бы она здесь жить постоянно?

Если бы у нее не было выбора – возможно.

Впрочем, выбора и так никакого не было.

Она сделала бутерброды с сыром и яичницу на завтрак и принялась за обед. Картошка, можно пожарить мясо… А на ужин сделать плов? Что еще можно придумать?

Как же неудобно все же на чужой кухне. Ни миксера, ни термопота, ни мультиварки, к которым она так привыкла дома.

–  Рита, ты не жалеешь, что приехала?

Егор смотрел внимательно, изучающе. Что он читал в ее лице?

–  Нет, конечно, нет…

Она бросила все свое хозяйство, прижалась к нему.

–  Я не жалею, мое солнце, не жалею, неужели ты думаешь, я могу жалеть?..

И снова поцеловала – быстро-быстро, не раздумывая, зажмурив глаза…

Все же она его очень боялась.

Боялась боли, которая в этих отношениях будет неизбежной.

Боялась самих этих отношений, у которых не было будущего…

Боялась просто его – так банально, так просто. Потому что весь ее предшествующий опыт кричал «стой!» Остановись, затормози, прекрати, уйди с этой дороги!

Но и уйти она не могла… Не захотела…

Искушение оказалось слишком сильным.

Она зачем-то приехала в этот чужой холодный дом.

Зачем?

После обеда она чистила сковородки и кастрюли (надо же ей было чем-то заниматься). Начала разбирать кипу старых журналов, найденных в шкафу, и бросила это дело. Пыталась читать – тоже не пошло.

Невозможно было занять мозг чем-то полезным, когда он был рядом.

Конечно, со временем это бы прошло, она бы привыкла… Но времени у них не было.

Стоп, Рита, стоп.

Запретная тема.

Вечером они смотрели какой-то старый советский фильм на ноутбуке, но она как-то даже слабо улавливала сюжет. Просто быть рядом с этим человеком, прижиматься к нему, слушать его дыхание, слушать, как стучит его сердце, было важнее. Гораздо, гораздо важнее.

У нее всегда была высокая способность к концентрации. Она умела как-то взять и ни с того ни с сего зациклиться на чем-то одном – до полного истощения и потери интереса к предмету. Сама от себя уставала, а быть другой не могла.

И сейчас она сконцентрировалась на нем.

Ей нравилось, как он на нее смотрел.

Нравилось видеть восхищение в его взгляде. Нравилось его терпение и осторожная нежность, с которой он к ней относился. И спокойствие. Спокойствие, которым она никогда похвастаться не могла.

–  Ну чего же ты боишься, маленькая? – в который раз спросил ее он.

–  Боюсь, что разрушу себя… Это сидит во мне очень глубоко… Как и в тебе, собственно. И может быть, и поэтому тоже я к тебе потянулась. Я тебя понимаю.

–  Но если ты, черт возьми, понимаешь, почему ты так нервничаешь? Ты же знаешь, что я тебя никогда не обижу…

–  Да потому что я не могу перестать. Не могу сама с этим справиться. Поэтому ты мне и нужен – ты меня успокаиваешь. Приводишь в чувство.

Вторую ночь они тоже провели на печке – и она опять целовала, гладила, ласкала, но ее юбка и его честное слово не допустили большего.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ И ТРЕТЬЯ НОЧЬ

Проснувшись наутро, Рита поняла, что почти привыкла. Тишина больше не била по ушам. И ее прошлое отступило куда-то. Словно растворилось в белизне за окном.

Здесь, в полной изоляции, были идеальные условия для того, чтобы сконцентрироваться на другом человеке еще больше. Чтобы поссориться и помириться. Но они ни разу так и не поругались – и это было даже странно.

Впрочем, все тут было странно. Сама идея приехать на зимние каникулы к человеку, с которым она познакомилась в интернете, к человеку, у которого, как она хорошо знала, есть постоянная подруга, была дикой до невероятности. Застрять в частном доме в деревне, на краю цивилизации… Нельзя сказать, что Рита не любила приключения (она любила), но все же до известной степени. Она была осторожной, умной. Хорошо знала про свою горячность – и научилась с ней справляться. Как-то сдерживать все эти эмоции, которые, казалось, было просто некуда деть.

В то утро она пекла оладьи. А на обед сварила суп с курицей и пожарила мясо с гречкой. Получилось вполне съедобно, хотя все же хуже, чем она приготовила бы у себя дома.

После обеда они ненадолго вышли на улицу, прогулялись до затянутого льдом озера. Снег слепил глаза. Это был какой-то другой мир – мир, о котором Рита давно забыла… но который она видела когда-то давно. В детстве.

Там было так же светло и так же тихо.

Вечером был еще один старый фильм, в котором самым главным было то, что они смотрели его вместе.

А ночью она все-таки решила вернуть Егору его честное слово.

–  Девочка моя, ты уверена, что этого хочешь? Все изменится между нами… Сразу и навсегда. И ведь я тебе ничего не могу обещать. Ты и сама это знаешь.

–  Да… Я уверена… Я хочу, даже зная, что между нами ничего не будет.

Может быть, просто нужно было все довести до логического завершения. Довести, чтобы освободиться от этого человека, от этого морока, рожденного в эпоху информационных технологий.

А может быть, и нет. Может быть, рассуждая так, она только уговаривала себя, думая, что секс может решить проблему ненужной привязанности. И хотела изжить ее – таким странным, нелогичным образом.

Нет, она могла бы еще долго сдерживаться, заглушая свое влечение, свою и физическую, и ментальную страсть.

Но сейчас ей этого уже совсем не хотелось. И было наплевать на то, что будет потом.

Мотыльки всегда летят на огонь.

И когда его рука все же оказалась под ее юбкой, он только удивленно спросил:

–  Бедная девочка, ты всегда такая мокрая?

–  Нет, только когда со мной мужчина, которого я хочу…

И потом она пищала, как какой-то щенок, скуля и жалуясь, забыв уже обо всем на свете, не думая, не рефлексируя, выключив остатки мозгов, плача благодарными слезами от того, что наконец-то, наконец-то ей стало легче… Наконец-то ее больше ничего не тревожило и не было страшно, да, то, что казалось почти невозможным, случилось. Она больше не боялась.

И ей было так хорошо, и так легко, и так свободно…

И потом почти сразу она заснула, и это был тихий и спокойный сон, здоровый, такой, о котором мечтают жители больших городов.

УТРО ЧЕТВЕРТОГО ДНЯ

А затем настала пора уезжать. Рита собрала свои вещи, которые уже успели расползтись по своему дому, домыла посуду, подмела пол.

Она приехала, когда этот дом был пустым и холодным, а теперь здесь было тепло. И не хотелось уезжать.

Но время пришло.

–  Ты еще вернешься? – спросил Егор, внимательно глядя ей в глаза.

–  Я… Наверное… Не знаю…

Что она могла сказать? За эти три дня они стали еще ближе, она узнала его еще лучше, хотя казалось бы, куда уж еще. Но она по-прежнему не была уверена, что хочет с ним жить.

Да, ей было хорошо в этом доме на краю декабря, и он успокоил ее и согрел, когда ей было так холодно и страшно…

Но жить вместе – это ведь совсем другое… И Рита была уже слишком взрослой, чтобы этого не понимать…

А если они будут встречаться, даже время от времени, к чему это может привести? Не завязнут ли они еще больше  в этих муторных отношениях, в этой вязкой неопределенности, которая все же станет мучительна однажды…

Поэтому она еще раз поцеловала его и прошептала «спасибо». И он, конечно, все понял, потому что не стал спрашивать больше.

Наконец Егор сел за руль, и этот дом, где она тревожилась и плакала, дом, где она пекла оладьи и скребла от копоти сковородки, дом, где она была так счастлива, скрылся из виду.