CreepyStory

-- Может и так. Но лучше я буду жить в тихом христианском мире, чем в мире, превратившемся в один большой Камень. Так что страх перед мертвецами, навязанный христианством, очень полезен.

-- Страх перед мертвецами приводит к тому, что в бесконечных и ужасных войнах сражаются живые, -- ответил Камил, хоть и сознавая, что Вальдемар в чём-то прав. Всё-таки, знание Изнанки должно оставаться тайным.

Погода начинала меняться. Морозы спускались с Хребтов. Меньшак сказал, что по природным приметам со дня на день грядут сильные снегопады. И тогда Камил решил возвращаться в имение.

-- Мне было очень интересно познакомиться с вами, -- сказал Камил Савохичу. – Я провёл время здесь с большой пользой и великим удовольствием.

-- Вы – самые лучшие гости, что были в стенах моего дворца, -- ответил Лют. – Береги себя, Камил. Твоя ситуация с Вальдемаром… кажется мне чрезвычайно опасной. Будь осторожен с его святейшими родственниками. Они этого просто так не оставят… Встретимся весной, мой юный друг. И очистим наши баронства от разбойничьих шаек.

Было даже как-то печально покидать Камень. Имелась здесь некая тонкая атмосфера вездесущей зловещности, гибели, смерти и ужаса. Парадокс, но от этого становилось уютно. Камилу нравилась эта зловещность. Он был способен найти в ней мрачное очарование.

Камил внимательно разглядел напоследок тела мёртвых «палачей». Их убили слишком жестоко. Их истерзанные тела не годились на дальнейшую службу.

-- Так вот какая судьба ждёт всех погибших? -- удивлялся единственный выживший палач Реян. – Стать нежитью на вашей службе…

-- Это лучше, чем закапывать их в землю, посылая потом на убой живых.

-- Не спорю, милорд… А каково это – быть мертвецом? Я буду чувствовать боль? Страдать? Что-то видеть?

-- А ты что, уже собрался умирать?

-- Все там будем.

-- Мертвец не страдает. Он безличен. Он не имеет души. Это просто гниющее тело, ведомое потусторонней силой.

-- Тогда это не так уж и плохо…

Милада покидала свой родной городок с некоторой тоской. Она увлечённо разглядывала стены родных покосившихся домов, будто никогда их больше не увидит. Возвращаться сюда она не собиралась. Это для неё могло плохо кончиться.

-- Здесь прошла вся моя жизнь, -- вздыхала она. – Я ведь никогда дальше соседних деревень не забредала. А теперь… Уезжаю в соседнее баронство… Впрочем, кажется, я променяла одно логово зла – на другое логово зла, да? Везёт мне на сатанистов.

-- Это не сатанизм, -- ответил Камил. – Сатаны не существует. Но всё гораздо хуже. И тебе этого лучше даже не знать.

-- Но твоё зло мне нравится гораздо больше, -- хихикала Милада. – Ты кажешься мне справедливым правителем… И отличным любовником!

Дружинники заржали, вгоняя Камила в краску.

-- Когда приедем в имение – веди себя прилично, -- сказал Камил. – Я не люблю сплетни.

-- О, их нам не избежать! Нужно не скрываться и прятаться, а вести себя так, чтобы сплетни стали легендами!

-- Хорошая мысль, -- вмешался Ларс. – В таких случаях действительно лучше всего подыгрывать.

-- О, касательно сплетен… -- сказал Камил. -- О любовных похождениях Ларса в моём имении гуляет столько сплетен и историй, что тебе, Милада, покажется, будто он единственная проблема в Горной Дали.

-- Ну уж завернул. Я приличный человек. У меня свои правила. Замужних, например, я стараюсь не трогать. Если они того не хотят сами…

-- Ага… Так что, Милада, не думаю, что мы вызовем такой же интерес у публики. Всё внимание достанется Ларсу.

-- Тогда нам придётся придумать, как бы его обогнать, -- улыбнулась Милада.

Дорогу присыпал мягкий снежок, постепенно усиливающийся. От Камня до имения Миробоичей было недалеко, поэтому снегопад не успел намести непроходимых для лошадей сугробов. Но выступи они хотя бы на день позже – путь обратно оказался бы тяжёлым. Пурга поднялась такая, что они наверняка сбились бы с дороги.

Отряд Камила вернулся без «палачей» и это вызвало в поместье вопросы.

-- На нас в пути напали разбойники, -- отвечал Камил. – Они увидели меня. И захотели взять в плен. Четверо погибли, защищая меня. Но все бандиты мертвы. Не беспокойтесь. Нас не так-то просто взять.

-- Берегите себя милорд! – пугались дружинники. – Нужно было брать и нас в поход! Леса слишком опасны для маленьких отрядов. С большой дружиной вы бы чувствовали себя безопасней.

Никлот повстречал Камила у самых ворот.

-- Как дела в поместье? – спросил у него Камил.

-- Без изменений, -- ответил Никлот.

-- Справился?

-- Вполне. Но это потому, что ничего сложного в ваше отсутствие не произошло.

Никлот всё же поскромничал. Дел ему повстречалось немало – особенно с непривычки это было довольно сложно. Камил это понимал прекрасно, он ведь и сам лишь недавно взял в руки бразды правления. Выводы он сделал – Никлот прекрасно справится, если ему отдать под управление городок Житников.

Там же, у ворот, Камила встретила Лиза с маленьким Ведагором на руках. Глаза её сразу как-то сверкнули, когда она увидела красавицу Миладу. Но она не сразу поняла, кого это с собой привёз её муж.

-- Я так рада тебя видеть! – воскликнула Лиза и тут же поцеловала Камила в щеку.

-- Конечно, -- хмыкнул Камил. И сунул ей в руки колбочку. Лиза приняла подарок, но спрятала его под шубой.

-- Я так ждала тебя! Любовь моя!

-- Я тоже рад тебя видеть, мать моего наследника.

Лиза от таких слов прищурилась. Она встретилась с оценивающим взглядом Милады.

-- А это кто?

-- Это Милада, -- ответил Камил и представил их друг другу. – А это Лиза. Знакомьтесь. Теперь Милада будет жить с нами.

-- Приветствую всех, -- скромно хихикнула рыженькая. – Надеюсь мы подружимся.

Вот тогда Лиза и начала что-то понимать. Но решилась открыть рот только когда осознала, что гостья будет ужинать с ними за одним столом. Рядом с Камилом.

-- Между вами что-то есть?! – воскликнула тогда Лиза, увидевшая, как мило её муж разговаривает с гостьей. Как она ластится к нему, словно кошка.

-- Да, -- ответил коротко Камил. Лизу будто холодной водой облили. Она не сразу нашлась, что сказать.

-- И что между вами?

-- Мы любим друг друга.

-- Как… Как ты… Я твоя жена! И ты смеешь с кем-то спать?! С какой-то рыжей шлюхой?! Я воспитываю твоего ребёнка! Я… Как ты можешь?! Как ты?.. – Лиза набросилась на Камила с кулаками. – Изменник! Да как ты можешь?!... С какой-то шлюхой!...

-- Заткнись! – приказал он ей. И та сразу остановилась, замерла. – Не тебе говорить о верности. Не тебе называть кого-то шлюхой. Или тебе напомнить о садах Ветрограда?

Нойманн кашлянул и поспешил скрыться в гриднице.

-- Я же люблю тебя… -- Лиза в бессилии рухнула на колени. И тогда стало её немного жаль. Всё же, где-то в глубине свершившаяся месть грела когда-то оскорблённую душу.

-- Ты любишь «слёзы». А не меня.

-- Камил! Я люблю тебя и без этого… Я ведь мать твоего ребёнка… Я… Раньше может и не любила тебя. Это правда! Но ведь то было раньше! Сейчас я жизни без тебя не представляю! Со временем я полюбила тебя! Я не могу без тебя, Камил…

-- Всё. Заканчивай. Чтобы я больше ни слова от тебя не слышал сегодня, -- разозлился Камил.

И весь ужин Лиза сидела молча, едва сдерживая слёзы, лишённая аппетита. Миладе было неловко. Она не почувствовала гостеприимства, зато ощутила себя третьей лишней, но Камил её подбадривал.

Жанна пришла на ужин с небольшим опозданием. Она снова была пьяна. А когда служанки принесли ещё вина – сразу опустошила свой бокал. И вцепилась взглядом в гостью.

-- Милада, значит… имя-то красивое… А откуда ты такая? И кто твои родители? Знатные люди? Купцы? Бароны? Князья? Императоры?

-- Нет, госпожа. Моя мать была служанкой при дворе барона Савохича. А отца не помню. Родом я из Камня…

-- Служанка? Из Камня? – Жанна закатила глаза. А потом прислонила к голове руку – та болела от вечного похмелья. Она взглянула на Камила. – Родненький. У нас что, своих холопок мало?

-- Она будет не холопкой. А моей помощницей.

-- А я бы хотела работать на кухне! – возразила Милада. – Не хочу сидеть без дела. Это очень скучно…

-- Помощницей? – поморщилась Жанна. – Это как?

-- Вот «так»! -- буркнул Камил в ответ. Разговор ему не нравился, но ссориться он не хотел.

-- Да, нам бы не помешали ещё руки, -- вмешалась в разговор кухарка Дарья, приносившая всё новые блюда. – Не так-то просто готовить на вас всех.

-- Вот и замечательно! – обрадовалась Милада.

-- И как вы познакомились? – спросила Жанна.

-- В Камне, -- ответила Милада. – Я понравилась Камилу, а он понравился мне!...

Камил хотел было одёрнуть Миладу, чтобы та не наплела всякого, но потом рассудил, что всем и так станет всё понятно со временем. Чего отпираться…

-- Вот мы и решили подружиться. И я счастлива! Что судьба свела нас!... – Милада положила свою голову на плечо Камилу. Вспомнилось такое же представление, где Лиза так же восхваляла Камила перед Жанной. Только вот Милада говорила это от сердца, искренне. И это делало Камила счастливым.

Жанна недоумённо скривила брови.

-- Камил, ты серьёзно? – спросила она. – Тебя охомутала служанка без рода из какого-то, прости Господи, Камня?!…

-- Последи за языком, -- злобно зыркнул на неё Камил. – Она будет жить с нами. На равных. Она – моя возлюбленная. И я не потерплю пренебрежительного отношения к ней. Поэтому уймись!

Лиза всхлипнула и спрятала личико в ладошки, безмолвно сотрясаясь плечами. Жанна не выдержала взгляда Камила и опустила глаза.

-- Как скажешь, -- вздохнула она и попросила ещё вина. А потом принялась недовольно бубнить. – Мужчины. Совсем безразлично кого тащить в свою постель… Никакого расчёта, никакого большого ума... Одни животные порывы. А баронесса Дубек тем временем хнычет в одиночестве... А у нас будто нет нужды в союзниках.

-- На баронессе Дубек мы поженим Вальдемара фон Нойманна, как наступит весна, -- ответил Камил. Нойманн от внезапности даже выронил ложку. – Нужно отправить ей письмо. Вряд ли старушка откажется от такого заманчивого предложения.

-- А я… -- Жанна не обратила внимания на его слова. -- За одним столом со столькими простолюдинками… Кошмар! Что обо мне подумают проезжие аристократы? Что Житники оскотинились – вот что обо мне подумают… По что мне такое наказание… Васька! Сюда иди, Василиса. Слушай, надо в Перевал гонца отправить, пусть купит блохоловку…

Камил скрипнул зубами. А Милада захихикала, явно оценив шутку.

-- Мой отец не оценит такого хода, Камил, -- сказал Вальдемар. – Он придёт в ярость.

-- А его никто и не спросит, -- ответил Камил. -- Не волнуйся, Вальд, мы заключим не матрилинейный брак. Старуха не откажется, ей деваться некуда. Старухе уже скоро помирать. У неё нет наследников. Именно за этим её Искро и поставил – чтобы потом баронство присвоить себе. Или поставить очередного «своего». Или отдать Перепутичам в качестве подарка... Так что после её скорой смерти баронство по закону будет принадлежать вашим детям. А по факту – тебе.

-- Но, Камил, я же…у меня же…

-- А этот вопрос мы как-нибудь решим, -- отмахнулся Камил. – Надеюсь Дубек не сдохнет этой зимой. И успеет тебе родить.

-- Мужчины… -- Жанна продолжала ныть. – А я, вдова, обречена на одиночество до конца дней своих… Мне запрещено любить… Запрещено влюбляться, запрещено жить. И остался у меня только малыш Орманд. И вино. Даже не имперское – всё забрал Хмудгард. По что мне это всё…

Камил больше не ночевал в опочивальне вместе с Лизой. Он предпочёл теперь поселиться в одной комнате с Миладой. Лиза, казалось, была убита горем. Но колбочки «слёз радости» помогли ей позабыть о своём несчастье. Их Камил теперь выдавал ей каждый день – не хотелось видеть рыданий бедняжки.

Он не верил в Лизину любовь. Это всё «слёзы счастья». И чувство собственничества, усиленное страхом потерять впоследствии и колбочки с проклятым снадобьем.

А настоящая Лиза была ветренна и ненадёжна. Камил помнил, сколько боли она ему принесла, разбив сердце. Он до сих пор пожинал плоды той боли – он разучился доверять. И теперь даже в любви с Миладой, которая была светлей, взаимней и доверительней, он не мог полностью расслабиться, постоянно испытывая страх в один миг так же потерять своё счастье.

Но Милада постепенно излечивала его душу своей лаской, заботой. Она понимала его – вот что самое главное. Она учила его любить.

И была очень хороша в постели.

Снега выпали такие обильные, что выйти за врата конной дружиной стало невозможно. Камил дал ремесленникам задачу – смастерить достаточно увесистый цилиндр, который можно было бы запрячь в лошадей. Он хотел сделать дороги в своём баронстве удобными для проезда купцов, укатав по примеру Трактов. А ещё он хотел иметь возможность быстро добраться к любой деревне в случае, если на неё нападут разбойники. Для этого он серьёзно озадачил свою конную дружину во главе с Мямлей, которая своими обозами и санями укатывала дороги после каждого даже небольшого снегопада. Зимой дружина без дела не сидела…

-- Отправляй письмо баронессе, -- сказал Камил Вальдемару, когда посчитал, что пора уже действовать.

-- Я? – удивился Нойманн.

-- Конечно – ты. И подбери слова получше. Я дам тебе три колбочки за это. И четыре, если она потом согласится.

-- Да, милорд… Но неужели не лучше попробовать с другими династиями? У Светломоричей есть крепость, богатства и крепкая дружина. И неужели у них не найдётся молодой девицы?

-- Девица-то найдётся, -- сказал Камил. – Но старая незамужняя баронесса, которой скоро умирать – в их роду вряд ли встретится! Я рассчитываю на то, что нам достанется ещё одно баронство. А не на то, что Светломоричи осмелятся нам помочь, если зятёк-Нойманн попросит об этом… А если баронесса подохнет, тогда весь юг будет нашим.

-- А почему я письмо писать?... Я не особенно поэтичен.

-- Нельзя, чтобы я писал это письмо. Твой отец и вправду может прийти в ярость. Но это если моё участие будет очевидным. Поэтому нужно обстроить всё так, чтобы все поверили в вашу с Дубек любовь.

-- И как же…

-- Узнай о ней побольше! У вас целая зима впереди! Зацепись за её хорошие качества. И скажи, что восхищаешься ей! Что смущён разницей в годах, но что сердце твоё трепещет… Господи! Думай сам, Вальд, тебе же нужны эти колбочки или мне?!

-- Хорошая идея, милорд! – усмехнулся Нойманн. – Как же ты меня используешь, Камил, надавливая на слабости… Но, думаю, это и вправду для нашего общего блага. Это вопрос выживания. И, в конце концов, вряд ли мой отец придумал мне хорошую кандидатуру в жёны.

-- Вот именно, -- сказал Камил. – В этом мире всё делается по расчёту. Баронесса Дубек – сторонница князя Искро. Но я уверен, мы можем не только отвадить её от него. Но и переманить на нашу сторону. Кто такой Искро? А? И кто такие Нойманны. Чувствуешь разницу, да?

Вальдемар два вечера потратил на то, чтобы подобрать правильные слова. А потом они отправили письмо баронессе. Через несколько дней пришёл ответ. Старая баронесса была крайне польщена. Она оказалась очень заинтересована тем, чтобы узнать Вальдемара фон Нойманна, потомка древних истребителей нечисти, поближе.

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю лютую благодарность за вдохновение)

Светлана Владимировна 2000р «прям жосские пара крайних глав» Ответ: Спасибо за сочный кусман) Да, ключевые главы в Спасах про Инцидент 114, рекомендую всем, кто ещё не читал)

Юрий Л. 1001р «На темнейшего Эмиля»

Вадим Валерьевич 1000р «Спасибо за путешествие в Изнанку»

Александр А. 700р «Голосую за Спасителей и чтобы каждая серия была самостоятельная»

Камиль М. 200р 0_0 «Спасибо за прекрасного некроманта, почти что моего тёзку)»

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Нейросеть скопировала поселение, но допустила некоторые неточности...
***
Стоя возле черного города, Вася первым начал испытывать ужас и трепет от осознания того, что сейчас ему придется погрузиться в чрево этого уродливого нагромождения ненастоящих домов, выстроенных ненастоящими бессмысленными существами. Но Вася понимал, что деваться некуда, и даже будь он тут один без света и оружия, он бы пошел за сыном.
Кошкин направил фонарь на забор и повел им слева направо, освещая участок с перекошенным деревянным домом. Двуликой старухи в этот раз не было, а труп парня так и лежал. Дорога, по которой они пришли из леса, уходила дальше вглубь города и исчезала во тьме.
- Если мы находимся на въезде в Потерянное, - начал капитан, - на улице Машиностроителей, то идти нам до твоего дома, Вася, километра два.
- Что делать, если в квартире Мишки не окажется? – спросила Алёна, - надо заранее обдумать этот вариант.
- Он там, я точно знаю, - сказал Ласкин.
Федя прошел вперед по дороге метров двадцать, водя фонарем по сторонам, и поравнялся с забором участка двуликой старухи. Напротив участка, то есть - слева от дороги, было поле. Несколько высохших тел лежали там, на траве.
- Помогите, - раздался глухой крик из дома. Федя резко обернулся на звук.
- Это оно! - произнес Ласкин и пошел к Кошкину, - приманка.
- Я понял, - сказал Федя.
- От человека не отличить, - капитан осветил стену фасада.
- Мы и не отличили, - Алёна пошла следом за Васей.
- Батюшки… Какая же кривота, - протянул капитан, разглядывая хаотично расположенные окна разных размеров.
- Воняет, да? – Федя начал принюхиваться, - или мне кажется? Как будто гнилью.
- Да, там на участке тело разлагается, - сказала следователь.
- На помощь! Я тут внизу! Они отрезали мне ноги! – продолжало глухо доноситься.
Федя пошел дальше по дороге. Остальные, не мешкая, двинулись следом. Вокруг было нереалистично темно и тихо: даже в самую темную безлунную ночь на Земле не бывает такой непроглядной черноты. Позади глухой крик о помощи становился всё тише. Алёна, Ласкин, Фёдор и капитан всё глубже погружались в это ненастоящее место, в этот иллюзорный ужас, рожденный мерзкими и пошлыми грёзами самого дьявола.
***
По левую сторону все еще тянулось поле, а справа деревянные дома на крохотных участках, огороженных кривыми заборами, чередовались с домами каменными. Все строения были такие же уродливые, прокаженные, как и тот первый дом. На нескольких участках было видно замерших людей. Периодически в нос била невыносимая трупная вонь. Через метров сто узкая дорога начала плавно поворачивать, уперлась в забор и оборвалась. Вместо нее, чуть левее, началась дорога шире в несколько раз, метров пять шириной. Разметка на ней была нанесена бессмысленным образом – белые разделительные линии тянулись то посередине асфальтового полотна, то смещались к одному из краев, то было сразу три полосы в ряд, а то вообще не было ни одной. По краям стояли столбы, напоминающие фонарные, только никаких фонарей на них не было. Имитация частного сектора, состоящего из одноэтажных и двухэтажных домов, закончилась, и сразу же, слева и справа, появились пешеходные тротуары, а еще чуть дальше, по правую сторону, начался первый пятиэтажный многоквартирный дом.
- Пойдемте глянем, - сказал Кошкин и сошел с дороги в сторону пятиэтажки, - что нам ждать от этих домов. Может, в них вообще зайти нельзя.
До здания было метров двадцать. Федя шел по траве, направив луч вперед. На фасаде дома было налеплено множество балконов - синих, серых, зеленых, застеклённых, забитых досками, заваренных металлическими листами, заваленных хламом… Одни балконы нахлёстом заходили на другие так, что понять, где какой начинается, а где заканчивается, было невозможно. В местах на фасаде, где хаоса из балконов не было, виднелась неровная кладка из подобия кирпича.
Кошкин провел лучом фонаря по дому снизу вверх. По высоте это была явно пятиэтажка, с налепленными на нее наростами, опухолями в виде этих кривых балконов.
- Именно так нечеловеческий разум представляет наши жилища, - сказала Алёна, подойдя сзади к Феде. Ласкин и капитан остались на тротуаре. Им было и оттуда прекрасно видно это скомканное, наспех сложенное подобие дома, вернее, ту его часть, что освещал Федин фонарь. Кошкин провел лучом по горизонтали. Дом уходил вдаль, за пределы досягаемости света.
- Пока, похоже, что они старались сделать точную копию Потерянного, - сказал капитан, - дальше если будет деловой центр, то значит, всё, копия однозначно.
- Интересно, как же там внутри-то всё устроено? – задал риторический вопрос Федя, продолжая разглядывать дом и пытаться зацепиться разумом хоть за какой-то знакомый фрагмент, но сделать этого не получалось. Если смотреть издалека и не всматриваться в детали, то выглядит это строение, как жилой дом, хотя и немного странный. Но, как только пытаешься сфокусироваться на чем-то конкретном в этом фасаде, то не можешь уловить ни единого знакомого контура и элемента. Даже вещи, расположенные на балконах, а у нас это обычно холодильники, шины, белье, шкафы, велосипеды, лыжи, не поддавались какому-то описанию.
Справа от угла дома на траве был виден профиль автомобиля, а сзади, упершись руками в багажник, застыв, стоял человек. Казалось, он пытался толкнуть машину.
- Федь, надо идти, снова время теряем, - раздался голос Ласкина.
Кошкин молча вернулся к тротуару. Следом и Алёна.
Они шли шеренгой по дороге – слева Кошкин, правее него Вася, Алёна и капитан. Фонари были по-прежнему в руках у Феди и Сергея Петровича. Три пистолета Макарова с восемью патронами в каждом держали наготове, сняв с предохранителя, все, кроме Ласкина. Ожидаемо, у Васи начала ныть рука. По времени ему пора было принимать обезболивающее и противовоспалительное, которое осталось на столе в его комнате. Ласкин здоровой рукой прижимал висящую на повязке руку в гипсе к груди. Слева и справа тянулись изуродованные пятиэтажки. На тротуарах все чаще встречались замершие человекоподобные сущности с множеством уродств, – у кого-то глаза слишком далеко друг от друга, у кого-то нет ушей или носа, а у одного самой ярко выраженной деталью были удлиненные руки, с несколькими локтевыми суставами на каждой. По мере погружения в это сюрреалистичное пространство замерших псевдо-людей и машин становилось все больше. В машинах, которые стояли на дороге, сидели за рулем водители, а в припаркованных авто никого не было. Местные горожане были одеты в абсолютно обычные летние вещи: футболки, шорты, штаны, юбки, платья. На земле повсюду валялись тела разной сохранности – скелеты, разлагающиеся, источающие гнилостное зловонье трупы и мумии.
Улица Машиностроителей заканчивалась круговым движением, или первым кругом, как его называли жители настоящего Потерянного. Дойдя до круга, путники остановились. Справа находился торгово-развлекательный центр Потерянного, тот самый, о котором говорил капитан. Конечно же, здание было искажено, но узнаваемо, потому что цвет его фасада в реальности был оранжевый, и здесь, в псевдо-Потерянном, это трехэтажное здание так же было оранжевое.
Страх окутывал всех четверых непрошенных гостей этого города. Сейчас, пройдя по улице почти километр, стоя в окружении десятков, а то и сотен людей-манекенов, капитан озвучил вопрос, который давно висел в воздухе:
- Что мы будем делать, если они все оживут? – Сергей Петрович крутился, светя по сторонам, наводясь лучом то на одно оцепеневшее существо, то на другое. Повсюду стояли эти фантомные сущности. Не живые, не мертвые. Бессмысленные. Капитан фонариком вычленял из тьмы этих обездвиженных уродцев, счету которым не было конца – вот несколько в машине, вот на тротуаре, прямо в паре метрах, вот чуть дальше, вот на противоположной стороне дороги трое, кто-то на траве сидит, кто-то возле дома спиной повернут, - везде, куда ни посвети, стоят эти зловещие восковые фигуры. Понимание того, что тут творили с живыми людьми, вводило в еще большее состояние трепета перед этим поганым местом.
- Я надеюсь, что они тут как декорации стоят, - сказал Кошкин, рассматривая ближайшее существо на вид мужского пола, без видимых дефектов тела.
- Тот, в машине, сначала разговаривал с нами и двигался, а потом резко отключился, – сказала Алёна, – но те, в доме, двигались, когда другие были обездвижены. Старухи на первом участке тоже не оказалось, выходит, она ушла.
- Значит, одни не впадают в эту… как её назвать… в спячку, - рассуждал Федя, - а другие впадают.
- А что, если ночью они спят? – произнес Вася, но тут же поправил себя, - хотя нет, в тот раз мы зашли - был день, и все равно все в городе стояли, не шевелились. Ну... кроме тех… в доме.
- Какие-то являются декорациями, а какие-то - действующими лицами, если провести аналогию с театром, - предположила Алёна.
- Получается, что сейчас в городе полно вот этих вот… только не спящих, - сказал Федор, суетливо озираясь.
- Это факт, - сказала Алёна, - потому что тот, в подвале, до сих пор орёт, пока другие не шевелятся.
- Пойдемте уже, - произнес Ласкин, сделав пару шагов в сторону круга.
- Друг от друга не отходим и смотрим по сторонам, - скомандовал Федя, - когда идем, не болтаем, а держим ухо востро. За мной.
- Ну команди-и-ир, - произнес Сергей Петрович, покачивая головой.
Пройдя круговое движение, они вышли на Первомайскую улицу, являющуюся продолжением улицы Машиностроителей. Сам круг разделял две эти главные в городе улицы, но по факту это всё была одна длинная дорога, пронизывающая Потерянное насквозь. По Первомайской улице необходимо было пройти километр, потом свернуть на улицу Ломоносова, и далее сойти на улицу Кирова, где и находился дом Ласкиных. Идти до него от первого круга полтора километра.
Вася старался отгонять связанные с сыном трагичные мысли и образы, которые лезли ему в голову. Сделать это было непросто, и у него постоянно возникала перед глазами сцена с истекающим кровью Мишкой, зовущим отца на помощь. Вася твердил себе, что Миша в их доме, что все будет хорошо. Они зайдут в квартиру, заберут мальчика, и они той же дорогой вернутся домой. А потом Вася с сыном уедут из Потерянного. Он продаст квартиру, и они переедут в другой город, чтоб навсегда забыть это гиблое место. Мысленно Ласкин успокаивал себя, но в горле стоял горький ком, а чувство безысходности готово было вот-вот завладеть разумом отца и растоптать его. Ласкин еле сдерживал слезы.
Первомайская улица уходила вниз под небольшим углом и тянулась по прямой линии. В настоящем Потерянном с этого места, где они сейчас шли, если смотреть по ходу улицы, вдали, в двух километрах, можно было увидеть кромку леса, сразу за последними одноэтажными домиками. Кроме этого, если повертеться, то с этой точки, в разных направлениях, где нет пятиэтажек, тоже просматривался лес. Сейчас вокруг была лишь зловещая непроглядная тьма, которой, казалось, не будет конца… но конец тьме наступил внезапно…
Вдали, и непросто вдали, а очень, очень далеко, будто за лесом, по ходу направления Первомайской улицы, над домами, над деревьями появилась красная точка, тускло осветившая алым цветом всё! Сложилось ощущение, что точка эта висит на высоте нескольких километров и увеличивается, превращаясь в пятно на небе.
- Восход? – удивленно спросил Федя и остановился. Оказался он возле очередного псевдо-человека. Федя уже не обращал внимания на этих застывших существ, коих тут было бесчисленное множество. Обходил их, как, собственно, и остальные члены группы. Четверо путников застыли, глядя на краснеющие небеса.
- Высоко как-то, да? Будто из-за гор встаёт, - сказал Ласкин, смотря вдаль. Лица людей окрасились в багряный цвет. Алое пятно постепенно расширялось, подобно Солнцу, медленно поднимающемуся из-за морского горизонта. Расширялось и ползло вверх. Пятно превратилось в полукруг. Улица, уходящая вдаль, вся стала алой. Сотни созданий, стоящих на дороге и тротуарах, отбрасывали длинные тени на асфальт. Багровый восход с каждой секундой все сильнее окрашивал город в цвета крови. Это неправильное Солнце, будто говорило – бегите, красный – это цвет тревоги, опасности! Искаженные дома, небрежно налепленные на это нечистое место, в таком цвете казались еще уродливее.
- Это не Солнце. Это та Лампа, о которой говорил водитель, – предположила Алёна.
- А что это за преграда, из-за которой она восходит? – спросил капитан, - как будто горная цепь, хребет. Только уж больно ровный. Да?
- Да-а-а, - с удивление протянул Федя.
- Вершина хребта, будто линия прямая, - добавил капитан.
Красное светило уже вышло наполовину. Угловой диаметр Лампы был чуть больше Луны. Вставала она не из-за леса, а из-за чего-то, что находится гораздо дальше. И этот барьер был в десятки или сотни раз выше любого дерева.
- Похоже на какую-то стену, - сказал Федя,
-Да! – воскликнул капитан, - эта красная штуковина из-за стены восходит!
Действительно, барьером были не горы, а что-то, явно созданное искусственно. Преграду вдалеке, напоминающую гигантскую стену, стало видно силуэтом на фоне алого свечения. Тянулась эта стена влево и вправо, насколько хватало видимости и насколько могли достать лучи восходящего светила. Алый свет бил сквозь облака, через которые свет далеких звезд пробиться не мог.
- Стена? – удивленно произнесла Алёна, – стена высотой несколько километров?!
- А что за стеной? – произнес Федя.
Одно из существ, стоящее возле них, сделало глубокий вдох с хрипом и медленно повернуло лицо к красному небесному фонарю. Все четверо людей машинально отскочили от ожившей фигуры, но смысла в этом было немного: оглянувшись по сторонам, им стало понятно, что всё вокруг начинает оживать. Каждый силуэт сейчас был приведен в движение неизвестной силой. Длинные тени на дороге, отброшенные по всему городу уродливыми тварями, шевелились, копошились, будто черви, пока их создатели разминали затекшие конечности. Со всех сторон начались мельтешения и шевеления, сопровождаемые звуками - хрипами, стонами, криками, фразами.
- Что нам делать?! – выкрикнул Ласкин. Смотрел Вася на Фёдора и ждал какую-нибудь реакцию от него.
Кошкин наставил пистолет на ближайшего псевдо-человека. Молчал.
- Федя, - с испугом произнесла Алёна, озираясь.
Существо, выглядящее как обычный тридцатилетний мужчина, одетый в джинсы и футболку, повернулось к Кошкину.
- Здравствуйте, - произнес псевдо-мужчина и сделал шаг вперед.
- Стоять! – крикнул Фёдор, - руки подними.
Лампа полностью вышла из-за стены. Вокруг всё горело алым.
Существо подняло руки, сделало еще шаг и произнесло:
- Вам придется вести себя как дома. Вам придется подчиняться. Вам придется учить меня.
- Еще один шаг и я выстрелю! – сказал Федя.
- Смотри, - существо вытянуло руку ладонью к Феде, - концов пять. Как и у вас.
Со всех сторон к ним рванули ожившие фигуры.
- Федя, твою мать! – закричал капитан, - бежим!
Когда псевдо-человек сделал еще шаг, раздался выстрел – Кошкин выпустил пулю ему в лоб. Тот упал замертво на спину, а из отверстия во лбу брызнула струя крови, сливаясь по цвету с окружением. Фёдор принялся стрелять в ближайших существ, бегущих на него. Алёна с капитаном стреляли в созданий с противоположной стороны улицы, оттуда, где был круг. Обойма из восьми патронов у Кошкина закончилась за несколько секунд. Все восемь пуль Федя выпустил существам четко промеж глаз, а после грозно скомандовал:
- Бегом! За мной!
Медлить никто не стал.
За мгновенье до команды Кошкина, Алёна успела сделать четыре выстрела, два из которых попали в голову и тут же умертвили существ, одна пуля вошла в грудь, отчего псевдо-человек упал на спину, но тут же принялся подниматься, а четвертая пуля пролетела мимо. Капитан, будучи с трясущимися от похмелья руками, вообще ни разу ни в кого не попал. Длилось всё это буквально секунд пять – вот копии людей с двух сторон бегут, чтоб атаковать; мгновенно раздаются выстрелы из трёх стволов; часть противников падает замертво, заливая струями крови из пулевых отверстий в головах асфальт; и вот уже Кошкин, Алёна, Ласкин и капитан бегут перпендикулярно направлению улицы к первому попавшемуся зданию.
Вася, который никогда не был в эпицентре перестрелок, пока бежал пятьдесят метров до строения, успел осознать, что все, произошедшее за эти секунды, воспринялось им как более длительный временной интервал и виделось в памяти сейчас, будто в замедленном воспроизведении. Выстрелы Кошкина, который восемь раз успел сменить мишень, падающие один за другим создания, выстрелы Алёны и капитана - всё это было как во сне.
Зданием, к дверям которого они подскочили, была копия городской поликлиники. Ста двадцатикилограммовый Федя на скорости врезался в стеклянную раздвижную дверь, которая, конечно же, тут не раздвигалась, и вышиб её, сам чуть не упав. Балансируя руками, он восстановил равновесие, залетая в холл. Остальные заскочили следом. Не успев разглядеть, что там вокруг, что это за место и куда они вообще ворвались, все четверо рванули по инерции дальше. Впереди все так же летел Кошкин, который, продолжив прямую траекторию, выскочил на лестницу и побежал вверх. Когда они оказались на втором этаже, Федя, не останавливаясь, врезался плечом в первую попавшуюся деревянную дверь. Та с грохотом распахнулась. Четверка заскочила в красную, как и всё вокруг из-за света Лампы, комнату. Кошкин моментально захлопнул дверь и уперся в нее всей своей массой. Когда с другой стороны на дверь надавили, Федя чуть отъехал. Дверь приоткрылась, но ненадолго – капитан, Алёна и Ласкин навалились на Федю. Щель из комнаты в коридор уменьшалась, пока не исчезла полностью. Давление с той стороны не прекращалось. Все четверо людей изо всех сил упирались, сдерживая противоположный напор.
- Надо чем-то подпереть! – кричал Федя, - долго мы так не выстоим!
Кошкин оглянулся и увидел краем глаза в зловещем красном сумраке кровати, расположенные в ряд. За ними письменный стол, а возле стен - ряды стеллажей и шкафов. У каждой кровати стояло что-то наподобие штатива под камеру. Из штатива тянулись провода, а может веревки. В этом мире не было смысла давать точные характеристики предметам, потому что все предметы здесь не обладали положенными им функциями, а лишь изображали что-либо. Всё здесь лишь форма без содержания. Всё - обман, всё - фальшивка.
- Надо забаррикадироваться! Тащите мебель! – кричал Фёдор.
- Если мы отойдем, они продавят дверь! – ответил Ласкин, подпирая Кошкина.
- Сколько у вас патронов?! – спросил Фёдор.
- Четыре! – надрывно произнесла Алёна.
- У меня столько же, - крикнул капитан.
Кошкин, упираясь левым плечом в дверь, протянул обе руки в сторону.
- Давайте мне оружие. Их там немногим более чем нас, иначе мы бы не удержали!
Алёна и капитан, не переставая нажимать на Федю, отдали ему свои ПМ.
- На счет три отбегайте назад! - произнес Кошкин.
- Один! Два!.. Готовы?!
- Да! – практически хором ответили все трое.
- Три!
Алёна, Ласкин и капитан отскочили от Феди.
Могучий Кошкин еще несколько секунд удерживал дверь, медленно отъезжая назад, скользя по полу, а потом отлетел на пару метров и упал на спину. В дверной проем хлынули демонические человекоподобные образы. Кошкин, лежа на спине, в обеих руках держа пистолеты, сначала спустил курок левой рукой.
БАХ! – раздался грохот выстрела! Существо упало прямо на Фёдора, лицом к лицу. Кровь из простреленного лба создания струей толщиной с указательный палец залила Феде глаза, рот, нос. Кошкин отклонил голову в сторону, и, выглядывая из-за лежащего на нём трупа, поочередно спускал курки пистолетов.
БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!.. - раздавались оглушительные выстрелы, отбрасывая эхо. Каменные стены звенели от грохота, а твари падали возле порога в помещение… БАХ! БАХ!
Фёдор сделал семь выстрелов. Пустой пистолет он откинул. Не переставая целиться в сторону дверного прохода, Кошкин одной рукой стащил с себя труп и поднялся с пола. Вытирал рукавом лицо от крови, но в итоге просто размазывал ее по себе. Одно существо осталось живо - лежало с простреленными ногами и, задрав голову, смотрело на Федю. Кошкин, перешагивая тела, подошел к двери. Выглянул в коридор – никого.
- Баррикадируем! – приказал Фёдор, - тела надо выволочь отсюда. Все, кроме этого, - он указал на раненого псевдо-человека.

17. Агенты несвободной воли
Все кровати, шкафы и стеллажи, что были в этом просторном помещении, имитирующем кабинет для физиотерапии, они придвинули к двери. Живого псевдо-человека усадили в дальнем от входа углу кабинета.
- Если попытаешься что-то сделать, я тебя пристрелю! – пригрозил пленному Кошкин. Засохшая кровь на лице полицейского была не так уж заметна на фоне алого света, но создавала сильный дискомфорт. К сожалению, отмываться тут было негде.
- Что сделать? - спросил тот.
- Что-то, что мне не понравится.
- Что тебе не нравится?
- Ты издеваешься?! - Фёдор наставил оружие на псевдо-человека.
- Я однажды издевался над другом, и мы поругались.
Ласкин внимательно слушал ответы этого удивительного создания. Капитан и Алёна смотрели в окно на очнувшийся от спячки город. По всей видимой части улицы, по тротуарам в разных направлениях шли псевдо-люди бог знает по каким делам. Машины на дороге просто стояли, но в них были водители. В одном из окон дома напротив человек периодически подносил руку ко рту, будто курил.
- Как тебя зовут? – спросил Ласкин у пленника.
- Есенин.
- А имя есть?! – вмешался Фёдор.
- Есенин, это моё имя.
- Ты видел тут мальчика? – спросил Ласкин, - ему одиннадцать лет. Волосы темные. Раздетый - в трусах и в белой майке.
- Тут нет мальчиков. Мы все взрослые люди.
- Не тут, а в городе! – повысил тон Вася.
- В городе есть мальчики, есть девочки. Есть дети.
- Где они?!
- Кто?
- Где дети?!
- Дети в детском саду, в школе и на детских утренниках.
- Бесполезно, - произнесла Алёна.
- Отвечает, будто робот, - сказал Ласкин и оперся руками на подоконник. Уставился в окно.
- Может, они и есть роботы? – предложил капитан.
- Может, - ответил Вася, а потом добавил, - надо идти за Мишей.
- Куда ты пойдешь? – сказал Фёдор, - ты посмотри сам: их там сотни! А если население тут, как у нас в Потерянном, то больше десяти тысяч!
- И что ты предлагаешь, ждать пока они снова замрут?
- Если ты сейчас выйдешь, они… я даже не знаю, что они сделают, - запинался Федя, - очевидно, схватят тебя… а дальше… убьют, расчленят, посадят в подвал… все что захотят, сделают! Нельзя идти!
- Есенин, - обратилась к нему Алёна, - ты знаешь, что это за устройство в небе?
- Это Лампа.
- Из-за нее вы все пришли в сознание?
- Я не знаю.
- Когда Лампы не было на небе, где ты был?
- Лампа всегда на небе.
Вася повернулся и присел на подоконник.
- Если без Лампы они не в сознании, значит, для них не существует момента, когда нет Лампы, - предположил Ласкин, и вновь посмотрел сквозь окно. Лампа взошла над горизонтом градусов на пятнадцать-двадцать. Василий прикинул в уме, что если это угловое расстояние по небосводу она прошла примерно за полчаса, то сядет она где-то через два с половиной часа. В Васе боролись два желания, первое – эмоциональное, которое заставляло его броситься прямо сейчас в одиночку искать сына, а второе – рациональное, предлагающее переждать. Мысленно Вася вышел из больницы и тут же увидел, как все вокруг остановились и уставились на него, а через мгновенье накинулись и…
- Нет, если я сейчас выйду, - думал он, - я не спасу Мишу с вероятностью сто процентов. Если мы переждем и выйдем, когда они вновь застынут, шанс вернуться домой с сыном появляется.
- Почему вы гнались за нами? Что вам от нас надо? – спросила следователь.
- Мы станем вами, - ответил Есенин.
Четверо настоящих людей переглянулись. В кабинете повисла пауза. Ответ существ не предвещал ничего хорошего. Ласкин тут же представил, что эти создания захватят Землю, что начнется война с их миром, и человечество проиграем. Алёна представила, как её тело медленно растворяется, а вместо него создается похожее, только с исковерканным демоническим сознанием, как это бывало в фильмах про похитителей тел. Кошкин подумал, что надо как можно быстрее зайти в этот уродливый мир с армией и разнести тут всё. А Сергея Петровича мучила жажда и похмелье, и всё, о чем он сейчас думал, это о бутылочке пива.
- Как вы собираетесь стать нами? – спросила Алёна.
- Я не знаю.
- Что вы делаете с пойманными людьми? – снова задала вопрос девушка.
- Я не знаю. Я не ловил. Спросите у тех, кто ловил.
- Вы убиваете людей? – спросил Ласкин.
- Да.
- Зачем?
- Если мешает, мы убираем то, что мешает.
- Где похищенные люди?

продолжение ЧАСТЬ 2. Поход в город, созданный нейросетью #рассказы #хоррор #фантастика

[Гепатит Сика — патология печени, массово регистрируемая в областях, приближенных к Зоне Отчуждения. Подробнее]

Прочитав пояснение Сьюзи, молодой человек поморщился. Фраза про «докторов наук» обретала смысл. Лао бы с большей пользой прочитал определение «аутоиммунной агрессии» или слова «нивелировал». Догадываясь, что это не кончится ничем хорошим — для качественного выполнения функции программный агент нуждался в долгих и кропотливых настройках — он все же расширил Сьюзи круг поиска.

«…2111 — приживание конечностей, выращенных на основе генома добровольцев. Через пять лет нарушение чувствительности наблюдаются у 80 процентов реципиентов, парезы — у 57, параличи — у 32. Через десять лет у ста процентов обследуемых конечность приходит в негодность из-за разрушения нервной ткани. Участники эксперимента возвращаются к механическим протезам…»

[Первая выращенная конечность. Левая рука до верхней трети локтя. Смотреть фото. «История протезов. От человека с крюком до киборга». Доктор Дейл Граймс. 2176.  Читать. Слушать альбом «Век металла» группы «Сломанный протез»]

«Группа «Сломанный протез»? Да, Сьюзи, это именно то, что я сейчас хотел узнать. А совсем не про отличия пареза от паралича. Ты сегодня в ударе». Лао вновь ограничил Сьюзи базовым справочном материалом.

«…К 2150-м годам обновление или даже замена внутренних органов становится доступным среднему классу. Примерно в это же время металлические протезы приходят к своему пику совершенства. Встает вопрос о возможном бессмертии человека. Но уже через несколько десятилетий проблема невозможности заменять стареющую нервную ткань становится очевидной. Физически полноценные, крепкие, сильные люди с атрофией коры, опухолями, кистами головного мозга становятся бесполезны для общества, а иногда и опасны. Растет количество психически больных, многим из них перестает помогать фармакотерапия. Усилия ученых фокусируются на совершенстве синтеза нервной системы, а общество социально приспосабливается к новым условиям…»

[Закон об ограничении времени жизни - законопроект, принятый на съезде Живой Зоны Земли в 2177 году, устанавливающий годовой срок до эвтаназии при выявлении на регулярном медицинском осмотре нарушений функционирования высшей нервной деятельности установленного уровня. Подробнее]

«…В течение последующих ста лет ни один из разрабатываемых способов борьбы с несовершенством нервной системы себя не оправдывает. Замещение поврежденных участков буквально поклеточно все равно заканчивается деградацией новой ткани, а «изначальная» нервная система подвергается если не морфологическим, то функциональным изменениям даже в организме «идеальном» по биохимическому составу…»

Лао начал откровенно скучать. Яркие и прикольно сделанные органы и клетки, по-всякому вертящиеся перед глазами, впечатляли не так сильно, как взрывы, а пытаться вникать в произносимый текст было слишком тяжело. Да и к уведомлениям, связанным с его новостью, становилось все труднее оставаться равнодушным.

«…Достижения в других областях за этот период более успешны. Появляется возможность не только заменять «испорченные» органы их первоначальным вариантом, но и улучшать его благодаря минимальным изменениям в структуре ДНК при выращивании препарата. И, разумеется, победа над кризисом рождаемости и, по сути, спасение человечества от вымирания — первый совместный проект компаний «Гидра», «Крио-биос», «Кэйчу-технолоджис»…»

Полностью отдавая себе отчет, что он наверняка может почерпнуть тучу полезной и интересной информации из данного видео, Лао Дейвис закрыл его и посвятил все свое внимание бурлению, вызванному его новостью. Вот кто-то незнакомый пошутил, что так пафосно с экзамена еще никто не сбегал. Нужно было не ударить в грязь лицом и придумать достойный ответ.

Спустя какое-то время, полное соревнований в остроумии и попыток сохранить интригу, Сьюзи объявила о письме из «ЭйчБиТи», помеченном флажком «Важное». Молодой человек бегло ознакомился с договором. Выяснив, что от отдела «Возвращения» этический комитет требовал согласия и присутствия при первой процедуре ближайшего родственника почившей личности — поэтому его, Лао Дейвиса, и пригласили — юноша принялся вводить свои данные. Он дотронулся восемью, а потом двумя большими пальцами до дужек Бай-Нет-чков, некоторое время старался не моргать, зная о считывания сетчатки. Все необходимые строки о нем заполнились.

— Я, Лао Вейдер Дейвис, даю согласие, — сказал он и, едва заметно перебирая пальцами в спайдере, ввел свой индивидуальный код подтверждения — шестнадцатизначный пароль из букв и цифр, первую и по большому счету единственную вещь, которую в жизни нужно было знать наизусть.

Новые учебные материалы в этот день прошли полностью мимо Лао. Разумеется, он рассказал Терри и Ли о причинах его отсутствия на экзамене и вскоре половина курса знала, что это приглашение никак не связано с его «индивидуальными историческими достижениями», если не подразумевать под этим обладание определенной наследственностью.

Но все равно, сколько было теорий и обсуждений! Почему глава корпорации носит очки вместо дорогих новых линз? Действительно ли он явился в их дыру лично или это был робот с проецируемым изображением носителя — мехатор? Почему он был настолько уверен, что не получит отказ, и обратился к Лао всего за день до события? Хотя, это глупый вопрос. Нашлись даже те, кто вспомнил древнюю, как профессор Чамберс шутку о том, что название «Гидра» звучит, как какая-нибудь злодейская организация из какой-нибудь вымышленной вселенной. А ближе к вечеру выяснилось, что самый суровый из преподавателей выходит с больничного на экзамен, и Лао был окрещен самым везучим человеком с курса.

До поздней ночи второкурсник купался в лучах сетевой славы, но новый статус ему все не присуждался, а природа брала свое. Подбодрив себя, что у него еще будет время блеснуть как на самом «возвращении», так и после него, Лао пожелал всем доброй ночи и снял Бай-Нет-чки, чтобы готовиться ко сну. Сладко потянувшись, он с удивлением обнаружил, что его сосед тоже не спит.

— Привет, Кайло Рен. Не видел, как ты вернулся, — поздоровался Лао, чувствуя себя глупо.

— Не удивительно. Ты очень долго разговаривал с вымышленными друзьями, — ответил, несколько растягивая слова, Кайло Рен Янг, также известный как Чудик.  Он лежал на своей кровати на боку, подперев рукой голову. Перед ним была раскрыта настоящая бумажная книга.

Кайло Рен Янг принципиально не использовал технологии «Бай-Нет». Он утверждал, что сеть и постоянный доступ к любой информации делает людей глупее, так как нет необходимости что-либо помнить, кроме личного кода, или решать какие-либо задачи, ведь всегда найдется программа или специалист, к которому можно обратиться. Более того, Чудик считал, что электромагнитное излучение Бай-Нет-устройств увеличивает количество опухолей мозга и вызывает функциональные нарушения нервной системы, о чем правительство старательно умалчивает. Он всегда с удовольствием участвовал в спорах на этот счет и относился к своим оппонентам с жалостью, не замечая, как с трудом сдерживают смех собеседники, слыша от Чудика, что именно из-за масштабности связей с сетью люди сходят с ума. Даже Лао, насколько бы терпимо не относился к соседу, к которому успел привыкнуть, искренне удивлялся, как Кайло Рену удается проходить ежегодный медицинский осмотр и, в частности, психиатра.

Но на самом деле Чудик был местной знаменитостью. Ребята специально провоцировали его на полемику, а потом выкладывали видео. Существовало немало людей, поддерживающих его точку зрения, но мистер Янг об этом не знал, так как никогда не заходил в сеть. И это была его ахиллесова пята, ибо возможности его социального функционирования были на уровне древнего старика. Еще хуже, чем у Чамберса!

В университете так и шутили, что голографические объявления существуют только для команды «Ч»: Чамберса и Чудика. Весь остальной мир прекрасно владел виртуальной информацией, которая обновлялась своевременно и была более полной. Но если стосорокалетний Чамберс до сегодняшнего дня еще знакомился с литературой через свой голопланшет и немного использовал его для общения, то Кайло Рен на своем только печатал, не подключая к сети. Учебные материалы он брал из музейной библиотеки, каким-то образом получив к ней доступ и даже имея право выносить оттуда книги. Однако уже около двухсот лет ничего не издается на бумажных носителях из-за абсолютно бесполезной траты ресурса, и Лао всегда было интересно, каким образом Кайло Рен вообще способен что-либо узнавать о последних событиях.

— Готов завтра к экзамену? — спросил Чудик. — Во сколько он, кстати, не напомнишь?

Лао Вейдер хмыкнул. Этот способ получения информации был довольно действенным.

— В двенадцать. Но я завтра не иду на экзамен, — ответил он и, усмехнувшись, добавил: — Зайдешь в сеть, узнаешь почему.

— Я предпочитаю жить в реальности, а не в ее кривом отражении, — сказал Чудик, нежно переворачивая страницу. — Не хочешь — не говори.

Лао уже давно не обращал внимания на подобные высокопарные заявления, но точно знал, что выкладывай Кайло Рен свои суждения лично, он стал бы лицом сети, а то даже и именем. И как так получается, что ему это совершенно безразлично?

Допрос

— Я заснул быстро и спал очень крепко, пока меня не разбудил браслет из-за срочного вызова в рум. В ту ночь произошла первая настоящая буря. Электромагнитный шторм, имевший последствия, кроме пресловутой головной боли. По всему восточному побережью на двадцать две минуты отключилась электроэнергия и оборвалась связь с сетью. Даже в больших городах — Бостоне, Нью-Йорке, Вашингтоне. Не помогли никакие резервные станции и аварийные генераторы.

Агент Свонсон вздохнул и ввел себе легкий стимулятор. День предстоял долгий, а ночь накануне была слишком короткой.

Его подняли в полшестого утра — примерно через пятнадцать минут после террористической атаки. Человеческих, или, вернее, жертв среди полноценных людей, бесспорно являющихся таковыми, не было. А вот экономический ущерб исчислялся триллионами. Во всемирную сеть, закрытые и даже резервные ядра таких значимых и защищенных организаций, как «Гидра-Биос-Технолоджис», «Центральный архив», «Всемирная база данных», попал вирус. Он нахально представился службам безопасности, назвавшись «Мисс Тейлор», и уничтожил все, что касалось синтеза нервной ткани. Даже программные алгоритмы автоматизированной аппаратуры в лабораториях! По мнению Карла Свонсона, именно факт приведения дорогостоящей техники в негодность дописал пару нулей в сумму ущерба.

— Позже некоторые религиозные деятели будут видеть в этом событии знамение. Предупреждение против «возвращения» мисс Тейлор. Какое-то время их будут слушать, не задумываясь о том, что ее «возвращение» было не первым из подобных, — продолжал человек, организовавший теракт. Его звали Лао Вейдер Дейвис, и он был арестован в тот же час. Совершенно не сопротивляясь правоохранительным органом, мужчина, тем не менее, оказался готов к допросу.

Агент в очередной раз тяжело вздохнул. «Это будет слишком долгий день».

— В рум меня вызывали родители. Хотели спросить, все ли у меня в порядке. Я тогда сильно на них разозлился. Зачем было меня будить, когда можно было просто подумать головой? Если все произошло на востоке, а даже у них — в Небраске — не случилось ровным счетом ничего, то почему они решили, что у меня в Калифорнии что-то может быть не так? Какая глупость. Я спешил отвязаться от них и посмотреть видео очевидцев, но, что неудивительно, никаких записей происшествия не было. Просто побледневшие люди рассказывали о пережитом.

Дверь бесшумно отъехала и послышалась тяжелая поступь. Когда Свонсон увидел в стекле, отделявшем его от задержанного, отражение старшего агента Харриса, то лишь кивнул, пытаясь не выдать резко возросшего внутреннего напряжения. Появление Билла не сулило ничего хорошего. Какое-то время они молча наблюдали за прикованным к креслу мужчиной, разглагольствующим о проблемах, связанных с невозможностью выйти в сеть: в том числе галлюцинациях, панических атаках и самоповреждениях. Дейвис постоянно наклонял и разворачивал голову из стороны в сторону, иногда делая ей весьма резкие повороты. Периоды тонического напряжения мышц выгибали бы все его тело, если бы оно не было крепко фиксировано.

— О чем он болтает? И чего его так крутит? — спросил старший агент, не скрывая раздражения.

— В данный момент о ночи перед «возвращением» Дженни Тейлор, — пояснил Свонсон, надеясь, что его спокойный тон расслабит собеседника. Но, получив в ответ полный злости взгляд, он закончил весьма прохладно: — Тонические судороги вызваны взаимодействием «ЭмИкс-2» и рядом принятых мистером Дейвисом препаратов, имеющих долгий период полувыведения. Я, кажется, говорил, что для правильного проведения допроса, его кровь надо предварительно хорошо почистить.

— Ага, говорил. И просил тридцать шесть часов на это. Так «ЭйчБиТи» тебе их и дали.

—…к утру сеть была полна творчества, вдохновленного этим событием. Сейчас то, что перебой вызвал столько шума, даже кажется смешным. Одними из первых появились работы Стейси Го, и они были действительно жуткими: темные улицы с будто живыми тенями. Как я взбесился из-за этой девчонки — еще школьницы. То есть, конечно, она была явно талантлива, но подскочить за пару часов с лица сети до героя — невероятно. Я жутко завидовал и злился, ведь о моем удачном отъезде на конференцию все забыли…

— Зачем ты про это слушаешь? Это тридцать лет назад было! Нет на это времени, — прорычал Харрис и, к ужасу ничего не успевшего предпринять Свонсона, обратился к заключенному: — Кто помогал тебе? Как ты сделал «мисс Тейлор»?

Карл схватился за волосы и выплюнул сквозь стиснутые зубы что-то похожее на «ну ты и», но смог взять себя в руки и закончить фразу мысленно, зато красочно. Лао Вейдер осекся на полуслове и, продолжая выворачивать шею, вперился тяжелым взглядом в стекло, отделявшее его от невидимых собеседников. Через несколько секунд он издал смешок.

— «Сделал мисс Тейлор»? Вы, верно, путаетесь. Я ее потомок, а не она мой. Тогда людей делали по-другому. А секс был не только интересным времяпрепровождением, но и имел биологический смысл. Конечно, не у всех все получалось нормально, и тогда они извлекали из мужчин и женщин половые клетки, искусственно проводили их слияние, а потом опять помещали в женщин. Звучит безумно, но это работало. Ах, прекрасное довоенное время, когда не было этих, как говорят официальные представители, «агрессивных условий внешней среды», достающих нас даже в Живой Зоне. В нашем мире все сделано так, чтобы можно было забыть о расширении Мертвой Зоны и Зоны Отчуждения: башни, щиты, ЭМ-стабилизаторы, пищевые добавки, лекарства, возможность заменять внутренние органы или приделывать протезы в сотни раз лучшие, чем настоящие конечности. А потом, когда ты захочешь оставить после себя живое наследие, приходится идти и кланяться «ЭйчБиТи», в полной мере осознавая, что ты просто никто без этих ублюдков. Что без них ты даже не жил бы. И это утверждение более чем законно, учитывая, что именно они спасли человечество от вымирания, победив демографический кризис двухсотых годов после открытия феномена Леминой, или феномена «кристаллизации».

Лицо агента Харриса вытягивалось все сильнее, агент Свонсон ругался на старшего по званию и причитал о том, почему ему мешают делать его работу — про себя, разумеется, — а Лао Вейдер продолжал воспроизводить энциклопедию по памяти.

— Я так понимаю, что в ответ на неизбежно проникающее излучение, в то время считавшееся абсолютно безвредным, меняется хеморецепторное строение клеточных оболочек. Больше всего затрагиваются гаметы и нервные клетки больших полушарий, чуть в меньшей степени страдают нейроны, относящиеся к соматической нервной системе. Клетки вегетативной нервной системы, как и другие ткани организма, почти не меняются. По крайней мере, в рамках текущего вопроса. Клетка «ощетинивается» ненужными пептидными отростками: цепочки аминокислот в них случайны, разнообразны, но физиологически бессмысленны, что не мешает работе организма. Но при столкновении клеток, претерпевших аналогичные, но не идентичные микроскопические изменения, взаимодействия между ними не происходит…

— Да чтоб тебя, — пробормотал Билл Харрис и собрался повторно обратиться к задержанному, но доступ оказался ограничен. Конечно, старшей агент мог легко пройти идентификацию, чтобы снять блок, поставленный Свонсоном, но сам факт подобной наглости отвлек его от прикованного к креслу мужчины. — Тебе лучше объясниться, Карл. И хорошенько подбирай слова.

Пока Свонсон обдумывал, как донести свою мысль до агента, специализирующегося в других областях, Дейвис продолжал говорить:

— …Это объясняло, почему можно вырастить сердце, но нельзя — руку. При появлении «чистых», «синтезированных базовыми» нервных волокон, уже измененные ткани реципиента взаимодействовали с ними, но со временем «чистые» клетки также подвергались феномену Леминой, изменяясь по своему собственному пути. Через некоторое время «старые» волокна центральной нервной системы переставали генерировать потенциалы действия в сторону «новых» и те оказывались бесполезны.

А теперь вернемся к «деланью людей» — я еще помню, о чем вы спрашивали. Гаметы, которые априори развивались в разных людях, не воспринимали друг друга, и слияния не происходило. Даже при интрацитоплазматической инъекции сперматозоид включал режим апоптоза, словно оказавшись в опасной среде, а не в яйцеклетке, где бы ему следовало раствориться. За исключением редких случаев, за счет которых и обновлялось человечество до открытия данного феномена. Вывод, сделанный учеными после полученных знаний: убрать ненужные этапы. Синтез гамет из ДНК родителей, «чистых», не успевших измениться, их слияние, и выращивание плода в благоприятных лабораторных условиях. 11 января мы празднуем День Нового Рождения, в честь девочки, появившейся на свет таким образом в 2250 году. За то, что она была первой из нас. Говорю вам все это и поражаюсь, сколько я всего знаю. И ведь прям помню. Удивительно, не правда ли? Вообще широкой кругозор, как говорил друг моей юности Чудик…

— В психиатрии, — наконец нашелся Свонсон, — есть симптом мимоговорения, или мимоответов. Когда человек, ведя диалог, акцентируется на несущественных признаках предметов, демонстрируя нарушение стройности собственных ассоциаций. Он должен понимать вопрос, но отвечает как-то бессмысленно и бездумно. Я полагаю, Дейвис тренировался чему-то подобному. И теперь каждый новый вопрос может сбить его на совершенно любую тему, лишь отдаленно связанную с сутью заданного. Потом он начнет еще больше сбиваться, отталкиваясь от собственных ассоциаций, начнет повторяться, и допрос в итоге продлится вечно.

«Вернее, пока Дейвис не отключится», — мысленно добавил мужчина.

— Бред какой-то! Разве это вообще возможно? Сколько ты ему вколол «ЭмИкс»? — по движению глаз старшего агента Карл Свонсон догадался, что тот просматривал биохимические показатели заключенного.

— Больше, чем обычно требуется. Да. При правильном введении метафенарелаксина Дейвис был бы слишком расслаблен, чтобы выискивать противоестественные ассоциативные цепочки. Но транквилизатор провзаимодействовал с а… — Свонсон оборвал себя, решив не перегружать слушателя, — препаратами, находящимися в крови Дейвиса. И теперь на него действуют метаболиты «ЭмИкса». И мы имеем, что имеем.

Он хотел добавить еще про риск увеличения дозировок, связанный с гипертонусом мышц, но Харрис перебил его:

— И что? Ничего теперь нельзя сделать?

— Так как проблема мимоговорения вызвана им самим, то есть искусственно, а не связана с функциональными нарушениями в работе мозга, его можно подловить, чтобы он рассуждал вполне логично и здраво. Нужно было просто максимально приблизить его к теме, ждать и внимательно слушать.

Возможно, дело было в растормаживающем действии принятого стимулятора, возможно, сказывалась нехватка сна, но Карл, не удержал своего раздражения:

— Но теперь я уже не уверен, что смогу вернуть его к «мисс Тейлор»! Его надо было сразу почистить. Но кто меня будет слушать?

По лицу Билла агент Свонсон сразу понял, что, дав выход эмоциям, совершил ошибку.

— «Приблизить к теме», говоришь, — агент Харрис недобро прищурился и обратился к Дейвису, который уже перешел от бахвальства собственным кругозором к демонстрации оного и перечислял малоизвестные факты из самых разных областей: – Мисс Тейлор! Мисс Тейлор! Мисс Тейлор!

— Забавно, — протянул Лао Вейдер. — Вы повторяете это имя, но не вкладываете в него ничего. Я помню следующий день после «возвращения». Тогда только и говорили: «мисс Тейлор», «Дженни Тейлор», подхватывали чьи-то ошибки вроде «Джинни Тейлор» или даже «Джонни Тейлор», ругались и спорили из-за них, но все, все вкладывали в слова — в это имя — лишь случившееся событие. Само знаковое «возвращение». Никто не имел ввиду девушку, пострадавшую от психопата, а потом и от Бай Веня. Словно ее самой и не было за ее собственным именем… Даже для этих религиозных фанатиков, которые разглагольствовали о душе и вечности, она была лишь поводом, событием, именем, но не человеком. Я пытался что-то узнать о ней, но не смог ничего найти. Слишком многое с тех времен было утеряно, да и знал я слишком мало, чтобы конкретизировать поиск. Бай Вень, конечно, называл даты и имена, но я не запомнил. А те, кто якобы запомнил, называли разные цифры, от чего все запутывалось еще больше. У меня был приятель, Чудик, я уже говорил о нем, он считал, что из-за постоянных записей наш мозг разучился запоминать. Давным-давно мне это казалось такой глупой мыслью. А потом я начал делать упражнения для мозга и памяти. Скорее просто для себя, чем по необходимости. Есть несколько хороших…

Выслушав весьма подробную методику когнитивных и мнестических упражнений, агент Харрис беспомощно посмотрел на Свонсона:

— Карл, но ты же сможешь заставить его говорить по делу?

«После того, как ты мне его сбил? Не уверен».

— Я сделаю все возможное.

Какое-то призрачное чувство вины явно не сочеталось с горделивой и резкой натурой Билла. Он осклабился.

— Ты же женат, верно? Не знаю, как ты, а я люблю, чтобы все было чинно, неспешно и прилично. В этом есть определенное достоинство. Но, как я могу понять, ребята из «Гидры» сейчас имеют Сота отнюдь не по-миссионерски. И когда он придет отыгрываться на наших задницах — мало не покажется. Так что, ты уж постарайся выяснить все побыстрее.

— Я сделаю все возможное, — повторил Свонсон.

Когда Харрис ушел, оставшийся агент оценил все жизненные показатели допрашиваемого и задумчиво поцокал языком. Запрограммировав ввод еще 14 единиц транквилизатора в течение двенадцати минут Дейвису, уже распинавшемуся о важности мелкой моторики, Свонсон раскрыл все дополнительные экраны, чтобы ввести коррективы незамедлительно, если они потребуются.

— Если почувствуешь себя совсем плохо, дай знать, — попросил агент.

— О нет. Я этого не сделаю. И вам это должно быть известно, — Дейвис усмехнулся, наблюдая за капельками голубоватой жидкости, которые медленно ползли по трубочке в его вену. — Со мной же работают настоящие специалисты, хотелось бы верить. Кто-нибудь из вас пробовал его? Скорее всего нет. Поясню, раз уж вам так нравится меня слушать. Вряд ли случится нечто, что мое искривленное вашей химией восприятие, посчитает достаточным поводом пожаловаться. Ха-ха! Также и с воспоминаниями. Поэкспериментируйте как-нибудь сами! Ведь имеете доступ к препарату, и наверняка есть события в прошлом, о которых хотелось бы некоторое время не переживать!

«Выраженный этап гипервозбуждения. Почему ты не можешь хоть на что-то дать хорошую правильную реакцию? Почему они не могли хоть чуть-чуть подождать и разрешить тебя промыть?!»

— Какие у вас самые неприятные яркие воспоминания? Думаю, такие же как у большинства! Кто-то в сети обругал твою внешность? Повод рыдать, искать поддержки, идти к мозгоправу каждый раз, когда ты вспоминаешь этот момент и чувствуешь грусть. Вторая половинка заглядывается на кого-то другого? Злишься и переживаешь, пытаешься убежать от этих мыслей в других занятиях, в новых впечатлениях. А если бежать некуда? Делать нечего? Ты один в темноте и тишине наедине с кошмарами, которые никому в мире камер и идентификаций и не снились? А когда тебя слушают, когда ты можешь попросить о помощи, молить о прекращении всего этого, ты этого не делаешь. Я готовился к сегодняшнему дню. Я жрал «ЭмИкс» достаточно долго, чтобы понять, как это работает.

Лао Вейдер говорил все медленнее и спокойнее, по его телу начали пробегать небольшие клонические судороги, экскурсия грудной клетки заметно уменьшалась, давление падало, но появившиеся нарушения в электрической активности мозга были приемлемы, так что Свонсон не отменил ввод метафенарелаксина. Тем более что Дейвис сам неожиданно переключился на наиболее значимую тему — своей подготовки к теракту.

— Будущее не пугает. Все события прошлого случились к лучшему. Ты думаешь о себе, будто о герое фильма. Без эмоций. Без страха. Без стыда. Без всего, что обычно мешало бы тебе жить. Отпили мне ногу и дай «ЭмИкс», и я буду говорить с тобой, как с другом. Восприятие говорит, что все хорошо. И было. И будет… Тот ты… Лишь герой фильма… Пока опять не заперт в темноте… Монстры оживают… Сеть… Так незначительно… Память не жалеет… Дженни…  

Путанная речь, групповые экстрасистолы и багровеющее лицо совсем не понравились агенту, но до того, как он успел что-то поменять, прикованный к креслу мужчина закричал и забился в эпилептиформном припадке. Приводя Лао Вейдера в порядок, Карл Свонсон ругался так, что, без сомнения, заставил всех, кто следил за его работой, покраснеть и убавить громкость.

Четверть часа спустя, окончательно скорректировав электролитный баланс и погрузив Дейвиса в непродолжительный медикаментозный сон, Свонсон открыл перед собой первые кадры с конференции, где произошло «возвращение» мисс Тейлор. «Раз это событие для тебя так важно, будем танцевать отсюда. Очень долго танцевать». Когда на энцефалограмме появились признаки пробуждения, агент, глядя на картинку перед глазами, обратился к заключенному, медленно произнося слова громким шепотом.

— Ты вошел в огромный зал. Ряды черных кресел в кожаной обивке выделялись на фоне белоснежных стен, на одной из которых изображался минималистичный логотип корпорации. Он был едва ли белее окружения, но, возможно, из-за толстого черного контура, стена вокруг него казалась серой. Перед ним протянулась сцена, у левого края которой стояла трибуна…

Продолжение следует...

Новый день разнообразился шмоном, на который после утренней проверки припёрлась вся ночная и дневная смены.

Зэков выводили из камер, беспощадно перетряхивая их нехитрый скарб, в случае малейшего недовольства награждая тех ударами дубинок и пинками.

Обыском руководил вчерашний майор, начальник штрафного изолятора. К нему-то и обратился Ляпа, когда его после недолгого шмона заводили в хату.

— Гражданин майор! — отчаянно боясь остаться неуслышанным, громко позвал арестант.

Тот, о чём-то весело смеясь с каким-то лейтенантом дальше по коридору, недовольно обернулся:

— Ну?

Прапор, сопровождавший Ляпу, раздражённо ткнул его дубинкой в спину:

— Хера ты орёшь? Пошёл в хату!

— Постой, Мягков… — остановил его Рожков и сказал, обращаясь к сидельцу: — Чего хотел?

— На беседу, гражданин начальник, — ответил Серёга и просяще добавил: — Очень надо!

— Проводи, — бросил майор прапору. — Сейчас буду…

Дежурный довёл Ляпу до памятного тому кабинета, где они и оставались в ожидании начальника ШИзо. Заходя с ним внутрь, арестант знал о чём хочет поговорить, но совершенно не понимал, как… Он пытался собраться с мыслями, но все его логические построения оказались разрушены…

Не предлагая ему присесть, пришедший майор молча и шумно сам уселся на стул и также, не говоря ни слова, выложил на стол знакомые Серёге предметы: две сигареты, “чиркаш” и спички. При этом мент не спускал глаз с лица сидельца, который постарался сохранить вид спокойный и равнодушный.

Не дождавшись реакции, майор сказал почти мягко:

— Куришь в камере?

— Я не курю, гражданин начальник! — торопливо ответил испуганный его благодушным тоном Ляпа.

— То есть, не твоё? — кивнул тот на стол.

— Нет, — как можно твёрже ответил зэк и повторил, — я вообще никогда не курил. И в прошлый раз говорил вам об этом.

— Может быть… — сказал мент и толстым пальцем катнул сигарету по столешнице. — Ладно… Если что, прибью. Чего хотел?

— Гражданин начальник, переведите меня из этой камеры… Очень прошу!

— А чем ты недоволен? — на широкой роже отобразилось удивление, но Ляпа видел, что тот вовсе не поражён подобной просьбой.

“Исполняет, сука”, — с ожесточением подумал он, а вслух произнёс:

— Да там вода течёт из крана, туалет плохо работает… ну и одному не очень, конечно, сидеть…

— Здесь тебе не отель, — отрезал майор. — Куда закрыли, там и сиди. Ты из-за этого только хотел поговорить?

— Да… — Надежда на перевод испарилась, но Ляпа сделал ещё одну отчаянную попытку: — Гражданин майор, я не могу там… — Он немного замешкался и попытался объяснить: — Там какая-то чертовщина происходит…

— Что? — и снова его вопрос сочился фальшью: — Ты о чём вообще говоришь?

— Ну… Как будто призрак там какой…

— Так… Призрак, значит… — Мент поднялся со стула и, опёршись пухлыми ладонями о стол, чуть подался вперёд: — Ещё раз побеспокоишь меня с такой хернёй, вообще не вылезешь с кичи. И именно из этой хаты. Понял меня?

Всё это он произнёс ровным тоном, абсолютно не повышая голоса, но Ляпа моментально остыл к разговору.

— Всё ясно, гражданин начальник.

— Мягков! — позвал тот и, дождавшись, когда контролёр откроет дверь, сказал: — Этого в камеру, а сам потом зайди ко мне.

— Хорошо, — кивнул прапор и прикрикнул на сидельца: — На выход!

Серёга торопливо двинулся к порогу…

В камере после прошедшего шмона пришлось прибираться. Менты натоптали, намусорили, раскидали те немногие личные вещи, которые дозволялись в изоляторе. Тем не менее, Ляпа с удовольствием окунулся в процесс уборки, чтобы только чем-то занять себя.

День катился известным маршрутом: обед и последующая прогулка. Серёгу завели в уже знакомый ему дворик, где рядом предсказуемо гулял Фил.

Едва только сосед окликнул его, как Ляпа сходу отреагировал:

— Привет. Сигареты сегодня по шмону выбили.

— Ясно, — разочарованно отозвался Васька и тут же спросил: — А ты чего к Муке выходил?

— К кому?

— К начальнику ШИзо, — пояснил Фил, — это погоняло у него такое… Так чо ходил? Я из хаты слышал, как ты на “продоле” просился на приём.

— Хотел перевестись, — откровенно сказал ему Ляпа, — не могу уже там сидеть. — И сходу, боясь, что не успеет поговорить до прихода прапора, спросил: — Ты не знаешь, в этой хате, где я сижу, никто не вешался?

Словоохотливый сосед в этот раз ответил не сразу. Серёга даже подумал, что тот не расслышал его и хотел ещё раз повторить вопрос, когда Фил наконец отозвался:

— А с чего вдруг?

И снова, как при разговоре с майором, Ляпа уловил фальшивые нотки в голосе собеседника.

— Васька, чего исполняешь-то?! — прорвалось раздражение. — У меня там тип какой-то в хате каждую ночь вешается! Сижу один, хотя все камеры переполнены! В чём там дело?

— Ты чо орёшь?! — донеслось злое шипение из-за стены. — Хочешь, чтоб мусора прибежали?

— Фил, что не так с этой хатой? — Ляпа понизил голос. — Трудно сказать, что ли? У меня уже крыша едет!

— Не ори, говорю! — отозвался негромким окриком тот и через короткую паузу нехотя продолжил: — Там Шипа сидел полгода назад… Один. У него с Мукой натяжка была, так его мусора буцкали на подвале постоянно…

Его прервал железный шум настила поверх дворов, там сегодня дежурил какой-то толстяк с погонами старшины. Медленные и грузные шаги приблизились к ним, и оба тут же замолчали.

Ляпа мысленно взвыл от злости и острой досады… Как не вовремя пришёл этот пузан! Чтоб тебя перевернуло, подумал он с ожесточением.

Насуплено доходив прогулку, Серёга вернулся в хату в полном и беспощадном раздрае… Что делать? Известный вопрос встал перед ним, и он честно пытался решить его. Но в голову ничего путного не приходило…

Закосить на санчасть? Разбить башку (опять же с тем, чтобы приземлиться на больничке)? Объявить голодовку?

Все эти методы не годились совершенно — менты тут лояльностью не грешили. Ситуация казалась неразрешимой. Отчаяние охватывало его всё больше по мере приближения ночи. Все мысли сосредоточились на предстоящем отбое, после чего он вновь окажется наедине с пугающим его призраком неведомого Шипы, которого в подвале били менты.

Ничего больше Фил поведать ему не успел…

На ужин принесли сечку. В этот раз Ляпа вяло съел несколько ложек, так же удерживая миску на коленях (к столу он второй день не приближался), съел кусок хлеба с жидким подслащенным чаем и принялся мерять хату ногами. Беспокойные мысли не давали возможности посидеть и минуты.

Всё-таки Серёга колебался, решая, “косматить” под больного или не стоит и пытаться?

Так и не определившись толком, он встретил проверку. В этот раз обязанности ДПНК (дежурного помощника начальника колонии) исполнял Треска. Это был тощий длинный тип с коротким ёжиком усов и злыми, какими-то рыжими глазами в обрамлении белёсых век.

Принявший при открытии дверей страдальческую мину Ляпа сразу же передумал быть больным — с Треской подобная попытка была обречена на провал. Это был один из самых ненавидимых и опытных ментов в зоне. Даже лагерные “козлы” старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Именно в его смену “пришёл” этапом Серёга и знал о нём не понаслышке.

— Купеев? — вопросительно проскрипел ДПНК

— Сергей Юрьевич… — Ляпа, не вдумываясь в слова, заученно отбарабанил год рождения, статьи, срок.

— Жалобы?

И он всё-таки решился! Страх перед Треской оказался много меньше того ужаса, что внушал ему фантомный висельник.

— Гражданин начальник, я плохо себя чувствую! — Ляпе и в самом деле было хреново… Казалось, будто в голове шумит, ноги сделались ватными, во рту пересохло. Мелькнула радостная мысль, что он и в самом деле заболел, а язык, между тем, продолжил говорить: — Голова кружится, будто сейчас вырублюсь, тошнит, даже кровь из носа шла! — вдохновенно соврал он и добавил просительно: — Можно вызвать фельдшера?

Треска задумчиво прошёлся по нему взглядом и сказал:

— Купеев, если сейчас обнаружится, что с тобой всё в порядке, то тогда ты заболеешь точно. Подумай хорошенько, нужна тебе медицинская помощь?

— Хотя бы обезболивающее дайте, — не стал всё же выходить из роли сиделец. — Голова болит…

— Где медик? — чуть обернувшись назад, негромко произнёс ДПНК.

Дежурный лепила протиснулся в двери и с треском выщелкнул таблетку анальгина из блистера.

— На, — он вытряхнул белый кружочек в подставленную ладонь сидельца и добавил: — При мне глотай.

Ляпа закинул лекарство на язык и, сделав шаг к умывальнику, быстро запил его водой.

— Спасибо, — проговорил он, глядя на Треску.

— Наслаждайся, — ответил тот и вышел из камеры.

Проверка покатилась дальше, а Серёга остался стоять возле умывальника, чувствуя на языке горько-вяжущий вкус лекарства… Словно беда дала попробовать себя.

Что же могло случиться с этим Шипой, и зачем он взялся являться к нему, отчаянно пытался соображать Ляпа, от всей души надеясь, что это понимание поможет ему избавиться от визитов призрака навсегда.

А уставшие ноги безостановочно всё мерили и мерили ограниченное пространство камеры по диагонали.

Когда, казалось Сергею, его голова развалится на части от этих размышлений, пришли менты делать отбой.

Странно, но именно у Трески прапора  были достаточно спокойными, не орали и не пытались кого-то пнуть за медлительность. Просто выдали матрасы и ушли. В кабинете-”козлодёрке” остался только дежурный контролёр.

Под “крышей” установилась тишина. Ляпа лежал, почти не шевелясь, до головы закутавшись в одеяло, из которого выглядывало только его лицо, обращённое взглядом к столу. Сверху в этот раз Серёга накинул не только куртку, но и штаны. Было достаточно прохладно.

Он едва моргал, напряжённо вглядываясь в пустоту, которая должна была заполниться почти осязаемым присутствием призрака.

С коридора донеслись шаркающие шаги контролёра, совершающего обход. Тот не таился, стараясь застигнуть сидельцев врасплох. Он с шумом откидывал железные “лепестки” на “глазках” дверей, секунду-другую глядел через стекло “шнифта” вглубь хаты и шёл дальше.

Когда прапор оказался у его двери, то Ляпа на пару мгновений прикрыл глаза, притворяясь спящим, и едва только глазок закрылся со стуком, и он вновь взглянул в сторону стола, там уже был призрак…

Но только теперь покойный самоубийца стоял на полу рядом с проклятым столом. На его шее висел обрывок самодельной верёвки. Другой оборванный конец болтался привязанным к плафону над столом.

И выглядел он сейчас так отчётливо, словно живой человек, в двух метрах стоящим от Ляпы. Правда, лицо его было багровым, рот кривился, по подбородку текла слюна. Призрак требовательно протянул руку к Сергею и сделал шаг к нему навстречу…

Кожу осыпало морозом. Сердце забилось так часто, что он стал задыхаться. Тело размякло киселём. Не в силах ничего сделать, он лежал и в оцепенении взирал на приближающегося к нему… нет, не призрака! Как он не обратил внимания на это ещё раньше?! Фигура мертвеца закрывала собой пространство позади и казалась вполне зримой. И ноги его в серых носках, обутые в чёрные резиновые тапочки, передвигались по вытертому полу камеры, а не клубились густым туманом, как у других приличных привидений

Но самым страшным Сергею показалось то, что он явственно слышал и скрип досок под шагами незнакомого ему суицидника Шипы. В том, что это именно он, Ляпа был убеждён.

Вот покойник подошёл почти вплотную. Буквально шаг отделял его от замершего под “тряпками” арестанта, взгляд которого упирался в край выпущенной из брюк грязной рубахи. Сергей боялся пошевелиться, чтобы не обратить на себя внимания страшного пришельца.

Ноздри забились мерзкой вонью, исходящей от покойника, и почему-то сильно пахло чем-то горелым. Внезапно самоубийца наклонился к Ляпе… и сдёрнул с него одеяло.

В груди Сергея взорвался ледяной ком, тело сковало спазмом ужаса. Расширенными зрачками он смотрел, как мёртвый Шипа поднял с пола брюки и, рванув их, располовинил на две штанины. Надорвал одну из них и отделил от неё полосу ткани — от ширинки до низа.

Потом протянул другую штанину Ляпе, внимательно глядя тому в глаза. Скорчившийся на матрасе сиделец с перекошенным от ужаса лицом вытянул руку и взял у мертвеца кусок ткани. Тот не сводил с Сергея взгляда своих красных воспалённых глаз, и Ляпа медленно-медленно вытащил из-под себя вторую руку и принялся судорожно и ускоряя движение рвать проклятую штанину на полосы, стараясь сделать их как можно ровнее и не слишком широкими — такими, из которых нетрудно сплести верёвку. Ведь надо было помочь…

*****

Фил вернулся в хату после прогулки возбуждённый новостями. Едва дождавшись, когда дежурный закроет двери, он тут же сыпанул своему соседу по камере:

— Прикинь! — он принялся переобуваться у порога в резиновые тапки. — Соседа нашего из “седьмой” ночью уволокли на санчасть!

— Жмур? — деловито поинтересовался шестидесятилетний Сапун, хронический язвенник и желчный циник, оторвавшись от книги.

— Скорее всего, — пожал тот плечами, — прапор и так в двух словах цинканул. В лагере узнаем… Ну, мусора, — он покрутил головой, — ну, суки… Ведь уже трое человек повесилось там за полгода, а они всё сажают и сажают туда… Опыты, что ли, ставят? Этот вот бедолага заехал… Думаешь, тоже повесился, как и прошлые? Как Шипа?

— Шипа не повесился, — понизил голос Сапун, — это легавые его повесили…

— В смысле? — выпучил глаза собеседник.

— В самом прямом, — буркнул старый сиделец. — Мальца знаешь? Шныря из санчасти?

Фил кивнул.

— Это сосед мой по подъезду. Он сказал, что Шипу забили до смерти, а потом повесили.

— Да с чего? — громко зашептал Васька. — Может, его менты сначала били, а он не выдержал и повесился!

— Нет, — сурово мотнул тот головой, — там лепила есть один, бухарик конченный, он раньше судмедэкспертом работал, пока не попёрли за алкашку. Он здесь притычился фельдшером, спивается… Так вот, он бухой и сказал Мальцу, что повешен тот был после смерти от побоев.

— Да ну нафиг… — поражённо ахнул Фил.

— Вот те и нафиг… — Он придвинул к себе лежащую на столе книгу и добавил: — Больше того, ему якобы кто-то из той смены сказал, что Шипа хотел повеситься, но верёвка оборвалась, а когда он вторую плёл, то его спалили. Вот после этого и стали бить как резинового… Добили и подвесили. — Он секунду помолчал. — Точно повесился этот Ляпа, я тебе говорю. И хата эта нечистая. Тут через стену сидишь и всё равно… — Сапун передёрнул плечами и замолчал, уткнувшись в страницу.

*****

Но Серёга ещё жил на этом свете, хотя…

Перед дверью больничной палаты-камеры стояли двое: один важный лысый, с очками на обвисшем лице, одетый в белый халат и второй с казённой скуластой физиономией и погонами подполковника.

Лысый доктор скучным голосом сказал собеседнику, продолжая какой-то разговор:

— Посмотрите сами, подполковник, — он едва повёл рукой в сторону палаты.

Тот с готовностью сдвинул кружок у дверного глазка и приник к нему взглядом. Белый халат нетерпеливо переступил ногами и шумно вздохнул.

“Мундир” оторвался от шнифта и с некоторым недоумением повернулся к своему провожатому:

— Товарищ полковник, я не совсем понимаю… А почему он в смирительной рубашке? У вас же препараты, дай Бог! — Он зачем-то перекрестился, истово и размашисто, словно отгоняя бесов. — Я же видел тех, кого от вас привозили! Уезжал один человек, а приезжал совершенно другой…

Полковник УФСИН, заведующий психиатрической больницей для осужденных, доктор наук Кротов польщённо проговорил:

— Благодарю, приятно слышать. — И тут же нахмурился: — Но не с этим… Его привезли в наручниках, поскольку он всё порывался разодрать одежду на полоски и сплести из них подобие верёвки.

— Да, — тут же отозвался подполковник. — Когда мне позвонили и я приехал в колонию, он уже был в наручниках. Дежурный по штрафному изолятору делал обход и увидел, что Купеев сидит и рвёт брюки. На замечания не реагировал. Контролёр вызвал наряд, сотрудники зашли в камеру, пробовали… ну, воздействовать по-разному… — немного запнулся он, на что Кротов поощрительно кивнул и тот продолжил говорить: — А он — ноль! То есть не реагирует ни на что. Я сам такое в первый раз увидел. Фельдшер ему успокоительных наколол, а тому хоть бы хны!

— Вот и наши лекарства на него так же подействовали… — с пониманием кивнул он. — Держим пока в рубашке. Пробуем разные варианты. И знаете что? Я даже гипнотизёра приглашал, есть у меня друг хороший, который согласился с ним поработать… — Он замолчал, задумчиво уставясь куда-то в пространство.

— И что? — прервал паузу подполковник.

— А?.. — рассеянно откликнулся заведующий и досадливо сказал: — Да ничего. Но мы работаем. Теперь он наш клиент…

Седьмая камера

Едва он закончил и присел на лавку передохнуть, как голоса баландёров и звон кастрюль в коридоре оповестили о начинающемся обеде…

После того, как шныри собрали посуду, сидельцев начали выводить на прогулку. Двориков было всего четыре, поэтому гуляли партиями, а не все сразу. Ляпа слышал лязганье дверей у соседей, голоса контролёров, выводящих зэков из камер, звуки шагов…

Внезапно заскрежетавший засов его собственного узилища заставил зэка испуганно вздрогнуть и вскочить на ноги.

Ключ провернулся ещё дважды, и тяжёлая дверь распахнулась.

— Купеев, — лениво произнёс прапор, — выходим на прогулку…

Застегнув верхнюю пуговицу на лагерной куртке, так называемом “лепне”, Ляпа вышел на продол и в сопровождении ментов прошагал по направлению к дворам, куда выводил другой конец длинного коридора.

Свободным был только четвёртый, в котором он и оказался. Дверь закрылась, и прапора удалились, позвякивая ключами и негромко переговариваясь друг с другом. Над его головой раздался чей-то кашель. Ляпа поднял глаза и на верхнем “мостике” — настиле, уложенным вдоль всей “прогулки” — увидел ещё одного мусора, что с ухмылкой смотрел на него сквозь сетку-рабицу, накрывшей собой всё пространство дворов, небо над которыми было в этот час абсолютно серого цвета. Наверняка прольётся дождь, подумал он.

Ляпа отвёл взгляд и принялся сосредоточенно пересекать дворик по диагонали, из угла в угол. Мент наверху прошёл дальше. Серёга продолжил ходить.

Прогулка длилась уже, наверное, с полчаса, когда задумавшийся о своём Ляпа услышал осторожное постукивание в стену и чей-то приглушённый голос:

— Уру-ру… Сосед… — хрипло донеслось до него с другой стороны стены. — Слышь…

— Говори, — так же тихо ответил ему Серёга.

— Это Фил Васька из четвёртого барака, в восьмой хате сижу. С кем говорю?

— Серёга Ляпа, второй отряд. Я в седьмую заехал.

— Один? — спросил собеседник.

— Да…

— Ааа… — отреагировал тот и добавил: — А мы вдвоём, только у меня сокамерник болеет, на прогулку не ходит… За мента не переживай, он спустился чая попить с остальными. Минут пять ещё можно пообщаться, но всё-равно надо потише, у них в кабинете окно сюда выходит…

— Откуда знаешь, что он ушёл? — спросил его Ляпа.

— Знаю, — с усмешкой сказал Фил и добавил: — Как там в хате?

— А что в хате? — переспросил Серёга. — Как обычно…

— Ясно… Курить-то нет?

— Да нашёл в нычке пару сигарет… Наверное, ещё от царя Гороха остались, — фыркнул он.

— Да уж, — непонятным тоном отреагировал Васька. — Ты на следующую прогулку прихвати курево с собой. — И после недолгого молчания добавил: — А в хату, где ты сидишь, уже месяца полтора никого не закрывали.

— Оно и видно, — усмехнулся Ляпа, — заманался там убирать… А чо туда не сажали? Аварийная, что ли?

Теперь смешком ответил собеседник:

— Ещё какая…

— В смысле?

— Да в прямом, — сказал новый знакомец и загадочно добавил: — Ты там будь повнимательнее…

Едва только Серёга хотел спросить, почему, как по металлическому трапу наверху прозвучали шаги вернувшегося попкаря. Оба арестанта сразу замолчали.

Вскоре прогулка закончилась. Ляпа проделал обратный путь и вновь оказался наедине с пустой камерой во всём убожестве казённого антуража. Здесь остро пахло пылью и железом, а ещё запустением… и тревогой.

За покрытым рабицей и двумя решётками окном виднелись кольца колючей проволоки. Небо стало ещё темнее и в хате также стало сумрачнее, всё-таки слабый свет в окне помогал тусклой лампе справляться с освещением гораздо лучше.

Пошёл дождь, капли с силой ударяли по жестяным колпакам отсекателей со стороны улицы. Ляпа передёрнул плечами и отвёл взгляд от окна на раздавшийся звук открывающейся “кормушки”. В её проёме показалась рожа какого-то зэка, который скороговоркой произнёс:

— Библиотека. Книги будешь брать?

Обрадованный сиделец поспешил к нему:

— Конечно, буду! А что есть?

— Это всё, — тот выложил на кормушку четыре потрёпанных тома. Серёга быстро пролистал их и разочарованно сказал:

— Да это ещё до моего рождения написали…

— Берёшь или нет?

— Возьму, — буркнул Ляпа и взял самую толстую из книг — больше одной на человека не давали.

— “Поднятая целина”, — прочитал он вслух, — Михаил Шолохов. Ну, посмотрим…

Он постарался как можно удобнее устроиться на узкой лавке и погрузился в чтение, которое прерывал только для того, чтобы походить по камере и размяться. К его удивлению, старый советский роман оказался увлекательным. И когда в коридоре вновь загремели бачки с вечерней баландой, он с неохотой оторвался от книги.

Расправившись с перловкой и куском солёной селёдки, он снова вернулся к чтению, которое не прерывал уже до самого отбоя.

На ночь книги забирали. Раскладывая матрац на откинутом лежаке, сваренном из железных полос, Ляпа почувствовал, что устал, и с наслаждением зевнул, предвкушая скорый отдых.

Быстро снял штаны с курткой и кинул их на лавку у стола.

Умащиваясь на тощем матрасе, подумал о том, что день прошёл спокойно и с этой мыслью заснул.

Пробудился он среди ночи с переполненным мочевым пузырём и ещё какое-то время лежал, с головой закутавшись в тонкое одеяло, не желая прерывать сладость сна. Но надо было встать и дойти до туалета, если он не хотел напрудить в постель.

Наконец, он в раздражении рывком откинул одеяло и, сев на лежак… замер, в изумлении глядя на стол посреди камеры, на котором стоял какой-то зэк в нательной рубашке и подвязывал к решётке, закрывающей лампу в хате, верёвку. Было понятно, что скручена она из полос ткани, что надрали из лепня, остатки которого валялись тут же.

Стоя спиной к Ляпе, незнакомец суетился, пытаясь просунуть конец самодельной верёвки в маленькие отверстия решётчатого плафона. Серёга видел лишь его бритый затылок да лихорадочно мельтешащие кисти рук, покрытые наколками.

Что ещё удивило проснувшегося сидельца, так это то, что незнакомец был одет в нательную рубаху, хотя все в лагере в это время года под куртками носили майки.

Но самым странным и пугающим для Ляпы было то, что зэк этот, как видно, замысливший повеситься, не производил никакого шума. То есть абсолютно! Дождь давно закончился и с улицы доносились только далёкие приглушённые звуки автомагистрали, проходящей за лагерем.

Серёге показалось даже, что он ещё не проснулся и это лишь продолжение сна, настолько бесшумно всё происходило. Он ожесточённо потёр лицо и убедился, что все ощущения вполне реальны. Ляпа снова обратил взгляд на незнакомца и только сейчас подумал о том, что никаких других людей в камере быть просто не может…

Кончики пальцев на руках онемели, дыхание на миг пресеклось и зазвучало прерывисто, стараясь поспеть за молотящимся в груди сердцем. И почему-то вдруг очень захотелось, чтобы незнакомец наконец обернулся… и показал своё лицо.

И желание это было таким острым и настоятельным, что он уже почти решился окликнуть того, заранее обмирая от предстоящего ужаса… как внезапно скрипнул дверной “шнифт” — контролёр совершал обход, бесшумно двигаясь по длинному коридору и заглядывая в каждую камеру.

Подспудно Серёга ожидал, что прапор распахнёт кормушку, закричит или поднимет тревогу, увидев потенциального висельника, но голос дежурного, приглушённо прозвучавший в коридоре, был обращён только к нему:

— Чего расселся? Почему не спишь?

Ляпа сглотнул пересохшим горлом и, не сводя взгляда с неведомого сокамерника, хрипло ответил:

— На “дальняк” хочу, начальник…

— Ну так иди! Хули ты расселся?

— Я иду, — произнёс Серёга, по-прежнему оставаясь на месте.

Контролёр несколько секунд взирал на него через глазок, после чего с матерным возгласом открыл кормушку, заставив наконец Ляпу отвести глаза от странного зэка, сооружавшего себе петлю.

— Ты чо, сука — злым шёпотом спросил прапор, — бессмертный? Или такой наглый?

— Командир, а это кто? — отозвался на сказанное сиделец и кивнул головой в сторону стола. — Я ведь один был…

— Ты про кого? — оторопело произнёс тот. — Ты и так здесь один… “Крышу” сдуло, падла?

Серёга вновь обратил взгляд туда, где до этого копошился с верёвкой незнакомец и похолодел — там никого не было. Контролёр между тем продолжил говорить:

— Через минуту подойду снова и если ты не будешь в койке, вызову наряд и уботаем тебя здесь. Понял?

Не отвечая, Ляпа кивнул и поспешил на дальняк. Кормушка захлопнулась.

Сиделец быстро отлил, стараясь не выпускать из поля зрения стол и каждую секунду ожидая, что на его поверхности вновь появится странный висельник, но ничего не происходило. Ничуть не успокоенный этим, он вернулся к лежаку и лёг лицом к столу, покрепче завернувшись в одеяло. Сна как не бывало.

Едва слышные шаги попкаря приблизились к его двери. Серёга закрыл глаза. Снова скрипнул шнифт. Ляпа как будто воочию видел прапора, приникшего к смотровому глазку, и лежал тихо и неподвижно, стараясь выглядеть спящим.

Едва дождавшись, когда контролёр наконец отойдёт от двери, он тут же распахнул глаза и с неимоверным облегчением убедился в том, что в камере, кроме него, больше никого нет.

Немного успокоившись, он принялся размышлять над увиденным, хотя, правильнее было сказать, о привидевшимся… Будучи человеком, совершенно обделённым воображением, он никогда не увлекался книгами и фильмами, сюжеты которых хоть немного отдавали мистикой либо фантастикой. Даже будучи школьником, он всегда недоумевал от того, что его ровесники с удовольствием и сладкой дрожью пересказывали друг другу “страшные истории”, сидя у ночного костра в лесу, куда они несколько раз выбирались всем классом в так называемые походы под присмотром учителя. Почему летающие “чёрные гробы” и “руки” настолько пугали остальных сверстников, оставалось за гранью его понимания.

Незаметно для самого себя он всё-таки уснул и очнулся уже от грохота открывшейся двери и крика контролёра:

— Подъём, урод! Ночью не спишь, а утром не добудишься! Здесь вам не санаторий… Быстро встал!

Суматошно спохватившись с койки, Ляпа проворно оделся, скатал матрас и вышел на коридор, где удостоился болезненного тычка в спину от прапора:

— Живее поршнями двигай, сука!

Спотыкаясь и моргая ещё мутными спросонья глазами, он дошёл до матрасовки, где быстро закинул скатку к ряду других и почти бегом вернулся в камеру…

День проходил дежурно: завтрак, проверка, обход камер лепилой из сан-части… Серёга пробовал читать, но книга, так захватившая его вчера, сегодня показалась совершенно неинтересной — в голову постоянно вторгалось воспоминание о ночном происшествии. Он пытался убедить себя в том, что это видение было всего лишь сном, и почти преуспел в том, когда снова залязгали замки и дежурный, возникший в дверном проёме, требовательно произнёс:

— Купеев! На выход…

— Куда это, гражданин начальник? — растерянно спросил сиделец.

— Тебе какая разница? Выходим!

Поспешно застегнув верхнюю пуговицу куртки, Ляпа вышел из хаты.

Дежурный провёл его по продолу к кабинету, где обычно проходили приёмы зэков. Заставив Серёгу встать лицом к стене, прапор открыл дверь и громко произнёс:

— Осужденный Купеев, товарищ майор.

— Заводи… — донёсся изнутри чей-то густой голос.

Контролёр дёрнул Ляпу за рукав куртки:

— Пошёл давай!

Серёга перешагнул порог и оказался в кабинете. За столом восседал толстый одышливый майор с красным лицом и рыжими усами, причём череп его был голым, как коленка.

— Осужденный Купеев Сергей Юрьевич, год рождения… — привычной скороговоркой начал было представляться Ляпа, когда майор махнул пухлой рукой и добродушно произнёс:

— Достаточно. Садись… — он кивнул на стул по другую сторону стола и, после того, как арестант уселся, спросил:

— Куришь?

— Нет, гражданин начальник, не курю, — ответил тот, с тревогой гадая о причине вызова и личности мусора, которого он прежде ни разу не видел.

— Ну а я закурю, — с той же благодушной интонацией сказал майор и прикурил сигарету, взятую из пачки на столе. Затянувшись и выпустив целый сноп вонючего дыма, он продолжил: — Небось, думаешь, кто я такой и зачем тебя позвал… Ну, так вот, я начальник штрафного изолятора, Рожков Илья Петрович, и вызвал тебя по поводу допущенного тобой нарушения режима содержания.

— Какого нарушения, гражданин майор? Я ничего не нарушал, — Серёга хотел, чтобы голос его прозвучал уверенно, но вместо этого услышал в нём только заискивающие нотки. Он прокашлялся и добавил уже твёрже: — Сижу как все, без выкрутасов.

— Ну, если ты так говоришь… — мент снова глубоко затянулся и, шумно отодвинув стул, поднялся на ноги. Обойдя стол и попыхивая сигаретой, он подошёл к сидящему Ляпе и внезапно резко дёрнул назад спинку его стула. Зэк свалился на пол, а майор с силой несколько раз пнул его ногой, стараясь попасть в живот и закричал, наклонившись над лежащим на полу сидельцем: — Ты, сука, думаешь, что мои сотрудники мне будут врать за такую слякоть, как ты?! Полагаешь, животное, что я ТЕБЕ поверю?! Ты кем себя считаешь, тварь?! — Он снова с силой пнул скорчившегося на полу Ляпу. — Ты почему ночью не спал?! Почему сидел на койке?!

— В туалет захотел, гражданин начальник! — зачастил Серёга, испуганный не столько побоями, сколько внезапной переменой с виду добродушного толстяка, рожа которого сейчас была уже не красной, а багровой. Маленькие глазки, восседающие на толстых щеках, сделались совершенно безумными и безжалостными. — Я просто сходил в туалет!

— А, ну это меняет дело… — над зэком снова стоял толстый добряк. — Ты чо разлёгся? Давай поднимайся и топай в хату, а то у меня дел куча… Дежурный! — крикнул он в сторону двери, в проёме которой тут же нарисовалась рожа прапора. — Отведи его. — Он взглянул на Серёгу, постаравшегося как можно быстрее оказаться на ногах, и мягко сказал: — Ты ведь не будешь нарушать?

— Нет, гражданин начальник, не буду…

— Вот и не надо. Ну, иди, иди…

Прапорщик за воротник дёрнул сидельца, замешкавшегося на пороге и, закрыв дверь, повёл того назад.

Потрясённый и испуганный, Ляпа долго сидел на лавке, глядя в одну точку и бережно поглаживал левый бок, куда этот майор попал весьма чувствительно. Наверное, ребро треснуло, подумал он и потянулся за книгой, чтобы хоть немного отвлечься от случившегося…

Роман не спасал от тягостных размышлений, поэтому подоспевший обед и последовавшую за ним прогулку он встретил с облегчением.

Порядок вывода не поменялся, и Серёга снова оказался в последнем дворике по соседству всё с тем же Филом, в чём сиделец мог убедиться, когда тот вновь тихо окликнул его:

— Ляпа… Ты здесь?

— Да, — негромко отозвался Серёга. — Привет.

— Здорово. Как ты?

— Да пойдёт… — вдаваться хоть в какие подробности своих переживаний не хотелось категорически. — А ты сам?

— Как пустой универсам, — хохотнул сосед и тут же спросил: — Курёху принёс?

— Не получилось, — ответил Ляпа, полностью забывший о просьбе Фила. — В следующий раз… Только как передать?

— Ты чо, вообще ни разу не грамотный? Какой раз сидишь?

— Вторая ходка…

— Эх, ты… Перекинешь и всё. Через рабицу пролетит нормально.

— А если спалят?

— Не спалят, — авторитетно заявил тот. — Я же тебе говорил, что легавые всегда уходят чай пить… Вроде как ритуал такой у них, — коротко хохотнул он. — А и спалят? Ну и чо? Когда шпана ментов боялась?! — Прозвучал очередной смешок, сразу же, впрочем, оборвавшийся — по железному трапу наверху раздались шаги вернувшегося с чаепития вертухая.

Вновь оказавшись в камере, Серёга взялся за книгу, других занятий всё равно не находилось, а сидеть и тупо пялиться в стену… Уж лучше почитать. Но чтение так и не шло. Ляпа принялся неспешно мерять шагами небольшое пространство хаты. Тревога не отпускала…

За окном потемнело — снова собирался дождь. Тусклая серая краска, покрывающая стены камеры, словно вбирала в себя даже тот слабый свет, что исходил от зарешёченной лампы в центре потолка. Доски пола уныло скрипели под ногой. Тишина, царящая в ШИзо, ватно забивала уши. Серёга зябко передёрнулся и попробовал поприседать, чтобы хоть немного разогнать кровь, но тут же скривился от боли в потревоженном боку.

Скоро подоспел ужин, за ним вечерняя проверка, а там уже и отбой.

В хате было достаточно свежо и Ляпа поверх одеяла положил и куртку — всё теплее будет спать. Штаны остались на лавке.

Устроившись на лежаке, он вытянулся под ветхим одеялом и закрыл глаза. Сон не шёл. Мысли о желанной свободе, до которой оставалось уже меньше двух лет, сегодня никак не успокаивали и не вселяли оптимизма — уж слишком тягостно было на душе.

Из крана периодически срывались капли воды, раздражающе тренькая по дну раковины. Пролившийся с вечера дождь наполнил хату сыростью и запахом мокрого бетона. В такие мгновения хотелось отрешиться от всего происходящего. Серёга с головой накрылся одеялом и попытался заснуть…

Где-то далеко за окном истошно завопила кошка. Ляпа вздрогнул и, открыв лицо, с ненавистью взглянул на чёрный проём окна, завидуя этой твари, которая и не предполагала о наличии таких вещей в жизни, как тюрьма.

Взгляд его прошёлся по камере… и замер при виде знакомой фигуры, стоящей на столе. Правда, теперь самодельная верёвка уже была подвязана к ламповой решётке, и сейчас неведомый зэк стоял на самом краю стола, сосредоточенно глядя вниз, словно прикидывая, достаточно ли велико расстояние до пола. Уже готовая петля лежала на его плечах.

В этот раз Ляпа не стал щипать себя. Не ожидая никакой реакции от самоубийцы, он просто негромко окликнул его… и тут же проклял себя за этот неуместный порыв:

— Эй…

Тот стоял неподвижно, но каким-то неведомым образом сиделец понял, что его услышали…

Сергей неотрывно смотрел на напряжённую фигуру незнакомца и холодный ужас накатывал на него, заставив онеметь сначала тело, а потом захватив в свои знобкие объятия и сам разум…

Медленно, очень медленно зэк стал поворачиваться в его сторону и каждое мгновение этого невыразимо неспешного движения сердце Ляпы осыпало инеем. Завороженно, с остановившимся дыханием, он обречённо ждал, когда сможет увидеть его лицо, будучи уверенным в том, что в ту же секунду просто умрёт…

И тут с улицы, только ещё ближе и противнее, вновь донёсся кошачий вой… Фигура незнакомца вдруг сделалась плоской, словно нарисованной в пространстве, а мгновение спустя пропала сразу и без следа.

Только сейчас Ляпа понял, что не дышит и с силой втянул в себя тягучий воздух, после чего длинно всхлипнул… и отключился.

Седьмая камера (окончание)