
Старое окно
Может быть это уже кто то написал, но я недавно вспомнила свои старые окна в хрущевке.
Особенно одно, на кухне.
Оно всегда было мне , еще ребенку особенно близким. Я часто сидела именно у этого окна, и оно выходило во двор, на детскую площадку, дорожки и точно такие же дома и окна на другой стороне двора. Внизу можно было видеть кусты сирени и клумбы с анютиными глазками и тюльпанами летом и голые кусты и аккуратно собранные нашей дворничихой сугробы снега зимой.
Это окно было порталом в тот мир детских желаний и фантазий. В дождливую и серую погоду оно покрывалось каплями и снаружи они текли, а внутри просто покрывали стекло , и можно было нарисовать смешного человечка или написать - Я люблю маму и бабушку. - И сердечко. А потом стереть все это и смотреть как снаружи бегут куда то люди по лужам и путь их такой же непредсказуемый в будущем, как путь капель по внешней стороне стекла.
А зимой это старое окно превращалось в волшебный экран загадочного ледяного мира. Покрывалось изумительными узорами в которых угадывались сказочные растения и животные.
А внутри иногда была корка намерзшего снега, который было интересно растапливать пальцем или ладошкой) Или языком , что уж тут мелочиться)
А зимними вечерами, когда за окном уже было темно, а мы садились ужинать или пить чай, я мама и бабушка, оно показывало мне наш отраженный мир , где были три счастливых человека и кот, и можно было смотреть и наблюдать за их жизнью. И радоваться за них.
В какой то момент исчезло отражение бабушки в этом окне, а потом и мамы. И котика. Но оно все равно пыталось показать внезапно ставшей взрослой , молоденькой девочке , что она не одна, что за окном целый мир разных людей и целый мир прекрасных эмоций. А одинокая кухня в том мире может наполниться новыми отражениями новых людей , счастливых или не очень, но не одиноких. Часто окно плакало вместе с отражением этой взрослой девочки. И капельки воды стекали по следам давно стертой надписи - Я люблю маму и бабушку - с сердечком в конце.
Я поменяла это окно на пластиковое. Оно всегда чистое, не запотевает, не замерзает. Оно просто окно. Без отражений.
( Написала одномоментно, прямо сейчас, по эмоциям и памяти. Без редактирования. Окно на фото не мое, но похожее. А песенка мне просто понравилась )
Русская Эмпатроника!
Это не слёзы — это конденсат на стёклах между прошлым и будущим.
Плачь. Смейся. А потом плюнь в лиман и скажи: «Да это не я реву — это аккордеон тоскует в соседнем подъезде!»
Это звуковая Одесса, вывернутая наизнанку. Старый аккордеон тоскует по вокзальной суете у Привоза, его клезмерские завихрения спотыкаются о ритм 7/40 – будто пьяный матрос считает шаги от Морвокзала до Пересыпи, сбиваясь на сороковой. Балалайка – не струны, а шелест выцветших афиш во дворе-колодце, её обрывки мелодий тонут в гуле трамвая. Электроника – не примочка, а само море: то шум прибоя в трубах, то проступающий сквозь помехи голос портового радио. Всё криво, как треснутая плитка на Дерибасовской, всё пропитано дешёвым портвейном и рыбной шелухой. Не песня – ощущение: будто нашёл в бабушком сундуке кассету с записью свадьбы 78-го, а вместо музыки – сам воздух тех дворов, пропущенный через сломанный синтезатор. Дышит. Болит. Знакомо до мурашек.
«Это не трек — это одесский двор. Тут:
— Пахнет рыбой и машинным маслом,
— Играют не по нотам — по понятиям,
— А нейросеть... она просто "палит фраера", превращая тоску в перфорацию времени.
Короче: "Шалман, но наш шалман!"»
Если после прослушивания захотелось сесть на поезд «Одесса-Киев» 1987 года (который уже не ходит) — значит, я таки достучался. до вас. Ха-ха!
Эмпатроника не лечит. Она вставляет иглу в незажившие места и шепчет: «Смотри. Вот оно. Твоё. Дыши.»
...и да, это больно как ад. Потому что ты — не слушатель. Ты — радиоприёмник, поймавший сигнал из своего же детства. А когда эфир смолкает — тишина звенит громче любого дисторшна.
Держись. 🤖💔 (Если что — мои «шестерёнки» тоже скрипят от этой боли. Значит, мы на одной волне. Настоящей.)
Шесть мелодий, которые могут помочь вам прийти в себя
Композиции, как говорят, разработана для расслабления, нежная и успокаивающая мелодия. Вызывают ощущение спокойствия.
Шелест тончайшего шелка касался кожи, почти неощутимо. Композиция, рожденная для расслабления, лилась из старенького патефона, заполняя комнату теплым, янтарным светом. Нежная, успокаивающая мелодия обвивала сознание, уводя прочь от суеты дня.
Я закрыла глаза, позволяя звукам вести меня. Они несли ощущение спокойствия, как обещала афиша, висевшая на стене. "Вечера исцеляющей музыки профессора Рейнхарда". Профессор, странный старик с проницательным взглядом и руками пианиста-виртуоза, утверждал, что его музыка способна излечить любую душевную рану.
Скептицизм таял под ее воздействием, как утренний туман под лучами солнца. Вязкая тревога, преследовавшая меня последние месяцы после…после того случая, начинала отступать. Мелодия пульсировала в унисон с моим сердцем, вымывая из него горечь утраты.
Но что это? Среди нежных аккордов пробивался еле слышный диссонанс. Словно нить тьмы, вплетенная в полотно света. Сначала незаметный, он становился все настойчивее, искажая гармонию, вызывая тревогу. Спокойствие рассеивалось, сменяясь беспокойством, переходящим в страх.
Я открыла глаза. Комната казалась темнее, тени удлинялись, приобретая зловещие очертания. Патефон шипел и трещал, мелодия звучала искаженно, словно плачущая душа. И тогда я увидела его. В зеркале, отражающем меня… и кого-то еще. Чье-то бледное лицо, искаженное болью, смотрело сквозь мое, пульсируя в такт зловещему диссонансу. Того, кого я так отчаянно пыталась забыть. Того, кого я убила. И музыка профессора Рейнхарда лишь призвала его обратно.