Кто хороший мальчик?
Оригинал в комментариях.
Оригинал в комментариях.
Автор: Adam Bellamy. Источник: https://bogleech.com/creepy/creepy-athousandbodies
Я снова чувствую, как что-то скребётся у меня в голове. Я не помню, чем занимался, и, похоже, с каждым разом я забываю всё больше. Раньше это царапанье было едва заметным, но теперь я чувствую его каждую секунду. Я изо всех сил стараюсь не обращать на него внимания и продолжаю работать. Обычная рутина: в основном таскаю тяжести или присматриваю за детьми. Я хочу подняться выше.
Я сказал, что чувствую царапанье в голове, но это не совсем так. Это больше похоже на щекотку – будто чьи-то пальцы осторожно касаются моего мозга. Мне кажется, я не оправдываю чьих-то надежд, что то, чем я занимаюсь, и даже сам я, не имеет никакого значения. Я хочу подняться, почувствовать себя парящим в вышине. Все вокруг делают то же самое, что и я, только лучше меня. Наверное, я полное ничтожество, и мне просто стоит подняться повыше. Они могут дальше кормить детей, они будут дальше заниматься своими делами. А я буду карабкаться вверх. Я заберусь высоко-высоко и буду парить в тысяче тел.
Я снова довольно долго был самим собой. Я снова работал, и я заботился о детях, и я выполнял свои обязанности с радостью, ведь дети очень важны. Я снова чувствую щекотку, и, кажется, я снова теряю себя. Я хочу заботиться о детях, я должен о них заботиться, но я не могу больше заботиться, и всё, что я чувствую, это щекотка. Она переместилась, и, пожалуй, даже стала больше, и сейчас она в передней части моей головы, прямо позади глаз. Я должен подняться выше. Должен ли я подниматься выше? Я никогда раньше не хотел этого. Мои ноги должны прочно стоять на земле, и я должен работать, я не хочу подниматься выше, но я хочу подняться выше. У меня есть обязанности, и я буду их исполнять.
Некоторые мои знакомые ушли сегодня, просто ушли. Они ничего не сказали, но, когда я увидел, как они уходят, мне показалось, что я знаю, в чём дело. Я последовал за ними наружу и увидел, как они карабкаются вверх так высоко, как только могут, пока не перестал различать их, и я почувствовать, что знаю, что мне надо делать. Я буду парить. Когда я увидел, как кто-то ещё ушёл, я снова начал терять надежду, но на этот раз мне не было так грустно из-за этого. Другие заметили, что кто-то ушёл, и они волнуются о них. Они продолжают работать, но они волнуются, я это вижу. Я не волнуюсь, я хочу подняться повыше. Я видел, как они поднимаются, и я чувствую, что мне это нужно, подняться и парить. Смогу ли я? Смогу ли я воспарить? Тысячу раз я чувствовал это желание, будто что-то внутри меня говорит мне подняться повыше и почувствовать ветер вокруг, который унесёт меня по тысяче разных направлений. Похоже, у меня не осталось выбора. Ноги сами несут меня наружу, и я смотрю на небо. Мои ноги больше мне не принадлежат. Скоро я поднимусь в вышину.
Пальцы в моей голове больше не щекочут, теперь они крепко схватили меня. Они больше не щекочут, они делают мне больно. Они заставляют меня куда-то идти. Когда я проснулся, я был очень высоко, и я не помню, как сюда поднялся. Теперь мне мало просто подниматься вверх, я больше не могу просто лазать и парить, мне нужно что-то большее. У меня болят челюсти. Другие больше ничего не значат. Я почти не помню детей, не помню других рабочих. Они видели, как я карабкаюсь вверх, и теперь не хотят оставаться рядом со мной. Я хочу карабкаться выше. Пальцы хватают меня, и я позволяю делать им это со мной. Я так высоко, и я чувствую ветер, но я – всего лишь одно тело. Мои челюсти снова болят, мне просто необходимо что-нибудь укусить. Пальцы сжимаются крепче, и это невыносимо. Они сдавливают мою голову, но это не моя голова, она чужая. Это моя голова? Или чья-то ещё? Всё, чего я хочу – парить. Ветер вьётся вокруг меня.
Ветер, этот ветер такой приятный. Он поднимает меня, всего меня. Ветер дует, он приносит свободу, и я лечу. В тысяче тел я улетаю.
...
...
Я больше не я. Меня было много, но теперь я один. Могу ли я быть собой в одиночку? Последний порыв ветра оставил меня в каком-то месте, внутри чего-то. Я расту. Здесь есть и другие мысли, но они хотят только работать. Я хочу подняться выше. Я хочу подняться выше…
В голове что-то скребётся, я никогда не чувствовал такого. Раньше я хотел только работать, но теперь… Я хочу чего-то другого.
Я хочу… Я хочу подняться повыше…
Прим.: рассказ от лица заражённого муравья. А вот статья на вики для справки.
Прим.: кстати, и правда, не надо путать. "Горгона" - вид существа, "Медуза" - имя. Горгон было три: Эвриала, Сфено и (самая известная) Медуза.
Оригинал в комментариях.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Автор: Izzy Winchester. Источник: https://bogleech.com/creepy/creepy-theygodeep
На земле лежал иней, хотя для инея стояла слишком тёплая погода.
Выйдя на крыльцо, Эбигейл увидела, что трава вокруг дома стала белой и жёсткой. Холод не кусал щёки, и в воздухе не чувствовалось морозной свежести – разве что, может быть, ощущался лёгкий сладковатый запах, напоминавший аромат цветочного нектара. На окнах тоже не появилось ни инея, ни морозных узоров.
Невысокая трава слегка колыхалась на ветру, напоминая пшеничное поле.
Эбигейл была уже немолода, и с каждым днём холод всё глубже проникал в её кости. Мимо её дома проносились школьные автобусы, почтальон разносил газеты и, конечно же, свежую почту. За ней-то она и вышла сейчас на улицу, и даже в одном халате и тапочках жар солнечных лучей согревал кожу. Осень в этом году благосклонно позволяла помидорам и одуванчикам спокойно дожить свой век.
Но одуванчиков не осталось.
Была только трава, и трава колыхалась, будто на ветру, пусть никакого ветра и не было.
Она спустилась по ступенькам.
Подойдя ближе, Эбигейл присмотрелась к лужайке и сразу заметила кое-что странное. То, что ещё вчера было густым, местами пожелтевшим газоном, когда-то подстриженным, но давно разраставшимся в соответствии со своими собственными представлениями о красоте, сегодня разительно изменилось. Лужайка выглядела угрожающе. Она увидела, что то, что сперва показалось ей неопрятными кучами отмирающей листвы, на самом деле было стройными рядами бритвенно-острых травинок с закруглёнными, как у лисохвоста, верхушками, которые поднимались из грязи ровными, как зубы, рядами.
Эбигейл много чего видела в эти дни.
Окинув взглядом соседние дома, она поняла, что мороз коснулся не только её двора. Но далеко не все аккуратные лужайки возле пригородных домов были им задеты – белизна перемещалась от дома к дому, игнорируя одни участки и выбирая другие. Но каждый выбранный дом был охвачен морозом полностью, и всё пространство, где раньше росла трава, было заполнено белым. Там, где между участками не было забора, проходили аккуратные границы, белое и зелёное, ровные линии, словно прочерченные по линейке.
Ледяные травинки снова всколыхнула рябь. Ветра не было.
Эбигейл хотела получить почту.
Она сделала шаг, и трава расступилась вокруг её ноги. Инеистые метёлки снежного лисохвоста не желали быть растоптанными и бесшумно погружались в землю. Когда она поднимала ногу, они снова поднимались, механическим движением, как колышки из отверстий.
Сначала она шла осторожно, выверяя каждый шаг, но трава продолжала уступать ей дорогу, и она выбросила мысли о ней из головы. Она очень хорошо умела выбрасывать мысли из головы. Таблетки помогали, но и сама она тоже очень старалась, и гордилась своими успехами, и, думала она, врачи тоже ей гордятся. Она не полагалась полностью на лекарства, она сама несла своё ярмо, как сказано в Доброй книге, и с ней было Божье благословение.
Дойдя до почтового ящика, Эбигейл еще раз огляделась, прислонившись к плетеной ограде и положив руку на дерево. Было далеко за полдень, вокруг не было ни души. Дети в школах, мужчины на работе. Женщины тоже на работе. Старухи, отработавшие, как она сама, своё, сидели дома, дремали во время дневного зноя и ежились от холода прохладными ночами. Она не спала по ночам уже несколько лет, и причиной тому были не какие-то проблемы, а просто отсутствие нагрузки. Она спала и ела, когда ей вздумается, и дни проходили за днями.
Эбигейл открыла почтовый ящик и перебрала его содержимое. Каталоги, заявки на участие в тотализаторах. Корреспонденции приходило все меньше.
Она прижала конверты к иссохшей груди и вернулась во двор, закрыв за собой ворота. Море травинок расступалось под её ногами. Она слабо улыбнулась - ей нравилось чувствовать себя царицей, которой уступают дорогу подданные, или Моисеем, перед которым расступаются воды. Медленно двигаясь, наслаждаясь последними лучами солнечного света, Эбигейл вошла в дом и заперла дверь.
Она была старой женщиной, и таблетки притупили ее чувства. Царапину на лодыжке она заметила, только когда пришло время принять ванну.
Тем вечером нога болела не так уж сильно, и на неё можно было не обращать внимания, как, например, на бормотание телевизора. Эбигейл редко обращала внимание на то, что смотрит, но телевизор действовал на неё успокаивающе. Было несколько передач о продаже и покупке странного древнего антиквариата - такие передачи нравились ей больше всего. Можно было дремать, наслаждаясь смешными фантазиями, навеваемыми телевизором: например, хотя она и понимала, что это не так, о том, что бабушкино портмоне – это не просто старый хлам, а нечто большее, что-то, что можно продать за шесть или семь сотен долларов и подарить внучатой племяннице что-нибудь, что не одобрила бы её мать. Что-то до смешного роскошное, например, лошадку-качалку из модного магазина в Нью-Йорке или плюшевого медведя, такого огромного, чтобы её драгоценная девочка могла бы сидеть у него на коленях и даже спать в нем.
Ей нравились рекламные ролики. Они были короткими и понятными, не то, что более длинные передачи, где участники притворялись, что сердятся друг на друга из-за выдуманных причин, и ругались между собой, чтобы тут же пойти на попятный. Ей не нравились эти крики, она находила их слишком резкими и утомительными.
===
Червь, или то, что казалось ей червем, был белым, как метёлки лисохвоста во дворе, но его тело было более сложным, более причудливым. Он был толщиной и длиной с детский палец, его сегментированное тело заканчивалось раздвоенной пастью, как язык змеи или лапка мухи. Он был жестким, костлявым и сухим, за исключением того места, где он выходил из отверстия в её ноге. Конец червя немного закручивался, напоминая рыболовный крючок, и, когда она уставала кричать, то водила по нему кончиками пальцев, чувствуя, как он слегка царапает кожу.
Она попробовала вытащить его, когда впервые увидела, но возникло ощущение, будто все её нервы завязались узлом: ужасная липкая тяжесть. И она больше не пыталась этого делать. Это была её вина, подумала она, стоило сразу смазать ранку йодом, не помешало бы сделать это сейчас. И она прилежно смазывала отверстие каждый раз, как ей казалось, что оно высыхало, или когда вспоминала об этом. Она нашла один из немногих оставшихся на кухне ножей, и время от времени пыталась разрезать им червя, но её руки так дрожали, что она не могла удержать лезвие на одном месте достаточно долго, чтобы одолеть его. Твёрдый, как зубы. Тихий, неподвижный… Успокаивающий.
Завтра должен прийти доктор, обычная плановая проверка, так что не стоит суетиться. Боль была совсем слабой, хотя, когда Эбигейл встала, чтобы принять таблетки, её слегка пошатывало, а нога казалась тяжелой, будто полной костей. Она знала, это гудят её нервы, и, в глубине души, мысль о возможности осложнений пугала её. Однажды она решила навестить подругу, у которой заболели ноги, чтобы передать ей пакет гостинцев и помолиться вместе, но не могла себе представить, что увидит бедную Элис с раной, кишащей личинками – жёлтыми, извивающимися и вонючими личинками. Элис была в отличном настроении и поддразнивала её, говоря, что ей щёкотно, но Эбигейл не смогла заставить себя даже прикоснуться к ней и ушла в тот день домой, чувствуя себя совсем больной и разбитой. И всё время, пока не настал рассвет, думала о своей последней подруге детства, лежащей в постели в полном одиночестве – если не считать всех этих червей, всё ворочающихся, ворочающихся, ворочающихся внутри неё.
Она сошла бы с ума, она знала. На следующий день она пообещала себе, что, если они когда-нибудь попытаются запустить в неё личинок, она возьмет жгут и хороший, тяжёлый топор и отрубит себе ногу, и вымажет её в грязи, чтобы они не смогли пришить её обратно. Они могли бы попытаться это сделать, но она бы им не позволила.
Ей было стыдно, самую малость. Врачи были добры, и ради них она старалась быть хорошей. Она заботилась о себе, ела то, что они говорили, и занималась спортом. Она самостоятельно получала свою почту.
И теперь она тоже заботилась о себе. Она мазала раненую ногу йодом, держала её в приподнятом положении, а если та начинала опухать, то прикладывала лед. А он оставался спокоен и неподвижен, и никогда не ворочался, не ворочался, как личинки бедняжки Элис, этот одинокий, мирный червяк, мягкий, как кресло-качалка. Доктора были бы так горды.
Они бы так ей гордились.
===
Огонь не сработал. Это была не первая попытка решить проблему заражения, они уже пытались поливать землю промышленными химикатами, пестицидами и солёной водой, когда кто-то предложил сжечь проклятых тварей, но и это не помогло. Лисохвосты просто ушли под землю, и их не удалось выкопать. Они просто уходили всё глубже и глубже, и одному Богу известно, где они заканчивались. Сонар показывал целые их заросли, пронизывающие землю и камни, уходящие к невидимым источникам. Это проверили после того, как какой-то тупой идиот попытался их взорвать. Хрупкие осколки, взлетая в воздух, пробивали защитные костюмы и кожу – несколько дюжин трупов, и всё ради того, чтобы учёные на следующий день сказали, что всё это было бесполезно.
Они уходили глубоко. Это было всё, что можно было сказать через некоторое время. Они уходили глубоко.
На четвертый день карантина они добрались до дома с плетеным забором. Двор был заражен, но соседний участок оставался чист, а крыльцо выходило как раз в его сторону, так что взломать раздвижную стеклянную дверь было несложно.
Фонарики осветили комнату, тёмные панели, коричневый ковер. Их лучи блеснули на экране телевизора, отбросили тень на что-то, лежащее на диване, осветили месиво игл и булавок, иней и кости на месте того, что когда-то было ногой… изящной рукой… черепом с несколькими прядями оставшихся на нём длинных серебристых волос.
Раздался голос, похожий на шелест листьев.
‑ Я не заставила вас волноваться, доктор Бакстер?
С губ агента сорвались слова то ли проклятья, то ли молитвы, приглушённые защитным костюмом.
‑ Старушка всё ещё в состоянии о себе позаботиться.
В темноте раздался щелчок, потом ещё один – бесконечный перестук, похожий на клацанье зубов, когда тварь начала вставать.
‑ Я даже принимала таб…
По ушам ударил резкий звук. Вспышка, и тело Эбигейл перестало двигаться.
Её кожа подёрнулась рябью.
Ветра не было.
Из серии ранних комиксов про лучших друзей - Мозг и Кишечник. Оригинал в комментариях.
Автор: Jonathan Wojcik. Источник: https://bogleech.com/leeches. Все права на материал принадлежат автору статьи, переведено в ознакомительных целях.
Нападение гигантских пиявок (1959). Крадущийся ужас… восставший из глубин Ада… чтобы убивать и покорять!
Удивительно, но факт: я уже около десяти лет пишу о самых разных слизистых, бескостных, кровососущих тварях (на сайте Bogleech), но до сих пор не посвятил статьи настоящим пиявкам, или аннелидам из класса Hirudinea. Я не могу точно сказать, почему так вышло. Может быть, это казалось слишком очевидным? Или, возможно, они казались мне настолько особенными, что я чувствовал, что обычная статья, как о любом другом живом существе, недостойна их? Но раз уж я не могу создать веб-страницу, которая будет тянуться к вам из монитора и сосать человеческую кровь, придётся довольствоваться малым. Я и так откладывал это слишком долго.
Я до сих пор помню, как впервые услышал слово "пиявка". Не помню точно, сколько мне тогда было, но я был совсем крохой. Парень постарше, вытирая сопливый нос, мимоходом упомянул местный ручей, который «полон пиявок», которых он описывал как «червей с присосками, которые прилипают к тебе и сосут кровь». Я был мгновенно очарован. Кровососущий червь? С присосками? Что за червь? Что за присоски?! Но этот парень наотрез отказался утолить моё неуёмное любопытство. «Я уже сказал, это червяк с присосками. Нет, я не буду его рисовать!» Даже взрослые мало чем могли помочь. "Это просто червяк", - говорили они. "Это червяк, который кусается". В моей голове проносились бесконечные варианты того, как такая штука может выглядеть или функционировать. Никто, казалось, не понимал, как мучительно неясны их слова, как важно, чтобы я точно знал, как выглядят эти новые загадочные существа и как именно они добывают кровь.
Одинокий в своём стремлении к истине, я медленно, но неуклонно набирался знаний о Hirudinae, в основном из подержанных книг по биологии. Знаний не слишком глубоких, но достаточных, чтобы разгадать несколько загадок, на пути к решению которых стояло безразличие несносных подростков и измученных взрослых. Теперь я знал, что типичная пиявка во многом похожа на дождевого червя, и действительно является его близким родственником, но имеет по присоске на каждом конце своего тела, одна из которых скрывает легендарное, вампирическое питательное отверстие. Конечно, оставалось еще встретить одно из этих существ лично, и, хотя некоторые из вас, счастливчиков, встречали больше пиявок, чем хотелось бы, лично я не находил ни одного живого экземпляра до 2010 года, после почти двадцати семи лет активной охоты на беспозвоночных в болотах, ручьях, прудах и лесах.
Я нашёл свою пиявку в ботаническом саду Технического института Флориды, где она лежала, свернувшись под влажной деревянной доской в яме с кремовой, зелено-черной грязью. Её было плохо видно на фотоснимках, но она была очень похожа на слизня-людоеда, изображенного здесь, и легко превращала мелких дождевых червей в сморщенные, призрачно-белые трубочки плоти, что я мог наблюдать лично в течение нескольких чудесных месяцев, которые она прожила под моим присмотром
Пиявки чаще всего ассоциируются с водой и кровью, но многие, если не большинство видов, являются всеядными падальщиками или свободноживущими хищниками и могут быть земноводными или полностью наземными, которые неплохо себя чувствуют до тех пор, пока вокруг достаточно влажно. На суше они могут грациозно скользить по подлеску или ходить, переваливаясь с ноги на ногу, как нелепые, резиноподобные черви, как мы видим здесь.
Большинство пиявок можно отнести лишь к одному из нескольких крупных классов, наиболее известными из которых, безусловно, являются Gnathobdela, или "челюстные" пиявки. Именно к этой группе почти наверняка принадлежала моя маленькая флоридская подруга, что делает ее близкой родственницей знаменитой "медицинской" пиявки Hirudo medicinalis.
В прошлые века душевные и телесные болезни широко приписывались нечистоте или даже избытку крови, а практика кровопускания посредством лечения пиявками, как считалось, могла излечить широкий спектр недомоганий. Хотя к началу 20 века от этих псевдонаучных представлений отказались, пиявки со временем вернулись в медицинский мир как относительно недорогое, но высокоэффективное средство для отвода скопившейся или свернувшейся крови под поверхностью кожи. Гирудин, содержащийся в слюне пиявки, остается одним из самых эффективных антикоагулянтов, известных современной науке, который трудно и дорого синтезировать искусственно, что вновь сделало разведение пиявок прибыльной отраслью.
Gnathobdela не зря называют "челюстными" пиявками: в центре их мускулистого ротового диска располагается до трех противопоставленных челюстей с зубцами. Эти миниатюрные структуры, закручивающиеся внутрь и наружу к центральной точке, неспроста сравнивают с органическими циркулярными пилами, настолько крошечными, что укус даже крупной медицинской пиявки практически безболезнен. У детритоядных видов эти челюсти могут служить для пережевывания и проглатывания мягких частиц пищи, а хищники могут проделывать отверстия в стенках тела беспозвоночной добычи для высасывания мягких, сочных внутренностей.
Одной из самых необычных челюстных пиявок является пиявка с восхитительным названием Tyrannobdella rex, официально описанная только в 2010 году. Этот "новый ти-рекс", как и положено устрашающей пиявке, родом из вод Амазонки, где он специализируется на проникновении в рот, горло или ноздри млекопитающих - включая людей (прим.: рекомендую поискать фотографии). Уникально то, что у него только одна большая челюсть, а единственный ряд из восьми зубов является самым большим среди всех известных видов.
Как и многие другие аннелиды, пиявки являются гермафродитами с мужскими и женскими репродуктивными органами, причем каждый партнер оплодотворяет другого во время спаривания. Яйца могут откладываться поодиночке, кучками или в пушистых, губчатых коконах, а многие виды носят свой выводок под собственным телом, собирая добычу, например, насекомых или водяных улиток, чтобы вскармливать своих малышей. Какая удивительная забота! Только посмотрите на эту гордую, глупую улыбку, прямо под мамиными, близко посаженными глазками. Ах да, я уже упоминал об их глазах?
Пиявки почти всех видов имеют, по крайней мере, одну пару крошечных глаз-бусинок, хотя их может быть до шестнадцати, расположенных в виде узоров, столь же разнообразных, как и у пауков. У некоторых видов передние несколько сегментов могут также разветвляться, образуя отчётливо видимую «голову»! Открытие того, что у этих животных есть глаза, пришло не так поздно и не так внезапно, как у меня вышло с клещами, но и не слишком быстро; их часто трудно разглядеть на фоне кожи, особенно у темных видов, и они не всегда упоминаются в общих анатомических описаниях.
Как вы уже догадались, не все пиявки являются "челюстными"; представители Rhynchobdellida не имеют режущих зубов, но компенсируют их отсутствие сверлящим хоботком, иногда усыпанным крошечными колючками. Этот класс включает как хищников, так и вампиров. Именно представители Rhynchobdellida проявляют наибольшую родительскую заботу, причем даже паразитические виды переносят своих детенышей к новым хозяевам!
Доктор Рой Сойер и его «друг» сфотографированы Тимоти Брэннингом
К хоботоносным пиявкам также относится самая большая живая пиявка, известная человеку, - редкий амазонский кровосос Haementeria ghilianii, чей жилистый хоботок достигает почти четырех дюймов в длину. Когда-то она считалась вымершей, но одна пара взрослых особей была извлечена из пруда в 1970-х годах, и впоследствии была создана успешная колония для разведения в неволе. Одна из первых особей, получившая прозвище Бабушка Моисей, за свою жизнь родила более 700 детенышей
Третья основная категория пиявок, пожалуй, самая загадочная. Не имея ни хобота, ни челюстей, они просто засасывают живых земляных червей и другую мягкотелую добычу целиком в свое зияющее горло и скользят с почти змеиной скоростью. Этих обжор традиционно относят к Pharyngobdella, "беззубой" сестринской группе Gnathobdella, хотя некоторые из них могут представлять "беззубых" Rhynchobdellida.
Особенно необычной "глотающей" пиявкой является Americobdella valdiviana, единственный вид в своем уникальном роде. Обладая едва выраженными рудиментарными челюстями, она, вероятно, представляет собой промежуточную форму между теми, у кого есть челюсти, и теми, у кого их нет.
Как и большинство вещей в природе, наиболее экзотично выглядящие пиявки встречаются в море, где они могут выглядеть бородавчатыми, бугристыми, пушистыми и поразительно красочными, иногда прекрасно вписываясь в среду тропического рифа, или, как в данном случае, подозрительно напоминая морского конька. Серьезно, попробуйте сказать мне, что это не преднамеренная мимикрия. Это не официально задокументированный защитный механизм, но я не единственный, кто заметил эту связь, и хлюпающий паразит мог бы многое выиграть от маскировки под шипастую, колючую рыбку. Думаю, тут нужно услышать мнение морского биолога. Может быть, необходимо новое исследование!
Одной из самых странных пиявок является Croatobranchus mestrovi, пример троглобитической пиявки, полностью приспособленной к обитанию в подземных пещерах. Ее ротовая присоска, покрытая пальцевидными выростами, которые могут быть дыхательными придатками, разветвляется на восемь коротких "щупалец" неизвестного назначения, а ее диета и репродуктивные привычки еще не разгаданы. Хотя пиявки и распространены так широко, они продолжают преподносить новые и новые загадки.
Bogleech получил свое название довольно неожиданно, когда я соединил одно из моих любимых животных с моим любимым синонимом для его предпочитаемой болотистой, грязной среды обитания. Поскольку сайт и его фанбаза выросли за последние десять лет, я чувствую, что моя связь с этими бескостными упырями только углубилась. Хотя я и видел вживую лишь парочку, я уверен, что пиявка была бы одними из главных претендентов на мой патронус, и я горжусь тем, что мое отстойное художественное и литературное наследие связано с их уважаемым именем.
Очевидный следующий шаг? Наконец-то просто купить несколько пиявок у хорошего частного поставщика и посмотреть, как они себя поведут. Цены немного завышены, но я не буду первым, кто посчитает их интересным домашним животным.
Перевод других статей этого автора:
Оригинал в комментариях.
Надпись на футболке: "Еда". Оригинал в комментариях.