Суд предложил все же экстрадицию, но я от нее отказался. Секретарь суда меня предупредила, что теперь формальные слушания закончились, и следующим будет уже большой суд. Что сейчас они будут искать официального переводчика. Если раньше в роли переводчика выступала Надежда, то после окончания административного слушания для официальных процессов нужен будет легализованный переводчик. Его нужно искать. Когда найдут, начнется процесс. На этом суд закончился.
Обратно в павильон мы возвращались вместе с Эрнаном. Он похлопывал меня по плечу, говорил: все нормально, я все видел, все будет хорошо. Мол, секретарь сначала была негативно настроена, но ты говорил-говорил-говорил, и она, кажется, поменяла свое отношение. Тем более, все должно быть хорошо.
Вообще очень удивительно, что Эрнан все время мне говорил, что я скоро выйду. Даже когда я сам думал, что застрял в тюрьме надолго. Бывали такие моменты, когда я так думал. Но Эрнан повторял, что я быстро освобожусь. Он из таких людей, которые хорошо чувствуют какие-то вещи… Так и говорил: «я знаю, что ты скоро выйдешь, поверь мне, ты выйдешь, я каждому заключенному говорю, когда он выйдет».
Конечно, Эрнан фантазировал, что меня освободят уже через две недели. В итоге это все переросло в несколько месяцев, но все равно он оказался прав. А знать он это ниоткуда не мог. Подобных моему процессу у него перед глазами не было, чтобы он мог проводить какие-то аналогии. Просто, как эмпат, чувствовал, что эта ситуация скоро закончится. Почему-то я сейчас думаю, что и Эрнан скоро выйдет… не знаю, почему… что он выйдет не через десять лет.
В павильоне я столкнулся с Фернандо. Он хорошо ко мне относился. Можно сказать, первые несколько дней меня опекал.
Там было правило, когда приходит перепись вечером, нужно надевать штаны – в шортах нельзя выходить, и нужно надевать ботинки. Я обычно ходил в кроксах, а на перепись нужно было переобуваться. Фернандо приходил ко мне и просил, чтобы я подготовился. Мне было лень. А он настаивал. Хотя, Эрнану он не нравился – тот считал, что Фернандо, как пиранья. Он адвокат, он обманщик. Мошенник.
Но у меня с ним сложились хорошие отношения. Вот и сейчас, столкнувшись в павильоне, он снова меня предупредил, что позже будет перепись, и мне нужно быть готовым. Я слушал его, но сам думал о другом: о том, что сегодня я подвел черту, отказавшись от экстрадиции, и теперь мне нужно разбираться со своим делом здесь, в Аргентине. Уже на большом суде. И мне нужно будет подготовиться к нему как можно лучше.
В 9 вечера наш стол собрался за ужином. Обслуживал латинос Хабиб. Приносил посуду, разогревал и подавал еду. А после ужина мыл посуду и убирал стол. Он был из простых аргентинцев. В тюрьме оказался за продажу наркотиков. Несколько лет сидел в другом модуле, там было неспокойно – кражи, драки, многие заключённые употребляли наркотики. Перевод в наш павильон был для Хабиба награждением за хорошее поведение. Еженедельно каждый из нас, сидящих за этим столиком, платил ему 300 песо за такую работу.
В тюрьме был и еще один латинос, молодой, лет 25-ти – он был ответственен за постирку белья. Заключенные могли стирать и сами, в раковине с мылом, или отдавать ему, чтобы он постирал за деньги. Я предпочитал отдавать ему. Рядом с входной дверью в его камеру висел лист с расценками. Например, постельное белье – одна цена, джинсы – другая, футболки – третья. В целом, цены не были высокими, было даже дешево. Поэтому проще было отдать вещи ему и не заморачиваться. Чтобы постирать джинсы, нужно было заплатить 80 песо, это что-то около 20 рублей, футболку – 50 песо. Он стирал, гладил, приносил. Было удобно, такой тюремный сервис.
Между заключенными в тюрьме торговали сигаретами, альфахоросами. Одежду, наверное, можно было бы найти при желании, но я не искал. Эрнан мне подарил несколько футболок, а я ему. Такой обмен одеждой произошел. Мелкие лекарства можно было запросить у медперсонала. По назначению врача тюрьма обязана была выдавать необходимые лекарства. Каждый вечер к двери павильона приходила девушка – медсестра, и в микрофон объявляли, что нужно подойти забрать лекарства по назначению. Кому-то лекарства привозили родственники. Витамины нам не давали. И апельсинов в этой тюрьме не было, как в первой.
Получается, в павильоне был человек, который обслуживал стол, был тот, который обслуживал холодильники, и тот, который стирал. Еще был человек, который стриг. Стрижка стоила 100 песо. Все это были не предприниматели. А ребята, которых перевели из других, худших павильонов, в наш за хорошее поведение. Для простых латиносов это были нормальные деньги, на которые они могли жить в тюрьме, покупать себе что-то. В Аргентине доходы намного меньше, чем в России. И они таким образом имели какой-то доход. Вот человек, который холодильники обслуживал и мыл пол, за месяц мог 50.000 песо заработать, то есть, примерно 12.000 рублей. С одной стороны, это мало, с другой – для Аргентины, а тем более, для тюрьмы, это нормальные деньги. На дешевые сигареты, на всякую мелочь, вполне достаточно. Другие зарабатывали примерно также. Для них это было хорошее подспорье. Ну, и труд не давал замыкаться в себе.
После ужина я захотел выпить кока-колы. Подошел к Гринго, тому самому, что сидел за убийство матери. Спросил, где можно купить, он пообещал достать. Чуть позже он заглянул в камеру с бутылкой колы и бутылкой льда – лед здесь делали, замораживая воду прямо в бутылке, а затем дробя его на маленькие кусочки.
Гринго присел на койку, мы разговорились, он рассказал о себе. О том, что с ним произошло, как он это все переживает. Рассказал, что занимался раньше боксом, и если я хочу, мы можем тренироваться вместе с ним. Зашла тема о религии, о Боге, я сказал – мне сложно понимать, кто это. Кто такой – Бог? Я считаю, что есть высший разум. Спросил его мнение. Он дал расплывчатый ответ, что он математик. Я парировал, что одного другого не исключает.
Так как в тюрьме проблема со спортивным инвентарём, то для тренировок мы взяли у Эрнана его старые кроксы. Надев их на руки, использовали, как лапы для отработки ударов. Я придумал комбинации ударов, и мы по три минуты их отрабатывали. Гринго выглядел крепким и сильным, но кардио у него было слабое, быстро задыхался. Мне было гораздо проще, хотя я давно не занимался боксом. Иногда он попадал кулаком по моему большому пальцу, который немного выпирал. В итоге, разбил его в кровь. Я терпел и не говорил ему. Мне хотелось помочь ему, очистить голову. Он старался.
Так мы начали наши тренировки. Уже потом Гринго своей тете и отцу представил меня, как своего тренера по боксу.
В большом зале, где мы обедали, стояли столики и стулья, висел плазменный телевизор на стене, со спутниковым телевидением. Там было много каналов, постоянно что-то показывали. Около двери слева и справа висели телефоны. И, в отличие от первой тюрьмы, там был конкретный график. У каждого заключенного была возможность звонить три раза в день по десять минут, это называлось «турно». Люди между собой менялись своими турно, но все же был порядок. На стене висели списки, кто, когда, во сколько звонит.
Поэтому со связью, с одной стороны, было проще, потому что можно было попросить кого-то поменяться. Но эмоционально было сложно общаться. И больше всего с женой. Её начинало крыть. Она пыталась найти мне новых адвокатов в Аргентине, но было много неопределенности. Жена была сильно вовлечена в это, нервничала. Стрессовое состояние сказывалось на эмоциональном. Часто бывало, что мы ругались по телефону. Она бросала трубку. Потом я несколько дней не звонил, чтобы остыть.
Это расстояние… Вот у тебя время на звонок ограничено и очень сложно отстаивать свою правду, когда такой формат общения.
Например, я не доверял людям, с которыми она работает. Думаю, что если бы я сам этим занимался, было бы меньше потерь. Её тупо разводили, и я понимал это. Пытался до неё донести, но она настолько была увлечена, что была уверена, что сама все понимает. Не готова была слышать мои аргументы. Это заканчивалось эмоционально, жена могла бросить трубку. И я оставался, получается, не донеся свою точку зрения, просто была прервана связь.
Грубо говоря, одна из ситуаций:
– Сколько будут стоить их услуги?
– Просто не скажу. Считаю, что это не нужно тебе сейчас знать.
Если бы я сидел рядом, или это был бы нормальный телефонный звонок, когда можно сказать: какого хрена, почему ты решаешь вопросы, не согласовав со мной – я бы мог эту информацию до неё донести. Мог бы отстоять. Но, когда она тупо бросает трубку, а ты понимаешь, что время звонка ограничено, у тебя возможности позвонить больше нет, а новый звонок только на следующий день… вот таким образом отстаивать свою позицию очень сложно. Как будто бы кто-то тебе прокричал свою версию и убежал. Или спрятался. А ты не можешь донести свою правду. Односторонняя связь.
Я пытался сказать ей, что деньги для меня – это, прежде всего, основа безопасности семьи. Я для этого их и зарабатываю. И я чувствовал, что ее разводят, и появляется угроза этой безопасности. Мне было важно контролировать все, для того, чтобы всегда быть уверенным в том, что я могу защитить свою семью. Но жена не дослушивала, обрывала связь…
Вот это очень вымораживало. После таких разговоров я был реально выжат. У меня было турно на восемь часов. Утром и вечером. Вечером ей звонить было поздно, разница во времени 6 часов. И получается, в 23.30 отбой, ещё пару часов мы разговариваем с Эрнаном, а в восемь надо идти звонить. Я специально ставил будильник. В 7.30 была листа, листа заканчивалась – мы дальше спали, я после листы условно мог спать ещё 15 минут.
Я этих звонков реально ждал. Звонил, разговор заканчивался конфликтом… И самое хреновое, что я ненавижу ситуации, которыми не могу управлять. Ни влиять, ни управлять, ни контролировать. А тут получается, ты утыкаешься носом в ситуацию, когда от тебя нихера не зависит. Ты понимаешь, что жену сейчас могут развести. А ты реально нихера не можешь сделать.
Ты как будто бы находишься в шоу «за стеклом» и смотришь, как горит Москва, и ничего не можешь сделать. Вот это состояние бессилия – оно выжимало. Я мог после этого реально весь день провести на нарах, был полностью демотивирован, выжат, как лимон. И самое главное, что это состояние не объяснишь другим людям. Человек, который этого не проходил, не может этого понять. И даже если я скажу сейчас жене об этом, она не услышит…
В такие момент я много курил и ныл Эрнану. Мы периодически жаловались друг другу на жизнь. Брутальные мужчины тоже иногда могут жаловаться на жизнь. Поэтому мы иногда друг другу душу изливали. Не часто, но пару раз, может, было.
Как-то вечером перед сном мы болтали с Эрнаном.
- Ты же знаешь Хосе из Уругвая?
Хосе был организатором финансовой пирамиды уровня Латинской Америки. Это был реально известный персонаж.
Эрнан рассмеялся, говорит:
- Прикинь, его тут кинули на 50к долларов! Кинул другой заключенный из нашего павильона.
Короче. Хосе – мошенник. Он сидеть будет очень долго, потому что его половина Латинской Америки ищет. Сначала здесь посидит, потом его экстрадируют и он в Уругвае сидеть будет. Парагвай, Мексика и Бразилия тоже хотят его видеть. У него длинное тюремное будущее. Ещё он гомосексуалист и у него ВИЧ.
Он сидел в одной камере с Гастоном. Гастон – наш общий друг. И вот Гастон и рассказал Эрнану, как было дело…
Из другой камеры к ним повадился ходить один чувак. Латинос, который сидит за мошенничество. Они с Хосе подружились. И этот чувак наплел тому, что он тоже гомосексуалист. И что он хочет хорошего светлого будущего с Хосе.
Рассказал, что его отец имеет связи и знаком с бизнесменом, который владеет вертолетным парком. И пообещал Хосе, что устроит им побег. Что нужно заплатить денег и за ним прилетит вертолет, приземлится на большом патио с футбольным полем и заберёт обоих. Выберутся из тюрьмы, и у них будет общее будущее: будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
Хосе, на положительных эмоциях, что он тут не один такой, что он встретил человека, кто хочет быть с ним вместе, хочет вместе бежать, через своих друзей дал денег отцу этого чувака.
В четверг отдал деньги, в понедельник должен был прилететь вертолет.
В понедельник Хосе ждал вертолет, в 11.00 утра, ему сказали: жди, в 11.00 прилетит. Он пришел заранее. В 11.00 нет вертолета, в 11.30 нет, в 12.00 тоже нет. После обеда он понял, что что-то не то. Ему сказали: ну, подожди, что-то не получилось, давай на следующий день. На следующий день всё повторилось. Вертолёт не прилетел.
Хосе понял, что его накололи.
А у нас в павильоне был ещё один мошенник. Цыган. И он этому чуваку, который кинул Хосе, сказал: «У меня есть хороший грузовой автомобиль для перевозок, я тебе его дешево продам». Чувак сказал отцу об этом. Отец приехал, отдал чуваку почти все деньги из этих 50к долларов, и тот цыган швырнул его с документами.
Один кинул другого, третий кинул второго.
Иногда мошенники настолько увлекаются выдуманными историями, что сами начинают в них верить. А также часто покупаются на выдуманные чужие истории. Слабое место любого мошенника – они доверчивы. Как стоматологи: люди со здоровыми зубами не идут работать стоматологами, люди, у которых здоровая психика, не становятся психиатрами. И здесь то же - люди, которые мошенники, не только любят придумывать истории, но и когда истории придумывают для них.
И тут, когда человеку светит не один десяток лет, когда он не видит других вариантов, у него куча проблем по жизни, а тут появляется товарищ по несчастью, который его эмоционально поддерживает, говорит – у нас все будет хорошо, мы будем счастливы – то, естественно, появляется большой соблазн поверить в эту сказку.
Наш павильон был элитный. Там была демократия. То есть, находиться в этом павильоне было привилегией.
Хосе, который неделю прождал вертолет, который не прилетел, собрал как-то после обеда в общем зале сходку. Все 50 человек слушали его. Он выступал, мол, вот, меня кинули на 50к долларов, человек обещал мне помочь… Ну, он не раскрывал подробностей, так, в общих чертах. И мол, я считаю, что он либо должен вернуть эти деньги, либо должен покинуть наш павильон. И предложил проголосовать.
Были те, кто защищали второго мошенника – мол, Хосе сам идиот. Но в итоге, большинство склонилось к тому, чтобы чувака убрали из нашего павильона. В тот же день его перевели в какой-то жесткий павильон.
По сути, на этой истории выиграл только цыган – он никак не пострадал. Остался в нашем павильоне, получил бабки за левые доки на машину.
Хосе потерял 50к долларов, а чувак обречен на жесткие условия и тоже, наверное, пожалел.
А вообще, в нашем павильоне жило много знаменитостей...
