Итак...

В этот вечер в нашей палатке побывало полроты. Сверчок - в ударе. Угощая всех халявной водкой, он уже в который раз описывает как они с Радиком так удачно съездили за спиртным. И с каждым разом история становится всё красочней, подробности всё невероятней, а количество бутылок как-то незаметно переваливает за пятьдесят. Бородулю, который имел неосторожность усомниться, что в такую сумку можно вместить полста пузырей, с позором выталкивают взашей из палатки. И правильно делают. Ибо не достоверность дорога в рассказе, а скорее наоборот: чем завиральнее история, тем больше она собирает благодарных слушателей.
Сверчок же по этой части не из последних. Поэтому палатка наша каждый вечер напоминает бочку полную сельдей. Посиделки эти порой затягиваются до рассвета. Контингент непостоянен - кто-то уходит, кто-то приходит.
Круговорот этот называется "ходить в гости", и начинается, обыкновенно, с выпивки в своей палатке. Обведя затуманенным взором своих, сомлевших уже, собутыльников, самый стойкий из "оловянных солдатиков" задумчиво произносит: А не сходить ли мне в гости? И, прихватив с собой бутылку, отправляется в нелёгкий путь.
Разобраться в улицах и переулках палаточного городка непросто и днем, а во мраке ночи и подавно. Порой, проплутав с полчаса по части, и ткнувшись в очередную палатку с вопросом: - Мужики, а где это я?, ходок с удивлением обнаруживает только что покинутую им пьяную братию. И путешествие начинается по новому кругу.
Бдзень... Бреньк... Звенят в ночи контрабасной струной растяжки палаток.
- От, ёш твою так!
- Упал, болезный... - сочувственно комментирует доносящиеся снаружи звуки Дед Хмелёв.
Через минуту в прореху палатки просовывается, словно пропуск, пузырь, а затем и ухмыляющаяся физиономия его обладателя: - Не ждали, гады, со спины? А мы пришли!
Когда взаимные приветствия, сопровождаемые рукопожатиями, обниманиями, и даже дружескими тумаками, постепенно утихают, беседа вновь возвращается в своё русло. Травятся анекдоты, вспоминаются забавные случаи из жизни, выявляются общие знакомые. Ведь городок наш небольшой, и многие так или иначе пересекались друг с другом.
- У нас на детской коляске колесо сломалось, рассказывает Сверчок. Что делать?! А мы с женой как раз мимо стадиона проходили, там еще на горе бараки такие двухэтажные.. Я в один заскочил, гляжу - три коляски. С одной колесо снял - к моей подошло как родное. Представляю, как хозяин потом орал. А нефик... Он не успевает закончить фразы, как оказывается под потолком палатки, стиснутый в медвежьих лапах Сани Зайцева.
- Ты чё, Коммунист, совсем охренел?! - хрипит Сверчок.
- Ты, падла, с чьей коляски колесо снял? Знаешь-нет? Это я там живу. У-у, была бы стенка бетонная, так бы и размазал... Сверчок летит в дальний угол, по пути обрушив стойку с шинелями.
- Была бы... Размазал бы... - бормочет он, ворочаясь в ворохе одежды, - Я чё, знал что ли, что это твоя коляска. Бочком, бочком, он опять подсаживается к Коммунисту.
- Шурик, - проникновенность в голосе Женьки граничит со скрытой издевкой - Да если б я знал, я б к твоей коляске пятое колесо пришпандорил. Ты же знаешь, как я тебя уважаю!
- Иди ты, балбес...
Но Коммунист уже отмяк, он не умеет долго сердиться.

Радуясь, что всё обошлось, Сверчок спешит сменить тему: - Славян, ты лучше расскажи как вчера в бочку нырял. Славка смущенно улыбается, а куда деваться, что было - то было.
Мы мыли стены очередной хаты, как вдруг с огорода с истошным воплем летит Славян. Глаза безумные. Волосы дыбом. А над ними высоковольтное гудение роя. И самое ужасное, что не только над, Роскошная прическа, гордость Славяна, шевелится от кишащих в ней пчел.
Мыльными струями из наших пистолетов Рассказова мы отсекаем рой, но ниже опустить не решаемся, таким напором можно и глаз выхлестнуть.
- В бочку, Славка! В бочку ныряй! - орет Коммунист.
В углу двора стоит огромная бадья с дождевой водой. В ней и находит своё спасение Славян. Да, это была ещё та картина! Торчащая из бочки задница и дрыгающиеся ноги под безжалостными струями наших брандспойтов.
- Я там тебе ничего не отстрелил? - участливо интересуется Сверчок - А то как по девкам то будешь бегать, сладкий ты наш.
Нам хорошо понятен его намек насчет "сладкого", но даже наш балабол вовремя останавливается, и не открывает перед чужими тайны Славяна.
А дело в том, что этот Нарцисс, глядел-глядел в своё зеркальце, и углядел, что у него торчащие уши. И не придумал ничего умнее, как приклеить их сзади крепким сахарным сиропом. На запах которого и слетелись пчёлы.

Усё...

Что ж, далее...

В конце второго дня пути наша дивизия прибыла в Гомельскую область. И хотя место базирования её выбрано внутри зоны отчуждения, основная наша задача - дегазация населенных пунктов вне тридцатикилометрового радиуса, где по прежнему находится местное население.
Наверное, не буду касаться технической стороны наших работ по очистке сел и общих, глобальных каких-то факторов.
Уже когда мы вернулись домой, и оказались в центре внимания, я с удивлением отмечал, что знаю о Чернобыльских событиях меньше, чем те, кто так жаждал услышать рассказ очевидца. Ведь нам картина всего происходящего там открывалась, как бы, изнутри, виден был лишь малый фрагмент целой мозаики. Официальная же информация проходила мимо, не касаясь нас.
Нет, конечно, была у нас и пресса, и телевизор в "Ленинской комнате", но газеты, чаще всего, использовались, так сказать, по утилитарному назначению, а "Ленинская комната" не пользовалась популярностью по той простой причине, что когда требовались бойцы для выполнения каких-то срочных работ, командиры наши выцепляли их именно там.
Начальство руководствовалось принципом: чем меньше солдат забивает свою голову, тем лучше. Меньше вопросов - легче служба.
Лежим в палатке. Радик крутит ручку настройки своего Океана: По сообщениям наших корреспондентов, обстановка на Чернобыльской АЭС остается напряженной... В палатку врывается особист:
- Так, фамилия?!
- А шито?
- Я тебе покажу - что. Приемник я изымаю, а ты сейчас пойдешь со мной к командиру части.
- А шито такова я изделал? - начинает волноваться Радик.
- Да вы совсем страх потеряли. Ловите средь бела дня вражеские голоса, и еще спрашиваете - что?
- Это же Маяк передает...
Лейтенант оторопело вслушивается в дикторский голос, возвращает приемник, и под наше ржание выкатывается из палатки.

Этот шустрый лейтенантик уже достал всех. Он читает наши письма, заводит занудливые разговоры, стараясь выведать кто где что сказал... сделал... Взял за моду прогуливаться вечерами за палатками, слушая наш треп. Ему и не вдомек, что его тень, отбрасываемая фонарем, прекрасно видна нам на брезентовой стенке.
Эта маячащая фигура очень не нравится разгоряченным от спирта парням. Ну, о-очень!!! Однажды они решают высказать все, что о нем думают, и при этом достигают такой конкретики, что лейтенант всю следующую неделю ходит в темных очках, скрывая бланш под глазом. А вскоре и вовсе незаметно линяет из части.
Прибыл ли кто ни будь ему на замену? Не знаю. Но даже если так, то он не проявил себя ничем. Никто не заводит с нами задушевных бесед, как бы ни о чем, не слушает пьяных базаров за палатками.

Пьянство в зоне - особая тема. Помимо тяги русской души к выпивке, здесь под это дело подведена научная база - СПИРТ ВЫВОДИТ РАДИОНУКЛИДЫ. И потому командиры наши после ужина стараются не лезть к нам, сведя контроль до минимума. И утром на построении как бы не замечают наших похмельных рож. А мы, в свою очередь, как бы не замечаем, что их рожи мало отличаются от наших.
Рассказывают, что еще до нашего прибытия сюда, здесь выдавались наркомовские сто грамм. Но, после участившихся пьяных аварий, от этой идеи отказались. Хотя и ежу понятно - народ меньше пить не стал. Пьют... Но в меру... (Кто не в курсе, мера, согласно словарю Даля, двадцать четыре целых, и двадцать пять сотых литра).
Спиртное достается разными способами. Во первых, всем известно, что в медпункте имеется четырехсотлитровый куб медицинского спирта. И если ты находишься в дружеских отношениях с начальником медицинской службы (А кто же не будет в таковых, памятуя о заветной ёмкости), то можно всегда рассчитывать на малую толику оного. Во вторых, подношения благодарных сельчан неизменно выражаются в разномастных бутылках с горилкой. И наконец, имея в своём распоряжении технику, всегда можно сгонять на машине в райцентр. И уже там затариться водкой в таких количествах, в каких позволяют финансы.

Сегодня в поход за "водовкой" отряжаются Радик со Сверчком. В винном отделе не протолкнуться. Понаехавшие со всех частей солдаты, берут прилавок на ура. Покупают спиртное не по одной или по две бутылки, а сразу рюкзаками и баулами. У двух дородных, взопревших уже, теток, снующих от кассы к ящикам с водкой, от ящиков к прилавку, а от него опять к кассе, от гомона и духоты кругом идет голова. Подталкиваемый сзади Сверчком, Радик всё же протискивается к заветному прилавку. Покупает водку, и складывает в стоящую у ног сумку. Нужно выбираться. Но не так-то просто это сделать. Толпа стиснула со всех сторон. К ерзающему у прилавка Радику подлетает вторая продавщица:
- Сколько?
- Шито? - не понимает Радик.
- Бутылок, спрашиваю, сколько?
- Двенадцать. - честно сознается он.
- Деньги давай.
- Так мы же вон той отдали.
- Клава, ты у ребят за двенадцать бутылок взяла?
- Да-да, взяла - отвечает, мельком взглянув на Радика, занятая уже другими покупателями Клава.
И перед изумленным Радиком на прилавке появляется еще одна дюжина бутылок.
- Ну, чё встал?! Давай не задерживай!
- Дак мы, это... - пытается объяснить он. Но Сверчок, незаметно въехав Радику под рёбра, уже затаривает свалившиеся с неба бутылки в баул.

Уф... На сегодня - все.

Продолжим.

После такого переполоха призывной пункт погружается в транс, пока, наконец, не принимается решение на ночь распустить всех по домам.
На утренней перекличке недосчитываются пятнадцати человек.Военком брызжет слюной и хватается за кобуру: - Я же вас как человеков... Да, я же мог вам ночь половой жизни тут устроить! Как миленькие дрыхли бы на досках... Пошел вам навстречу... А вы... Гады нехорошие... Вы понимаете, что я этим дезертирам могу, как по закону военного времени... Тут его пламенная речь натыкается на флегматичное: - А вы в трезвяк позвоните. Может они там?
И они оказываются именно там.
Военком быстро решает вопрос, и похмельная орава, так и не сумевшая вчера добраться до своих домов, вливается в наши дружные ряды.
В полдень, буксовавшая до тех пор, тугая мобилизационная машина всё же кое как провернула свой маховик, и вдруг начала пластать со всё нарастающей скоростью.
Нас везут в часть, обмундировывают, сбивают во взвода, роты, батальоны. Мы снимаем с консервации технику, доукомплектовываем её и готовим к погрузке.
У меня в военнике стоит специальность химик-дегазатор, посему получаю должность командира расчета, и этот самый расчет, состоящий из четырех человек и водилы.
Иван Хмелёв - впоследствии мы звали его не иначе как Дед Хмелёв, за его, если и призывной, то уже на грани возраст, за рассудочность и деловитость.
Женька Свиридов - "Сверчок", маленького роста, смешливый и жуликоватый.
Добродушный увалень Саня Зайцев - выделяется среди нас своей совестливостью, стремлением поступать всегда по правде. За что и получает кличку "Коммунист".А позже выяснилось, что он и правда состоял в партии.
Славка Кравцов - "Славян", донжуан, нарцисс, носящийся со своей внешностью как с писаной торбой, при всем при том балагур и душа компании.
И, наконец, жизнерадостный татарчонок Радик Хабибулин - наш водитель. Я думал, что Радик, это уменьшительное, но нет, у него и в военнике стояло Радик Каримович.
Три дня подготовки пролетели как один. Майская жара внезапно сменилась резким похолоданием и снегопадом. Наконец выдвигаемся на станцию. Всю ночь грузим технику. Мы так измотаны, что те кто не занят в погрузке или закончил её, спят тут же в снегу у вагонов, подложив под голову вещмешок.
Лишь когда чернота ночи сдвинулась к западу, уступив своё место хмурой серости неприветливого утра, наш эшелон, подобно отяжелевшему после обильной трапезы питону, зазмеился меж просыпающихся Уральских сопок.
Лежу на верхней полке, вперившись в проплывающий за окнами заснеженный пейзаж. За суетой последних суток тревога о предстоящем отошла куда-то на задний план. И я, вроде как, даже рад, что оказался втянут в череду столь важных событий. Меня и раньше посещала мысль, что вот другие люди, люди других поколений, участвовали в войне, поднимали целину, строили БАМ, наконец. А моя жизнь проходит слишком гладко. Как будто бы я в этой самой жизни оказался ни при чём.
Спросят - что же ты сделал такого важного, что совершил? Останется нукать, как в том бородатом анекдоте:
- Дедушка, а ты воевал?
- Ну!
- Что, ну?
- Ну, не воевал...

Покурим.

Включил телек. Там вовсю рекламируют сериал "Чернобыль". Наверное, очередная муть, смотреть не буду. Но - кое-что вспомнилось...
Три впечатления о моем Чернобыле.

1. Мы работаем вахтами. Две недели - на ЧАЭС, две - отдых. Зарплаты - 5 номинальных. Кормят - на убой. Сортир исписан, как рейхстаг. Приветы, пожелания и подъебки со всей страны СССР (ага, была такая). Самая большая надпись: "Даже тысяча рентген не согнут советский член!!!"

2. Местных, которые жили в Припяти, иногда пускают в город, забрать вещи. Я правдами и неправдами упрашиваю бригадира взять и меня. Однако, на самом последнем посту меня рассекречивают, и в Припять не пускают. Жду возле автобуса. Наблюдаю в реальности макксиму "кому война - а кому..". Всех возвращающихся проверяют на заражение. Если доза превышена, то вещи приходится оставлять. В основном, зараженными оказываются шубы, хорошая электроника и дорогие сервизы. Один мужик пытается убедить прожженых козлов с дозиметрами, что его магнитола всегда была запакована в полиэтилен, и заражения быть не может. Не убеждает. Тогда с визгом "подавитесь, пид#ры!" ломает свою бандуру о бордюр. А мужик, с которым я приехал, возвращается налегке. Говорит, что когда вошел в свою квартиру, сел в кухне на табурет, закурил, повспоминал свою жизнь, и заплакал. И ничего больше не смог сделать. А когда мы едем назад, он заторможенно бубнит: "суки, суки, суки..."

3. Возвращаюсь с вахты поездом. Один из попутчиков в купе - пьяненький пацан, угощающий всех пивом. Он протащил с собой три ящика и расположен кутить. Всем он охотно объясняет, что отслужил, и едет домой. А самое главное, что в армию забрали его в мае, а сейчас ноябрь - и он свободен. Его документы ходят по рукам. Я тоже смотрю на справку. Там говорится, что он принимал участие ликвидации, получил дозу в 5 зивертов, и комиссован домой. Я помню бедных солдатиков в свинцовых фартуках, которые грузили лопатами радиоактивный мусор с ОРУ. Дешевенький дозиметр был только у летехи, прятавшегося в здании. По всем прикидкам, этот пацан схватил с полусотню рентген, и его тупо отправили, чтобы не портить статистику. Через пару недель у него начнутся омертвения тканей, а месяцев через восемь - хреновая смерть.... Я благодарю его за пиво, и стараюсь веселиться вместе с ним...

П.С.: Здоровья всем.