Попробуй не сдохнуть летом в деревне на каникулах.

Ешь, спи, ссы, кури бухай но батин корч собирай.

Обклей свою ласточку гоночными стикерами и местные Василии будут тебя уважать, а Валька номерок даст.

Декабрьское небо щедро и густо сыпало снегом на промёрзшую землю, скрывая последнюю ссохшуюся траву под белым толстым покрывалом. Сугробов намело немеренно, и старик, выйдя на крыльцо в безрукавке, устало вздохнул, поёжился. Работы с утра предстоит много.

Достал из кармана пачку папирос, закурил. Грех, но что делать? И бросьте в меня камень, кто тут без греха.

Постоял, глядя на ночной лес, что как будто всё ближе и ближе подкрадывался к избе с каждым днём, и сейчас был будто всего метрах в ста пятидесяти, отделяемый лишь небольшим полем да ещё более небольшими владениями старика. Темно меж деревьев, мрак да и только. Но что это? Померещилось, али свет фар промелькнул?

Старик прищурился, но ничего больше не разглядел. Всё та же чёрная безмолвная громада леса. Он докурил, потушил папиросу об сугроб и вернулся в избу.

Перекрестился перед образами в углу. Прочитал молитву перед трапезой. Налил борща, нарезал сальца и чёрного хлеба. Налил водки.

- Прости, Господи.

Пропустил рюмочку.

Да, много всего изменилось.

Когда-то он был молодым священником в селе прямо за этим лесом. Приход там был небольшой, и всё же был. Но с момента, как красная сволочь дорвалась до власти, всё пошло прахом. Храм был разрушен, и он вынужден был искать себе другую работу, пробовал себя и там и сям, ездил в города, но лет через 15 вернулся назад окончательно, поняв, что такая жизнь ему не по душе. Лет в 50 он продал свой дом и отстроил себе новый, на отшибе, окружённый лесом и полями. Всё это время сельские жители помнили его, и, когда он вернулся, то и дело обращались к нему с просьбами. Он тайно крестил детей, отпевал покойников, освящал дома, однажды даже бесов из ребёнка изгнал. И почти никогда он не брал плату за эту работу, а если и брал, то лишь с тех, кто, по его мнению, был в состоянии оплатить, и брал лишь продуктами. Так он жил уже почти 20 лет.

Обычно он ни в чём не нуждался, поскольку выращивал огород и скотину, и ему этого вполне хватало. Он имел в хозяйстве несколько свиней, корову, кур, в добротно утеплённой будке во дворе спал большой лохматый пёс, на печке мурчала пушистая пожилая кошка, в то время как её молодые отпрыски разлеглись в запасах сена в амбаре и коровнике. И старику этого было достаточно.

Где-то в большом городе - он уже и не вспомнит, в каком именно, - у него был ребёнок. Да, грешил он по молодости, в тот период, когда крепла советская власть. Но никогда он больше не видел ни той женщины, ни своего сына. Да, он сожалел о своём поступке, раскаивался в этом грехе, в этом и многих, и потому, вернувшись, стал отшельником.

А какой он, его сын? Чем он живёт? Ему сейчас уже лет 30, это точно. А есть ли у него внуки? Интересно.

Залаял пёс. Свет фар около двора. Остановились. На часах 23:27. Кто прётся так поздно?

Старик накинул безрукавку, направился к двери. Хлопнули поочёдно двери автомобиля. Пёс заскулил. С чего бы это? Старик остановился. Доли секунды помялся перед дверью, достал папиросу, закурил, и вышел на крыльцо.

Снегу намело вдвое больше, выше колена уж точно. Собаки не видно, зарылся в будку. Старик окинул взглядом гостей. Господин в длинном пальто и шляпе, женщина в платье и полушубке, в меховой шапке. И девушка, с одеялом, наброшенным на плечи. Под одеялом лёгкое платье, взгляд опущен под ноги.

- Приветствую. Кто такие, чего надобно?

- Здравствуй, дед. Далеко ли до райцентра? - заговорил мужчина.

- Километров 5 вдоль полей, затем поворачиваете за заводом направо, и через реку райцентр. Только никуда вы в такую метель не доедете, встрянете в сугробе на полпути или заглохнете. Куда вас на ночь глядя понесло?

- Дело у нас срочное, дедушка, - заговорила женщина. - Дочери нашей плохо, психическое расстройство какое-то, приступы накатывают. Приехали в деревню к родне, думали, лучше будет, ан нет - только хуже стало. Решили к врачу везти в срочном порядке.

Старик посмотрел на девочку. Пустой, бездумный взгляд в снег. Да, что-то с ней точно не так.

- Заходите. Переночуете у меня. - затушил папиросу о снег.

- Да что Вы, мы к Вам так средь ночи ...

- Заходите, места хватит. И ужин ещё не остыл.

Старик ушёл в дом. Гости переглянулись, обняли дочь за плечи, и вошли внутрь.

Пока старик разливал борщ по тарелкам, он слышал, что девочка захныкала, как вошла, и, судя по всему, пыталась вырваться наружу, но родители не пустили. Сняв верхнюю одежду в прихожей, гости вошли в дом. Девушка вдруг бросила короткий испуганный взгляд на образа, лишь доли секунды, но старик внимание обратил.

- А, верующий? - мужчина тоже проследил за взглядом дочери, и кивнул на иконы. - Моя жена тоже верует. А я вот - атеист. Я верю в партию! - улыбнулся гость.

- Прекрати немедленно, ты в гостях! - возмущённо сказала женщина.

- Ой, что это я! - спохватился мужчина. - Простите великодушно, лезу тут со своим уставом в чужой монастырь.

- Ничего. Дело каждого, верить, или нет. Прошу ко столу.

Гости расселись. Девочка снова уставилась под ноги.

- Если не возражаете, я бы прочёл молитву, прежде чем мы начнём есть.

- Что Вы, что Вы, это Ваш дом, как Вам угодно! - всплеснула руками женщина.

- "Очи всех на Тя, Господи, уповают ..."

Мигает свет. Глаза девочки медленно поднимаются, и исподлобья смотрят на старика.

- "... и Ты даеши им пищу во благовремении ..."

Шипит кошка, убегает в комнату. Губы девушки расходятся в оскаленной улыбке, глаза сверкают. Свет мигает сильнее. Старик медлит.

- "... отверзаеши Ты щедрую руку Твою и испол ..."

Крик, не похожий на крик юной девушки. Да и на человеческий крик не похоже это было. Лопается лампочка над столом. Темнота. Крик затихает.

- Ой, что же это! - испуганно шепчет мать.

- "... и исполняеши всякое животно благоволения."

Многоголосый хохот. Родители вскакивают со стульев, бросаются к дочери.

- Милая, прекрати, хватит! Господи, да что ж за болезнь такая! - кричит мужчина.

Старик зажигает свечу. У девушки не лицо, нет, гримаса ужаса и злобы одновременно, голова запрокинута, глаза закатились.

- Не больна ваша дочь. Бесноватая она.

Испуганный взгляд матери. Недоумевающий взгляд отца.

- Какой вздор! Не бывает этого.

- Вы сами видите.

- Верьте во что хотите, но к нам со своими богами и бесами не лезьте! Мы уходим.

- Никуда мы не уходим, посмотри, что на улице творится!

- Ничего, прорвёмся как-нибудь.

Мужчина выскакивает на улицу, на ходу накидывая пальто. Снегу по пояс, и стихать вьюга не собирается. Пытается завести автомобиль. Ни в какую. В будке скулит пёс, в курятнике переполох. Плюёт под ноги, пинает колесо. Смотрит в окно дома. Дед зажигает свечи. Делать нечего.

Возвращается в дом, садится на табуретку, не снимая пальто. Смотрит под ноги.

- Хотите верьте, хотите - нет, но вас ко мне сам Бог привёл. - говорит старик.

Мужчина молчит. Кошка бежит к двери, женщина выпускает её на улицу. Девочка сидит в той же позе, только глаза закрыты. За окном воет вьюга, не видно ни зги.

- Нужно её отчитывать, срочно. – старик приносит из прихожей верёвку. - Помогите мне. – даёт второй конец отцу.

Мужчина неохотно поднимается и помогает привязать дочь к стулу. Женщина скрестила руки на груди, не отрывает глаз от дочери.

- Скажите, а Вы делали это раньше? Вы уверены, что умеете это? А то может лучше нам священника поискать …

- Доводилось разок. Тогда получилось. – затягивает верёвку старик.

Закуривает папиросу. Мужчина тоже.

Пару минут проходят в молчании. Лишь вьюга за окном воет тысячью голосов, и среди этого зимнего хора чётко слышится печальный, пробирающий до костей голос. Пёс завыл.

Старик удаляется в комнату. Возвращается с большим крестом на груди, чашей с водой и кисточкой, и книгой. Молитвослов.

- Начнём, отойдите от дитя. Итак … «Да воскре́снет Бог, и расточа́тся врази́ Его́…»

Девушка делает рывок вперёд и вонзается взглядом чужих глаз в старика. Трясётся, нервно посмеивается.

- «… и да бежа́т от лица́ Его ненави́дящии Его́ …»

Снова нечеловеческий крик, но в разы громче и дольше. Родители падают на пол, закрывают уши. Старик падает на колени, но держится.

- «… Я́ко исчезает дым; да исчезнут; я́ко тает воск от лица огня, та́ко да поги́бнут бе́си …»

Стол переворачивается, разбивается о дверной проём комнаты, посуда летит в разные стороны, бьётся бутылка водки. Крик только усиливается, будто бы кричат сами стены. Родители корчатся на полу, старик не удерживается, падает. Крик смолкает.

Смолкает всё, кроме метели. Стук в дверь. Отец вскакивает, бежит к двери.

- Нам помогут, нас сейчас подвезут в город!

- Не смейте!!! – кричит старик, но поздно.

Мужчина распахивает дверь.

- Какого дьявола, здесь нико … - успевает прокричать он до того, как его шея сворачивается, и он падает.

Женщина визжит. Дом наполняется холодом, свечи тухнут все разом. Входная дверь захлопывается ветром. Не видно ни черта.

Демонический хохот. Оконное стекло разлетается вдребезги, и визг матери внезапно прерывается хриплым, захлёбывающимся кашлем. Замолкает насовсем.

Старик поднимается на ноги. Свечи искать времени нет, да и затухнут, придётся по памяти.

- «Та́ко да поги́бнут бе́си от лица́ любящих Бога …»

- Всё ещё борешься за её душу, старый дурак?

Вкрадчивый, насмешливый мерзкий голос. Сверкают глаза.

- Не видим смысла. Тебе не справится, падла старая. Твоё время прошло. Как и время вашего Христа, с которым вы, дети Божьи, так носитесь. Вас осталось немного, христианских отродий.

- «и зна́менующихся кре́стным зна́мением, и в весе́лии глаго́лющих: ра́дуйся, Пречестны́й …»

- Заткнись, с*ка!

- «… и Животворя́щий Кре́сте Госпо́день …»

- Заткнись, кому говорю!!!!!

Старика огромной силой бросает об печь. Удар головой. Почти теряет сознание, но встаёт на ноги. По шее течёт что-то тёплое и липкое.

- Да ты же и сам не безгрешен, избранник Божий! Ублюдка зачал, не удержался, развратник! А потом бросил, да!? О, прямо как Христа бросил на смерть его всемогущий Отец, прямо как Он сам бросил всех вас на произвол судьбы, подыхать от рака, воевать за религии, страдать, теряя близких, это ваш ГОСПОДЬ БОГ!? И неуже …

Старик зажигает спичку, осматривает комнату. Одержимая стоит посреди комнаты, скалится, крутит головой, передёргивается. На полу два тела. Чаша со святой водой цела, стоит на тумбочке у окна. Кисточка в ней. Спичка тухнет.

- «… прогоня́яй бе́сы силою на тебе пропя́таго Господа нашего Иисуса Христа …» - старик продвигается к окну.

Костлявые крючковатые пальцы с силой впиваются в горло старика, душат, царапают шею. Взгляд ненавидящих весь людской род глаз впивается в него, бес торжествующе смеётся. Но старик дотянулся. Взмах кистью в лицо лукавому.

Визг боли. Демон отпрянул, споткнулся о тело матери, упал.

- «… во ад сше́дшаго и попра́вшаго силу диа́волю, и дарова́вшаго нам тебе́ Крест Свой Честны́й на прогна́ние вся́каго супоста́та!»

Кричат не стены, кричит будто бы весь мир. С избы срывает часть крыши, хлопья снега врываются в дом. Бесноватая вскакивает, быстрее всех тварей земных летит на старика.

- «… О, Пречестны́й и Животворя́щий Кре́…» - «розочка» от бутылки водки впивается в живот несколько раз. – «…Кре́сте Госпо́день! Помогай ми … со Свято́ю Госпоже́ю … Де́вою Богоро́дицею и со всеми свя́тыми во веки … Аминь!!!»

Последний крик демона срывает остатки крыши. Тело девушки падает на пол и бьётся в конвульсиях. Старик сплёвывает кровь, пошатывается. Удерживается на ногах, подоспевает к девочке. Читает «Отче наш», обдаёт крестным знамением. Поит святой водой. Конвульсии прекращаются. Дыхание становится ровным. Она просто спит.

Старик встаёт на ноги. Смотрит на часы. Остановились на 00:00.

Капая кровью, выходит на крыльцо, закуривает. Пёс задохнулся, пытаясь сорваться с цепи. Лес за полчаса будто бы вплотную подобрался ко двору. Старик спускается в снег, которого намело по пупок, пытается дойти до собаки. Падает в сугроб. Нет сил. Переворачивается на спину.

- Ну, хотя бы снег утром чистить не придётся. – усмехается.

Закрывает глаза. Засыпает. Папироса выпадает в снег и тухнет.

***

А вьюга всё выла, а снег всё сыпал и сыпал, заметал двор, дом, машину - будто бы хотел скрыть от людей то, что им лицезреть нежелательно.