Под натиском снега чёрные от времени стойки сухо треснули и, гулко ухнув, – обрушили навес, где летом, качаясь на холодном, северном ветру, хранилась упряжь и лошадинные седла.
Третий день, не останавливаясь ни на минуту, крупными хлопьями валил февральский снег, превращая изрезанный ручьями склон в гладкое поле, уходящее в невидимый сейчас перевальный взлёт.
Я осторожно открыл низкую дверь охотничьего зимовья. Мой дед срубил его тридцать лет назад уже будучи опытным соболятником. Решил, что к пяти его домикам в долине, отстоящим друг от друга на расстоянии дневного перехода, нужен ещё один, дальний, возле самого перевала. Там, где непроходимая тайга расступалась кедровым редколесьем и каменистые вершины оставляли на лето блестящие шапки плотного снега...
Как ни старался, но из дверного проёма под ноги, широким потоком, пролился сухой белый ручей.
За ночь заметно прибавилось. Если так продолжится – через два дня сугробы сравняются с низким свесом, покрытой чёрной толью, крыши.
Я расчистил дорожку к дровнику, откинул снег от единственного окна, смотрящего на долину, и взяв охапку сухих кедровых поленьев, вернулся в дом.
Найда и Крест, подняв морды, проследили, как звенящие дрова упали у входа; как я широким веником смёл белую крупу с обуви; кинул длинную накидку с капюшоном в угол и подложил пару чурбаков в дымящиеся угли буржуйки.
Собаки, не заметив одобрительного взгляда шестнадцатилетнего хозяина, положили морды на пол, продолжая наблюдать за моими движениями.
Они словно понимали, что гул и треск из круглого, забраного чёрной сеткой динамика – это проблема и она означает невозможность поговорить с отцом.
Я встал, подошёл к полке с закреплённой СВ-радиостанцией, включил питание и, наверное, десятый раз за утро нажал на тангету вызова: "Отец, отец, как слышишь меня, приём. Приём."
Нет ответа...
Затем, переключив передатчик на резервную частоту, попробовал вызвать деда, хотя от шестого домика и в ясную погоду сигнал до посёлка добивал с трудом, а в такой снегопад надежды не было никакой: "База, база, это шестой, как слышите меня, как слышите? Приём..."
Громкоговоритель шипел и монотонно потрескивал фонящим эхом, оставляя во рту неприятный кислый привкус, и тошнотворную пустоту в желудке.
Повернулся к старой, истрёпанной карте района, на которой красными треугольниками отмечены наши дома. Я помнил наизусть места, где построен каждый из них, сам мог нарисовать такую же, со всеми реками, ручьями, хребтами и зимовьями, но стоял и смотрел на треугольник номер четыре, откуда позавчера, последний раз, связывался со мной отец. Тридцать километров. Тринадцать от четвёртого до пятого и семнадцать от пятого до шестого. До меня...
Он уехал пять дней назад. До того, как разверзлись низкие небеса. Сел на старый, латанный-перелатанный "Буран", и скрылся в извилистом снежном тоннеле, оставив одностволку двадцатого калибра, пару коротких, но широких, обитых мехом, лыж, и обеих наших собак – Найду и Креста. "Мне они не нужны, задерживаться не буду, только капканы проверю и назад. А ты пройдись по распадкам, если поднимите соболя и загоните на кедр – он уже никуда не денется, не сможет уйти верхушками деревьев, как в низовой тайге..."
Неожиданный громкий шум, вывел меня из раздумий. Псы ощетинились, подскочили к двери и иступлённо лаяли, пытаясь вырваться наружу. Глаза бешенно горели, слюна крупными брызгами слетала при каждом сипящем выдохе изгибающихся грудин, короткие уши, дрожа, прижимались к голове.
Я протянул руку, сдернув с гвоздя ружье, перевернул подсумок высыпая на лежанку патроны и выхватил несколько картечных зарядов. В голове мелькнуло: "Что там? Неужели волки?"
Заряжая одностволку бросился к окну, но в белом мелькающем хороводе не заметил ничего необычного. Приоткрыл дверь, пытаясь в узкую щель рассмотреть дорожку, но не увидел близкой опасности. Псы, заходясь в иступлённом, злобном верещании, оттеснили меня от проёма, выскочили наружу и сразу же скрылись за крутым поворотом расчищенной тропинки. Холодея от предчувствия, я выбежал за клубком умчавшихся собак.
Несколько секунд взгляд скользил по белой пелене, следя за направлением, куда пропали Найда и Крест. Заметив боковым зрением движение, повернул голову – вдали, по извилистой кромке Серебряного ручья, метрах в пятидесяти от зимовья, широкими взмахами косматых лап, в гору удалялся крупный самец росомахи. За ней, полностью скрываясь в снежной траншее, мелькали спины Найды и Креста.
Жар возбуждения, страха, ноющей опасности сковал мышцы. Я завыл низким, утробным выдохом, пытаясь крикнуть собакам команду: "Назад!" Но не смог. Наружу вышло только бессильное рычание.
Через секунду росомаха перевалила за снежный гребень и исчезла в белой, кружащейся пелене. Матёрая Найда, опережая двухлетнего кобеля, тоже пропала за изгибом и, спустя мгновение, там же растворился Крест, оставляя за собой чуть слышный, короткий, повизгивающий лай.
Оцепенение спало. Я бросился по рыхлому, рассыпающемуся следу и тут же провалился по грудь в сухое, снежное облако. Вновь издав низкое, бессильное урчание, поднял ружьё и выстрелил в сторону ручья, не надеясь, что собаки отреагируют на мой бессловесный призыв вернуться...

*****
На следующий день радиостанция перестала включаться. Сел аккумулятор – слишком часто пытался выйти в эфир. От солнечной батареи толку нет – снегопад не прекратился. Даже, как будто усилился – ветер с перевала нёс холодную белую крошку. Она забивалась во все щели, под каждое дерево, превращая пространство леса в светло-серый, покрытый буграми холст. Природа словно показывала мне, кто здесь настоящий хозяин.
Найда и Крест не вернулись. Я понял, что больше их не увижу сразу, ещё не нажав на спусковой крючок. Взрослая росомаха опаснее медведя, особенно в мягком глубоком снегу, где тяжёлые собаки, не находя опоры, проваливались по брюхо и им нечего противопоставить острым когтям коварного зверя. Это редкий в наших краях и очень опасный хищник. Слышал истории бывалых охотников, как с виду небольшой представитель куньих, насмерть задирал выбравшегося из весенней берлоги медведя...
Бросил взгляд на место, где обычно лежали псы. Покачал головой без горечи сожаления – мы в тайге и тут: либо ты, либо тебя.
На пару недель росомахе еды хватит; наверное, пока можно не беспокоиться, но на улицу я выходил держа перед собой заряженное ружьё, готовый выстрелить в любой момент.
Сделал ревизию продуктов. Крупа, сухари, чай, сахар – в избытке. Если понадобится – пару месяцев можно продержаться, но что с отцом? Почему он не приехал, почему молчит радиостанция?..
Что-то случилось и наверняка нужна помощь. Надо отправляться вниз.
По рыхлому снегу на маленьких лыжах быстро идти невозможно, вряд-ли доберусь до пятого домика, без ночёвки в снегу. Это-то дело привычное, но встретиться с хищником в темноте, без собак – очень опасно.
А если дед, потеряв с нами связь, уже пробивается к зимовью номер четыре? Но по такому пухляку снегоход не пройдёт. На лыжах тропить девяносто пять километров – дней шесть или семь.
Рискнуть, пока у зверя есть мясо? Но почуяв лёгкую добычу, он может прикопать трупы и отправиться по следу за мной.
Что же предпринять?..

Я сидел за старым, засаленным столом, который сделал мой отец; слушал гудение огня в печи и смотрел, сквозь грязное стекло, на бесконечную белую пляску, решив утром спускаться вниз...

02.08.2025

- В тайге живёт не только зверь, - сказал, вздохнув старик Шемякин. И продолжил.

Встречаются существа и похуже всякого зверя. В детстве я не раз и не два слышал рассказы об ужасных и страшных случаях, когда беглые каторжники и советские зеки убивали людей и даже ели друг друга. И сам я не раз встречал беглых заключённых или скрывающихся от властей преступников. Любая встреча могла бы закончиться трагически… Но Господь не довёл до такой развязки.
Давным-давно был интересный случай.
В ноябре это произошло. Ночью выпал снег. Мы с Георгием решили поохотиться по свежему снежку. Отошли на несколько километров от города и увидели следы неизвестного нам животного. Может быть, снежный человек, медведь-шатун? Долго гадали, разглядывая незнакомые нам следы.
- Пойдём по следу, а там найдём и увидим! – загорелся Георгий.
След привёл нас в верховья Смоленского ключа, где росли густые заросли ивы. Мы насторожились и приготовили ружья. Тут вдруг из чащи потянуло дымком. Мы осторожно начали скрадывать местность на запах и обнаружили землянку, то есть – маленький бугорок из досок и земли. Из трубы шёл дымок.
Георгий показал мне глазами на дверь: зайдём или не надо? Я утвердительно кивнул и шагнул к землянке.
Худой и небритый человек сидел на корточках у жарко пылавшей печурки и сушил рваные ботинки. Увидев нас, он испуганно замер и раскрыл рот. От ботинок и двух оторванных рукавов от телогрейки шёл пар.
- Здорово! – громко и приветливо сказал неунывающий Георгий.
Человек опомнился и, заикаясь, поздоровался. Мы начали мирно разговаривать с ним. Человек медленно и недоверчиво отходил от испуга. Совершенно успокоившись, он рассказал нам свою историю.
Оказалось, что он бежал из лагеря ещё весной. Поначалу жил сытно и вольготно: собирал на городском кладбище объедки. Но ближе к осени стало хуже. Сегодня он ничего не набрал, вдобавок чуть не отморозил ноги. Пришлось оторвать от телогрейки рукава и натянуть на ботинки, хотя идти по глубокому снегу было неудобно.
Так вот какие следы мы видели!
Закончив свой рассказ, беглец глубоко вздохнул и сказал:
- Сдадите, наверное? А может быть, и лучше будет? Лучше же, ага?
Я молча выложил из рюкзака булку хлеба и банку тушенки.
- Шёл бы ты, мужик, сдаваться. Досидел бы своё и жил спокойно на воле, - заметил на прощание Георгий.
Мы вышли из продымленной землянки, свободно вздохнули и начали углубляться в заснеженную тайгу. И я чувствовал спиной, как вслед нам тоскливо смотрит несчастный беглец…

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.

- Был со мной случай, рысь тут замешана, - начал повествование дядя Коля Шемякин.

Подростком я часто жил в охотничьих зимовьях. Старый эвенк дядя Семён учил меня, что утром надо промышлять белку по ключу.
Однажды с первыми лучами солнца я вышел из зимовья и направился по ключу Инокан. День был студёный, слег слепил белизной, а по руслу ключа тут и там чернели припорошенные снегом валежины и сухостой.
Следов на снегу было много, особенно заячьих. Но среди них выделялся совершенно незнакомый мне след, очень похожий на кошачий. Моя чёрно-белая лайка Пурга суетливо носилась по снегу, нюхая свежий след незнакомого мне зверя. Она убежала по наледи вперёд и вдруг азартно залаяла, подвзвизгивая от нетерпения. Взяв наизготовку малокалиберку, я побежал на лай. Может быть, Пурга держит белку? Не похоже.
На стволе вывороченной бурей лиственницы, перегородившей русло ключа, я увидел пятнистого светло-серого зверя, который, хищно выгнув спину, прижимался к шершавой коре. Я осторожно подкрался и, прицелившись зверю в голову, выстрелил. Зеленоватый лёд ключа окрасился брызгами крови. Живучий зверь извивался на льду, выпустив острые когти. Пурга тут же бросилась на него и, поцарапанная, взвизгнула и отскочила. Пришлось добивать добычу вторым патроном…
Зверь был очень похож на домашнего кота, но с кончиков заострённых ушей свисали пушистые кисточки. По всему было видно, что это хищный и сильный таёжный кот. Кончик хвоста у него был чёрный, а мех вполне годился на хорошую шапку.
Связав передние и задние ноги мёртвого хищника, я закрепил его за спиной на поняге. Продолжая охотиться, много раз я хотел бросить ненужную добычу, так как уставал бегать на лай собаки и отстреливать белку.
В сумерках, изрядно уставший, я потащился домой. Возле фермы меня окликнул скотник, пожилой мужик Будаев.
- Погоди, Колька! Ты кого это застрелил?
Он подошёл ко мне и ахнул:
- Рысь! Ну, Колька, ты стал хорошим охотником. Не каждый может выследить рысь.
О том, что не выслеживал, я ему не сказал. Так в пятнадцать лет, почти случайно, я добыл свою первую рысь. Позже я ставил крепкие петли на заячьих тропах, по которым рыскала рысь. Поедала она только свежих зайцев. С каждым разом я всё больше и больше узнавал о повадках этого хитрого хищника.

Чаще всего рысь обитает в гористых местах, в скалах и каменных россыпях тайги. Питается в основном свежей добычей. Я замечал, что замерзшие тушки зайцев рысь не поедает. Кажется, что страх неведом рыси, она может напасть и на крупное животное. А голодная рысь набрасывается и на человека. Случаев таких много. Вот один из них.
Мой знакомый, таёжный житель, Козулин однажды зимой поехал на санях за сеном. День был морозный, и он поверх полушубка надел козью доху. Козулин погонял коня закрайком леса, и вдруг с дерева на спину ему прыгнула большая рысь. Испуганная лошадь шарахнулась в сторону, Козулин вместе с вцепившейся в доху рысью слетел на снег, успев схватить вилы. От страха он забарахтался в снегу и сбросил доху вместе с рысью. Потом уже хладнокровно заколол рысь вилами. Вот так доха спасла человека. А шапка из рыси получилась замечательная. Позже Козулин дул на мех и вертел в руках рысью шапку, одновременно рассказывал мне о том случае.
- Наверное, рысь была голодной, - предположил я.
- Конечно! – согласился Козулин. – Она, наверное, сначала приметила лошадь, а потом увидел меня в козьей дохе. Конечно, приняла за козу…

Однажды я и старый охотник Золотухин охотились на коз и увидели на закрайке леса рысь, которая гонялась за глухарями. У Золотухина был охотничий карабин. Он быстро расставил сошки и, прицелившись, выстрелил. Рысь, подпрыгнув, закрутилась на месте и затихла. Когда мы подошли к ней, я хотел взять добычу руками, но Золотухин усмехнулся и остановил меня.
- Погоди, видишь – у ней уши прижаты и лапы подобраны. Хитрит хищник, - сказал Золотухин и ткнул лежавшую рысь сошками. Рысь резко взмахнула лапами и, вскочив на ноги, хотела отпрыгнуть, но Золотухин выстрелил.
- Раненной была! – изумился я, подбирая уже мёртвую рысь.
- Она бы тебя так располосовала когтями и зубами, никакой бы хирург не зашил, - рассмеялся Золотухин. – Это же страшно живучие звери… Ладно, пойдём. Сварим рысь…
Я вздрогнул и посмотрел на Золотухина. Уже в зимовье он рассказал мне, что некоторые охотники едят мясо рыси, считая его полезным для здоровья таёжным деликатесом.

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.

- Расскажу о волках и людях, которые умеют их добывать, - начал свой рассказ старый охотник.

Неутомимые и смелые женщины трудились в годы войны в деревнях. Выживали по-разному. Помню, как в одном селе две женщины вырастили лосёнка, а потом его, уже взрослого, впрягали в сани и возили дрова. Так и ходил прирученный лось с красным ошейником и позванивающим боталом.
В нашем посёлке жил знаменитый дед по прозвищу Волчатник. Был он стар, истребил за свою жизнь множество волков, повадки их знал до тонкостей, и я, подросток, мечтал о том, чтобы дед научил меня охотиться на волков. Но времени ни на что не хватало: надо было работать, добывать мясо.
Однажды на ферме сдох бычок. Я выпросил у директора тушу, взял дома два волчьих капкана, топор, и поволок мёрзлого бычка к закрайке леса. По ночам частенько выли волки. Уставший, я тащил на верёвке по снегу тяжёлую тушу, тяжело пыхтел и азартно думал, что добуду волка. И не одного! Женщины стали убивать волков, а я – охотник, мужик!
Насторожив капканы, я разрубил на большие куски тушу, разбросал вокруг мёрзлое мясо и присыпал все снегом. Довольный, отправился в посёлок.
Теперь я не спал ночами, часто выходил на улицу, смотрел в студёное зимнее небо, прислушивался. Выждав два дня, я отправился проверять капканы. Зарядил пулей ружьё, вышел на взрыхлённую тушей бычка полосу снега. Ещё не доходя до леса, увидел волчьи следы, были они и на полосе. Волки учуяли мясо и побежали к туше! Значит, хоть один из них, да попал в капкан! Взволнованный, я почти побежал по снегу. Но капканы были пусты.
Разочарованный, я уныло поплёлся к деду-Волчатнику. Сидя на скамье в тёплой и сумеречной избе, я рассказал ему обо всём. Сгорбившись, Волчатник покуривал самокрутку и только посмеивался.
- Ладно, Колья, - откашлявшись, сказал он наконец, - буду тебя учить. Волк – хитрый и умный зверь.
До поздней ночи он рассказывал мне о волках и их повадках.
- Я бы на этого бычка с десяток волков поймал! – восклицал он, отгоняя костистыми и смуглыми ладонями махорочный дым. – Они надсмеялись над тобой. Эх ты, охотник!
Оказывается, капканы надо было проварить в пахучих травах, чтобы они не отдавали железом, засыпать сверху чистым снегом, а мясо подвешивать на сук дерева, да так, чтобы волк не смог оторвать.
- Надо уметь маскировать капканы, - продолжал дед свою науку. - Ставить их под деревом: волк будет прыгать, пытаясь достать до мяса, и попадёт в капкан…
Я шмыгал носом и вбирал в себя слова деда. Неожиданно он решился и сказал:
- Утречком прибегай ко мне. Возьму тебя выслеживать… Тут недалеко волк оторвал мой волок и гуляет где-то с капканом. А заодно покажу тебе, как надо ставить капканы.
И опять я не мог уснуть, в полудрёме видел волка, гуляющего по снегу с железным капканом… Рано утром я был уже у деда. Он увидел меня и рассмеялся.
След волка, который волочил по снегу капкан, мы нашли быстро.
- В Ликохту он направился, - решил дед, изучая следы. – Там его и возьмём. Колька, приготовь ружьё.
- У меня в стволе жакан, - похвастался я и снял с плеча дробовик.
В падь Ликохту мы вошли волчьим следом. Там стояло несколько стожков сена, припорошенных снегом. К одному из них вёл волчий след. Дед сразу насторожился, приготовил свой дробовик и показал мне рукой на стог, бок которого был разрыт и разлохмачен. Я кивнул головой: всё понял, он там.
Мы осторожно стали подходить к стогу сена, сено чуть колыхнулось, и вдруг что-то огромное и серое прыгнуло на деда. Не успел я опомниться, как раздался гулкий выстрел.
- Не впервой! – ликующе рассмеялся дед, и я увидел на снегу волка с капканом на задней ноге. Он хрипел и корчился в последних судорогах…
Через много лет пришлось схватиться с волком и мне.
Я был уже на пенсии и часто  ходил в тайгу, ставил на зайцев петли. Однажды увидел, что несколько попавших в петли зайцев поел волк. Следы были матёрые. Волк ходил по заячьим тропам. Умный и хитрый, он будто знал, что человек будет ставить петли на тропах.
Я бесшумно шёл вниз и внимательно осматривал местность. Вдруг в густых кустах багульника мелькнуло что-то серое. Я замер и увидел, что волк преспокойно поедает зайца. Быстро сняв в плеча пятизарядную малокалиберку, я выстрелил и не попал. Волк мгновенно бросился на меня! Я не успел передёрнуть затвор и ударил, как в рукопашной битве, прикладом в пасть волка. Страшный и клыкастый, он свирепо впился зубами в приклад. В страхе я пытался вырвать ружьё и не мог, а волк вот-вот готов был вцепиться мне в горло.
Резко махнув левой рукой, я бросил на морду волка собачью рукавицу, он ослабил хватку, и я выдернул расщепленный приклад. В доли секунды передернул затвор и выстрелил в голову волка. Он рухнул на снег, а я выстрелил ещё два раза.
Долго я приходил в себя и оглядывался.
Снимая с волка шкуру в зимовье, я услышал, как на пол что-то упало. Нагнулся и поднял крупную картечину. Всё стало понятно. Картечина давно сидела около позвонка волка. Когда-то раненный, он не мог добывать крупных животных и поедал мышей и зайцев. Наверное, он попадал в охотничий загон или залезал в кошару и был ранен.
Я с уважением смотрел на своего серого противника и думал – какой же это умный и опасный зверь! Он берёт своё по праву, ведь природа принадлежит всем и всё принадлежит природе…

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.