Зачем государство обрекает на смерть невезучих граждан

Время сжалось, и памяти не хватает места, чтобы все, казавшееся важным, разложить по полкам. Предкам, определенно, жилось проще: сколько там новостей приходилось на год? Лето кончилось, осень наступила. Пришли татары, сожгли село. Теперь до первого снега событий не будет, а там и весна. Нам потруднее. Попробуйте, например, вспомнить ключевое слово середины прошлого декабря (это ведь так недавно на самом деле было, еще года и не прошло). Слово — красное, как зрелая мясистая ягода, било по глазам, текло сквозь страницы и сквозь экраны.

Ладно, напомню, это слово «боярышник».

Тогда в Иркутске 78 человек умерли, выпив «Боярышник» — спиртосодержащую настойку для чистки ванн. Новости из города читались как сводки с фронта. Вводили даже режим чрезвычайной ситуации. И все, конечно, — и производители, и продавцы, и тем более потребители, и, разумеется, надзорные органы, — все знали, что жидкости типа «Боярышника» для того и делаются, чтобы их пили. Это ведь выгодно: акциз платить не надо, то есть можно демпинговать, торговать разрешено хоть круглосуточно, это ж не алкоголь. Все эти «фунфырики» (русский язык что ни год, то богаче), выпускаются ровно для того, чтобы их пили и мерли. Но не сразу, не кучно, не привлекая внимания. Иркутским алкоголикам просто не повезло — и на «Боярышник» нашлись мастера подделки, вместо питьевого этилового спирта разлили по пузырькам метиловый, а метиловый спирт — это и есть смерть.

Сеть переполнилась традиционными рассуждениями социал-дарвинистов о том, что это, мол, их право — самим выбирать свою смерть, что чище станут наши улицы и что никого не жалко. Государство показательно изловило пару торговцев, а позже таки запретило продажу «некоторых видов спиртосодержащей непитьевой продукции». Государство, что бывает не так уж часто, оказалось мудрее и человечнее многих своих просвещенных граждан. Правда, ненадолго.

С 9 октября срок действия запретов кончился, и некоторые виды спиртосодержащей непитьевой продукции, включая «Боярышник», вернутся на прилавки. По счастью, хотя бы общедоступные автоматы по продаже стограммовой радости вернуться не смогут: Государственная дума успела их запретить окончательно, специальным законом.

Пришло время веселых шуток. Остроумцы увязывают возвращение «Боярышника» с приближением президентских выборов. Надо, пишут, кандидату номер один задобрить ядерный электорат. Кинуть спившимся не кость, а пузырек с пригодным к распитию средством для чистки ванн. Увязывают, демонстрируя одновременно и необъяснимое презрение к собственному народу (например, потому что электорат кандидата номер один — это вовсе не потребители фунфыриков, которые, разумеется, ни на какие выборы не ходят, предпочитая более понятные маршруты — от аптеки или хозяйственного и до ближайшего подъезда, где можно распить пузырек, который, если повезет, даже убьет не сразу), и наивную веру в то, будто кандидат номер один вообще переживает по поводу исхода выборов и думает о том, чем бы ему очаровать избирателя. Веру эту объяснить даже сложнее, чем презрение к народу. Презрение к народу хотя бы позволяет почесать собственное тщеславие.

Нет, конечно, в том-то и дело, что все эти несчастные люди, не способные выкроить денег даже на самую дешевую водку, вообще никому не нужны. Среди них не только бомжи, между прочим, хотя и бомжи — такие же люди, как мы, среди них полно обычных работяг, у которых нет возможностей по-другому, чуть менее ядовитым способом, решать свои проблемы с реальностью. Душещипательные репортажи из жизни таких работяг как раз и попали в телевизор и газеты во время иркутской трагедии. Попали, мелькнули, забылись.

И еще: их немало. Тогда же, когда Иркутск оказался в центре внимания, всплыло много статистики, связанной с рынком алкогольных суррогатов. Статистика, конечно, существовала и раньше, просто на нее никто не обращал внимания. Так вот, обороты у рынка миллиардные, а число потребителей ползет к показателю в десять процентов населения страны.

Им неоткуда ждать помощи, им даже доброго слова от людей более успешных, более счастливых, да чего там — более везучих ждать не приходится. Да, именно, не забывайте: то, что мы с вами оказались жителями больших и не вовсе депрессивных городов, получили сначала образование, а потом и работу, позволяющую не стрелять десятку на фунфырик, — это процентов на девяносто просто везение. Хотя о том, что дело в наших талантах, заслугах и несгибаемой воле, думать, разумеется, приятнее.

И вот теперь государство прямо говорит этим людям, что ему они тоже ни для чего не нужны. Нет никакой связи между выборами и отменой запрета на торговлю «Боярышником». Никто никого не хочет задобрить. История банальна до жути (именно до жути, в данном конкретном случае это не штамп). О продлении запрета просто забыли. Не успели подготовить соответствующие документы, теперь суетятся, но когда и какие у этой суеты будут результаты — вопрос гадательный. Нет ведь больше поводов, заставляющих держать в уме этих несчастных, глотающих жидкость для чистки ванн и мрущих пачками.

Они, конечно, и во время действия запрета продолжали травиться и умирать. Иногда даже сравнительно массово. Но в целом, если верить статистике, за время действия запрета смертность от отравления алкогольными суррогатами снизилась на 20%. Речь о тысячах жизней. О тысячах людей, у которых, пока они живы, есть шанс что-то в жизни поменять, вернуться от ужаса к норме. Небольшой, разумеется, но шанс. Это только у мертвых нет никакого шанса.

В общем, это был едва ли не единственный полезный запрет, из всей той череды запретов, которые наше государство за последнее время породило. Да, именно так дела и обстоят: государство плодит запреты со скоростью крупнокалиберного пулемета, не забывает запрещать нам думать, высказывать мысли, выходить на митинги и даже цитировать детские книги, написанные лет сорок назад. Кабы мы не вживались постепенно во все эти запреты, а получили их для ознакомления списком — так, наверное, остатки разума потеряли бы.

Но при всем при этом государство забывает о единственном полезном запрете. Государство прямо разрешает умирать самым невезучим из числа своих жителей. При желании за этой забывчивостью можно даже рассмотреть прямой намек: мрите, болезные, без вас проще.

Они и будут, а черта между «они» и «мы», если, конечно, тщеславие лишний раз не чесать, не такая уж жирная.

Источник: https://snob.ru/selected/entry/130119

Всем привет, не так давно зарегистрировались на пикабу с девушкой, поводов писать посты не было, но не давно прочли пост о поддельной коле и на фоне этого хотел предупредить жителей Алтайского Края и в частности Барнаула о том, что у нас в сети зелено-солнечных магазинов тоже встречается кола суррогатного производства. Собственно купили мы с девушкой в прошедшую субботу пару шаурмы и колы к ней полторашку. Меня сразу смутила вздутая крышка, но особого значения не придал, а зря. На вкус оказалась редкостная дрянь: водянистая, не сладкая, с мгновенным кисловатым привкусом и дальнейшим слегка металлическим послевкусием. На запах вначале не понятно, но сейчас когда отстоялась в холодильнике улавливается запах обычной дешманской колы, на вкус очень странная, как будто с заменителями сахара, послевкусие такое же. Сравнивал с колой в баночке, купленной в шаурмечной-небо и земля. Бутылка особо не отличается, разве что: пробка вздутая, после открытия бутылки этикетка стала вся смятой, на бутылке видны швы плохого качества, внутри бутылки на стенках собирается вода. Конечно я попробовал поступить, как описано в посте http://pikabu.ru/story/poddelnaya_coca__cola_4946531  и позвонил на горячую линию Кока-Кола, там спросили: "Что написано на бутылке, где дата?" Я назвал даты и время, а так же маркировку. Странно, что девушка, на том конце провода, поинтересовалась нет ли еще каких записей, кроме "09.09.2017 НО" и "10.03.17 12:29". Их не было. Мне тут же пообещали, что передадут информацию в отдел качества и за бутылкой приедет сотрудник. Вопреки ожиданиям, навеянным постом, указанным выше, пока сотрудника нет, а кола прохлаждается в холодильнике. Естественно не пьем ее) Будем ждать развития истории)
Прошу извинения за много буков, надеюсь был хоть немного полезен! Прикреплю пару фото, в информативных целях. (за качество отдельные извинения) История моя-тег моё.

Русский народ исторически не был знаком с техническим спиртом. Химическое производство в царской России было развито весьма слабо, и потребности в денатурированном техническом спирте практически не существовало. Перед простым человеком стоял простой выбор: либо дорогая водка (вначале подакцизная, а с 1894–1902 годов казённая монопольная), либо самогон. С самогоном чаще всего ничего не получалось: плотная совместная деревенская жизнь + всеобщая зависть не давали самогонщикам развернуться. Крестьянин был готов сам остаться без дешевого самогона, но только чтобы сосед не смел разбогатеть на торговле самогоном. За первыми опытами самогоноварения неизбежно следовал донос от односельчан. Вроде бы и несложно гнать самогон и пить его всей деревней, скрываясь от властей, а на практике не получалось, приходилось идти в казённую винную лавку.

Итак, после 1900 года народ послушно пил казённую водку и мало задумывался об альтернативах. Водка стоила 68 копеек за литр. Это как раз был нижний предел дневного заработка чернорабочего, и нормальный заработок сельского рабочего в страду. Надо помнить, что семьи были большие — 5–6 человек — и на самого себя рабочий семейный мужик тратил от самой силы 20 копеек в день. А бутылка водки (615 мл) стоила 42 копейки, и это было дорого. По вкусу казённая водка (так называемая красная головка, по цвету сургуча) была среднехреновой, типа позднесоветской стандартной водки — казённое водочное производство было чисто химическим, без всяких вкусовых добавок. Кстати, улучшенный сорт водки –"казённое столовое вино" (так называемая белая головка), стоивший в полтора раза дороже, у казны получался еще более невкусным, и его вообще никто не покупал

К 1902–1903 году ситуация изменилась. В Европе были разработаны спиртокалильные лампы, сильно превосходившие по потребительским качествам широко распространенные керосиновые. Как известно, спирт сгорает практически идеально — разлагаясь на углекислый газ и водяной пар — и спиртовая лампа не загрязняет помещение (и сегодня активно рекламируются так называемые биокамины без дымоходов со спиртовыми горелками). Но, к сожалению, спиртовое пламя неяркое. Идея калильной сетки была известна давно, но только к 1900 году удалось разработать удачный катализатор — смесь редкоземельных металлов тория и церия. Теперь спиртовые лампы не воняли, не пачкали и горели ярче керосиновых. К середине 1900–х годов кандела–час горения спиртовых, керосиновых и электрических ламп стоил приблизительно одинаково, что делало спиртовые лампы явным лидером (электросети были еще в очень немногих местах). Но только на одном условии — спирт, на котором работает лампа, должен был иметь нормальную коммерческую стоимость, а не многократно увеличенную через наложение акциза. И тут начались проблемы.

О том, чтобы снять акциз со спирта, не могло быть и речи — это разрушало всю систему борьбы с народным пьянством, которую тщательно выстроили европейские государства (страдавшие от пьянства много тяжелее, чем Россия). Тогда появилась прекрасная альтернативная идея — денатурация спирта. Идея тоже было не новой, но вот требования к денатурации изменились — теперь денатурат следовало приспособить для нужд освещения. Если сформулировать задачу коротко, денатурат для ламп должен был:

— иметь омерзительный запах и вкус при питье, но не издавать запаха при горении;

— вызывать неприятное тяжелое похмелье, но не повреждать здоровье пьющего при случайном употреблении;

— быть подкрашенным;

— не образовывать нагара на калильных сетках ламп;

— не превращаться обратно в питьевой спирт через какую–либо доступную для массового потребителя реакцию.

Задача была сложной. Многие европейские правительства объявляли научные конкурсы и назначали призы, пытаясь найти наилучший рецепт денатурации. В 1903 году Министерство финансов России тоже назначило за рецепт награду в 50.000 рублей (зарплата профессора за 16 лет, аналог современных 500.000 долларов), что было экстраординарным событием. Результаты оказались неоднозначными. Европейские страны посчитали найденные рецепты удовлетворительными, и немедленно начали производить осветительный денатурат, спрос на который быстро рос. Российское правительство было недовольно предложениями (а их было 80, огромная премия привлекла химиков) — одни рецепты были, на отечественный вкус, слишком мало омерзительными, а другие весьма омерзительными, но приводили к загаживанию ламп. Российскую премию так никому никогда и не вручили.

Рецепта не нашлось, а жизнь подгоняла Министерство финансов (отвечавшее за спиртовую промышленность) — всем, и самим чиновникам в том числе, хотелось пользоваться гигиеничными, яркими и дешевыми лампами. Наконец, министерство сломалось и не стало дожидаться открытия идеального метода денатурации. С 1903 года в продажу пошел спирт, денатурированный по среднеевропейскому рецепту; в него добавляли 2.5% древесного (то есть метилового) спирта, 1% пиридинового основания (продукт коксования угля, обладающий резким неприятным запахом) и 0.25% кристаллической фиолетовой краски. Денатурат стоил в 12–14 раз дешевле питьевого спирта.

И тут случилось непоправимое — народ начал массово пить денатурат. Жидкость, казавшаяся совершенно негодной для питья воспитанному на пиве немцу (и воспитанному на вине французу) оказалась пригодной для невзыскательных русских. Да, денатурат мерзко вонял, да, от содержащегося в нем метилового спирта весь организм ломало — но зато как это было дешево! Продажи росли с каждым днем.

Политика винной монополии была подорвана — народ пил напиток, куда более вредный, чем водка, казна недополучала акцизный и монопольный доход. Объем продаж денатурата не был пока что критически большим, но темпы его роста заставляли волноваться. В 1906 году Минфин запретил продажу денатурата. Тут настало время возмущаться тем, кто накупил в дом дорогостоящих спирто–калильных ламп. И заводчикам, которые построили разные технологические процессы на использовании денатурата. В отличие от современного правительства, царское правительство просто не умело игнорировать столь резонные жалобы. Через год денатурат стали продавать опять, но денатурирование усилили. Теперь в спирт добавляли еще 1% кетонового масла и 0.3% керосина.

Результат второго явления денатурата народу оказался совсем печальным. Спиртокалильные лампы новый денатурат ощутимо загаживал, и этот вид техники постепенно загнулся под напором дешевеющих электроламп (как раз в это время лампы с угольной нитью сменились на вакуумированные лампы с металлической нитью). А народ уже не мог оставить старую привычку и продолжал пить денатурат, хотя теперь он стал более мерзким и более опасным для здоровья. Когда же началась Первая мировая война и был введен сухой закон, дела совсем пошли под откос. Водка исчезла — денатурат остался в продаже. Теперь денатурат начали пить и те, у кого ранее хватало денег на водку. Это был урок, который сложно забыть. Что бы не происходило далее, какие бы исторические пертурбации не проходила страна — народ твердо знал и помнил, что денатурат пить можно и нужно.

Народ пил денатурат еще много–много лет. А кое–где кое–кто пьет его и до сих пор.

И всё это сделали несколько инженеров, химиков и чиновников, членов Технического комитета Главного управления неокладных сборов и продажи питей, приняв одно–единственное неудачное решение, то есть пустив в продажу технический спирт со слишком слабым денатурированием.