Серый Кардинал
Александр наслаждался оперой. Сегодня в театре играли одну из его любимых постановок, и мужчина, разумеется, не мог ее пропустить. Особенно учитывая, что театр — его, да и в зале этим вечером только он. Тусклый свет плясал на пенсне, отбрасывая блики на сцену, но актерам это не мешало, как и самому Отцу. И хоть последний внимательно следил за происходящим на сцене, он сразу заметил, когда в зале появился посторонний.
— Я уж думал, что не дождусь, — усмешка змеится по губам пожилого, но ещё крепкого мужчины, когда тот чувствует упирающийся в шею стилет. — Отравленный?
— Хватит одной, даже самой маленькой царапины, а умирать ты будешь долго и мучительно, как того и заслуживаешь.
— Не сомневаюсь. Вот только, — Отец аккуратно отстраняется от прохладного окончания орудия его убийства и поворачивается, сталкиваясь взглядом со своим убийцей. — Так и знал, что это будешь ты. Так на чем я там остановился? Ах да, вот только моя смерть уже ничего не изменит. Тебя наняли зря, Николай.
Темноволосый мужчина, названный Николаем, усмехается необычно яркими губами, от чего шрам, тянущийся от рта ко лбу натягивается и, кажется, готовится лопнуть. То ещё зрелище, если честно.
— А ты уверен, что меня нанимали? Давно не виделись. Кажется, с тех пор, как ты лишил меня глаза и оставил этот шрам. Пора возвращать долги, я уже довольно долго бегаю за тобой, однажды ты устанешь убегать. Покайся в грехах своих, пока есть время.
Александр отталкивает убийцу и прыгает через ряд сидений, необычайно проворно для мужчины своего возраста, но глава клана должен быть лучшим из лучших, и Третьяков явно оправдывал занимаемую позицию. Под одним из сидений находится легкий заряженный револьвер, и Отец моментально достаёт его, запрыгнув после этого на сцену. Актеры, о которых давно позабыли, замерли в нерешительности, но быстро покинули свой пост после нетерпеливого кивка головы от пожилого padre insanguinato*. Влияние мужчины простиралось далеко за пределы России, но умереть он все-таки решил в родной стране. Ему и правда надоело бегать.
— Как насчёт русской рулетки? — не дождавшись ответа, седовласый открывает револьвер и высыпает на ладонь все патроны, возвращая на место только один и тут же прокручивая барабан.
— Ты обязан умереть сегодня, Александр.
— О, не сомневайся, обязательно. Я даже подготовил декорации. Присаживайся, Николай. Я отбираю у тебя право убить меня, но ты будешь в первом ряду, когда это случится, — убийца раздраженно дернул уголком рта, но сел, скрестив руки на груди и закинув ноги на сиденья, стоящие перед ним. Любой глава клана обладал большими полномочиями, чем он. Даже если этого главу заказали. Но все становится ещё хуже, когда в деле фигурирует Александр Третьяков. Черт бы побрал его тайную секту и его самого — серого кардинала, играющего людьми, как дети куклами.
— Обманывал? — щелчок. — Видит Бог, да, и довольно часто, но он готов мне это простить. Что дальше? Воровал? — щелчок. — Все деньги мира принадлежат мне, даже если пока это и не так. Все для моего клана, ведь мой клан – моя семья, и все это ради них.
— Твой клан задохнётся сразу же после смерти, старик.
— Ты слишком мало знаешь о нем, мальчишка. Позволишь продолжить? Отлично. Подкупал? — щелчок. — О, я делал это постоянно, отдавал огромные суммы, и все ради того, чтобы достичь величия. Цель оправдывает средства, и раз мы сейчас здесь, то у меня все получилось.
Николай фыркнул и пересел на первый ряд, остановившись на кресле прямо напротив своей (уже не совсем так, но итог один) жертвы. Александр Третьяков запросто сможет подстроить свою смерть, лучше уж перестраховаться, даже если кровь зальёт потрясающую шёлковую рубашку. На деньги, которые ему заплатят за убийство Отца, а затем и методичного уничтожения его клана, он сможет купить миллионы таких рубашек.
— Что же дальше? Убивал? — щелчок. — Бог ты мой, мои руки по локоть в крови, я шёл по головам сквозь море крови, я тонул в ней, но научился плавать. Но, к сожалению, за все приходится платить. Жалею ли я? Да ни капли, я стал великим, меня все знают, уважают и боятся, а ещё я героически погибну от руки убийцы, но успею забрать и его жизнь.
Необычайно светлые серые глаза буквально вспыхивают за стеклом пенсне, а Николай не успевает нырнуть вниз, лишь падает с пробитым пятой пулей из шести черепом. Александр Третьяков улыбается и аккуратно режет себе кожу около кадыка выпавшим из руки убийцы стилетом.
— Я ещё и величайший мошенник, Николай. И я никогда не дам в обиду свой клан. Адель, дорогая, самое время начинать петь.
* padre insanguinato — кровавый отец.
