Контора. Утро, предвещающее сумерки
В конторе колхоза «Рога и Копыта» пахло старыми снами, мышами и остывшим чаем. Запах был настолько густым и постоянным, что казался архитектурной особенностью — несущей конструкцией, скрепляющей стены, покосившиеся от вековой усталости. Иван Потапович, председатель, сидел за своим столом и смотрел в единственное оконное стекло, не забитое фанерой. Стекло было в паутине трещин, и мир за окном дробился на десятки кривых осколков, что было, пожалуй, самым точным его отображением.
Иван Потапович был философом от безысходности. Его жизнь была перманентным упражнением в тушении пожаров бензином, где бензином служил абсурд. Сейчас он скручивал самокрутку из обрывка бланка «Отчет о надое». Бумага была прочная, казенная, дым получался едкий, с привкусом канцелярского тупика.
Дверь скрипнула, пропуская внутрь бухгалтера Алевтину Степановну. Она несла в руках стопку тетрадей в клеточку — священные скрижали колхозной экономики.
— Иван Потапович, — начала она, крестясь на иконку-календарик с видом Москва-Сити, — дебет с кредитом опять не сходится.
— Никогда не сходился, Алевтина Степановна, — философски выдохнул он кольцом едкого дыма.
— Но в прошлом квартале расхождение было в три тысячи четыреста двадцать два рубля и шесть копеек, а в этом — уже на одиннадцать рублей больше! Господь попустительствует безобразию!
Алевтина Степановна искренне верила, что бухгалтерский баланс — это божественное откровение, а не арифметика. Она вела учет, вверяя цифры Божьей воле, и любая электронная таблица представлялась ей орудием сатаны, кибернетическим Антихристом.
В дверях показалась суровая тень доярки Тани. На ней был фартук, по цвету и фактуре напоминающий карту геологических отложений.
— Иван, коровы мычать хотят. Зорька, стерва, опять засов сняла и в лес подалась. И трактор не заводится.
— А Николай?
— Николай агрономирует, — буркнула Таня и ткнула пальцем в сторону поля.
Иван Потапович взглянул в разбитое окно. На фоне бескрайнего поля, заросшего лопухом и борщевиком-мутантом, одиноко маячила фигура агронома Николая. Он, покачиваясь, читал стихи пьяному сурку:
«Люблю грозу в начале мая…»
Сурк, философски щурясь, слушал. У Николая было два высших образования и одна непреходящая жажда. В трезвом виде он цитировал Тютчева и рассуждал о деградации гумуса, в пьяном — пытался вывести картофель, растущий на воздухе, дабы «освободить крестьянина от тирании земли».
Таков был колхоз «Рога и Копыта». Микрокосм. Вселенная, где принцип «всё через жопу» был не досадной случайностью, а основным законом бытия, своей собственной, вывернутой наизнанку, квантовой физикой.
Логика Системы, или Проверка на прочность
В тот день Система напомнила о себе. Из областного минсельхоза звонил некий товарищ Свиридов. Голос у него был бархатный, словно обитый пыльным велюром.
— Иван Потапович, — вещал голос, — мы к вам. С инспекцией. Выезжаем. Хотим взглянуть на передовой опыт в условиях… гм… импортозамещения.
Паника в Прилуках была тихой, глубокой, экзистенциальной. Что показывать? Коровник, где коровы смотрели на мир с унынием Спинозы? Поле, где техника ржавела, как монументы ушедшей эпохе? Гараж, где единственный УАЗик был скреплен проволокой и молитвой?
Решение пришло само, рожденное самим духом «Рогов и Копыт». Мусор, сваленный у конторы, не стали убирать. Его сгребли в гигантскую, почти сюрреалистическую пирамиду и накрыли старым баннером: «МЫ ЗА ЭКОЛОГИЮ!». Получился арт-объект, немой укор цивилизации потребления.
С коровами поступили радикальнее. Иван Потапович, вдохновленный отчаянием, предложил покрасить их. «Чтобы выглядели породистее». Купили баллончиков с черной и белой краской. Процесс напоминал перформанс: пьяный Николай с баллончиком в руке читал Хлебникова, Таня материлась и ловила животных, а Алевтина Степановна молилась, чтобы краска не сошла за грехи.
И тут, как по заказу, пошел дождь. Небо разверзлось именно в тот момент, когда на дороге показалась иномарка товарища Свиридова. Краска поплыла. Грязно-белые буренки превратились в живые полотна абстрактного экспрессионизма, в пятнистые шедевры, где угадывались то ли следы космических катастроф, то ли карта падения метеоритов.
Свиридов, человек в дорогом плаще, вышел из машины. Он долго молча смотрел на коров. Его лицо было маской. Потом он медленно подошел к Ивану Потаповичу.
— Инновационная порода? — тихо спросил он, и в его глазах мелькнул искренний, неподдельный ужас человека, столкнувшегося с иной, непостижимой логикой. — Пабло Пикассо?
Не дожидаясь ответа, он развернулся, сел в машину и уехал. Проверка была пройдена. Система, столкнувшись с абсолютным абсурдом, отступила, не в силах его классифицировать и поглотить.
Экономика сюрреализма, или Модернизация по-прилукски
Чудо случилось. На счет колхоза пришли деньги. Целевые. На закупку кормов. Ликование было недолгим. Алевтина Степановна, изучив сопроводительные бумаги, объявила с трагизмом Кассандры:
— Нельзя, Иван Потапович! Средства выделены по статье «Модернизация производства». Потратить на корм — нарушение бюджетной дисциплины!
Логика Системы была неумолима. Можно было модернизировать процесс кормления, но не кормить. Это был высокий катехизис бюрократии.
Иван Потапович нашел гениально-идиотское решение. Он заказал «умную» японскую доильную установку. Аппарат стоимостью в полмиллиона рублей прибыл в огромном ящике. Его водрузили в коровник. Он был прекрасен, как звездолет из будущего. Но для его работы требовалась вода под давлением и стабильное напряжение в 220 вольт. В Прилуках же вода текла самотеком, а свет мигал, как предсмертная искра.
Установка неделю простояла немым укором. Потом Таня, не выдержав, притащила к ней пару автомобильных покрышек и подвесила на блестящих рычагам веревочную качель. Дети деревни, до этого качавшиеся на старых шинах, получили футуристический аттракцион. «Модернизация» состоялась. Деньги были «освоены». А на корм для коров снова взяли в долг у соседей, которые давно уже считали «Рога и Копыта» не колхозом, а филиалом сумасшедшего дома.
Цифровой ГУЛАГ, или Зорька в эфире
Сверху спустили новый указ — о «тотальной цифровизации сельхозпредприятий». Требовалось оснастить всех коров GPS-трекерами. «Чтобы видеть их онлайн», — гласила бумага.
Трекеры прибыли. Они были закуплены по тендеру и оказались дешевыми китайскими поделками для котов. Ярко-розовые. Их привязали проволокой к рогам коров. Стадо стало походить на сборище участников неудачного карнавала.
На следующий день Иван Потапович, установив на свой допотопный смартфон специальное приложение, увидел нечто фантастическое. Одна из точек, обозначенная как «Зорька-17», двигалась с невероятной для коровы скоростью 70 км/ч по трассе в сторону райцентра.
В колхозе начался переполох. Представлялись картины то ли коровьего восстания, то ли похищения инопланетянами. Таня на УАЗике с оторванной дверью помчалась в погоню.
Все оказалось проще и символичнее. Ошейник с трекером слетел с Зорьки, когда та терлась о сосну, и случайно зацепился за зеркало заднего вида фургона «Почты России». Пока колхоз ломал голову над цифровым призраком своей коровы, она мирно щипала grass у лесной опушки, а почтальон Коля, сам того не ведая, вез в райцентр не только пенсии и квитанции, но и сигнал мнимой «модернизации», бессмысленный и бесплотный.
Вечер. Иван Потапович сидел на крыльце конторы. В руках он сжимал кружку с надписью «Лучший работник», найденную когда-то на свалке. Из нее он пил остывший чай, настоянный на пыли этого мира.
Он смотрел на поле, на багровый шар солнца, тонущий в зарослях борщевика. Смотрел на коровник, из которого доносилось умиротворенное мычание. Смотрел на качели из японской доильной установки, на которых тихо раскачивался местный мальчишка.
И тут из леса, флегматичная и величавая, вышла Зорька. Она остановилась, посмотрела на Ивана Потаповича своими большими, влажными глазами, в которых читалась вся многовековая скорбь скотины, и медленно жевала жвачку.
Иван Потапович сделал глоток чая. Сегодня не было пожара. Проверка не вылилась в санкции. Коровы были живы. Николай агроном тихо спал в канаве, обняв бутыль с надписью «Удобрение. Только для служебного пользования». Алевтина Степановна свела дебет с кредитом с Божьей помощью, и расхождение было всего в три копейки, что можно было списать на округление.
Он понял, что это и есть победа. Не громкая, не героическая. Тихая, как скрип двери в конторе. Победа вопреки. Колхоз «Рога и Копыта» был не предприятием. Он был состоянием души. Территорией стойкого, почти героического абсурда, последним бастионом иррационального в мире, пытающемся подчинить все бессмысленным, но строгим регламентам. Это был заповедник человеческой стойкости, где продолжали жить, потому что иначе было нельзя. И в этом «нельзя» таилась странная, изувеченная, но непобедимая надежда.
Он докурил самокрутку из отчета, раздавил окурок о подошву и пошел домой. Завтра будет новый день. И он наверняка принесет новую, еще более идиотскую проблему. Но это было уже завтра. А сегодня — сегодня было тихо. И это было достаточно.
