"Ведьмы из Броккенбурга" [11]
ↁʢ⸞
Сухо. Пить.
Блядская срань.
Холера со стоном попыталась облизнуть языком губы, чтобы немного смягчить их, но это не принесло облегчения, язык был сухим и твердым, как сосновая щепка.
Сознание разгоралось медленно, неохотно, точно пламя в залитом водой камине. Дьявол, если это была пирушка, то самая паскудная в ее жизни. Нестерпимо болела голова, особенно правая ее сторона, под веками плавали, сливаясь друг с другом, желтые и зеленые круги.
Ах, паскуда, какого пойла она вчера насосалась? Холера, не открывая глаз, попыталась провести руками по бедрам, чтобы по крайней мере определить, на ней ли штаны. Если какая-то мразь вздумала воспользоваться ее беспомощностью, приняв ее за доброе расположение, ее ждут еще более скверные последствия, чем раскалывающаяся от вина голова…
Кажется, меня трахнул демон, подумала она. Только ему было мало данных природой отверстий и потому он сотворил одно новое прямо в голове и… Ох, сука…
Она не смогла определить, в штанах она или нет, потому что руки не слушались ее. Выкрученные, омертвевшие, похожие на холодные древесные корни, они смыкались за ее спиной, прихваченные чем-то прочным и волокнистым. Веревка, ага.
Холера ничего не имела против веревок в постели, она умела развлекать себя, используя самые разнообразные вещи из домашнего обихода. Черт возьми, одну из самых захватывающих ночей в ее жизни ей подарил комплект лошадиной сбруи, случайно найденный в конюшне. Но сейчас ей не хотелось любовных утех, хотелось пить и…
Воспоминание мгновенно обожгло ее, точно компресс из ядовитого плюща, приложенный к обнаженному сердцу.
Сучья блядская дрянь.
Нет.
Не открывая глаз, чтобы не выдавать возможному наблюдателю или тюремщику свое состояние, она попыталась понять, где находится.
Не в комнате, это уж точно. Она была в… Холера ощущала тягучий мертвенный запах земли. Так пахнет не плодородный слой, взрезанный плугом на пахоте, так пахнут ее недра, полнящиеся разлагающимися костями, гнилыми корнями и нефтяным маслом.
Холера осторожно приоткрыла спекшиеся веки, не обращая внимания на резь в глазах.
Не комната. Вот уж точно замечено, подруга. Помещение, в котором она находилась, было размером с небольшую залу в Малом Замке и утопало в полумраке. Гнилостно пахнущем полумраке, добавила она мысленно, и напоминающем распахнутую могилу. Это называется яма, крошка Холли. Могла бы уже сообразить своей пустой головой. Ты под землей, в погребе или в яме. Только кто делает погреб круглым, точно яйцо?..
Земля здесь была сухой, что редко бывает в подземельях, даже неестественно сухой, царящая тут удушливая теплота высосала из земли всю влагу. Сама земля была устелена чем-то, что напоминало белый шелковый палас. Только едва ли во все Брокке нашлась бы прялка, способная свить из пряжи столь тончайшие нити. Не палас, поняла она, и не мох, как ей показалось с лестницы. Если как следует присмотреться, делается ясно, что эта штука еще и светится. Не очень ярко, но в достаточной мере, чтоб превратить вечную ночь подземелья в
густой тягучий полумрак.
Это паутина, бестолочь. Пузырь в земле, выстеленный паутиной. И ты лежишь в нем, связанная по рукам и ногам. Что-то тебе это напоминает, да? Вот почему так мерзостно смерзается внизу живота, а кишочки липнут друг к другу. Что-то тебе это напоминает, и что-то скверное, то ли где-то слышанное, то ли полузабытое, то ли прячущееся поутру обратно в темную страну ночных кошмаров…
На глаза сами собой навернулись непрошенные слезы, острые, как битое стекло.
Ах, паскудство! Ах, сучья жизнь!
Кажется, и верно на роду написано крошке Холере расплачиваться за все грехи своих трижды проклятых предков и беспутство бабки-маркитантки, чтоб в аду ее сношали двести лет без передышки рогатые демоны…
Пытаясь не поддаваться панике, ощупывавшей ее тысячью липких тараканьих лапок, Холера отчаянно зашарила взглядом по своей земляной темнице, пытаясь отыскать выход. Разумеется, ни окон, ни дверей здесь не имелось, зато имелся небольшой лаз в дальней стене, больше похожий на лисью нору, узкий и темный. Судя по всему, тот самый лаз, что, расширяясь, вел наверх, в заколоченный дом гостеприимного сухого старикашки. Скажем честно, чертовски узкий лаз, удобный лишь для существа, чье тело представляет собой ворох невесть как держащихся вместе костей. Да уж, прикинула Холера, изучая его устье, награди ее природа бюстом Ламии или конституцией Гаргульи, она бы застряла в этом лазу, как затычка в винной бочке. По счастью, Аду было угодно даровать ей тонкие косточки и узкую, как у осы талию, а насыщенная событиями жизнь Брокка не представляла возможности завязать на этих косточках хоть какой-то жирок. Она бы протиснулась. Если бы…
Если бы не была опутана веревкой, как кусок копченой колбасы в лавке мясника!
Успокойся, приказала она себе строго. Ты была во многих скверных историях, подруга, некоторые из которых начинались и похуже. Однажды ты проснулась, прикованная кандалами к кровати, после трех дней возлияний, в обществе раздувшегося мертвеца, у которого от спорыньи не выдержало сердце. Паскудная была история, а? Или тот случай в винном погребе, после которого ты еще год боялась темноты. Или…
Холера попыталась сосредоточиться, и это далось ей не без труда. Немилосердно болела голова, причем не столько в том месте, где ее угостил дубинкой старикашка, едва не проломив череп, а пониже, за правым ухом. Боль самого неприятного характера, не ноющая, а словно копошащаяся, устраивающаяся поудобнее в своем ложе. Из-за нее мысли были непослушными, как рассыпающиеся промеж пальцев бусины фальшивого жемчуга.
Холера попыталась напрячь руки, чтобы проверить прочность пут, но лишь бессильно застонала. Вязали на совесть, и веревка была прочнейшая. Ни пальца слабины, ни единого гнилого волоконца. Она могла кататься по земляному полу, сколько вздумается, но о том, чтобы сбросить с себя путы не могло быть и речи. Не говоря уже о том, чтоб доползти до спасительного лаза.
Когда тощий старикашка вернется, он застанет свою жертву беспомощной и готовой к употреблению, в каковом бы виде он ни желал ее употребить.
Сраная дрянь.
Кажется, у крошки Холли выдался по-настоящему паскудный денек. Как будто мало было всего прочего, будто мало на ее долю выпало за последнее время боли, унижений и страхов. Будто сам Брокк не пытался ее переживать, точно угодившее под жернова горчичное зернышко. Будто…
Жалость к себе вскипела в душе, дав обильную кислую пену, отчего Холера, не удержавшись, всхлипнула. Можно долго изображать сильную и уверенную в себе ведьму, когда есть, кому за этим наблюдать. Но когда лежишь, связанная, на земляном полу в ожидании неминуемой и наверняка очень болезненной смерти, нет необходимости играть на публику.
Только не плачь, приказала она себе, с ужасом чувствуя, как теряет контроль над собственной выдержкой, будто потеря контроля над телом сама по себе не была достаточным испытанием.
Только не плачь, крошка, а то станет еще хуже. Еще тягостнее и…
- Заканчивай хныкать, никчемная шлюха.
Холера прикусила язык, но даже не зашипела от боли. Подземный мираж? Галлюцинация? Может, Марбас милосердно лишил ее разума, избавив от мук долгого угасания?
- Я…
- Всех твоих соплей не хватит, чтобы в этом блядском гадюшнике стало не так сухо. Но ты всегда можешь попробовать обоссаться.
Все ее наблюдения были верны. Все – кроме одного. Она не была единственной пленницей в этой земляной лакуне. Присмотревшись в том направлении, откуда доносился голос, Холера в зыбком свете фосфоресцирующей паутины разглядела человеческий силуэт. Секундой спустя данное природой воображение дополнило зыбкие, едва угадываемые в полумраке, черты. Почти знакомые, почти…
- Сука, - выдохнула Холера сквозь зубы, - Тебя-то мне здесь не хватало.
В полутьме она отчетливо увидела чужую ухмылку. И пусть улыбающиеся губы были разбиты всмятку, а зубы обильно покрыты запекшейся кровью, эту ухмылку она не спутала бы ни с одной другой в Брокке. Злой волчий оскал.
Ланцетта сухо сплюнула сгусток крови в землю.
- Добро пожаловать, госпожа ведьма.
Ɐȶ⅊
Они лежали молча минуту или две, слушая дыхание друг друга. Холера не знала, о чем говорить, а все ругательства, злыми бесами метавшиеся на языке, как грешные души на раскаленной сковородке, пришлось запереть внутри забором из крепко стиснутых зубов. Как ни зла она была на Ланцетту за все события этого паскудного дня, врожденное здравомыслие заставило ее молчать. Во-первых, перебранка может привлечь господина Высохшие Яйца, который может обретаться где-то неподалеку. Во-вторых… Холера поморщилась. Во-вторых, как ни хреново признавать, они обе оказались в одинаково херовом положении. И поди разбери, кто виноват в этом больше.
Раз Ланцетта оказалась здесь, тоже накрепко связанная, как говяжья сосиска, значит, угодила в ту же ловушку, что она сама. Но как отыскала ее след? И как пробралась в дом-ловушку? Холера едва не фыркнула. Вот уж правду говорят, если бы фундаменты домов строили не на извести и сырых яйцах, а на человеческой ненависти, те дома стояли бы вечно – нет в мире более сильного материала.
Наверно, Ланцетта тоже размышляла о чем-то подобном, потому что с ее стороны до Холеры доносилось лишь хриплое дыхание, но даже в нем она отчетливо слышала сухую, с трудом сдерживаемую, злость.
- Эй ты, сука. Можешь ползти?
Холера мгновенно оскалилась, точно кошка, которую погладили против шерсти.
- Как ползла твоя бабка после того, как провела ночь любви на баронской конюшне в компании пяти жеребцов?
В полумраке зубы Ланцетты глухо лязгнули.
- О, извини пожалуйста. Не хотела отрывать тебя от важного дела. Если не ошибаюсь, ты как раз собиралась обоссаться от страха?..
Они опять замолчали. Холера не знала, сколько времени молчание длилось в этот раз. Даже будь она столь богата, как Вариолла и носи в кармане миниатюрные часы, заводимые усердным демоном, здесь, в глухой земляной темнице, время, наверно, идет как-то по-особенному, подчас путая часы с минутами.
Сколько невесомых песчинок должно упасть, прежде чем она услышит сухой перестук костей и в нору протиснется довольно ухмыляющийся живой скелет? Прежде чем она ощутит на своем теле прикосновение его пальцев?
Наступать на собственную гордость чертовски больно. Но если чутье Холеры и было в чем-то безапелляционно уверенно, так это в том, что нет такого существа в Брокке, на которое зазорно
было наступить ради спасения собственной шкуры.
- Слушай… - Ланцетта кашлянула, тоже утомленная молчанием, - Я…
- Забудь, - буркнула Холера, испытывая отчаянное желание укусить себя же за палец, - Я так шучу только потому, что у меня выдался херовый денек сегодня. Ах да, ты наверняка об этом знаешь. Ладно, к черту все это. Сейчас, наверно, нам не стоит цапаться, как двум голодным сучкам, верно? Я имею в виду, будет глупо, если мы потратим на это то время, что у нас осталось. Почему ты спросила, могу ли я ползти?
Ланцетта молчала некоторое время. Может, собиралась с мыслями, а может, боролась с собственной злостью. Если так, из этой схватки она вышла победительницей.
- Твои ноги, - кратко отозвалась она, - Они не так сильно опутаны, как мои. Скорее всего, ты сможешь перекатываться и ползти. Если так, ползи в мою сторону.
- Зачем?
Еще одна томительная минута молчания, но в этот раз Холера вслушивалась в тишину так напряженно, как прежде не вслушивалась даже в увертюры «Развратных Аркебуз» с их похотливо стонущими флейтами.
- У меня есть нож, который они не нашли.
Она мгновенно вспомнила изогнутый серый клинок, дрожащий в воздухе и мечтающий отведать ее ухо на вкус. Херовое, сказать по правде, воспоминание, не пробудившее добрых чувств к его хозяйке.
- И где ты сумела его спрятать? – не удержалась Холера, - Уж не в…
- Да, именно там. Между набором для рукоделия, запасными перчатками и коробкой шоколадных конфет. Ты что, думаешь у всех ведьм там ридикюль, как у тебя, рваная ты сука?
Волчья злость, выплеснувшаяся из Ланцетты, на миг подняла температуру в норе до предельно высокой, даже земля чуть не затрещала от жара.
Во имя Вельзевула, подумала Холера, пытаясь удобнее устроить щеку на земляном полу, если бы в Малом Замке каждую мою шутку воспринимали так буквально, ветер давно уже разметал бы мой пепел по закоулкам Брокка, а твари Котейшества догрызали бы в углу косточки. Удивительно, как ведьмы «Вольфсангеля» не растерзали друг друга до сих пор, при таком-то темпераменте…
Однако Ланцетта быстро восстановила в глазах Холеры репутацию своего ковена, взяв ярость под контроль. Когда она заговорила вновь, голос у нее был холодным и спокойным.
- Нет, я прятала его не там. Эти сучьи выблядки почти ничего не понимают о том, как устроена наша жизнь, но то, как устроено наше тело, они уже хорошо изучили.
«Они», мгновенно отметила Холера, ощутив липкий холодок вдоль хребта. Ланцетта сказала не «он» - «они». Значит ли это, что у господина Высохшие Яйца были подельники, маркиз Сухой Хер, мессир Череп-Погремушка и барон Сухостой фон Ябывыебалсвоюмамку? Кто они, такие же старикашки-скелеты, как он сам? Интересно, чем они занимаются, когда встречаются за закрытыми ставнями наглухо заколоченного дома? Уже не свальным ли грехом? В таком случае грохот костей должен заглушать колокола в магистратской ратуше!..
Нет, тут же подумала она, одернув себя. Возможно, они занимаются чем-то еще более мерзким. И так уж вышло, что тебе, бедная крошка, в самом скором времени кажется придется очень хорошо это узнать.
Мысль была дрянная и зловонная, как содержимое ночного горшка, выплеснутое из окна верхнего этажа на голову посреди улицы. Но она, по крайней мере, позволила Холере сдержать язык, беснующийся за сжатыми зубами подобно злобной ядовитой кобре.
- Значит, они не нашли твой нож?
В полумраке усмешка Ланцетты была хорошо различима.
- Они нашли мой нож. Они нашли три моих ножа. Но четвертый как будто остался при мне. Он в правом ботинке. Итак, ты…
- Уже ползу, - заверила ее Холера, перекатываясь на бок, - Ползу изо всех сил.
И была вознаграждена сухим смешком.
- Так, точно провела ночь в компании пяти жеребцов?
- И с похотливым конюхом в придачу.
ɤɰϪ
Это оказалось чертовски непростым упражнением, требующим не только хорошей координации, но и немалой выносливости. Отчасти даже возбуждающим, если отстраниться от обстоятельств.
Холера решила запомнить его на всякий случай, чтоб как-нибудь повторить, но в других декорациях и с другими участниками. Уж по крайней мере это будет не земляная нора…
Она перекатывалась, лягалась, отталкивалась от земли коленями и со стороны должна была выглядеть так, словно исполняет какой-то безумный змеиный танец. Но если это и выглядело забавным, то Ланцетта сохранила достаточно здравомыслия, чтобы не смеяться.
- Где?
- Правый ботинок.
Холера и так это помнила, просто не могла собраться с духом, чтоб прикоснуться к ней. Даже лежащая в неподвижности, Ланцетта казалась опасной, как связанный волк, терпеливо ждущий, когда ослабнет веревка. И уж тогда…
У нее будет нож, подумала Холера, мрачно рассматривая чужие ботинки, стоптанные не меньше ее собственных. Нож – и еще достаточно много времени, чтоб поразвлечься, прежде чем заявится старик.
И все же, как ни пугала ее Ланцетта, Холера не могла не воспользоваться возможностью, чтоб получше рассмотреть ее вблизи, пусть и украдкой. Она не любила себе в этом признаваться, но многие опасные вещи по какой-то причине притягивали ее. Созданный с нарушением правил Пассаукунст, способный вывернуть своего владельца наизнанку. Заточенные в драгоценные камни неуправляемые демоны, с радостью сделающие дамское рукоделие из всякого, кто не понимает намеков. Проклятые гримуары из библиотеки господина Швайбрайста, хранящие скверну дьявол знает каких веков… И вот теперь -связанная волчица, которая жаждала полакомиться ее, Холеры, потрохами.
От связанной Ланцетты пахло не духами и не пряностями, как от некоторых ведьм из благородных ковенов. От нее несло тяжелым духом, напомнившим Холере не то застоявшийся воздух подпольных псарен, не то полузабытые ароматы фехтовального зала, который она не посещала со времен Шабаша. Скверно выделанная кожа, сырой мех, моча, пот, кислая пивная отдушка, запах засаленных и давно не мытых волос, еще что-то… Холера наморщила нос. Едва ли на шее Ланцетты обнаружится помандер[6] с амброй, мускусом и ароматными смолами, уж скорее там обнаружится скальп, снятый с какой-то из менее удачливых ее жертв и скверно обработанный. Но сейчас это не должно было иметь для нее значения. Не должно, мысленно повторила себе Холера.
Холера не собиралась разглядывать беспомощного врага, но ей надо было унять дыхание после напряженных физических упражнений. А может, просто не хватало решимости прикоснуться к молчащей, напряженно дышащей волчице.
Вблизи Ланцетта уже не казалась такой грозной, как на улице. Может, как раз потому, что была связана и беспомощна. А может потому, что лишилась своего серого, отороченного волчьим мехом, плаща, мгновенно сделавшись похожей на сотни прочих ведьм из Брокка. Мужского кроя закрытый дублет без шитья и позументов, грязный шейный платок, заменяющий воротник, трещащие на бедрах бриджи… Скорее, потрепанная жизнью дворняга, что обзавелась крепкими зубами, подумала Холера, чем благородный хищник.
Украшений мало, а те, что есть, совершенно по-варварски безвкусны. Перепачканным землей и сажей палевым волосам кто-то пытался придать подобие прически, но, кажется, обладал не большим навыком в этом искусстве, чем палач в умении управляться с арфой. Не исключено, сама же Ланцетта пыталась обкорнать себя ножом, используя в качестве зеркала таз с водой…
И все равно Холера не могла собраться с духом, чтоб прикоснуться к ней. Даже в столь беспомощном и жалком состоянии Ланцетта оставалась волком, и что-то внутри Холеры безошибочно ощущало этот тяжелый и тревожный волчий дух, как домашняя собачонка чует эманации волчьей мочи на коре дерева.
А она статная, отметила Холера, пытаясь побороть эту неловкость. Сразу видно бугрящиеся на предплечьях мышцы, и это явно не сладкое мясо, налипшее за годы беззаботной жизни в Брокке. Челюсть тяжелая и острая, похожая на край осадного щита, о такую челюсть можно, пожалуй, расшибить копейное древко…
Нет, этой сучке не стать образцом изящности, даже если разодеть ее в шелка и бархат, затянуть в корсет, смыть въевшуюся грязь и сажу, расчесать… Мысль Холеры на миг запнулась, как лошадь перед глубоким ручьем. Мимолетный осмотр дал ей неожиданную находку, на которую она сперва не обратила внимания. Дублет ведьмы из «Вольфсангеля» во многих местах, особенно на локтях, оказался густо перепачкан. Не городской пылью и не яблочным соком, как ее собственная одёжка. Обычной угольной сажей. И одно это многое объясняло о появлении Ланцетты тут.
Печная труба. Она воспользовалась печной трубой, как вульфен из старого спектакля, который проник в замок барона Нифнифса, прежде чем охранный демон сварил его заживо в котле.
- Правый. Блядь. Ботинок. Если вздумаешь прикоснуться ко мне в каком-нибудь другом месте, я вздую тебя так, что не сможешь даже ползать.
Произнесено было негромко, но внушительно. Холера ощутила предательскую теплоту в щеках – это ее кровь прилила к лицу.
- На твоем месте я бы только надеялась на это, - огрызнулась она, - От тебя несет вонючей псиной. А уж блох столько, что страшно прикасаться.
- На твоем месте я бы боялась не блох.
Ланцетта замолчала. Она явно не была мастером словесной пикировки, слова не являлись привычным ей оружием. Что ж, с ножом ей явно будет привычнее, мрачно подумала Холера.
ɤꝕɮ
Следующее упражнение удалось ей на удивление легко, пусть она едва не сломала передние зубы, вытаскивая нож из омерзительно пахнущего ботинка. Запах тела самой Ланцетты, тяжелый и похожий на медь, смешивался с запахом скверно дубленой кожи и пота. Интересно, волчицы моются? Или просто раз в год катаются по снегу? Эту шутку Холера с сожалением вынуждена была оставить при себе, чтобы не выпустить из зубов с таким трудом добытый нож.
- Чего ты там возишься? - буркнула Ланцетта, - Я уверена, это не самая большая штука, которая попадала тебе в рот.
Ах ты ссаная дрянь, да ты…
- Я повернусь к тебе спиной и задеру руки. Режь.
Холера начала резать. Наверно, со стороны это выглядело крайне забавно, даже развратно, но следующие несколько минут они обе напряженно молчали. А потом в тишине стал явственно различим треск пеньковых волокон.
Ланцетта яростно сорвала путы и принялась ожесточенно тереть затекшие руки, шипя от боли. Побелевшие обескровленные пальцы с трудом подчинялись ей, но быстро приходили в форму. И вскоре оказались достаточно сильны, чтобы взять нож.
- Ну что? – срезав путы с ног, Ланцетта склонилась над Холерой, поигрывая лезвием, - Кажется, пришло время восстановить справедливость. Мы ведь уже почти подруги, верно? А между тем ты несколько лишних часов носишь украшение, которое принадлежит мне. Разве подруги так поступают?
Лезвие ножа осторожно коснулось правой ушной раковины Холеры. Не ледяное, как ей представлялось, нет, почти теплое. Не скулить, приказала себе Холера, закрывая глаза и пытаясь вытолкнуть весь воздух из легких, чтоб не получилось крика. Она не дождется. Она…
Лезвие совершило прогулку полукругом вокруг ее уха, до хруста вминая кожу. И внезапно отстранилось. Передумало? Или искало подходящее место?
- Эта штука все еще принадлежит мне, - проворчала Ланцетта, - Но я позволю тебе поносить ее еще какое-то время. Помни мою щедрость.
Она умела работать ножом, этого не отнять. Холера даже не услышала треска веревок, путы почти беззвучно спали с нее. А мигом позже освободились и ноги. Но оказалось, что Холера так ослабла от страха, что почти не могла ими управлять.
- Спасибо, - только и смогла она выдавить, - И за блох тоже. Страшно представить, сколькими ты успела со мной поделиться.
Волчица усмехнулась, ловко спрятав нож в рукав дублета.
- Сколько бы их ни было, уверена, твои мандавошки зададут им славную битву. Растирай ноги и вставай.
Сейчас, когда она встала, сделалось заметно, что этот день потрепал ее не меньше, чем саму Холеру. Бледное скуластое лицо, которое и прежде едва ли можно было назвать миловидным, утратило симметричность, украсившись багровыми шишками гематом и сочащимися сукровицей кровоподтеками. Один глаз затек так, что едва открывался, а губы были разбиты в мясо и лишь немного подсохли, отчего напоминали забытую хозяйкой на доске говяжью вырезку.
Ее славно отделали, подумала Холера, не в силах избавиться от злорадства. Куда сильнее, чем меня. С другой стороны… Она закусила губу. Уж Ланцетта-то не позволила вырубить себя, как овцу, она наверняка задала старым сухим дрочилам хорошую трепку. Может, даже и прикончила кого-то.
- Сколько их? – спросила она быстро, - Я имею в виду, тут внизу?
Ланцетта уставилась на нее с таким выражением, будто пыталась понять смысл шутки. Впрочем, это могло быть обычной гримасой отвращения. За всеми ссадинами и кровоподтеками на ее лице не так-то просто было разобрать мимические движения мышц.
- Откуда мне знать? Если выводок молодой, дюжина или две, наверно. Но дом старый и обустроен не один год назад. Это значит…
- Это значит… - эхом произнесла за ней Холера, надеясь на продолжение и в то же время боясь его.
- Старый улей, похоже, - неохотно произнесла Ланцетта, смахивая с подбородка земляную пыль и обрывки паутины, - Говорят, таких до черта в центре Брокка.
Холера потерла правое ухо, точно пытаясь сгладить колючий комочек боли, ворочающийся за ним и мешающий трезво мыслить. Она вновь вспомнила жуткое воспоминание из прошлого, клубок гнилой трухи, в котором извивались узкие черные хвосты уховёрток.
- Магистрат Броккенбурга знает, что под землей живут эти твари?
Ланцетта ответила ей презрительной усмешкой.
- Магистрат Броккенбурга знает даже то, по каким дням ты пачкаешь свои панталоны. Еще бы ему не знать про сфексов! Уж бургомистр Тотерфиш точно в курсе, что творится под его городом.
Холера взвилась, забыв на миг про пульсирующую за ухом боль.
- Старый хитрый евнух! Он знает, что под городом сидят эти сухие упыри, но не намерен что-то с ними делать? Интересно, как он заскулит, когда эти твари сожрут половину Броккенбурга! Он что, думает, они будут платить в городскую казну полновесной монетой?
Ланцетта внезапно вперила в нее тяжелый взгляд, от которого ослабевшие ноги Холеры едва не подогнулись сами собой.
- Сожрут? Сфексы не жрут людей, милочка. Они плотоядны, но мы не в их вкусе. Все немного
иначе.
- Не жрут? А что… для чего…
Ланцетта закатила глаза.
- Иногда мне интересно, чем руководствуется Вера Вариолла, набирая ведьм в свой ковен. Ты, наверно, ее любимая кошечка? Потому что как ведьма ты не полезнее куска собачьего дерьма.
В ушах загудело. Холера, хоть и была безоружна, безотчетно сделала шаг по направлению к Ланцетте, сжимая кулаки. Забавно, в этот миг даже страх куда-то пропал, съежился, спрятался в тень.
Ланцетта продемонстрировала ей беззвучно выскользнувший из рукава нож.
- Стой, - буркнула она, - Иначе мы вернемся к прошлому акту, и он может тебе не понравиться. Я и забыла, до чего вы все там помешаны на чести ковена. Стой, слышишь? Не хочу пускать тебе кровь. Не сейчас, по крайней мере.
- Ах ты…
- Я не со зла. Но ты в самом деле меня бесишь своей тупостью. Ты что, в самом деле залезла в гнездо сфексов? По доброй воле?
- Как будто у меня был выбор! – рявкнула Холера, стискивая пальцы и представляя, что между ними зажаты скользкие теплые потроха волчицы, - Как ты сама здесь очутилась, напомни?
Острый подбородок Ланцетты дернулся.
- Когда я свалилась в камин, точно подгулявший Крампус, было уже немного поздно. Знай я раньше, обошла бы этот дом десятой дорогой. Надо быть безмозглой, чтоб связываться со сфексами! Но уж теперь…
Сфексы. Кажется, Холере приходилось слышать это слово. Возможно, от Гарроты, та была большим знатоком по части обитателей Брокка, включая и тех, что не спешат выйти на свет. Возможно, от Котейшства. Или от Гаргульи? Нет, последнее едва ли. Гаргулья, без сомнения, была посвящена во многие жуткие вещи, творящиеся в Броккенбурге и его окрестностях, но сама слишком сильно рехнулась, чтобы сохранить способность связно о чем-то рассказать.
- Кто такие сфексы?
Ланцетта мрачно усмехнулась. Ножа в ее пальцах вновь не было, он спрятался мгновенно, точно осиное жало. Только менее опасной она без него не выглядела. Даже избитая, без единого живого места на лице, с трудом держащаяся на ногах, она выглядела не беспомощной жертвой, но волчицей, изучающей свои новые охотничьи угодья. Кем бы ни были сфексы, ее улыбка наверняка бы им не понравилась.
- Хочешь узнать? – поинтересовалась она, - Тогда оставайся здесь. Вскоре узнаешь даже больше, чем хотела бы. А я сваливаю. Можешь идти за мной, но если зашумишь или выкинешь какой-то дурной фокус в духе вашего ковена, я сломаю тебе шею. И видит Вельзевул, это будет самым приятным ощущением за весь этот ебанный день.
Отвернувшись от Холеры, будто мгновенно забыв про нее, Ланцетта коротко размяла плечи и почти беззвучно вкрутилась в узкую нору.
ɤꭐ⸞
Ползти было дьявольски непросто. Пусть теперь у Холеры были свободны руки и ноги, это не очень-то выручало. Нора была узкая, даже уже, чем ей поначалу представлялось. Какая-то чертова кишка в каменном чреве Брокка. Кишка, по которой часть обеда, которую он не успел переварить, стремилась вырваться наружу.
Ланцетте тоже приходилось нелегко. Более тяжелая в кости и широкоплечая, она время от времени вынуждена была останавливаться, чтобы отдышаться или протиснуться через очередной узкий поворот. Холера не пыталась ее уязвить, сама отдыхала, отплевываясь от кислых земляных крошек во рту.
- Херова водосточная труба, - пожаловалась она в один из коротких моментов отдыха, забыв про обещание хранить молчание, - Хотела бы я знать, как они запихнули нас сюда.
Ланцетта не собиралась отвечать. Но, возможно, необходимость ползти по темной обдирающей шкуру норе в мертвой тишине непросто давалась и ей.
- Они и не запихивали. Это кормильная камера. Они роют такие камеры под сводом улья, затаскивают внутрь добычу, а потом закладывают вход. Оставляют только узкую шнёрку, чтоб протискиваться самим, этакий лаз для надзирателей.
Холера машинально провела пальцем по устланной ковром из тончайшей паутины земле.
Только сейчас она заметила, что земля мягкая, рыхлая, не успевшая слежаться и обрести настоящую твердость.
- Значит, это…
- Просто временная кладка. Через какое-то время они сами разберут ее. Нора превратится в обычную пещеру на стене улья. Одну из многих других.
Холере не хотелось задумываться над сказанным, но даже свежие ссадины, оставленные каменной кишкой на ее предплечьях, не могли заглушить по-комариному зудящего голоска беспокойства.
- Но зачем им разбирать кладку? Тогда пленники могут выбраться, верно?
Она не видела лица Ланцетты, лишь стертые подошвы ее ботинок, но отчего-то ощутила мрачную улыбку на волчьем лице, горящую бледным огнем в вечной подземной ночи.
- К тому моменту пленники уже не хотят выбираться. Даже те из них, кто еще могут.
Это же кормильная камера.
Сука. Очень утешила, благодарю. Холера сдержала рвущие наружу ядовитые слова. Сейчас от них не было толку. Да и не успела бы она ничего сказать, потому что секундой позже ботинок Ланцетты бесцеремонно врезался в ее лоб, сдерживая на месте.
- Стой. Нора заканчивается. Значит, мы добрались.
Холера ощутила, как тяжелым мячиком запрыгало по грудной клетке сердце. Добрались? Но это место не было похоже на подвал заколоченного дома. Слишком узко, темно и…
- Это выход? – жадно спросила она.
- Это улей, - буркнула из полумрака Ланцетта, - Ход уходит вниз и обрывается. Возможно, выход в основную камеру. Я прыгну. Если ничего не крикну через пять секунд, прыгай следом.
А если не крикнешь? - тоскливо подумала Холера. Что мне делать здесь, безоружной, окруженной со всех сторон мертвой землей? Царапать ногтями камень, слушая треск костей подбирающихся ко мне сфексов? Ну спасибо, очень, блядь, признательна, ах ты…
Ланцетта прыгнула.