Не узнаю вас в гриме

Говорят, "Ночной дозор" не только наиболее значимая, но и самая прикольная картина Рембрандта Харменса ван Рейна. И если смахнуть привычную паутину хвалебных од и рецензий, на потемневшем полотне отчётливо проступит насмешливая улыбка великого мастера. А пока восхищённая публика внемлет вершине художественного гения, некоторые, излишне наблюдательные, исподтишка пялятся на тень от левой руки капитана Франса Баннинга Кока, тянущуюся к гениталиям своего сослуживца, лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга. На месте которых у того задорно торчит лезвие увесистого копья. Верзила–капитан даже снял по такому случаю перчатку и, если напрячь зрение, кажется, что обе перчатки — правые (реально, нет).

— Имею полное право, — казалось бы говорит нам его внушительный облик.

— Да мы и сами с усами, — вторит ему расфуфыренный коротышка–лейтенант, выставив вперёд свой фаллический протазан. Его жемчужно–пастельный наряд в золотых кружевах перекликается с другим светлым пятном — странной девочкой с лицом умирающей Саскии и дохлым петухом за поясом. Шестипалый мушкетёр в красном по соседству воспринимается уже как нечто, само собой разумеющееся.

Судьба полотна, подобно большинству выдающихся шедевров, трагична — его коптили и чернили, превратив день в ночь, обкорнали по краям, запихивая на новое место, забывали, находили и, в конце концов, дважды исполосовав ножами, облили серной кислотой. Роковая судьба автора ничем не лучше: 1642 год поделил его жизнь пополам, добавив к потерям матери и трёх детей, смерть любимой жены и наметившееся банкротство. Сложно сказать, как не самая лучшая (зато самая большая) работа Рембрандта, стала его визитной карточкой. Тем более, что встретили её, мягко говоря, неоднозначно. И на то были свои причины: из 18 джентльменов, заплативших по 90 гульденов за право увековечить свой лик, по меньшей мере 16 имели повод для недовольства. Вместо классического группового голландского портрета, со степенными и основательными господами в чёрном, они получили пёструю толпу комедиантов, изображающих опереточные страсти. Заказчики с трудом находили свои лица, а капитан Кок и вовсе попросил переписать себя, для хотя бы отдалённого сходства! Невольно возникали вопросы: кто все эти 16 "безбилетников", бесцеремонно вклинившиеся в их ряды? И почему персонажи разбрелись куда попало, а под ногами у них путаются чьи–то дети, собаки и даже карлики?

— Или так, или никак! — отрезал упёртый сын лейденского мукомола, категорически отказавшись вносить коррективы. В воздухе ощутимо запахло скандалом и потерей клиентской базы.

Специи передайте, пожалуйста

Эстетствующий кино–литературный деятель Питер Гринуэй в двух своих лентах попытался представить "Ночной дозор" зашифрованным арт–посланием с детективным сюжетом. Вышло немного бредово, но исключительно художественно. Не менее интересна версия Маргарет Кэрролл, профессора из штата Массачусетс, определившей всё происходящее, как тонкий стёб: мушкетёры Амстердама, десять лет не нюхавшие пороха, желают выглядеть круто!

Воинский пыл Соединённых провинций давно остался в прошлом, практичные бюргеры не считали нужным содержать дорогостоящую регулярную армию. Их можно понять, с конца перемирия все сухопутные конфликты, затрагивающие интересы Нидерландов, не распространялись дальше приграничных районов. В случае необходимости, проблемы решали наёмные головорезы, а всё внимание Генеральных Штатов было приковано к морю — шутка ли, республика располагала самой большой торговой флотилией в мире.

Заложив основы морского могущества массовым засолом сельди и демпингом в грузоперевозках, жители Низинных земель, вслед за конкурентами, проникли в Индийский и Тихий океаны. Выдавив ненавистных португальцев со сказочных Островов специй, голландцы построили свой золотой век на гвоздике, корице и мускатном орехе (ну может, отчасти, грабежах и работорговле). Сухопутная армия не вписывалась в их далеко идущие планы: основательно урезав её бюджет, городским лоботрясам оставили возможность бряцать оружием и превращать свои подразделения в подобие частных мужских клубов.

А в это время их земляки, жёсткие предприимчивые парни из голландских торговых корпораций, ковали величие нации на других концах света. В год, когда 16–летний Рембрандт успешно копировал затейливую мазню своего учителя Питера Ластмана, на далёком индонезийском острове голландцы устроили резню, повлиявшую на ход всей дальнейшей истории. Утопающие в зелени Острова специй в Моллукском архипелаге облюбовали ещё арабские негоцианты, гнавшие гвоздику и мускатный орех в Древний Рим и Египет. В 1512 году глава португальской экспедиции Антониу ди Абреу нашёл в океане источник их обогащения, обеспечив Португалии баснословный доход и господство в Европе. Ступив на берег, обалдевшие от счастья матросы очутились в тени мускатных деревьев, плоды которых, помимо кулинарных достоинств, гарантированно "защищали" от чумы и ценились наравне с золотом. Можно представить себе досаду испанской короны, когда через 100 лет боевики Ост–Индской компании вышибли оттуда её верных португальских сателлитов. Для поддержания сверхвысоких цен на специи голландцы ввели контроль популяции мускатных и гвоздичных деревьев, выжигая излишки и жестоко наказывая аборигенов за "сверхлимитную" поросль. Под раздачу попали несколько тысяч местных "мичуринцев". Только в XIX веке обнаружилось, что туземцы были не виноваты — семена по островам распространяли птицы. Факт, что атмосфера на архипелаге сложилась нездоровая, конкуренты рыскали по округе в поисках "неучтёнки", и корабли генерал–губернатора Яна Петерзона Коэна не успевали топить коварных "нарушителей конвенции".

Даёшь республику в массы

Скандал разразился 9 марта 1623 года, когда 10 английских торговцев, 9 японских охранников и один португалец после пыток и допросов были казнены на острове Амбон, поставив жирный крест на сотрудничестве двух морских держав. Наличие преступного заговора остаётся на совести дознавателей, однако каждый раз, когда политическая ситуация требовала полить голландцев грязью, англичане вспоминали им этот инцидент. Со временем он оброс ужасающими подробностями, обрёл литературное воплощение и стал символом всех трёх англо–голландских кампаний. Но экспансия воинственных республиканских протестантов на этом не закончилась. На следующий год после казни, 30 семей уроженцев Амстердама основали Новые Нидерланды в Северной Америке. И Петер Минейт (или Минуит), генерал–губернатор уже Вест–Индской компании, выкупил целиком остров Манхэттен у индейцев–ваппингеров, отдав за него партию бус и рыболовных крючков общей стоимостью в 60 гульденов. А когда благодарные ваппингеры надумали искать защиты от могавков у своих новых друзей, голландцы их попросту вырезали: ненужные склоки вносили нервозность и сумятицу в процветающий пушной бизнес в устье Гудзона.

Ещё через три года прославленный капер и по совместительству адмирал Вест–Индской компании Пит Хайн захватил караван "Серебряного" флота Испании, обогатив альма–матер на 7 млн. гульденов. Испанцы, перевозившие 178 000 фунтов серебряных слитков (вкупе с золотом, жемчугом и грузом драгоценного индиго) не успели даже пикнуть, как были взяты на абордаж. Добычи Хайна хватило, чтобы профинансировать вторжение голландцев в Южные Нидерланды и отбить у католиков родной город Иеронима Босха Хертогенбос (и не только!). На этом пыл республиканской армии иссяк, — средства кончились, и воссоединение с фламандцами не получилось. 10 последующих лет бравым стрелкам и копейщикам оставалось вспоминать былое, обвешивая стены своими парадно–выходными изображениями, в ожидании новых спонсоров. За это время их героические соплеменники успели закрепиться на Суматре, в дельте Амазонки и Цейлоне, высадиться на Виргинских островах и Мартинике, организовать поселения в Южной Африке и факторию под Нагасаки, захватить Луанду в Анголе, обеспечив бразильские плантации рабами, повоевать с испанцами в Атлантике, выбить португальцев с Золотого берега, половить китов на Шпицбергене, завезти в Европу картофель и извести на Маврикии забавную птицу додо. И никаких интригующих групповых портретов в стиле "их разыскивает милиция"!

P. S. Великий голодранец

За циклопических размеров полотно в 16 кв. метров, из–за которого отец световых эффектов Караваджо перевернулся бы в гробу, Рембрандту отвалили 1600 гульденов. Неплохие деньги если учесть, что скромные "бунгало" на окраине Амстердама стоили в районе пяти сотен. Но в 1642 у него уже был свой дом: престижный 3–этажный особняк на Бреерстрат за 13 тысяч. И самый модный голландский портретист не сомневался, что может себе его позволить. Однако судьба распорядилась иначе: выплатив первую четверть, Рембрандт надолго потерял к этому интерес, пока публика теряла интерес к нему самому. Когда через 13 лет приставы пришли описывать имущество художника, долг Рембрандта вырос до 17 тысяч, а дом ломился от богатейшей коллекции. Об этом нечасто вспоминают, но первый тревожный звоночек прозвучал в год "Ночного дозора": умирающая Саския за 9 дней до конца переписала своё завещание на годовалого сына Титуса, понимая, что муж безрассудный мот.

Воспринимая искусство через призму устоявшихся мнений, зачастую мы видим только то, что умело вкладывается нам в уши. Дьявольская улыбка Моны Лизы загадочна и обворожительна, последняя трапеза Иисуса у Леонардо полна всепрощения, а рука микеланджеловского Адама тянется навстречу Создателю в тщетной попытке прикоснуться: божественное невозможно соединить с человеческим. Три величайших итальянских творения в копилке главных шедевров европейской школы. Четвёртым номером идёт наше нетленное, слегка обрезанное с краёв, полотно сына мельника из Лейдена. О картине написаны тонны, но вот что хотел донести до зрителей автор — решать вам. Такая вот ботва, дорогие друзья. И спасибо за внимание.

По мотивам "Урок анатомии доктора Тюльпа" - картины Рембрандта.

Дерево+кость

1701-1800

И сама картина.

Центральная фигура картины — доктор Николас Тульп, который показывает собравшимся устройство мускулатуры руки человека.

Труп — Адриаан Адриаанс по прозвищу Арис Киндт (Малыш). В своё время он тяжело ранил в Утрехте тюремного охранника и в Амстердаме избил и ограбил человека. За это 31 января 1632 года он был повешен и передан для публичной аутопсии амстердамской гильдии хирургов.

Также на картине присутствуют старшины Адриан Слабран (Adraen Slabran) (второй слева), Якоб де Витт (Jacob de Witt) (склонился над трупом, вглядываясь в мышцы руки); лекари Якоб Колевелт (Jacob Koolvelt) (первый слева), Маттейс Калкун (Mathijs Kalkoen) (рядом с Витом), Франс ван Лунен (Frans van Loenen) (наверху), Якоб Блок (Jacob Blok) (перед ним), Харман Харманс (Hartman Hartmansz.) (с листком в руке).

Подобные открытые анатомические уроки были обычным явлением не только в Нидерландах, но и по всей Европе. Они проходили только раз в году, обычно в зимние месяцы, чтобы тело лучше сохранялось, носили торжественный характер и длились как правило несколько дней. Зрителями были коллеги по цеху, студенты, уважаемые граждане и простые горожане.

P.S. БМ ругается на Рембрандта.

До этого, подобная ситуация была в кинотеатре в Вентспилсе, на страшнючем триллере, где первые ряды дико орали, а мы пили пиво Ужавас. Неся две кружки пива, я промазал мимо сидения и в этот момент триллер превратился в комедию. Тому есть свидетели, но щас не об этом.

Обо всём по порядку. Я, прожив тут год, ни разу, так и не ходил ни в театры, ни в музеи, ни на выставки и этому есть объяснение. Будучи ребёнком, как я уже многократно... к, не побоюсь этого слова, "Высокому" искусству меня приобщала тётушка, в славном городе на Неве. Она была из творческой интеллигенции, а я из Вентспилса, поэтому я за ней всё повторял, чтоб не опростоволоситься. Таким образом, в день, допустим, спектакля, в предвкушении действа, у меня начинается лёгкое покалывание в подушечках пальцев, выпрямляется осанка, беседы только томные и только шёпотом.

А тут Амстердам. Шутка сказать, дом-музей самого Рембрандта. 13 евро вход, что придавало трепету побочного волнения и дополнительного инспирэйшэна. Олеся знает эти мои Питерские закидоны, посему молча терпела моё выражение лица, со слегка приподнятыми бровями и загадочный взгляд, устремившийся куда-то в бескрайние просторы голландских сельхозугодий в окне поезда. Это никакая не наигранность, именно в таком состоянии, я обычно отправляюсь поглощать впечатления от шедевров мирового искусства. 20 минут пути в Амстердам молча, в моём исполнении, это нонсенс, а значит, я был готов ко встрече с прекрасным.

Музей находится не сразу на вокзале, к сожалению, как выяснилось позже. Мы шли по Дамраку (google in help), рассекая толпу приезжих элегантными вензелями, чтоб никого случайно не задеть и не сбить моё настроение особенностями русского языка. Буквально чуть-чуть накрапывал дождик в рожу, но мы в Голландии, тут у всех рожи, когда дождь. Нам оставалась самая малость, пересечь королевскую площадь, и через "красные фонари" в особняк гения кисти и карандаша.

А королевская площадь разделяет на две части знаменитую торговую улицу, где можно купить всё, даже больше чем в Греции. Дороги во все музеи, галереи и театры, мной были изучены заранее, досконально, поэтому я шёл к цели хоть и волнительной, но уверенной походкой.

И тут как гром среди ясного неба: - Дим, ты только глянь какая танкетка.

И я глянул. Я так глянул, что дабы не начинать, мы зашли в обувной, на минуточку. Через три часа, когда она перемерила пол Амстердама, купила куртку и платье-блайзер, об меня уже можно было прикуривать. От того, что я всё это время был швейцаром, тумбочкой, подставкой для ног и временной вешалкой, эффект неземной радости на моём лице только усиливался. И вот, в прекрасном расположении духа, обвешанные пёстрыми пакетами из магазинов, мы подошли к первично запланированному месту дислокации.

Я ни в какую мистику не верю, но в правило баланса - да. Если долго было грустно, то скоро неминуемо будет смешно. А мы подошли к музею как новогодние гирлянды в блёстках от пакетов и на входе висел портрэт самого Рембрандта, который сразу мне напомнил престарелого пуделя. Ну и понеслась.

Нас встретил мужчина в бакенах и костюме холопа времён 300 летней давности. Он и взял с нас полагающиеся ему 26 евро и пожелал прекрасно провести время. То, что я проведу время чудно, сомнений не было, потому что я уже широко улыбался, поблёскивая серебряной коронкой. Уже внутри, нам любезно предложили раздеться в неохраняемом гардеробе, куда посоветовали повесить и пакеты с накупленным. А мы люди русские и такая демократия нас не устраивает. После недолгих переговоров, нам была выделена ячейка для сумочек, куда я запихал всё, включая и нашу одежду и накупленную.

В предбаннике нас встретил мужчина, ровесник хозяина дома, и предложил воспользоваться пультиком, который нам будет рассказывать о каждой комнате в этом доме. Пультик надо было приложить к сенсору у каждого помещения а потом к уху и мужчина, хорошо поставленным голосом, начал рассказывать о быте великого художника. В музеях, как известно, фотографировать нельзя, но меня это не остановило, и я сделал пару кадров себя у очага, где готовилась снедь. Там же почему-то располагалась и кровать и меня удивило, что она была крайне короткой.

Оказалось, что в те времена люди были значительно ниже, а сам домовладелец не славился высоким ростом, даже по тогдашним понятиям. Я представил Рембранта ростом в метр сорок и у меня началась истерика. Ко мне трижды подходил охранник и просил не фотографировать, что тоже веселило. Потом голос в пультике сказал, что вообще-то, в доме нет картин самого художника, но есть репродукции его учеников.

В этот момент, звонко заорал малыш "Папа, мы тут на долго?". Я сначала не придал этому значения, но когда меня осенило, что мальчик орал на русском, я стал выискивать папу. Труда большого это не составило. Тельняшка под рубашкой говорила о многом, да и он был единственным кто не пользовался пультиком, по известной причине.

Детей у них оказалось трое и когда семья воссоединилась, было ощущение, что мы в детском саду на утреннике, а не в музее. Жена его подготовилась к посещению музея, начитавшись гугла, и громко рассказывала мужу, о том, что на самом деле он этот дом арендовал, а аренду платил с продажи картин. Об этом не рассказывал даже мужчинка в ухе.

С фразой "Любовь моя, мать моих детей, пошли уже поедим" шумовое оформление покинуло студию, где учились рисовать ученики Рембрандта. Мы с Олесей ходили по разным залам, потому что меня смешило её серьёзное лицо, особенно, когда она вглядывалась в картину с близкого расстояния.

Кульминацией посещения музея, стала картина одного из талантливых учеников и я, однозначно, был первым, кто разглядел на картине кающегося Киркорова. В этот момент меня порвало окончательно и я вышел из дома-музея Рембрандта, где не было ни одной его картины.

Это как если бы в доме-музее Пушкина были бы стихи Блока, или Фета.

Вечер продолжился уже в пабе и день перестал казаться таким уж неудачным.

Вывод можно сделать только один: в музеи и театры, если я и пойду, то точно один. А то буду опять ржать, как тогда на триллере, облитый пивом, сидящий на полу.