Ну и конечно же, керамическая плитка. Само собой, под мрамор. Ибо, как нам без мрамора? Мы ж патриции!
Правда не такие патриции, чтоб мрамор прям «маде ин Италия». А такие, которым и «маде ин Чайна» - хорошо.
Ну а раз «Чайна», то, понятно, и «чайники».
И вот эти «чайники», руки им в ноги, каждую ту мраморную плиточку очень любовно и трепетно покрыли тончайшей плёночкой: водо-пыле-светонепроницаемой и грязе-термо-сейсмоустойчивой.
Ну такой, чтоб - от всего. От ядерной зимы и ящура, от вшей и триппера, от мутантов и мамонтов - от всего!
Но большей частью, конечно же, от потребителя, чтобы я, потребитель, ни в коем случае ту плёночку не содрал, и даже, не дай бог, ненароком не оцарапал. Словно не плёночка предназначена защищать плиточку, а плитка присобачена к плёнке исключительно для сохранности оной.
Чтоб око ту плёночку видело, а зуб неймал.
Так и представляется мне сидящий на корточках хунвейбин, любовно творящий своё паскудное священнодействие и мурлычущий под нос нечто напевное, вроде: «Я-кую-те-вань-куя, накую-их-докуя».
Что в вольном переводе означает: «Дорогой мой, незнакомый друг, вот тебе от меня подарочек, на-ка-ся вы-ку-си».
Итак, хунвейбин, руки ему в ноги, кроет у себя в «Чайной», а я, стоя в раскорячку, крою его уже здесь, мысленно пытаясь прорываться сквозь пространство и время, чтоб дотянутся до его шейки и дружески её пожать скрюченными пальчиками с содранными ногтями.
Почему содранными? Да потому, что плёночка та, сросшись мрамором, превратила плитку в мою могильную плиту!
- Это пипец! – скрежещу я зубами и тяжёлые капли скатываются с моего носа на безучастный мрамор.
Стоя в коленно-локтевой позиции, мы с женой дерём плёночку. Точнее – плёнка дерёт нас, а мы от каждого соскоблённого нами миллиметра получаем удовольствие.
– Они их что, приваривают?! - цежу я. - Припаивают паровым прессом?!
А жена, колупающая рядышком, говорит:
- Звони в магазин, они должны сказать нам, как её снимают.
- Они продали и забыли! – бешено смеюсь я ей в ответ. - Сдались мы им!
- Это не брак, а брачные игры! Посмотри в какую интересную позу они нас поставили. Знаешь сколько нам в ней ещё стоять?! За все наши тридцать лет мы столько не настояли, сколько нам ещё осталось!
- Они говорят, что она должна сходить сама! – с диким хохотом докладываю я жене через минуту. – Сама! Понимаешь? Не мы должны сходить с ума! А она должна сходить сама!
- А больше ничего не говорят?
- Тогда я поищу в интернете.
И она ищет, и, конечно же, находит.
- Тут пишут: нужен скипидар, - говорит жена.
- Ну разумеется! – ликую я. – Конечно! Как же я сразу-то не додумался?! Мы смажем скипидаром свои задницы и работа у нас закипит!
- Ну что? У тебя скребётся?! – задыхаясь в парах терпентина, вопрошаю я жену минут через пятнадцать.
- Нет, - мотает она головой.
- Так может всё же мы не то мажем?!
И, выйдя из коленно-локтевой позиции, она углубляется в чтение.
- Тут говорят, нужен фен, - произносит жена ещё через некоторое время.
- Серьёзно? Укладка? Сейчас? Мне?! – хлопаю я себя по лысине.
Но она уже тащит парикмахерские снасти, и вскоре мы оба ползаем по полу, в попытках его обогреть, хотя с тем же успехом можем согревать его своими телами и дыханием.
Вслед за феном мы используем воду, затем - тёплую воду, солёную воду, воду с уксусом, воду с содой…
- Это какой-то кошмар! – ору я после часа безуспешных попыток. - Пипец Пипецович Пипецкий!!!
- Надо попробовать что-нибудь ещё.
- Мы уже всё пробовали! Осталось только - мочу, говорят, она вкусна и полезна!
- Давай попробуем кипяток.
Мы заливаем им весь пол. Самым что ни на есть крутым. Из двух булькающих чайников. И наша гостиная превращается в парилку.
Такого густого, нависшего над мрамором, пара, я не встречал даже в самых лучших турецких «хамамах».
Однако и кипяточку плёночка не поддаётся, а лишь, наоборот, приваривается ещё сильнее, окончательно сроднившись с мрамором на молекулярном уровне.
Чем я её только ни тру. И губками, и зубками. И шпателями, и скребками. И мочалом, и собственной бородой, предварительно окунув её в моющее средство «Фери», и устроив у себя на лице пенную вечеринку.
- Ять!.. Ять!.. Ять! – сыплются с меня окончания и не только.
Я уже не говорю «пипец». Я давно называю вещи своими именами, потому что всё серьёзно. Я близок к помешательству и к убийству.
И потому, когда жена предлагает мне попробовать солярку, я восклицаю:
- Точно! Скорей волоки её сюда! Я обольюсь, подожгусь и вспыхну так, что меня будет видно и в Китае, и китайцы сделают себе харакири, или чего они там себе делают кроме риса и этой грёбаной плёночки!..
И тогда жена показывает мне ролик.
- Вот, - говорит она, - смотри! - и суёт мне под нос экран смартфона.
Никаким Акопянам, Кио и Копперфилду не снилось подобное. На моих глазах совершается истинное волшебство, в сравнении с которым, расхождение вод Красного моря, кажется нелепой детской шалостью.
Оказывается, стоит потереть плёночку смоченной в солярке ваткой, оставить её на часок, и она сходит.
Понимаете? Не кожа сходит с рук! Не люди сходят вниз головой с балконов! А плёночка сходит с плитки!
И, вы не поверите, наша - тоже сошла, да будет благословен святой интернет, и прокляты, руки им в ноги, нечестивые хунвейбины!
