Быть открытым
– Важно ли откровенно говорить о своих проблемах?
Я думаю, очень важно. Я восхищаюсь людьми, которые не боятся говорить о травмирующем опыте и просить поддержки. При этом недавно я наткнулся на интересную идею, которая рассматривает обратную сторону откровенности.
Философ Жан-Поль Сартр в одной из своих работ использовал термин «поборник искренности». Сартр описывает поборника на примере молодого человека, который убеждён, что его друг-гей поступает недобросовестно, что он ведет себя нечестно или не по-настоящему, предпочитая скрывать от окружающих свою ориентацию. То есть он утверждает, что друг-гей ведёт себя лицемерно, не показывая всех деталей своей личности.
При этом Сартр пишет, что, возможно, ошибается как раз «поборник искренности», поскольку пытается заставить своего друга свести себя к одной категории, даже к своего рода стереотипу. То есть как только тот во всеуслышание заявит о своей гомосексуальности, он сведёт отношение окружающих к нему к одной конкретной черте. С этого момента к нему в первую очередь будут относится как к гею, а не как к хорошему другу, брату или работнику.
Сартр был одним из философов, которые воспринимали молчание (!) как выражение свободы. Свободы от откровений, которые могут ещё больше усилить боль, заставляя нас отождествлять себя с каким-то конкретными пережитым опытом, особенно тем, который мы сами добровольно не выбирали. И здесь речь идёт не только о сексуальной ориентации. Например, жертва насилия, которая рассказывает большому количеству людей о своей травме, вынуждает многих людей смотреть на неё в первую очередь через призму этого опыта.
Здесь возникает важный вопрос – значит ли это, что важным, определяющим нас опытом не нужно делиться? Как я писал в начале, я считаю откровенность в отношении себя и своих проблем очень важной. Проблема, которую описывал Сартр заключается в том, что из-за такого опыта восприятие искажается у людей, которые плохо знают человека. Если твой близких друг, которого ты хорошо знаешь, признается тебе в том, что он когда-то стал жертвой изнасилования, это может повлиять на твоё восприятие, но не изменит его кардинально. Потому что ты будешь видеть его опыт цельным, а не только через одно конкретное событие.
С другой стороны, если это малознакомые люди, вероятно они не так непредвзято примут человека, потому что знакомы с ним поверхностно. Это, кстати, происходит в отношении некоторых участников движения MeToo, в котором открыто говорят о пережитом опыте сексуального насилия. Наблюдателям со стороны порой кажется не таким важным, что 10 или 20 лет назад кто-то пережил сексуальное насилие. При этом они не знают человека достаточно близко, чтобы понять, как этот единичный опыт отразился на качестве их жизни все эти годы.
Решение как всегда находится где-то посередине: между тотальной открытостью и обетом молчания. Оно заключается в том, чтобы мы учились воспринимать отдельный опыт человека как часть его богатой личности, которая всегда будет важнее этого опыта. Конечно, это идеальный вариант, и пройдут годы, пока отдельные люди на своём примере докажут важность такого восприятия. Однако недостижимость идеала не делает его бессмысленным. Она делает его ориентиром, к которому можно и нужно стремиться.