Почему бы и мне не оседлать волну о родителях, которые п*здят своих детей, если можно оседлать
Родители меня любили (и любят сейчас). Меня кормили досыта, меня заставляли бегать по утрам, закаляться. Однажды мама с папой не сговариваясь оба отпросились с работы когда у меня поднялась температура 39 (до начала полового созревания каждый подъем температуры выше 37.5 сопровождался у меня паническими атаками и галлюцинациями))). Обо мне заботились, дарили крутые подарки, занимались моим образованием и здоровьем. Словом, вели себя как и подобает идеальным родителям)
Но все менялось, случись мне провиниться. Принесла в первом классе двойку за диктант, во втором классе забрала у папы рулетку, чтоб похвастаться перед одноклассниками, в третьем классе соврала, что классный руководитель куда-то уехал, и занятия отменили, чтоб поехать с папой на каток...папа бил меня нещадно.
Мне было 5, я ушла гулять без разрешения в соседний двор. Папа достал ремень прямо на улице, и меня, выворачивающуюся и орущую, бил до самого подъезда.
Мне было 6, к нам приехал папина мама и папин сын от первого брака. Юра (так его зовут) не давал мне конфеты, играя со мной в собачку-драчку. Ему было весело, а я бесилась, и послала Юру нах/й (услышала это слово от папы, понимала в каких ситуациях его надо применять, понятия не имела о смысле). У папы налились кровью глаза, не говоря ни слова, он пинками погнал меня в комнату, вытащил ремень из брюк и бил меня по ногам и по спине, в общем, куда попало, пока я искала в комнате пятый угол. Только после того, как папа выпустил пар, бабушка зашла в комнату и объяснила мне, что я сказала. И почему девочки носят юбки, а мальчики – брюки.
Мне было 7, я училась во втором классе. Весь день болела головка, и я, провалявшись весь день в кровати, не сделала ни одного домашнего задания. Папа, пришедший с работы, начал проверять, что я сделала за день, и когда обнаружил, что проверять нечего, прямо там, на кухне, вытащил ремень и начал меня бить. Больше всего попадало по ногам, потому что я носилась по кухне, и по спине, потому что закрывала руками лицо и отворачивалась. На ногах у меня были широкие сине-фиолетовые полосы, исполосана вся спина, синяки было видно даже под колготками и рубашкой. Одноклассники спрашивала, что это, а я говорила что упала…
В этом же году я нашла в своей комнате папину рулетку, и она мне так понравилась, что я решила, что надо обязательно показать всем в классе. Дома мне естественно попало, я даже не успела переодеться в домашее. Папа, разглядев в этом поступке воровские нотки, сначала исполосовал ремнем мне руки, чтоб не повадно было брать чужое, потом по обычному сценарию гонял по всей комнате и бил ремнем. Мне было так страшно и так больно, что от очередного удара ремнем по животу, я обмочилась… Потом меня выгнали из дома в чем была, в школьной форме, но я успела только вызвать лифт, ох/евшая от увиденного бабушка вернула меня обратно в квартиру. Папа тогда сжалился и «всего лишь» поставил меня в угол на всю ночь.
Мне было 10 лет и я готовилась к поступлению в пятый класс в престижный физико-математический лицей, как хотела мама. Нужно было решать по две вступительных контрольных в день, но математика так утомляла, что когда родители выходили из моей комнаты, из под стола я доставала книгу, Приключения Старика Хоттабыча, подаренную мне за месяц до того, и читала ее. В очередной раз, папа зашел в комнату, и увидев, что вместо решения контрольных, я читаю книжки, так же молча подошел и перевернул стул на котором я сидела. Когда я попыталась встать, папа начал меня запинывать, и не имея возможности убежать или увернуться, я просто закрывала лицо и живот, свернувшись калачиком в углу. Когда перед сном я пожаловалась маме, что у меня от папиных пинков болит живот, она лишь сказала, что я сама виновата…
Мне редко объясняли, зачем меня наказывают, почти никогда. Поняла что меня наказывают за сокрытие правды, а не за саму провинность, я только в пятнадцать лет. И я даже не догадывалась, что других детей воспитывают как-то по-другому, я была замкнутым ребенком. Сейчас, смотря на то, как папа с мамой воспитывают остальных троих детей (я в семье самая старшая), я понимаю, что первый блин случился комом. И все мои любимые братья и сестры никогда не будут знать, как переворачивается все внутри, когда слышишь свист летящего ремня, никогда не будут оправдываться перед друзьями, что это не следы от ремня, а синяки от падения на роликах. А я периодически по ночам буду плакать, вспоминая всю несправедливость, с которой относились ко мне в детстве, а мой муж будет как обычно меня успокаивать, гладить по голове и уговаривать простить и отпустить. А у меня почему-то все не получается…