Эй, толстый! Пятый сезон. 14 серия
Когда прервалась связь, Баширов понял, что Петров ему не поможет.
Понимание пришло в тоскливом подвальном тоннеле, по которому невидимки-инвизиблы в стелс-костюмах вели Баширова в тошнотворную неизвестность.
«Кап-кап», – Это были единственные звуки, нарушавшие тишину. Капать могло из прохудившейся трубы. Но это мог истекать кровью и подвешенный на крюке труп.
А Петров где-то там, в Кожуховской промзоне, превратился в животное. В кровожадную скотину! Покусанный зомбаком, он думает только о том, чтобы выпустить кому-нибудь кишки. И это все, на что он, блядь, способен в данной ситуации.
Баширова вели, согнув буквой «Г». Руки вновь связали за спиной пластиковыми браслетами. Запястья зверски саднили. Они были в мясо растерзаны еще после первого раза, а сейчас просто впивались в тело. Но Баширов знал, что уже скоро пластиковые наручники покажутся ему безобидной пустяковинкой. Потому что станет очень хуево.
Конечно, в такой ситуации человек хватается за любую надежду, как утопающий в канализации – за кусок говна. И вот Баширов набредил себе, что можно, установив телепатическую связь с Петровым, перетянуть его зомбачество себе. И последние секунды связи его сознание захлестывали мутные, гнойные волны какой-то невообразимой ментальной хуйни. Это, стало быть, было зомбачество.
А, может, и не было. Потому что это – просто бред, в который ты, Баширов, поверил, чтобы не ебануться наглухо от отсутствия надежды. И ни с каким Петровым ты не разговаривал. Придумал! Набредил, блядь! Создал себе иллюзию спасения, называется. Сними розовые очки. Никто тебя не спасет. Вот он, блядь, твой последний путь. Хотя, конечно, может, ты, Баширов, и переживешь эти самые хуевые минуты, часы, сутки – но станешь инвалидом. Это в лучшем случае, если ты выдержишь и ничего не расскажешь. А это – вряд ли. Так что, станешь ты, скорее всего, чмом. А то еще того хуже – чмошным инвалидом. И проведешь жалкий огрызок жизни в страданиях физических и нравственных. Сдохнешь болезненным огрызком, ненавидя себя.
«Главное, – думал Баширов, – понять, что надежды – уже нет. Тот, кто будет меня допрашивать, станет убеждать, что надежда есть. Надо только все рассказать. И наивный человек за эту иллюзию цепляется. Видит в палаче друга, единственную ниточку к спасению. Стокгольмит палача. Но надо понимать, что это – не надежда, а бездна. Надежды – нет. Все, пиздец. Чудес не бывает. Лучшее, что может случиться – если быстро задвухсотят. Да, это было бы лучшим выходом».
Вот было бы здорово прийти в эту самую камеру пыток. А там, чтоб без лишних разговоров – пулю в затылок. Вот был бы заебись.
Хотя тоже заебись такой, относительный. Потому что за порогом другого бытия его ожидают его персональные двухсотые – только за этот год их семь. Да какой семь? Уже десять! Десять? Со стелсом на лестнице одиннадцать. Да еще те двое, что из окна выпали. Хотя толстый – на петровской совести. Да и другой, которого стелсы выкинули. Двенадцать. Хотя какой, на хуй, двенадцать? Тут Баширов вовсе не при делах. Одиннадцать. Но это – самые свежие. А там, дальше, еще есть.
«Блядь, я не хочу на тот свет», – понял Баширов.
Но окружающую реальность, видимо, подзаебало существование на свете Баширова, и она неделикатно выталкивала его сквозь границу между мирами в инобытие.
Значит, все-таки туда. Хуй с ним. Хуже не будет. Хотя как знать?
Значит, просто попробует Баширов сдохнуть достойно. Вдруг получится?
А съебаться надежд нет. Стелсы воспламеняли душу Баширова ужасом. Когда, например, Баширову казалось, что он установил первый контакт с Петровым, – он же сидел в тишине! Но вдруг рядом с ним оказался кто-то, отстегнул от стула. И вот это оказалось самым жутким. Потому что этот кто-то, оказывается, все время был рядом и никак не выдавал своего присутствия. Вот, где пиздец-то!
Баширова втолкнули в какое-то большое и гулкое пространство. Давя на плечи, поставили коленями на холодный и белый, как в прозекторской, кафель. В лицо ему светила яркая лампа. За этим светом кто-то стоял.
Стелсов было, наверное, двое. Один давил Баширову на плечи, второй – срезал с пленника одежду, отбрасывал ее в сторону.
Коленям было холодно, по телу плясал колючий озноб. Это длилось и длилось. «Ну, кончайте уж быстрее! – думал Баширов. – Или делайте хоть что-нибудь». И в то же время была причина дорожить этими мгновениями, потому что они – последние, прожитые без страданий. И Баширов дорожил ими, но и прогонял прочь. Пусть быстрее что-нибудь начнется!
И что-то – действительно началось.
– Представьтесь, пожалуйста, – как-то чересчур весело спросил голос.
Какой-то очень странный голос. Кого-то он Баширову напоминал.
– Бекмурадов Зелимхан Асланбекович, – сказал Баширов.
– Угу, – иронически отозвался голос из-за лампы. – Только у нас – другие сведения.
– То есть, можно не отвечать? – спросил Баширов.
– Не отвечать нельзя, – сказал голос.
– Зачем, если вы все знаете?
– Важно, чтобы это сказали именно вы.
«Разговор записывается, – понял Баширов. – Конечно, записывается. Глупо было бы. Это только мы с Петровым, два долбоеба, не записывали».
– Что именно сказать? – спросил Баширов.
– Представьтесь, пожалуйста! – с апломбом, словно тамада на свадьбе, воззвал голос. Кого-то напоминал он Баширову. Но кого? Кого?
– Бекмурадов Зе…
– Представьтесь, пожалуйста! – в третий раз повторил смутно знакомый голос.
– Бекмура…
– Назовете слово целиком? Или будем угадывать буквы?
И тут Баширов узнал этот голос. По всему выходило, что допросом рулил Якубович, ведущий программы «Поле чудес».
– Я же вам и говорю – Бе…
– Есть такая буква в этом слове! – торжествующе воскликнул Якубович.
Справа от Баширова вдруг загорелся проекционный экран. На нем возник горизонтальный ряд из семи квадратиков. В первом появилась буква «Б».
– Назовете слово целиком? Или будем вращать барабан?
– Я же вам говорю, я – Бекмурадов.
– Ах, шалунишка! – словно бы погрозил пухлым пальчиком Якубович. – Что же ты такое говоришь, ну? «Бекмурадов» – сколько букв? Десять. А нам надо угадать семь. Ну?
– Я же вам говорю…
– Вращайте барабан!
Один из стелсов вставил Баширову между связанных пластиком запястий какую-то палку и резко повернул ее.
«Ну, вот и началось!» – с каким-то облегчением подумал Баширов. И только затем заорал от боли.
– Шестьсот очков на барабане! – ликовал Якубович. – И буква?
– «В» – сказал Баширов.
– Есть такая буква в этом слове! Откройте букву «В»!
В седьмом квадратике появилась «В».
– Будем вращать барабан? Или слово сразу?
– Буква «О».
– «О» – как «остолоп»?
– Да.
– Или как «осел»?
– Да.
– Что «да»?
– Буква «О».
– Откройте нам букву «О»!
Слева от «В» на экране появилась «О».
– И я прямо чувствую, что вы готовы назвать слово.
– Нет.
– Вращайте барабан!
– Ааааа!!! Ааааа!!! Ай, блядь, на хуй!
Это было невероятно больно. Руки Баширова словно пытались отломать, как сухие ветки.
– Сектор «Приз» на барабане. Вы выбираете приз или назовете слово?
– Приз!
Теперь пронзило болью яйца. Боль была колючая, безжизненная. Баширов узнал действие шокера.
И снова кричал. От крика действительно становилось легче.
– Буква? – потребовал Якубович.
– Буква «Е»! – решился Баширов.
– Буква «Е»? – переспросил Якубович. – Такой буквы нет.
Баширова очень болезненно пнула по роже невидимая нога. С большим трудом пленный устоял на коленях.
– Буква «Д», – сказал Баширов.
– И такой буквы нет! – огорчился невидимый Якубович, после того, как Баширова снова пнули по роже. – Что же делать-то с вами? Имейте в виду, что третий неправильный ответ приведет к суперигре. Вы готовы сыграть в суперигру?
– Нет, – сказал Баширов.
– Вращаем барабан или назовете букву?
– Буква «А».
На проекционном экране открылась вторая буква.
– Две шкатулки! – провозгласил Якубович. – На ваш выбор. В одной лежат садовые ножницы, которыми вам отрежут любой палец, по вашему желанию. Во второй – большое сапожное шило, которым вам выколют любой глаз, опять же, по вашему усмотрению. Итак, какую шкатулку вы выбираете? Или назовете слово?
Баширов понял, что это – не настоящий Якубович. Это просто его голосовая матрица – с интонациями, устойчивыми выражениями. А говорит кто-то другой. Но кто? Знает ли Баширов этого человека?
– Мне кажется, мы подошли к решающему моменту нашей игры, – продолжала матрица Якубовича. – Осталось назвать всего три буквы. Если вы назовете их неправильно, вы попадете в суперигру, и там гарантированно усретесь от ужаса!
И тут Баширова что-то кольнуло. Что-то всколыхнулось. Он вспомнил, где слышал это выражение.
«Я, блядь, такие пельмени видел, что ты усрешься от ужаса!»
Кто это говорил? Вот совсем недавно! Кто?
И Баширов понял. Открытие ужаснуло.
– Я знаю, кто вы! – сказал Баширов. – Зачем вы меня мучаете?
Баширов сжался, в ожидании удара. Его не было. А из-за стола, на котором светила лампа, выходила темная фигура. И силуэт ее Баширов, кажется, узнавал. Его догадки, кажется, получали подтверждение.
Продолжение следует...