Нервная система Николаева начала подрагивать. «Да что же это такое? — думал он, следя глазами за движениями спонтанной любовницы, — Сектантка? Угораздило же меня».

— Доброе утро, Серёжа! — Катя подошла к Николаеву.

— Бодрое, — вяло ответил он, раздираемый думами «Как быть?» и «Что делать?».

Когда вернулись в дом, «сектантка» развила бурную деятельность по приготовлению завтрака, и внутренние весы Николаева вновь поколебались в сторону положительного решения по Кате.

А уж когда он позавтракал в обществе умной и образованной девушки, которая его понимала и умела вести приятную беседу за столом, то окончательно решил «берём».

Встреча с Катей позволила давним смутным сомнениям оформиться в твёрдое намерение развестись с Машей.

— Маша, мне нужно с тобой поговорить, — сообщил Николаев жене в одно прекрасное воскресное утро.

— Николаев, мне тоже кое-что нужно, — ответила Маша в тон, — а именно новая шубка, осень не за горами. Как говорится, готовь сани летом и про шубу не забывай.

— Маша, я развожусь с тобой, — вздохнул Николаев.

— Не так быстро, Николаев, — хищно усмехнулась Маша, — сначала шуба, потом новая машина, потом квартира, потом полдачи так и быть, потом развод.

Николаев долго смотрел на неё, вздохнул и ответил:

— Хорошо, Маша, шуба, машина, квартира, дача, развод.

— Что, так просто? — не поверила Маша.

— Да, — терпеливо ответил Николаев, — только Барсика заберу.

— Даже спорить не будешь? И обижаться не будешь?

— Нет, Маша, — снова вздохнул Николаев.

— Так не терпится избавиться от меня?

— Да, Маша, — устало ответил Николаев.

Маша поджала губы.

— А ты ведь любил меня, Николаев.

— Да, любил.

— Что же, прошла любовь?

— Прошла.

— Кто она?! — выкрикнула вдруг Маша так неожиданно и пронзительно, что Николаев вздрогнул.

— Э-э, кто? — растерянно вопросил он.

— Не ври мне, Николаев, я тебя, как облупленного, знаю! Ты же по бабам ходишь при живой жене! Бабу встретил?! Что, лучше меня?!

— Э-э, н-нет…

— Не ври мне! В глаза смотри! В глаза, я сказала!

Николаев честно уставился жене в глаза.

— Что, красивее меня?!

Николаев молчал, не желая усугублять своё положение.

— Чем она лучше меня?! — орала Маша, как Гитлер, тряся Николаева за рубашку.

Пуговицы скрипели, но держались. Николаев, как кипарис под натиском южного ветра, тоже держался, хотя хрупкая Маша трясла его не по-детски.

— Это твоё окончательное решение? — спросила она, сдув растрепавшиеся волосы со лба и тяжело дыша.

— Да, это моё окончательное решение, — твёрдо ответил Николаев.

— Значит, всё же, она превосходит меня? — опасно спокойным тоном осведомилась Маша.

Николаев счёл за лучшее промолчать.

— Да не доставайся же ты никому! — и Маша с ноги дала мужу по яйцам.

— Ладно, маленький, папа вернётся, съест. А тебе я дам шоколадку.

Но зажравшийся личинус обкусывал со всех сторон плитку и откладывал на стол, сопровождая действо коронной фразой, на которую Маша привычно кивала, ловко орудуя перед зеркалом тушью для ресниц:

— Оставь, ничего страшного, папа съест.

Николаев всего этого не знал. Он только удивлялся по возвращении с работы роскошному ужину из десяти-пятнадцати блюд, которые чаще всего были свалены в одну тарелку. Каша соседствовала с пюре и огрызком котлеты, а рядом было посыпано салатом. На краешке этого великолепия стыдливо ютились покусанные чокопайки и барни, вперемешку с обсосанными шоколадками.

— Что это, Маша? — удивлённо спрашивал наивный и невинный Николаев.

— Ешь, — отвечала Маша, водя ватным диском по лицу, — сын с тобой поделился, — и уходила в ванную завершать свои косметические процедуры.

Николаев дожидался, пока Маша скрывалась из вида, и вываливал богатое содержимое тарелки в мусорное ведро, ибо такое даже Барсик есть не будет. О, боже, о чём он? Как раз Барсик-то и не будет есть это ни при каком раскладе.

По выходным приезжала тёща и помогала измученной материнскими обязанностями Маше с ребёнком.

— Скушунькай ложечку, — она пихала наследнику Николаевых кашу в плотно закрытый рот.

— Ну скушундюкай булоньку, — но юный спиногрыз защищал своё право не есть, спрятав глотательно-жевательный аппарат двумя ладонями крест накрест.

— Весь в отца, такой же упрямый, — тёща сначала сердилась, затем примирительно отвечала внуку, — ну хорошо, не ешь, папка съест.

Неоднократно побывав свидетелем подобной сцены, Николаев понял, за какое животное его держат в доме, взял кота и свалил в закат.

— Опять обиделся, кота забрал, — прокомментировала его ноту протеста Маша.

— Ничего, вернётся, куда он денется, мужики, как собаки, без хозяев не могут, — ответила николаевская тёща.

Она знала, о чём говорит, недавно третий раз стала вдовой.