Малиновый звон (12. Бабушка и драконы)
12. Бабушка и драконы
Теперь я знаю, что чувствует человек, неожиданно очнувшийся в гробу.
Во-первых, это полная безысходность. Во-вторых, ужас в ограниченном пространстве, где невозможно даже закурить. И, конечно, тоска по Родине и близким, которые, как последние суки, не удосужились проверить твой труп на предмет окончательной смерти. И ещё к этому прибавляется психопатическое, реактивное желание вырваться из страшного плена. Происходит всё это на фоне кислородного голодания и отсутствия нормальной подушки.
Я изо всех сил напрягся, чтобы вырваться из неприятного состояния и мне это отчасти удалось. Я почувствовал под ногами твёрдую почву и усилившийся противный запах конюшни. Я стоял перпендикулярно опоре — и это уже вселяло какую-то надежду. И словно сквозь толстый слой воды доносились враждебные крики и глухие удары. Неожиданно рядом со мной послышалось спертое дыхание кого-то. Я со страхом протянул руку и наткнулся на живое тело, которое оглушительно заорало голосом Якина. Я чуть опять не провалился в глубокую тьму.
И тут же слева от меня раздался голос Зуаба:
— Тише, билять… Щщас свет дам.
Чиркнула спичка и дрожащий огонёк выхватил из тьмы три рожи: Грохотова, Якина и Зуаба. Выражение этих рож было не столько глупое, сколько недоумённое. Наверняка и моя физиономия выглядела не лучшим образом. Естественно, первым молчание нарушил журналист Якин.
— Зуаб, я требую объяснений, — твёрдо заявил он.
Именно эта фраза вывела нас всех из дурацкого оцепенения. Зуаб зажёг новую спичку и безо всяких объяснений пошёл куда-то мимо нас влево, нюхая воздух, как крыса. Мы молча смотрели на его удаляющуюся спину.
— Это, ты, блядь, куда? — озабоченно спросил Якин.
— Да не ори ты, тут не всё просто, он явно что-то задумал, — оборвал его Грохотов.
И действительно, негр отошёл от нас метров на пять и тихо так присвистнул. И тут же в темноте раздался ответный свист, а за ним грубый скрипучий голос произнес:
— Зуаб, внучок, ты уже здесь?
— Да бабушка, где ты?
— А вот она я! — рявкнуло в темноте и очередная спичка высветила страшную рожу старой негритянки в каком-то ветхом рубище.
Я вздрогнул при виде этой женщины. А Грохотов интеллигентно пустил газы. Зуаб обнял старуху, они как-то вместе всхлипнули и после чего, подошли к нам.
— Это мой бабушка, — представил Зуаб безобразную старую негритянку.
— Привет, алкоголики, — скрипнула бабака и таинственно цыкнула зубом.
— Здравствуйте, бабушка, — тихо промолвил Якин.
— Я вам за своего внука ноги повырываю, — ответила та.
— Не надо, ба… — влез в приветствие Зуаб.
— А ты куда деньги племени дел?
Зуаб склонил голову, словно перед королевской особой. Наверное, он покраснел, но трудно увидеть краснеющего негра в кромешной темноте.
— Пороть вас надо, бестолочи, — продолжала отчитывать нас старуха.
— Бабушка, у нас время! — взмолился Зуаб.
— Когда вернёшься, деньги возместишь соплеменникам! — приказала негритянка. — А теперь пошли.
Она подняла сухую чёрную руку, в которой неожиданно вспыхнул яркий магический огонь, и пошла вперёд. Молча, мы последовали за ней.
По дороге Зуаб шёпотом ввёл нас в курс дела. Оказывается, он в Аду встретил свою родную и любимую бабушку. И бабушка эта совсем не простая штучка. Она при жизни была самой авторитетной колдуньей Африки. Королева вуду, если что! Женщина-шаман, у которой мертвецы исполняли танец живота, а живые видели прошлое, будущее и ещё хуй знает что.
Именно тогда она снюхалась с драконами, которые не очень-то жаловали людей и Землю. Она даже оказала какую-то важную услугу этим драконам и теперь они тепло общались с ней чуть ли не ежедневно. Сейчас старуха как раз и вела нас в их конюшню, вернее сказать — драконюшню. Свет от её руки выхватывал из темноты смутные очертания какого-то коровника, очень похожего на тот, который мы ремонтировали во времена студенческих стройотрядов. Те же стойла и кормушки. И такая же густая вонь навоза и силоса.
Наконец, бабка со скрипом отворила громадную воротину и вывела нас на сносно освещенный пустырь, усыпанный гигантскими лепешками. Высоченные «коровники» были рассыпаны по округе так, насколько хватало глаз. В них кто-то низко, утробно храпел и шевелился. И этот кто-то, видать, был весьма не маленьким.
Бабушка Зуаба встала в центр пустыря и начала что-то бормотать. В «коровниках» раздалась какая-то возня и тут мы увидели их. Ебануться!
Все голливудские фильмы про «Годзилл», «Кинг-конгов», «Парки юрских периодов» идут в жопу ровным кинематографическим строем. Идут и уже никогда не возвращаются. Этого зрелища мне не забыть никогда!
Во-первых, трудно подобрать определение того, как они приблизились к нам. «Приблизились» — это дурацкое слово в этой ситуации. Приближается конец света, приближается электричка до Сергиева посада, но никак не драконы. «Подошли» — ещё хуже. Подходят менты на рынке или в метро. «Нагрянули» — вообще пиздец. Это для судебных приставов.
Нет, это был истинный парад. Это было торжество освобожденного пролетариата над классом угнетателей и прочих пидорасов. Они выступали с первородным достоинством существ, стоящих на пять ступеней выше любого мыслящего организма. И не нужны тут воздушные шарики и транспаранты с надписью «Слава!». Драконы — это не хомячки; и даже не ручные обезьянки. Это божества, правда, весьма неуклюжие и вонючие.
Размерами они превосходили Малый театр. Их тела покрывала грубая, вся в складках, кожа, весьма разнообразных окрасок. Мощные лапы мягко ступали по грунту, оставляя впечатляющие следы. И когти! О, блядь, что это были за когти! Тёмный металлик с острыми, как «Жиллет», гранями.
А морды! Хотя какие там морды… Это произведения Микеланджело, норвежские саги о Валгалле! Дрожь земная! Короче, таких мудрых и кривослепленных ебальников мне никогда не приходилось видеть в натуре. Огромные ноздри, из которых вился небольшой дымок, страшнющие пасти с красивыми белыми зубами, способными грызть гранит не только науки. И малиновые глаза, в которых я лично увидел весь исторический материализм и правду жизни. Вот что такое драконы.
Они окружили нас и, похоже, самый старый и авторитетный дракон спросил:
— Ты звала нас, Джожи?
Бабка Зуаба щёлкнула пальцами и проскрипела в ответ:
— Да, Баклуша, я звала вас и всё по тому же поводу.
— Это и есть твои знакомые?
— Они самые.
— Как они жалки и ничтожны.
— Надеюсь, дорогой Баклуша, мы не будем обсуждать этих несчастных и займёмся переговорами.
Старуха опять щёлкнула пальцами и высекла сноп фиолетовых искр. Видать, этот номер здесь в почёте. Все притихли.
— У нас очень мало времени, — сурово сообщила Джожи.
— А у кого его много? — встрял вдруг Якин.
— Заткнись, — оборвала его старуха. — И слушай, что старшие говорят.
Она проделала привычную манипуляцию пальцами.
— Баклуша, ведь у тебя есть шустрые ребята? Выдели одного под мою ответственность. А уж я со своей стороны, ну ты понял…
— Без базара, Джожи. А что, эти парни действительно разозлили Сатану и Дрочио?
— И не только их, но и Льва Толстого…
— Пацаны! Беру свои слова обратно, насчет ничтожности, — склонил голову большой дракон.
В этот момент мы почувствовали себя супер-героями, но страшная бабка бесцеремонно ткнула Грохотова пальцем в живот и рявкнула:
— Идиоты!
Куда-то делась наша гордость великороссов и мы опять притихли, в ожидании дальнейших действий. А главный дракон уже вытолкнул в середину пустыря небольшого (величиной с тепловоз), живописного дракончика, увешанного какой-то бахромой и «фенечками». Ну, чисто хиппан из 1970-х. Он и двигался с какими-то выебонами.
— Короче, Джимми, подвезёшь этих людей куда надо и мигом обратно. Обходи маяки. А если будет погоня… Кстати погоня будет? — обратился Баклуша к старухе.
— Она уже есть, — ответила та.
— Тогда ты знаешь, что делать. Только предупреждай пацанов на поворотах. Скинешь их у забора, а сам не светись, не надо.
— О’кей, — браво вскрикнул маленький дракон и подошёл к нам.
— Залезайте, ребята, — прохрипел он, выпустив облако дыма и подставив нам свой длинный хвост-лестницу.
Мы, как во сне, взобрались на широкую спину монстра и уселись на его удобный гребень. Последним взошёл на борт Зуаб, попрощавшись со своей бабушкой.
— Береги себя, внучок. И не забудь про деньги племени! Отдашь полностью, иначе… Ты меня знаешь! — крикнула она, когда мы уже поднимались в чёрное звёздное небо, под скрипучий шелест драконьих крыльев.
Вскоре мы оказались довольно высоко и силуэты драконьих коровников пропали в сером тумане.
— Двигатель на старт! — проорал Джимми.
И тут мы узнали, как на самом деле летают драконы.
To be continued...
Малиновый звон (11. Синий бунт)
11. Синий бунт
Я подошел к краю сцены и стал говорить.
— Уважаемая публика, гении и негодяи, великие и падшие! Я рад от лица передовой адской бригады сказать вам спасибо за то, что вы всегда были рядом! Мы трудились плечом к плечу на благо строительства светлого вечного. Мы вместе шли к победе, ну хотя бы, к этой, к ёбучей демократии в этом сраном месте. Мы все разные. И, вообще, хуй пойми какие! Но и Калигула, и Себастьян Бах, и Аристотель, и академик Йоффе — все они одного поля ягоды. Земля взрастила нас и выпустила в путь неблизкий, но великий. Каждый из нас, уйдя в небытие, составит новую микровселенную, и круг замкнётся. Ну, вы же знаете… Ну, это… Диалектика, блядь…
Тут я вконец потерял пьяную мысленную нить и меня понесло в другую сторону. Я хаотично вспоминал свои пубертатные манифесты и кусками бросал их в толпу:
— Вот вы всё о пизде, да утонченности каких-то там линий. Перманентно (вот прилипло слово!)!!!
А вы пробовали считать до двадцати трех? А вы срывали покровы невинности с черножопой торговки на вещевом рынке? Открывали в себе третью почку? Ни хуя вы не пробовали! Ни хуя не срывали! И ни хуя не открывали! А что вы открывали? Банку пива? Глаза после недельного запоя? И что это были за глаза? И где там утонченность линий? Широкий, чёрный зрачок и мутная роговица — это всего лишь дурацкая оптика.
Стыдно, граждане. Нет, не за зрачок и роговицу. Стыдно за искру, которая в этом зрачке еле различима. А искра жизни — это главное оружие Дарвина в борьбе с поповщиной и идеализмом. И это оружие ржавеет на каком-то там складе и давно потеряло товарный вид. Перманентно!
Наши души в опасности. Вот где засада. Нам надо быть начеку. Это как американцы на Ближнем востоке. Сделали свое дело и могут уходить. Но почему-то, блядь, не уходят. Уйти их наша задача. И зрачками тут ни чего не поделаешь. А оружие на складе ржавеет. Перманентно!
Выше голову, потомки, — выход есть! Я не знаю где он, но ведь кто-то знает. Так давайте искать. Бороться и не сдаваться. Время есть. Времени много. Я это сегодня понял. У нас всегда до хуя времени. Нет только утонченности линий. И пёс с ними, с этими линиями. У нас есть гордость. Гордость и мутные глаза. И чем мутнее они — тем больше гордость. А это многое значит. Это значит почти всё! Это наше оружие против рабских пут и песнопений в храмах. А Дарвин – молодец. Забил всем башку «Происхождением видов» и оторвал нас от основной миссии – борьбы за освобождение человечества. Человечество — это не вид, это взгляд. Тот самый взгляд, о котором я ранее говорил. Мутный и гордый.
— Сомкните ряды, потомки! И никаких бейсбольных бит. Оставим ебучий бейсбол янкам. Булыжник уже давно не оружие пролетариата. Им пользуются арабы на сопряженных территориях. Мы возьмем в руки «Капитал» и будем строить баррикады. Революционный год не за горами. Многим есть место на нашем бронепоезде. Мы захватим почту и интернет! Мы будем петь «Марсельезу»!
А считать до двадцати трех совсем не сложно. Может быть, перманентно, но не сложно. Наше главное предназначение — доказать, что не лев царь зверей и даже не камышовый кот. Звери — это вообще какая-то группа. Наше предназначение — на хуй всех царей! В пизду всех царей и прочих пидоров! Перманентно!
Я вдохнул воздуха. И…
— Сужаем зрачки, замутим роговицы и вперёд! Перед нами вечность, а мы трясемся за утонченность линий. На абордаж корабль истории! Команду – за борт! И коммунальная реформа нам — до пизды. И пенсионная!!! Нам всё — до пизды. Наше дело правое, даже если оно левое! Трепещите, иные! Идем мы — поколение освободителей.
Я перевел дух. И только сейчас заметил недовольные рожи в толпе. И этого Джоржа Вашингтона в дурацком парике, показывающего мне кулак. Именно с таким выражением лица он запечатлен на однобаксовой купюре. Я в ответ тоже погрозил ему грязным пальцем.
А в толпе замаячили черти с дубинками и даже с винтажными винтовками Мосина. У меня кружилась голова, и я не мог остановиться.
— Значит всё-таки Марсельезу? Значит все-таки на баррикады? Обломись, уставший от реальности потомок. Наберись терпения у слепого, займи фантазии у глупого! Проспись, блядь!!! Не хуй оглядываться по сторонам! Все равно ничего не увидишь, кроме голодного обморока. Святая святых революции в твоем собственном, дырявом кармане. Перманентно!
Тот, кто ждет от тебя подвига, уже давно на погосте. А тебе нужно освобождение. Неважно от чего. Там видно будет. После трех баклажек «девятки». Вот тогда тебе и демократия, и диктатура, и чёрт его знает что ещё. Зажги факел, настройся на лучшее. Пойми, наконец, где кончается сон и начинается похмелье! В одиночку строй не сменишь — только хуй тупить. Нужны массы и не просто массы, а МАССЫ!!! А их нет – только толпы и кодлы. Толпой управлять легко, но зачем нам это надо? Можно, конечно, использовать каловые массы и попытаться закидать ими правительство. Но тут реально ничего не получится. Так что это на любителя.
Глотнув воздуха, я продолжил.
— Кстати, о ебле. О ней забывать не стоит. Она одно из составляющих мироздания, во главе которого стоит хуй. Именно стоит, а не висит или болтается. Так вот, пизде, как и «Авроре», нужна ось, чтобы дать залп по Зимнему или ещё по чём-нибудь. Это будет сигнал к началу новой эры и ты, потомок, если соберешь МАССЫ, будешь закономерно доминировать в этой эре!
Но прежде поставь задачу! Главную задачу наших дней. Подготовь тезисы, блядь! И только потом строй баррикады. И только потом разбей ебало ближайшему от тебя олигарху. Без тезисов тебя поместят в Кресты или просто замочат. Перманентно!
А главное — это захотеть. Захотеть так, чтобы волосы встали дыбом, чтобы окружающие шарахались от тебя, как от святого Валентина. Тогда попрет, тогда покатит! Мир вспыхнет вокруг огнем революции и китайскими петардами. Ебать — колотить! Не за горами тот день, потомок. Не за горами!..
***
Тут я почувствовал, как чьи-то крепкие руки схватили меня и стащили со сцены. Это были Грохотов и Якин. Они поволокли меня сквозь толпу, которая гудела, как взбесившийся пчелинный рой. Рядом пристроились Хой и Маяковский. Впереди, расталкивая публику, шагал Гашек и громко орал:
— Ну, хватил лишку пацан, кто не грешен, а? Ты что ли не грешен, а? Куда прёшь! Дайте дорогу, блядь. Дайте дорогу!
В бараке я немного пришёл в себя. Первое, что я услышал, были слова Зуаба:
— Уходим, билять, немедленно уходим!
— Да… После того, что ты тут наговорил почтеннейшей публике, нас не то, что на Землю отправят, а наоборот, в землю, — с досадой сказал Грохотов.
— Он говорил от чистого сердца, — подержал меня Гашек.
— Это никого не ебет, от сердца или не от сердца, — перебил его Хой. – Давай, Зуаб. Действуй.
Негр встал, хрустнул костяшками пальцев и строго приказал:
— Пошли, пока охрана не появился.
Я понял, что настал час «Х».
В это время, за окнами барака, раздалось мерзкое верещание чёртовой охраны. Нельзя было терять ни минуты. Мы бросились вслед за Зуабом к чёрному ходу. Хой, Гашек и Маяковский остались на месте. Юрик крикнул:
— Мы их задержим. Пока, пацаны!
— Счастливо! — ответил Якин.
Мы ,толкнув дверь, юркнули в подворотню. Позади раздались крики и мат. Но мы уже бежали за негром, петляя между бараками, как зайцы. Забег был длительный и путанный. Зуаб как будто что-то искал. Наконец, мы выбежали к крайнему бараку и ринулись к обшарпанному бесконечному забору. Чёрт на вышке взял винтовку на изготовку.
— Сейчас пизданёт, — тяжело дыша, ахнул Якин.
— Не пизданёт, я его полгода поил, — на ходу ответил наш негр.
Чёрт все же бабахнул, но куда-то в ебеня. Мы уже подбегали к забору, когда появилась погоня. Со стороны бараков к нам неслась толпа разъярённых бесов, размахивая дубинками. Впереди летел сам Дрочио со своим палашом. Вдоль забора слева, довольно резво скакал Цербер, гремя цепью и скаля клыкастую пасть.
Мы притормозили у забора и негр стал что-то искать. Погоня приближалась. Я уже представил себе холодную мраморную плиту и железные крючья. Наконец, Зуаб довольно оскалился и потрогал шершавую доску, на которой было нацарапана стрелка и надпись «туда восемь ша…». Негр торопливо отсчитал восемь шагов от этой доски и дёрнул за другую. Она с легкостью отошла от забора, как-будто кто-то неизвестный заранее выдрал гвозди.
— В щель, живо! — приказал Зуаб, тревожно оглянувшись.
Черти были уже в тридцати метрах от нас, а Цербер и того меньше.
Первым в проём юркнул Якин, и я услышал его приглушенный голос: «Ох, бля!». Вторым пошёл Грохотов. За ним я. И последним Зуаб, предварительно бросивший в глаза подбежавшему Церберу солидную горсть песка и пыли, от которой тот гнусно завыл.
Опять раздался выстрел, но я уже ничего не понимал, оказавшись в кромешной тьме, с лёгким неприятным запахом конского навоза. Остановилось время, исчезло пространство и мне показалось, что я умер…
To be continued...
Малиновый звон (7. Вот такие встречи)
7. Вот такие встречи
Не верьте голливудским фильмам ужасов, да и прочим там блокбастерам не верьте. Эти хуевы янки впаривают вам всякое фуфло, напичканное кленовым сиропом, компьютерными спецэффектами и мутными диалогами.
Какие-то тёмные лабиринты, атональная музыка и невнятные звуки — всё это для лохов. Нет в аду никаких цепей и гниющих уродов. Я был там и знаю.
Короче, выгрузили нас глубоко под землёй (ну, я так думал поначалу) на серую каменистую поверхность, из которой торчали какие-то чахлые кустарники, похожие на крыжовник. Над нами раскинулось мрачное небо, покрытое густыми «полиуретановыми» тучами, сквозь которые щерилось непонятное овальное светило. Его тусклые лучи выхватывали из темноты скучную равнину, поперёк (а может и вдоль) которой текла антрацитовая цветом река. На её берегах сбились в кучу одноэтажные кирпичные бараки с окнами, похожими на бойницы. Вниз к баракам сбегала кривая потрескавшаяся дорога, по которой нас и повели стражники.
Шли мы недолго и в отупелом молчании. Каждый думал о своём, но доминировало желание выпить. Причём, доминировало настолько, что хотелось броситься грудью на автоматы или что там ещё, чтобы погибнуть во славу и честь. Но автоматов не было, а честь и слава тут, видимо, нахуй не годились.
Горбуны и стражники мрачно игнорировали среду, и напоминали обычных заряженных зомби. В общем, полный декаданс и прочая депрессивная хуета.
Меня удивлял только Зуаб. Казалось, что он просто попал в Оружейную палату, удивился и задумал спиздить меч самурая или какой-нибудь наган с дарственной надписью самого Будённого. Ему было всё интересно, а нам похуй.
Наконец, нас подвели к узорным воротам из кованного чугуна, расположенными в центре высокого деревянного забора, покрашенного неприятной тёмно-зелёной краской, местами облупившейся.
Один из стражников достал замысловатый рог и три раза в него дунул. Этот гундосый звук напомнил мне, что жизнь все-таки продолжается, но паскудно как-то стало на душе.
Откуда-то из-за забора раздался звон тяжёлой цепи и к воротам неторопливо вышел огромный пёс с лысой головой и крепкими волосатыми лапами. Он протяжно зевал и откровенно тяжело дышал.
— Какого вам хуя? — грубо спросил он.
— Новые поступления по приговору «четверки». На стройку, — ответил стражник с рогом.
— Опять алкаши какие-нибудь? — прохрипел пёс, одной лапой скручивая винтовой замок.
— Они самые, Цербер! — подтвердил стражник.
— Мы не алкаши. Ни хуя, просто нас кто-то подставил, — твердо возразил Грохотов.
— Да ну, конечно? Понимаю. Бедные, бедные ребятки… — открыв ворота, проурчал Цербер.
— Давайте, проходите. Живо! — гаркнул стражник и нас грубо втолкнули на территорию этой неприятной зоны.
Последние слова пса меня очень насторожили. Видать этот Цербер большой мастак по части чёрного юмора. Впрочем, в этой местности юмор вряд ли может быть белым или хотя бы серым. Это подтвердил сам пес, закрыв за нами ворота.
— Ведите этих козлов в третий барак. Я сообщу надзирателю, — рыкнул он и мы поняли, что судьба сука редкая.
И вскоре мы стояли возле серых обшарпанных бараков. И прямо пред нами артистично вышагивал некий старец сивой масти, в театральном рубище из мешковины. И на голове его притулилась серая кепка шпаны пятидесятых. Я узнал его сразу по спутанным волосам, жидкой бороде и гипнотическому взгляду. По всей видимости, старец занимался дыхательными упражнениями по Бутейко и шейпингом. Он был бодр и подтянут. Он в окружении занятной свиты и потому выёбывался.
А свита, я вам скажу, супер! Настоящие черти, блядь. Ну, там рога, свиные пятачки, копытца и прочая атрибутика. Только они уж очень упитаны были, эти черти, и небольшого роста притом. А ещё они показались мне наглыми эти бесы. Они куражились над нами. Это было видно по их глазам. А старец выёбывался — это факт. Заявляю миру — черти существуют, причём именно в том виде, в каком их изображал великий сказочник Ромм.
Главный стражник отдал вертлявому пенсионеру какие-то бумаги и съебался вместе со своим войском. Старец пробежал глазами белые листы формата А4 и опять уставился на нас. Потом он воровато шмыгнул носом и оскалился.
— Каких красавцев к нам занесло. Ах, как мы их ждали. Как надеялись, что сам алкаш Беспяткин и склочник Якин посетят наш забытый уголок и своим присутствием скрасят убогость здешнего быта. С прибытием вас, сволочи! С прибытием!
Видит бог, я не хотел, но такое вот поведение старого развратника подвинуло меня на глупость.
— И мы рады видеть тебя, стократ премудрый Григорий, сибирский отморозок, блядь, Распутин. Твой след в истории России подобен следам спермы на лбу дешевой вокзальной проститутки. Мы счастливы послать вас на хуй, от лица всего прогрессивного человечества и от себя лично. И мы посылаем вас туда с полным осознанием важности момента и с несказанной радостью, тварь!
Ох, как нас пиздили черти… Ни словом сказать, ни пером помахать. Если вы когда-нибудь получали по еблу, забудьте. Так вы ещё по еблу не получали. И вряд ли когда получите. Я был там, я знаю. Мама родная! Потом свет потух. Сознание ушло в себя и долго не возвращалось.
Силой воли и глаз
Упавший за тысячу верст от Москвы.
— Измена! — кричали птицы.
— Измена! — ревели звери…
* * *
Очнулся я уже на нарах и подумал, что получить пизды два раза за один день — это многовато и, в принципе, не нужно. Но судьба имеет свои там принципы и планы. Так что нам пришлось с этим смириться.
А пробуждение моё было прекрасным. Прямо передо мной, в муторном больном тумане, проявлялось знакомое всем русским пацанам простое воронежское лицо.
— Хой, братан! — только и мог воскликнуть я.
— Поменьше пизди. Плох ты, Беспяткин, ещё, — ответил Юрик.
— Да хуйня. А помнишь «Титаник», бухло, футбол в два часа ночи?
— Футбол мы отменили, все в гавно были и темно к тому же.
— Да футбол отменили, но один хуй посидели люто.
— Согласен. Только как тебя сюда занесло?
— Да понимаешь, сука Лев Толстой какой-то канал открыл, пока мы за водкой ходили.
— Это хуёво. Я-то по правильному задвинулся, а вас силком затащили, значит будут заёбывать по полной программе. Я поначалу было в рай попал, но там есть такая гнида Пётр, так он интриги какие-то плёл и выперли меня из сада этого в бараки. А у Господа все мои кассеты есть, он их слушал. И ещё Высоцкого.
— А Окуджаву?
— Окуджаву как раз Пётр слушал. Но всё равно выгнали меня.
— А тут действительно плохо?
— Да как везде, жить можно.
Такие его слова меня слегка успокоили и я повнимательнее огляделся вокруг.
Обычная солдатская казарма, наспех выкрашенная в светло-зелёный цвет. Двухярусные нары (скрипучие, аж пиздец!) протянулись вдоль помещения. Тумбочки, блядь! И всю эту красоту освещали три одинокие лампочки Ильича, загаженные фантомными мухами.
На нарах сидели или лежали люди, чьи лица мне показались отчасти знакомыми. И вообще вся атмосфера была пронизана тяжёлой обреченностью, запахами лука и прилично заношенных носков. С верхнего яруса свесилась разноцветная голова Якина.
— Очнулся? Заебись. Беспяткин, а Юрик здесь мазу держит. В почёте, типа, — затараторил он.
— Федя, хорош гнать, ему еще хуёво, — оборвал его Хой.
— А где Грохотов? — спросил я.
— Он в лазарете, — ответил Якин. — Ему круто досталось, но и он двоих рогатых завалил. Теперь судить будут и ещё впаяют.
Журналист всегда должен оставаться журналистом и быть в курсе всех событий.
— А вот негра вашего хотят отправить в чёрные казармы, — сказал Хой.
— Зачем это? — удивился я.
— Для устранения расовых недоразумений. Тут и куклуксклановцы сидят и фашики.
— Да он нормальный негр, в принципе… — попытался возразить я.
Но тут к нам подбежал маленький остроносый разъебай с колючими глазками и затараторил что-то по-немецки. Он конвульсивно дергал руками в мою сторону и, по-моему, заводил сам себя.
— Это Геббельс, он не любит негров, — пояснил Хой поведение этого засранца.
— Пошел на хуй, сука! – крикнул я. Кровь ударила мне в голову, я попытался подняться, но не смог. Сильная боль прострелила меня вдоль и поперёк.
Нет, я тоже с неграми особо не братался, но и расистом никогда не был. А Зуаб вообще, встав на путь алкогольного исправления, оказался неплохим парнем. А эта мразь плюгавая, идеолог хуев, лезет со своими идеями, к человеку, у которого дед погиб, не дойдя до Берлина, чтобы обоссать колонны Рейхстага и покончить со Второй мировой войной навсегда.
Ненавижу, блядь! Интересно, а Гитлер тоже на этой зоне чалится?!
Геббельс куда-то съебался. И вовремя. В помещение внесли носилки, на которых, словно блатной патриций, возлежал Грохотов. Правда, у патрициев, по-моему, не было таких насильственно раскрашенных лиц.
Писать о синяках и ссадинах в данной ситуации глупо и не нужно. Просто пред нами был воин, прошедший бородинское сражение, битву при Калке и Ватерлоо одновременно. Занесли Грохотова какие-то сатиры, а не черти. Хой и Якин помогли уложить его на нижние нары. Шофёр тихо стонал. К нему подошёл доктор Боткин (я хорошо помню его фотографию из медицинской энциклопедии) и стал манипулировать над ним. Грохотов застонал громче, но мне почему-то стало легче.
— Все будет нормально, — произнёс через некоторое время Боткин. — Тем более, что здесь не умирают.
— Зато мучаются, — сказал подошедший Серёжа Есенин (короче, кого тут только не было!).
— Ты бы помолчал, березовый алкоголик, — оборвал его Хой.
— Да ладно тебе. Всё равно им придётся узнать, куда они попали. И чем раньше — тем лучше.
— Лучше для них будет поспать, пока не пришли надзиратели, — категорически заявил Боткин и неприличным жестом прогнал поэта в глубину казармы.
Я вдруг почувствовал непреодолимое желание естественного сна и, последний раз взглянув на Грохотова, провалился в полупрозрачную негу. Там мне приснилась запотевшая бутылка «Хлебной» и шашлык с помидорами и луком. А ещё я увидел бесконечную дорогу в светлое будущее и неизвестного мне Никиту Михалкова в сандалиях и с уставом караульной службы в волосатых руках.
To be continued...