Когда-то давно, с начала 80-х и до середины 90-х я работал в часовщиком в одной из часовых мастерских Москвы завода «Мосгорремчас». В общей сложности провел за верстаком 13 лет. Много было всякого и плохого и хорошего, много лет прошло, многое поменялось, люди что были со мной растворились во времени и пространстве. А я их помню и ностальгирую. Иных уж нет, а те далече…..
И вот хочется поделиться воспоминаниями с вами... Расскажу про Наума..
Наум работал приемщиком. Природа наделила его настолько колоритной еврейской внешностью, что ошибиться в его национальной принадлежности было невозможно. Лысина, окруженная седыми кудряшками, навыкате глаза, длинный мясистый и крючковатый нос, уши с большими мочками, толстые губы и землистое вытянутое лицо с кое где проступающими старческими пигментными пятнами. Это была живая карикатура на еврея. Плюс, грассирующий выговор. И еще, в отличии от всех остальных членов нашего коллектива Наум НЕ ПИЛ! Это очень бросалось в глаза, потому у нас в мастерской не пили только четыре женщины – две приемщицы, фурнитуристка и бухгалтерша.
И еще, точный портрет Наума я случайно обнаружил в иллюстрациях романа Войновича «Жизнь и удивительные приключения солдата Ивана Чонкина», опубликованном в журнале «Юность», там был напечатан портрет одного еврея по фамилии «Сталин». Так вот «Сталин» в «Чонкине» абсолютная копия Наума.
Отличительной чертой МаркОвича (так мы звали Наума в глаза и за глаза, слегка изменив его отчество МАркович) была просто запредельная жадность, это была ЖАДНОСТЬ с очень большой буквы, жадность настолько сильная что самостоятельно справится с ней он не мог.Наум носил ботинки лет по десять, пиджаки не снимал еще больше. Его не любили но терпели. Характерный пример. Однажды МаркОвич решил купить машину, и купил, Москвич ИЖ. Через три дня он его продал. Когда Наум сообщил об этом народ удивился
- Ты чего это, Наумчик?! Зачем продал?! – удивился Мишка Шейпман
- Понимаешь, Мойша, я не могу жить, когда ТАКИЕ бабки, МОИ бабки, просто так стоят под окном! – ответил Наум, и горестно вздохнул.
Мойша просто покачал головой. Такого ему было не понять. А однажды МаркОвич вытворил такое, что его просто возненавидели, возненавидели всей душой, и против него началась непрерывная травля и издевательства, чтобы любыми способами выгнать из коллектива.
А случилось вот что. Надо сразу сказать, что в одном помещении у нас было не одна, а две мастерские. Там где сидел начальник Матвей занимались ремонтом чисто электронных часов по гарантии и без, меняли батарейки. Таких мастерских в то время в Москве было две, и очереди для замены батареек люди занимали с 5 утра. Окно невозможно было открыть, как в форточку тянулись руки с деньгами. Чистая правда.
Я работал в другом отсеке, где ремонтировались часы электронно-механические, к нам занимали очередь попозже, где-то часов с 6. Моя мастерская тоже была одна на всю Москву. В то время батарейки для электронных часов содержали ртуть, и назывались «РЦ», если ее раздавить пассатижами, то из них ртуть просто капала. Поэтому у всех кто работал в общем помещении были льготы, молоко (бегали в молочный магазин к Розе через дорогу, сейчас там «Панин и Ко»), а так же отпуск на 24 дня, в отличии от других, у которых отпуск был 14 дней.
И вот Наум, каким-то образом высчитал, что имея все эти льготы и отпуск, за год в зарплате теряет три рубля, или около того. Точно не вспомню уже, но сумма даже для тех времен была не очень большая, тем более, что работая приемщиком, он в день «имел» раз в десять больше как минимум!
Поняв, какие он терпит убытки, МаркОвич написал бумагу в Производственный отдел «Мосгорремчаса». А так как юридически мы были разными мастерскими, пусть и в одном помещении, с нашей ВСЕ льготы сняли, а Науму его трешник возвратили.
Матвей в ярости орал: «Наум! Ты знаешь в чем разница между Жидом и Евреем?!» Изрядно побледнев и посерев одновременно, трясясь МаркОвич спрашивал: «В чем, Мотя?» «Я тебе не Мотя! А разница в том, что Еврей это национальность, а Жид это натура! Ты не Еврей Наум, ты Жид! Ты Жид с большой буквы!» «Что ты сука наделал?! Ты насрал всему коллективу!» «Но я же, М.. Матвей Вениаминыч, три рубля теряю!» Матвей дыша в Исаака свежим перегаром: «Да хер с ними, ты сука и так имеешь больше! Пошел вон отсюда, чтобы я тебя не видел, объясняй сам остальным свою подлость, морда Жидовская!»
И как-то так, само собой началась ТРАВЛЯ Наума, причем из группы мстителей выпал один, татарин, Шамиль, а в просторечии Сашка. Видимо их связывали более сильные чувства чем дружба, а точнее деньги.
Другие два приемщика, коллеги Наума были друзья не разлей вода Сема и Юра (еврей и хохол))). Юра страдал (или наслаждался, кому как) двумя недугами: алкоголизмом, и какой-то странной болезнью, заключавшейся в том, что если Юра за день зарабатывал меньше какого-то установленного им уровня, то сразу подскакивало давление, лицо краснело, и поднималась температура. Все сразу видели, что дела идут не очень, и Юрику сочувствовали.
Сема же был личностью очень примечательной. Красивый мужик, высокий, с благородной сединой, играющий на всех известных струнных и клавишных инструментах, даже в четыре руки мог, с неоконченной «Плешкой» за плечами, сын героя Варшавского подполья и русской простой женщины, имевший оглушительный успех у дам, обладающий талантами художника, чувством юмора и фантазией, выпив лишнего превращался в дикого зверя. Однажды после очередной попойки он очнулся в «обезъяннике», и корячилось ему «покушение на убийство». Дело удалось замять только благодаря его отцу, искреннему сталинисту, коммунисту, сидельцу гетто. После этого Сема зашился навсегда, и стал коллекционировать кактусы. Я до сих пор с ним Дружу.
Что-то я отвелкся. Итак, Наума начали травить…
Начали с мелочей. Стоило Науму хоть на короткое время покинуть свой верстак, как молниеносным движением Сема или Юра разгибали в разные стороны губки пинцета, ломали отвертки. Исаак возмущался, но на него смотрели круглыми невинными глазами и спрашивали: «Ты чего Наумчик?!»
Потом на стене у прохода, Сема нарисовал красивого красного козла с Наумовой головой. Все ходили смотреть и радовались, но когда на следующий день Наум пришел на работу, увидел свой портрет, вдруг налился кровью, глаза вылезли из орбит и он заорал: «Мойша, это ты, это сука ты!» Мишка посмотрел на него удивленными глазами: «Ты чего, Наумчик?». Наум почему-то во всех своих бедах подозревал Мойшу.
Если кто помнит, то в советское время, перед разными приемщиками в мастерских и магазинах стояли пластмассовые таблички, на которых было написано большими буквами: «Вас обслуживает мастер..», а дальше была выемка, куда вставлялась бумажка с фамилией мастера. Так вот, вынув из таблички бумажку с фамилией Наума (а фамилия у него была дай боже какая, что даже Шепман рядом не валялся А Форштендикер с Моргенштерном от зависти удавились бы), туда вставили другую, на которой был текст такого содержания: «Да! Ну и что?!» И вот представьте себе, когда приходит посетитель, стоит в очереди и видит перед собой классического карикатурного еврея, на табличке которого написано: «Да! Ну и что?!».
Наум долго не мог понять, почему клиенты, стоящие к нему в очередь просто сползают по прилавку от смеха, и не могут толком объяснить зачем пришли. Он нервничал, ругался… Надо сказать, что мы периодически выходили на приемку под разными предлогами, чтобы поржать вместе со всеми, и продолжить дальше в цехе.
Наконец кто-то из заказчиков подсказал, или он сам додумался, но дверь с приемки распахнулась от удара Наумовой ноги, и с воплем: «Мойша, это ты сука!» табличка полетела в Мишку. «Наумчик!? Ты чего, Ты чего, Наумчик!?» - был стандартный ответ.
Мы все ходили обедать в ресторан «Звёздочка», что на Преображенской площади, рядом с винным магазином «Пьяный угол». Наум же предпочитал столовую Райисполкома, что был построен за кинотеатром «Орион» на другой стороне. Это тоже было обыграно. Зная, что на пиджаке МаркОвичевского пиджака был красивый хлястик, Сема, привязал на него три презерватива, с коими Исаак и отправился на обед. Мы смотрели ему в след, и радовались как живенько расправленные презервативы развиваются на ветру.
Приход с обеда был ужасен. Наум ругался и плевался, поминал в суе «Суку Мойшу» и иже с ними. Цвет лица у него менялся от чисто белого, до чисто зеленого. К вечеру было собрано собрание коллектива, на котором Матвей потребовал прекратить третирование «уважаемого человека», а товарищу Шейпману было поставлено на вид.
Передышка длилась до тех пор, пока не узнали, что Наум записался на холодильник «ЗИЛ». Если кто помнит, то на такие вещи надо было записываться. Выждав некоторое время, и выбрав момент, когда Няма на работе Сема позвонил, ему домой:
- Здравствуйте! Это квартира Наума Марковича?
- Да.
- Позовите его пожалуйста к телефону.
- Он на работе. А вы кто?
- Это вам звонят из магазина «Холодильники».
- Можете сказать мне, я его жена, Анна Абрамовна!
- Хорошо. Холодильников «ЗИЛ» нет, к вам выехала машина с холодильником «Минск» и нужно будет доплатить!
- Да вы что-о!? Не надо нам никакого «Минска», мы заказывали «ЗИЛ»
- Ничего не знаю, ждите машину. – И Сема повесил трубку.
Буквально сразу начал трещать телефон, и позвали Няма. Он выслушал возмущенные вопли своей дражайшей, и тут же начал дозваниваться в магазин «Холодильники». Наконец ему ответили, и Няма заорал в трубку:
- Вы что сволочи творите?! Вы антисемиты!!!!. – далее пошло совсем нецензурное.
На том конце не сразу врубились в чем дело, и даже притихли в на короткое время. Но сами понимаете, что люди закаленные в боях с покупателями, не лыком шиты, и ответили тем же, а потом бросили трубку. Мы думали, что Наумчик потеряет рассудок.
Выложив все известные ему запасы мата раз пять подряд, и получив в ответ не менее шикарный букет отборных слов, плюс угрозу снять с очереди, до него стало доходить, что что-то здесь не то. Еще раз пообщавшись с женой, он понял, что это каким-то образом состряпанная подстава, из той же серии что и презервативы на хлястике, но бол