Однажды был объявлен конкурс на самый короткий трагический рассказ, способный растрогать жюри до слёз.

Победитель уложился всего в несколько слов: «Продаются детские ботиночки. Неношеные».

Думаю, вы все слышали эту историю. Но мало кто осознал, что его обманули.

Рассказ-то на самом деле несколько длиннее. Он начинается словами «однажды был объявлен конкурс...».

Вступление задаёт атмосферу, подсказывает, чего вам ожидать и как реагировать. Без него финальная строчка (её часто приписывают Хемингуэю, кстати) – не более чем объявление на Авито.

Там таких полно. Любой молодой родитель знает, что порой действительно приходится продавать обувь, из которой ребёнок вырос, не успев ни разу примерить – или с рёвом и истерикой отказался носить, такое тоже бывает.

Но если вы заранее знаете, что перед вами трагический рассказ, предназначенный выжать из читателя слезу – ваше воображение немедленно достроит картинку до нужного образа.

В любом произведении лишь крохотную часть составляют слова, которые должны быть сказаны. Всё остальное необходимо для создания нужного окружения – того, в котором эти слова прозвучат как надо и будут (может быть) поняты правильно.

Убери окружение – и роман превратится в афоризм. Но понять этот афоризм смогут только те, кто полностью совпадает с автором по своему внутреннему контексту. Для всех остальных он будет пуст, абсурден или банален.

Думаете, почему Библия так много рассказывает об истории каких-то трижды никому не нужных царей, вождей, о дрязгах и междоусобицах древних евреев?

Без этих историй она не была бы Библией. Они создают фон – рассказывают нам, кто такой этот Бог, и с каким именно народом Ему приходилось все века иметь дело.

На этом фоне ты уже другими глазами смотришь на запреты, предписания и ритуалы Ветхого Завета. Они обретают глубину и смысл. Если ты решишь им следовать, то уже будешь понимать, как это делать и зачем это нужно.

И по той же причине новые пророки так любят сочинять древние тексты. Те же слова звучат очень по-разному, если это удачное изречение твоего современника, или если это мудрость веков, завещанная нам предками. Вся его история как бы добавляется к нему, создавая другие образы и вызывая другое отношение.

К заклинаниям также прилагается незримое окружение, позволяющее правильно их воспринять. Без него магическая формула утратит силу и превратится в простой текст.

Иногда оно даже вполне зримое: заговор начинается с краткого вступления-хисториолы. Оно рассказывает, как этим заклинанием воспользовался бог или герой, чтобы решить свою проблему. А значит, ты уже не просто бормочешь что-то непонятное – ты повторяешь действия великих, приобщаешься к ним.

Хасидские волшебные истории – самая своеобразная разновидность такого заговора. Они обычно строятся по стандартной схеме: авторитетный раввин, столкнувшись с проблемой, идёт к ещё более авторитетному раввину, и тот рассказывает ему историю, как с этой же проблемой справлялся третий, самый авторитетный. Раввин, с которого всё началось, делает, как ему посоветовали, и всё налаживается.

Но даже если такого вступления-окружения нет, оно всё равно подразумевается.

Несколько лет назад я разговаривал с магом рунической традиции. Он крепко верил, что руны и в самом деле дарованы людям богами и обладают силой, которой нет у любых других знаков и символов.

У него был даже аргумент в защиту этой точки зрения. Среди его знакомых было несколько магов, которые пытались сами изобретать и использовать рунические алфавиты. Но их самодельные футарки не работали или действовали намного хуже, чем «настоящий».

Думаю, вы понимаете, почему это было почти неизбежно. Магическая система, о которой ты твёрдо знаешь, что её изобрёл ты сам (или твой сосед Миша) – вовсе не то же самое, что магическая система, о которой ты знаешь, что её даровал людям бог Один в незапамятные времена. Она порождает совсем другие представления.

В музеях и библиотеках мира хранится великое множество магических сборников. Одни принадлежали простым обывателям, которым требовалась телефонная книга иного мира, другие были рабочими тетрадками профессиональных знахарей и заклинателей.

Так вот, заклинания профессионалов часто оказываются простыми до примитивности. Порой маг вообще говорит обычными словами, что ему нужно.

Почему так – понятно. Весь антураж, который любителю приходится создавать всякий раз заново, окружает знахаря со всех сторон. Любое слово становится заклятием, если его произносит правильный человек в правильном месте и – главное – в правильном состоянии духа.

И тут мы вспоминаем... Лавкрафта.

«Некрономикон» – одна из самых известных магических книг современности, хотя никто её не читал и никогда не прочтёт. Всё, что у нас есть – три кратких обрывка в разных произведениях Лавкрафта и сухое изложение истории самой книги – когда и кем написана; когда, кем и на какие языки переводилась.

Но «Некрономикону» больше и не нужно.

Лавкрафту не было необходимости сочинять этот зловещий том с начала до конца. Он сделал куда большее: создал окружение. И создал его настолько хорошо, что «Некрономикон» вызывает у читателя нужные ощущения самим своим отсутствием.

Это, мне кажется, предел творения – такой контекст, в котором нужные слова оказываются как бы сказанными, хотя ты их ни разу не произносил. Они сами сложились в представлении читателя.

Источник