Не просто оповещение. Кроваво-багровый символ Extremis Diabolus, руна, что сама по себе была кощунством и предупреждением, вспыхнула на главном пиктоне, окрашивая лица команды в зловещие отсветы. Одновременно с этим пронзительный, визгливый вой сирены Anthel-7 — инструмента, созданного специально, чтобы впиваться в самые притуплённые нервы и вырывать душу из объятий ступора — вонзился в барабанные перепонки, вырывая всех из цепких лап рутины.

Капитан Крюгер вздрогнул, его спина выпрямилась по струнке, будто по команде невидимого сержанта-инструктора. Острый, холодный, как ледник Вальхаллы, укол адреналина мгновенно прогнал туман умственной усталости. Пальцы рефлекторно сомкнулись на рукояти сервированного болтера «Правосудие», ощущая привычную, успокаивающую тяжесть.

— На аудио! Немедленно! Подавить помехи! — его голос прозвучал хрипло, но обрёл ту самую стальную командирскую твердость, что заставляла трепетать рекрутов и вселяла уверенность в ветеранов.

То, что обрушилось на мостик из репродукторов, нельзя было назвать простой передачей. Это была симфония апокалипсиса, сплетённая из самых тёмных звуков галактики:
«...КРОВЬ ДЛЯ КОРОЛЯ КРОВИ! ЧЕРЕПА ДЛЯ ЧЕРТОГА НАСЛАЖДЕНИЙ! ПЛОТЬ... АХАХАХА! ПРЕКРАСНАЯ БОЛЬ! СЛАВА СЛААНЕШ! СЛАВА ТЁМНОМУ ПРИНЦУ!»

Душераздирающие крики агонии, треск лазерных залпов, искажённые помехами молитвы Императору и дикий, нечеловеческий, истеричный хохот, полный кощунственной радости и сладострастия, сплетались в чудовищную, омерзительную какофонию.

— Идентифицировать источник! Немедленно! — рявкнул Крюгер, его взгляд, острый, как клинок, прилип к тактическому голо-проектору, где уже проступал искажённый, будто израненный, силуэт.
— Транспорт «Несущий Свет», капитан! Кодекс подтверждается... но... его координаты... это невозможно! — доложил офицер-коммуникатор, и его лицо, освещённое багровым светом тревоги, было мертвенно-бледным. — По всем данным, он должен находиться за полсектора отсюда! Это... призрак!

На проекторе висел силуэт корабля, исполосованный глубокими, когтеобразными шрамами, которых не могло оставить ни одно известное оружие. Он был нем и мёртв, как гробница, кроме этого одного, непрерывного, мучительного сигнала, что был больше похож на насмешку и приманку, чем на призыв о помощи.

На лице Капитана, в этом воплощении имперской непоколебимости, не дрогнул ни один мускул. Но глубоко внутри, в тех самых потаённых уголках, что он сам тщательно охранял, шевельнулось семя. Семя сомнения. А если там ещё есть те, кого можно спасти? Чьи души ещё не поглотила тьма? Но Устав был железным. Жалость — первым шагом к ереси. Его долг был ясен, как звёзды в пустоте.

— Все батареи! Цель — транспорт «Несущий Свет»! Огонь на уничтожение! Очистить имя Императора от этой скверны! — его голос прозвучал как скрежет стали, не терпящий возражений.

Решение было принято. Сомнение — отброшено. Но его ядовитый корень был пущен в благодатную почву усталости.

ЗАЛП.

Сокрушительный шквал плазмы и макро-снарядов разорвал тишину космоса. Ослепительные вспышки на миг затмили свечение далёких звёзд. Металл корпуса «Несущего Света» плавился, взрывался, разрывался на куски под чудовищным давлением, превращаясь в дымящееся, искорёженное кладбище.

— Цель уничтожена, капитан. Угроза нейтрализована, — доложил оружейник, и его голос был пустым, лишённым всякой эмоции, как и положено слуге Империума.

Капитан Крюгер молча наблюдал за актом тотального уничтожения. Устав был исполнен. Долг — соблюдён. Но его опыт, выкованный в горниле бесчисленных войн с Хаосом, шептал навязчивое предупреждение: «Враг коварен. Он может таиться в самой малой частице, в самом тихом шёпоте, в самой мимолётной мысли...»

— Штурмовой отряд «Молот», на скаутах! Немедленно! — его приказ прозвучал без тени сомнения, отчеканенно и жёстко. — Задача: визуальный осмотр обломков на предмет остаточной скверны. Никакого контакта с биоматериалом. При малейшем, малейшем признаке угрозы — немедленный отход и тотальное очищение территории ковровым бомбардировщиком.

Это не было актом милосердия. Это была доктринальная необходимость, прописанная в самых древних уставах Ордо Маллеус. Убедиться в полном и окончательном уничтожении противника. Даже если для этого приходилось отправлять людей в самое пекло, в ад, который он сам и создал.

Штурмовой отряд «Молот» проник в чрево «Несущего Света» не через шлюз, а через зияющую рану в его боковине, оставленную макро-орудиями «Нерушимого Взгляда». Края разрыва были оплавлены в причудливые, стекающие вниз сосульки металла, похожие на застывшие в агонии языки. Внутри царила не просто тишина, а звуковой вакуум, поглощающий даже скрежет брони о металл и ровное гудение систем жизнеобеспечения скафандров. Воздух, который анализаторы показывали как отравленную смесь, был густым и сладковато-тленным, с примесью озона, жжёной плоти и чего-то цветочного, приторного, словно от разлагающегося гигантского букета.

Свет шлемовых фонарей выхватывал из мрака кошмарные картины: обугленные скелеты, примёрзшие к переборкам; стены, испещрённые не рунами, а извивающимися, чувственными узорами, будто их вырезали по живому металлу; лужи застывшего сплава, в котором навеки застыли отпечатки ладоней с неестественно длинными пальцами.

— Никаких биосигнатур. Только фоновый шум и… эхо, — голос сержанта Торвальда в вокс-канале был напряжённым, будто он боролся с помехами. — Как будто корабль всё ещё стонет.

Именно тогда эхо обрело голос.

Из-за груды оплавленных консолей, там, где тени были самыми густыми, что-то зашевелилось. Это не было атакой. Это было явлением. Волна искажённой плоти хлынула в коридор. Мутанты, некогда бывшие людьми, двигались не бегом, а извращённым, манящим танцем. Их конечности были удлинены, суставы вывернуты под невозможными углами, позволяя им скользить по стенам и потолку. Кожа одного была покрыта перламутровой чешуёй, другой источал из язв розоватую, душистую слизь. Они не кричали — они пели. Хриплый, диссонирующий хор, воспевающий боль и наслаждение. Впереди них, почти невесомо порхая, двигалась худая фигура в рваных, но когда-то богатых багряных робах. Его лицо было искажено экстазом, а из-под капюшона доносился тот самый, знакомый Крюгеру по сигналу, истеричный, визгливый смех — дирижёр этого адского оркестра.

— К оружию! Круговая оборона! — заревел Торвальд.

Пространство коридора взорвалось вспышками болтеров и лазеров. Взрывались заряды, рикошетили снаряды, кромсая и без того уродливую плоть. Но твари не останавливались. Раненые, они извивались в сладострастной агонии, а смерть, казалось, дарила им величайшее наслаждение.

Брат Хельгар, молодой и рьяный, поддался ярости. Он рванулся вперёд, его цепной меч взвыл, кромсая двоих извращённых созданий в клочья. Но один, с клешнёй вместо руки, изловчился. Хитиновый серп, отливающий радужным блеском, скользнул под наплечник, в щель между бронёй. Удар был не сильным, но точным. Раздался не крик, а скорее хриплый выдох, и Хельгар рухнул на колено. Из-под повреждённой брони сочилась не кровь, а чёрная, маслянистая жидкость, от которой воздух вокруг заколебался маревым, радужным сиянием.

— Ранен! Хельгар ранен! Скверна! — закричал кто-то, и в его голосе был чистый, нескрываемый ужас.

Капитан Крюгер, наблюдавший за боем через пикт-приемники, ощутил, как ледяная тяжесть опустилась ему в желудок. Он видел, как сержант Торвальд, лицо которого за шлемом было искажено гримасой долга и отвращения, разворачивает ствол своего болтера. Процедура. Протокол. Очищение. Мгновенная, милосердная смерть.

И тут Крюгер увидел лицо Хельгара. Искажённое болью, залитое потом, но всё ещё человеческое. Глаза, полые от ужаса, смотрели прямо в пикт-камеру, словно умоляя о пощаде. Это был не враг. Это был его солдат. Его человек, которого он отправил на смерть.

И в этот миг давящая скука, усталость, семя сомнения — всё это слилось в единый, оглушительный рёв протеста против бездушной машины Империума.

— Торвальд, стой! — его голос в общем канале прозвучал как удар хлыста, заставляя всех вздрогнуть. — Эвакуируйте его. Немедленно. На борт.

— Капитан?.. Протокол 7-альфа! Он заражён! — голос сержанта был ошеломлённым.

— Я сказал, эвакуировать! — проревел Крюгер, и в его тоне была не стальная уверенность, а истеричная, почти животная ярость, рождённая виной. — Мы не оставляем своих! Огнём прикрыть отход!

Это был не приказ капитана. Это был крик тонущего человека. Роковой шаг.

На «Нерушимом Взгляде» раненого поместили в карантинный лазарет. Его заковали в смирители, а комнату окутали силовое поле. Медики в защитных костюмах, похожих на скафандры химоза, обрабатывали рану. Крюгер стоял по ту сторону энергетического барьера, смотря, как чёрная субстанция на щупальцах медицинских серво-сковородов соскабливает с брони Хельгара ту самую маслянистую жидкость. Она пульсировала, переливаясь цветами, которых нет в природе.

Он приходил трижды. В последний раз ему показалось, что рана выглядит… чище. Цвет кожи почти нормальным. Он чувствовал горькое, самоубийственное удовлетворение. Он спас жизнь. Он победил систему.

Он ошибался.

Когда он ушёл, удовлетворённый увиденным, будто сам Слаанеш почувствовал, что время настало, брат Хельгар открыл глаза. Они светились изнутри фиолетовым сиянием, полным древнего, нечеловеческого знания. Его губы растянулись в умиротворённой, блаженной улыбке. Он приоткрыл рот, и из него вырвался не звук, а вибрация, сладкая и невыносимая для человеческого уха. Смирители, сковавшие его запястья, вдруг расцвели причудливыми, мясистыми цветами, которые лопнули, источая тот же цветочный, приторный запах. Он был свободен.

То, что он совершил в лазарете, не было убийством. Это было преображением. Его прикосновение обращало плоть в стекло и шёлк, кости — в хрустальные структуры, крики — в часть той диссонирующей симфонии. Те, кто видел это и выжил, не сходили с ума — они просили большего. Их души были вывернуты наизнанку одним лишь взглядом.

Заражение расползалось по кораблю не как чума, а как благоухающий, удушливый газ экстаза. Десантники из отряда «Молот», вернувшиеся с «Несущего Света», один за другим начинали слышать зов. Они снимали шлемы, и на их лицах появлялась та же блаженная улыбка. Они обращали оружие против непонимающих, против тех, кто ещё цеплялся за серую реальность. Коридоры «Нерушимого Взгляда» превратились в сад из плоти и металла, где под аккомпанемент боя и безумных гимнов творилось новое, ужасающее искусство.

Капитан Крюгер, запершись на мостике с горсткой ещё верных ему людей, отдавал приказы, которые уже никто не слушал. Системы одна за другой гасли, погружая его в кроваво-багровый полумрак аварийного освещения. Он был архитектором этой прекрасной, ужасной катастрофы. И он знал, кто придёт за своим долгом.

Голографический проектор на главном посту взорвался не светом, а тьмой. Не просто отсутствием света, а субстанцией, густой, как смоль, и одновременно сияющей. И из этой тьмы, как из чрева самого кошмара, выступила Она.

Капитан Крюгер застыл, его фигура, облачённая в латную плиту сервированной брони, напоминала статую скорбящего святого с фресок забытой святыни. Но внутри бушевала буря. На проекторе плыл, переливаясь перламутром и тенями, образ. Не голограмма, не картинка — это была сущность, проецируемая напрямую в его сознание, обходя все фильтры и когнитивные барьеры.

Демоница. Творение Хаоса, рождённое из самых разнузданных фантазий и запретных желаний смертных. Каждая линия её тела была кощунственным оскорблением самой биологии — идеальной там, где должна быть асимметрия, соблазнительной там, где должна быть лишь функциональность. Её кожа, бледная, как лунный свет на трупе, казалась бархатной и одновременно холодной, как полированный нефрит. А глаза... Два бездонных колодца, в которых тонули души целых планет, сулили не смерть, а нечто куда более страшное — вечный, блаженный, мучительный экстаз забвения.

— Капитан... — её голос был не звуком, а ощущением. Шёлковым прикосновением к самой душе, ядовитым нектаром, что капал прямо в мозг, минуя уши. — Зачем это всё? Эта серая сталь, этот вечный бой? Ты — сильный. Сильный заслуживает большего. Заслуживает... наслаждения. Откройся мне. Всего на миг. Позволь мне показать тебе истину, что скрыта за завесой этой убогой реальности.

Рука Крюгера в перчатке из сплава адамантита и отчаяния зависла над панелью гиперсвязи. Кодекс требовал передать сигнал тревоги ближайшим Имперским крейсерам. Его палец, закалённый в десятках кампаний, дрогнул. Не физически — душевно. Воля, что была его титановым хребтом, дала микротрещину. Семя сомнения, посеянное тремя сутками ранее, дало свой ядовитый росток.

— Сбрось этот душный шлем. Вдохни воздух свободы. Я дам тебе её. Я дам тебе всё, — голос демоницы был лаской и пыткой одновременно.

И капитан Крюгер, архитектор своей обороны, комендант несокрушимой крепости, дрогнул.

Не гермошлем — он снял защиту со своей души. С шипящим звуком разгерметизации шлем отошел. Он сделал вдох. И в лёгкие хлынул не воздух мостика, а концентрированное безумие Хаоса, сладкий угар обещанного наслаждения.

Голо-проектор взорвался слепящим сиянием, и демоница материализовалась. Не призрак. Плоть, дух и искушение, воплощённые в реальность его слабостью.

— Мой храбрый, глупый капитан... — она прошептала, и её пальцы, холодные, как космос, и нежные, как лепестки ядовитого цветка, коснулись его щеки. — Твоя война окончена. Отдайся мне. И познай истинную силу.

Он попытался сглотнуть, поднять болтер — верного товарища стольких битв, но его мышцы не слушались. Вместо привычной тяжести стали он чувствовал бархат её кожи. Вместо гула генераторов и треска коммуникаторов — лишь её смех, тихий, мелодичный и бесконечно победоносный.

Крепость «Нерушимый Взгляд» не была взята штурмом. Она капитулировала. Орудия замерли. Системы жизнеобеспечения замолкли, погрузившись в сладкий сон. И последнее, что увидел капитан, было закономерно. Как и полагается коварному демону, изящный палец демонессы с длинным, бритвенно-острым когтем нажал клавишу сигнала бедствия, призывая новые жертвы в свою ловушку.

Про Жиллимана и Иврейн