В поисках бесконечной свободы, он шел по пустынной улице, вспоминая странные мгновения начала их огненных отношений, не казавшихся ему привлекательными. Они блестели алмазами звезд на черном небе. Собирали цветы на летней лужайке и танцевали каплями дождя на весенних лужах. Все, что он помнил с того бессонного утра — это старая улочка, да тяжелые двери с лестницей на второй этаж. Стенд с объявлениями и пропускной пункт с турникетом. Зачем-то он зашел на кухню и посмотрел в окно. Спортивная площадка была мертвой - на ней никого не было. Сквозь решетку он прочел послание богов, вдыхая холодное утро и мечтая поскорее оказаться дома.
Он знал, что скоро его уют будет нарушен бокалом сладкого вина. С его позволения и с его молчаливого согласия. Роза будет беспощадно выкинута в мусорный бак, появится вторая кружка и новая посуда. Для новых скелетов обязательно найдется место в старом шкафу. К тому же, он не был любителем собирать горы вещей. Всего пару брюк, да футболок. Кожаная сумка и несколько курток.
Мелочи лежали в отдельных коробках. Если бы не память, они бы тоже полетели в мусорный бак. Он неожиданно вспомнил про растение. Оно стояло на полке, покрытое черной краской. Словно мумия, оно напоминало о днях, когда вода казалась медом. Когда лампочка в коридоре светила ярче летнего солнца. Когда он любил свою маленькую квартиру, потому что в ней прошло его детство и появилась она.
Он любил ее уют и скошенные стены. Проводку, утопленную в штукатурку и ржавые трубы, покрытые толстым слоем краски. Окно, выходящее во двор и отдельную дверь. Эта квартира говорила на языке индивидуальной реальности, с собственным козырьком и ступеньками в коридор. Сначала он спал на полу, даже не думая о кровати. Он просто приходил и вешал одежду на стул. Открывал бутылочку вермута и усаживался на одеяло, прислоняясь спиной к стене. Зеленые обои успокаивали нервы, белый потолок напоминал облака. Он медленно пил прозрачную жидкость из стеклянного бокала и листал глянцевый журнал. Из динамиков доносилась музыка для медитации. Под нее он иногда читал книги, которые стояли ровными рядами на белых полках, врезанных в кирпичную стену. Там же покоились важные бумаги и свечи. Те, под которые они некогда занимались любовью.
Когда ему было грустно, он доставал ароматные палочки и тишина и покой медленно разносились по помещению сладким дымом. Иногда он снова закупался таблетками, питая отвращение к алкоголю и другим способам, возвращающим людей в мир безразличия и ненависти. С транквилизаторами была отдельная история. Хотя он и сидел на них, они так и не стали его романом.
Он не любил глупых потаскух и не открывал перед ними душу. Казалось, она не была такой. Но спустя месяц их отношениям пришел конец. Мир в радужных тонах, такой обманчивый и поддельный, подпилил под собой сук. Время от времени он еще заезжал в несколько проверенных аптек, чтобы произвести закупку, но холод окончательно убил его чувства. Он искал им замену и чем быстрее, тем лучше. В алкоголе, увлечениях и прогулках перед сном.
Около полуночи он отправлялся на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Отсутствие людей и темные улицы черного фонарного освещения уже давно не пугали его. Он любил гулять по парку, любил встречать призрачные фигуры. Время от времени он смотрел на часы. Шумные улицы были чужды его спокойствию, а пульсирующая боль лишь добавляла экзистенциальных красок. В конце-концов он заходил в какой-нибудь магазин и отправлялся домой в надежде поскорее прикоснуться к горячей чашке чая. Без лишних слов, под шум ночных поливальных машин.
Он трижды поворачивал ключ и тепло окутывало его щеки и руки. Он пытался понять, что чувствуют одинокие люди, остающиеся на полях пожелтевших тетрадей, но не смог совладать со сном, перечеркивавшим мысли. Шагнув в теплое убежище, он клал кожаные перчатки на полочку. Смотрел на мертвые часы, продолжавшие стоять со времени ее ухода. Возможно, они уже просто никого не ждали. Особенно по утрам, когда почтальонам было сложно дозвониться до сонного жильца. И, как всегда, они оставляли письмо в прутьях решетки коридорного окна.
- Здесь можно слушать музыку по ночам.
- Здорово.
- Слышимость почти нулевая.
- Всегда мечтала слушать музыку ночью.
Однажды он подошел к ней сзади, обвитый большим полотенцем, и начал массировать ей плечи. Его член встал, а она все еще сомневалась. Они слышали людей, которые проходили по двору и о чем-то громко разговаривали. Слышали стоны и крики других жильцов. Некоторое время во дворе была слышна ругань какой-то молодой пары. Мужчина часто возвращался домой пьяный или приводил любовниц. Женский голос грозился убить его и ту шлюху, что лежала с ним рядом.
Управляющая домом радовалась очередному скандалу и иногда перекидывалась с ней приветствиями на улице. Брань продолжалась недолго, отношения дали серьезную трещину. В паутине кирпичей и надломленных судеб, продолжая традицию вековых стен, не спешащих рассыпаться под тяжестью боли и обиды.
Очередная молодая семья кипела под давлением высокой морали. Ему казалось, что женские нервы — это тонкие струны. Стоит их задеть, как в ответ пойдут острые вибрации. Они были натянуты на кости, вымазаны жиром и кровью. По ним стекали страхи и разочарования. На них плясали ненавистные дети и подыхающие старики. Ее нервы были накалены до предела. Она открыла окно и стала кричать на весь двор, чтобы привлечь к себе внимание. Третий или четвертый этаж. Он точно не знал. Умереть от прыжка было практически невозможно. Он сидел на полу и слушал исполненные агрессии крики. Он был уверен, что это лишь игра. Она мастерски привлекала внимание — делать шаг не было никакого смысла.
- Прекрати.
- Я выброшусь сейчас!
- Вызовите скорую.
- Я выброшусь!
- Не валяй дурака.
Смотрительница дома пыталась успокоить бушующую соседку, открыв свое окно напротив. Ему же хотелось продолжения истории. Он хотел понять, что в этот момент делает ее муж. Отчего вообще произошла такая нелепая ситуация и как выглядит эта странная измученная женщина.
Молодая истеричка напоминала ему мать, иногда получавшую от отца за безосновательные безумства. Ревность сводила людей с ума. Ревность заставляла совершать страшные поступки и толкала на суицид. Он знал, что этому чувству обязаны многие счастливые семьи. Он сумел услышать его тихий шепот перемен. Когда ложь захватывала их обоих. Когда он молча уходил в туман горизонта света желтых фонарей. Когда она лгала ему и пыталась скрыть ложь.
Крики прекратились, окно загремело стеклами и закрылось. Скорая помощь так и не приехала, а безразличные жильцы не вышли, чтобы поглазеть на этот цирк. Представление подошло к тихой кульминации, без слез и сожаления. Ему представилось, как мужчина затягивает жгутом руку и вкалывает себе кайф. Потом откидывается на кресло и уносится высоко в небо. Подальше от душной квартиры, от коричневых стен двора и успевшей стать ненавистной женщины, с которой слишком поспешно связал свою жизнь. На большее сил у него уже не хватало, не хватало сил и на то, чтобы уйти из этого ада. Он совершал свои собственные прыжки. Безжалостные и нежные. Прыжки в голубую бездну пыльной лампочки под потолком.
Между деревьями поблекших аллей, с привкусом горечи на губах. Властная, издевающаяся. Она гнала его в ночь, точно так же как и его мать. Стервозная и ненавистная даже родственникам. Что-то обломилось в их жизнях, что-то ударило в бубен шамана. Ураганом, унесшим тень памяти об их существовании. На тихих похоронах очередной неудавшейся пары. Перед вырытой ямой близких, уставших сочувствовать и сопереживать лживой боли. Боли ревности и самоистязания на алтаре поддельной любви. Во взглядах досыта довольных ссорами. Ощетинившимися волками больного общества, накладывающего отпечатки неизлечимого вируса несчастья.
Он надеялся, что они обязательно придут к покосившимся памятникам и ржавым оградам. Посмеются и еще раз расставят все точки над и. Скурят несколько сигарет и выпьют, чтобы забыть про неловкость. По могилам преждевременных родов. Желая продлить собственные жизни. Чреду удовольствий и неудач. В очередной раз наполнив пластиковые стаканы водкой и погрузившись в смыслы мироздания. Вдыхая яд саморазрушения, под звуки старых трамвайных вагонов.
Все они — семья. Внутри космоса химических связей. Сияющие лучами, исходящими от них в мир, где смерть — что-то пошлое и такое далекое. Жизнями, прожитыми впустую, без любви и надежды на будущее. Так и не научившие своих дочерей и сынов любви.