К сожалению не попавший в фильм эпизод из сценария "ДМБ" авторства И.И.Охлобыстина.
Да, возможно повтор, но а) может кто и не знал, б) классику надо перечитывать.

События происходят аккурат между погрузкой проказника-прапора на пароход и прибытия героев в часть.

"На верхней палубе пробили склянки и я предложил:

— Может по кораблю погуляем, с морскими традициями познакомимся?

— Я проголодался, — поддержал мою инициативу Бомба.

— И я не прочь предаться легкой, поэтической флегме, — с достоинством согласился Штык.

Мы связали спящего прапорщика простынями и вышли из каюты. Сразу же в коридоре мы столкнулись с матросом, который тащил ящик шампанского куда то вглубь.

— Кто гуляет? — спросили у него.

— Леопольда Роскошного жениться везут, — ответил моряк и облизнулся, — с цыганами и кордебалетом.

— Обожаю кордебалет, — вздохнул Штык.

— Про этого Леопольда в газете Гудок писали, что он цыганский барон и наркотиками торгует через ларьки Союзпечати, — вспомнил Бомба.

— Роскошно жить не запретишь! — заключил я.

Мы поднялись по лестнице на палубу. Прошли мимо окон ресторана. Уселись на деревянные шезлонги у борта и стали смотреть на темный берег, проплывающий мимо.

— Когда то я хотел стать капитаном подводной лодки, — признался Штык, помолчал и добавил, — но у меня клаустрофобия.

— А я с папой каждое лето плавал на пароходе Иван Сусанин, — включился я в романтическую беседу, — папа ночью воровал воблу, которую моряки сушили на корме.

— Вобла соленая и хрустящая, — кивнул Бомба.

— Правда помимо воблы папа еще воровал личные вещи пассажиров и однажды нас крепко потузили и высадили на берег. Больше мы не плавали, а скоро папа умер от глубокой старости и не оставил никакого наследства, — закончил я рассказ.

— Сквалыга, — крякнул Штык.

— Романтик! — поправил я его и предложил — может немного расслабимся?

— У меня кончились деньги, — пожал плечами Штык.

— Но у нас есть Леопольд Роскошный, — напомнил я.

— Предполагаешь, что Леопольд — хлебосол и душка? — нехорошо улыбнулся Штык.

— А как же! — кивнул я, — он же барон, у них это в крови.

Мы спустились вниз, подошли к двери куда матрос затаскивал шампанское и постучались.

— Ес!! — утвердительно раздалось с той стороны.

Дверь распахнулась и нашему неискушенному взору предстало зрелище достойное кисти художника Ренессанса: в окружении пожилых цыган стоял молодой человек тридцати с небольшим, в дорогой английской тройке и обнимал крепкого брюнета. Лицо брюнета нам рассмотреть не удалось, поскольку он стоял к нам спиной. Единственное, что определяло барона как представителя древней нации, так это многочисленные золотые кольца с бриллиантами, унизывающие его тонкие пальцы, да еще гигантская золотая серьга в левом ухе. На наше появление он отреагировал взлетом правой брови и ехидным вопросом, — что кавалеры погадать пришли?

Очарованный сказочной фигурой этнического аристократа, я не нашел ничего лучшего, как сразу предложить, — может в картишки перекинемся?

— Играть на что будем? — стольже ехидно продолжил свои распросы барон, огрядев нас с головы до ног, — на спички?

— При вашем высоком положении, как то на деньги и не удобно предлагать, — тут же парировал я и предложил, — на просьбу. Мы тут в армию собрались и очень бы хотели, что бы вы нам спели песню.

— Песню?! Спел!? Я?! — изумился Леопольд, оглядел окружавших его цыган и оглушительно захохотал. Цыган тоже, как прорвало. Когда первые страсти утихли, барон выкушал еще одну рюмку и сказал: Значит песню. А вы? Что вы можете?

Тут проявил себя Бомба. Экс-инструментальщик шагнул вперед и решительно буркнул: Все!

— Это ставка! — с уважением согласился Леопольд и опять захохотал на минуту. Наконец он успокоился и спросил, — какую игру выберем? Блек джек, голд джек, покер?

— Чего тянуть ваше драгоценное время, — ответил я, — Предлагаю нумеро.

— Нумеро, о, простота — мать совершенства, — кивнул Леопольд, ослабил объятья и брюнет, как мешок с селедкой тяжело осел на пол. Леопольд отбросил окровавленный нож, обтер руку платком и тут же выложил передо мной колоду.

Я полистал карты, нашел их приятными и положил назад на стол.

— Ну так я беру?! — улыбнулся барон.

— О чем разговор!? — развел я руками.

Леопольд, не задумываясь взял из колоды карту, перевернул ее и положил передо мной. Туз пик.

Я тоже взял карту и тоже туз пик. На столе лежало два туза одинаковой масти. Цыгане привстали и потянули руки за пазухи.

— Немного странно, но по всему выходит, что нам с вами везет! — развел руками Леопольд и показал на дверь, — пойдемте веселиться, вот только я к папе зайду на секунду. Спрошу разрешения. Законы. Кровь не водица, тем более цыганская.

Мы вышли в коридор, Леопольд постучался в соседнюю каюту, открыл дверь и вошел туда. Посреди каюты в кресле с высокой спинкой сидел пожилой господин и слушал радиоприемник. Передавали Баха.

— Что тебе скотина? — грозно спросил он вошедшего Леопольда.

— Папа я попеть хочу, — ласково ответил тот.

— Пошел вон скотина! — рыкнул на него папа, схватил прислоненную к поручню кресла тяжелую дубовую трость с серебрянным нашабашником и замахнулся на родственника.

— Спасибо, папа! — спешно ретировался тот.

— Чтоб ты сдох скотина! — летело ему вслед.

— Милейший человек, — закрывая за собой дверь, в полголоса признался барон, — терпеть его не могу. Редкая мразь. Вообще он мне не папа, а тесть. Будущий. Чтоб его черти съели! Пошли!

Нас провели в ресторан, заказали еду и напитки. Сам Леопольд ушел куда то вглубь сцены.

Не успели мы докушать жульен, как кулисы разъехались и на сцену с визгом выскочили сначала кордебалет, потом четверо цыган с гитарами наперевес и наконец появился Леопольд. Он действительно был очень роскошный.

После феерического вступления кордебалета, отчего Штык потерял аппетит и покрылся холодной испариной, Леопольд сложил руки на груди и запел на итальянском языке Санта Лючию

— А это тоже цыганская песня? — полюбопытствовал я у сидящего рядом огромного цыган.

— Хорошие песни все цыганские, — кивнул он.

И он был прав, поскольку на припеве в дело вступили гитары.

К финалу девицы кордебалета выскочили в зал, схватили нас за руки и затянули на сцену.

Уже стихали последние аккорды, как в зал вошла высокая, но при этом беременная цыганка со стервозным лицом. Все сидящие в зале цыгане почтительно встали.

— Это моя невеста — Сирена Владимировна, гадюка подколодная, молодости меня лишить хочет, бай бай электрошоком укладывает — шепнул нам Леопольд и закричал в зал, — Сиричка — нежность моя! Зачем ты встала, тебе же доктор сказал больше спать! Так будет лучше для нашего бэби!

— Не рви мне нервы Леля, — грозно начала она, — ты опять пил! Мое сердце сказало, что это правда. Карты подтвердили.

— Сирик! Майн либэ! Это ложь! Отвратительная, мерзкая ложь! Твой орган заблуждается, а карты — просто суеверия — взвизгнул барон, перегнулся через стойку бара, ухватил там из блюда горсть зерен кофе и сунул себе в рот.

— Леля, мерин ты поволжский, я тебя предупреждала! — негодовала невеста, приближаясь и на ходу доставая из под подола электрошоковую дубинку.

От расправы барона спасло неожиданное появление дикого прапора. Нашему славному вояке, каким-то образом удалось избавиться от пут и на данный момент он с неистовым воплем бляди-и!! мчался через ресторан неся перед собой на вытянутых руках оборванный штурвал и рынду. За прапором с криком полундра бежало пятеро потных матросов.

— Так гвардейцы! — схватил нас за рукав барон, — вот моя просьба — я жениться не хочу, я хочу с вами в армию. Я два раза от ее отца бегал — с самолета прыгал, с поезда сигал. Результат нулевой…

— Говно вопрос!.. В армии тебя не достанут — за два года либо тебя убьют, либо Сирена разлюбит… Армейская традиция… — кивнули мы и начали незаметно пробираться к выходу.

Пока мы спускали лодку на воду, в ресторане происходили следующие мероприятия: обезумевший от свободы прапор размахивал над головой рындой. Подойти к нему не представлялось возможным. Положение спасла Сирена Владимировна. Она, как-то особенно посмотрела военному в глаза, два раза щелкнула пальцами и спросила:

— Потанцуем красавчик?

Прапор непроизвольно выпустил рынду и шагнул навстречу прекрасной цыганке.

А та его тут же увалила добрым разрядом в молочные железы.

А мы уже плыли. Я, Бомба и Штык гребли, а Леопольд стоял на носу лодки, задумчиво смотрел на приближающийся берег и бормотал:

— Ночь пройдет — и спозаранок в степь, далеко, милый мой, я уйду с толпой цыганок за кибиткой кочевой. Идеальный вариант! Проклятый прогресс! Век расшатался! Цыган — брокер! Цыган — хакер! Абсурд! Где традиции? Пора к корням! Шлеп, шлеп и по кибиткам кочевым!

— Леопольд вернись! — донеслось с палубы парохода, — Леопольд папа сердится! Леопольд я тебя люблю! Леопольд я тебя зарежу!

— Так! — закричал на голос барон, попутно производя всякие неприличные жесты руками, — Жениться не буду! Папу в жопу! Я тебя тоже очень, но все равно не дождетесь! Назад к традициям! Чавелла!

Стоящая у поручней палубы Сирена кивнула и, подошедшие сзади, цыгане тронули гитары за струны. И Сирена запела. Что это была за песня!? Что это была за страсть!? В звуках невидимыми серебренными нитями слились страх, смех, смерть, неразделенная любовь, мерцание далеких звезд, дефолт и выход Спартака в четверть финал.

Леопольд зажимал ладонями уши, но слезы все равно струились по его смуглым щекам. Мы рыдали просто в голос. Наконец барон не выдержал, отчаянно крикнул нам, — поворачиваем!! — и запел сам.

Утром пароход нас высадил на пристани города Икс, а сам поплыл дальше, увозя влюбленных навстречу их цыганскому счастью."