Зазеркалье
Все события подлинные, но имена действующих лиц изменены, кроме одного, присутствовавшего за кадром и проявляющегося в изложенной истории только по телефону.
О себе со стороны
Господа, не бейте зеркала,
Зеркала ни в чём не виноваты.
Я смотрю на своё отражение. Смотрю придирчиво. Окружающие часто отзываются о моём внешнем виде лучше, нежели я вижу в отражении. Как бы в самом деле посмотреть самой на себя со стороны. Как в сказке. В зеркале наблюдаешь только внешнее. Сказка всегда обобщает. Но ведь со стороны. Что ж, попробую.
Жила-была одна девочка. И была вполне счастлива. Пока были живы все её близкие. Было это в середине прошлого, двадцатого, века. Взрослые родные верили во всё хорошее. Девочка воспитывалась под лозунгом, брошенным в народные массы: за детство счастливое наше спасибо, родная страна. Но девочка эта не могла уразуметь участия в её благополучном существовании страны и сама для себя давала своему благополучию другую интерпретацию: за детство счастливое моё спасибо моим старшим родственникам. Такие самостоятельные выводы впоследствии часто осложняли ей жизнь. И, разумеется, она не всегда была права. То, что за детство счастливое и в самом деле было спасибо родной стране, она поняла через очень много лет, став уже бабушкой.
Всею душой любя свою Советскую родину, она была какой-то не совсем советской, какой-то сомневающейся. Пока в детстве читала только сказки народов мира, всё было нормально. Потом полюбила читать о Ленине и о героях революции. Удивляла подружек тем, что в её тетради – песеннике, в отличие от их, были переписаны песни гражданской войны. Правда, любовная тематика тоже была представлена шлягером того времени «ты мне починил старые часы». Но «вихри враждебные веют над нами», «смело, товарищи, в ногу», «мы кузнецы и дух наш молод» были ей ближе. Информации о революционном периоде постепенно накапливалось, тут наша девочка и начала сомневаться, видимо, порою это обнародовав. Потому что ей въелась в память фраза, брошенная в её адрес кем-то из одноклассников: мягкотелая интеллигенция, недобитая буржуйка. А всего-то её шокировал лозунг Ленина «кто не с нами, тот против нас». И учились-то ещё в шестом классе. Из класса её, вероятно, одну по-настоящему интересовали события начала двадцатого века, и она засомневалась, что могла бы верно оценить правду большевиков, а не оказаться совсем в другой партии, случись ей тогда выбирать. Гражданская война её возмущала, и девочка пришла к выводу, что это самое мерзкое, что может произойти в стране. Жизнь между тем со всеми её бытовыми и прочими проявлениями шла своим чередом. На первом курсе филфака эта особа решительно сказала себе: хватит, в такой войне все правы и все виноваты и не может быть победителей, а ты, слава богу, живёшь в другое время и успокойся, не думай ни о революции, ни о гражданской.
Однако, помимо увлечения революционной тематикой, девочка наша почему-то уродилась со вкусами своей прабабушки, любила старинные романсы и платья в стиле ретро. Одно время её называли тургеневской барышней, но к окончанию филологического факультета эта барышня поняла, что родной ей период – серебряного века. Период интереснейший и очень противоречивый. Такой противоречивостью вполне объяснялся бред гражданской войны. Но к подобному выводу бывшая девочка пришла лет через тридцать после окончания института.
Ещё в студенчестве она полностью согласилась с восклицанием Гоголя: «Боже, что за жизнь наша! Вечный раздор мечты с существенностью». Со времён великого писателя в этом плане ничего не изменилось.
А жизнь продолжалась и устроилась бы вполне приемлемо и даже счастливо с любимым мужем и двумя замечательными детьми, если бы родную страну не затрясло, как в лихорадке, что негативно сказалось на очень многих семьях. Кто не выкладывался привычно по полной программе на работе, оставаясь при этом без зарплаты, без средств к существованию, тому не понять развёрзнувшейся пропасти безысходности, с края которой иные навсегда упали в бездну. Короче, безобразие Брежневского застоя сменилось полнейшим безобразием так называемой перестройки. Кто-то подсуетился и богател, многие голодали. На перевёртышество некоторых было противно смотреть.
Досадно, что выпало жить в такой период. Но продолжаю взирать со стороны на свою особу. Муж её был человеком глубоко порядочным и жизнелюбивым. Жизнелюбие и чувство юмора спасали от депрессии. Даже верилось в улучшения. Не может же царящий вокруг дурдом продолжаться годами.
Оказалось, что может. Нагрузки на работе прибавлялось, зарплата при этом не увеличивалась, в отличие от цен на товары первой необходимости. Товары следующих необходимостей отошли за грань возможностей. Здравоохранение приказало долго жить, оставив по себе ностальгические воспоминания у тех, кто его застал, а также карикатуру на себя под названием медицинских услуг. В ту же сторону браво и с подскоками катилось образование. Культура вовсе позабыла, что она значит и представляла из себя всевозможные варианты, ряд которых поражал своим бескультурьем. Но мою особу (которую, напоминаю, обозреваю со стороны и видно мне только внешнее) больше печалило здравоохранение, потому что её муж скончался в пятьдесят шесть лет от сердечного приступа. Медосмотр он проходил согласно установленным по работе требованиям ежегодно, в его медкнижке было везде проштамповано одно слово: здоров. Чувствовал он себя в последнее время явно неважно, но на приём в поликлинику идти отказывался, потому что некогда, а по чести говоря, было противно из-за очередей и всей системы перепинывания к другим дверям, когда и без того тебе плохо. Посещение платных врачей подрывало семейный бюджет и к тому же оказывалось бесполезным. Переутомление, неподходящий рацион питания сказались на здоровье всех членов семьи. Надежды на лучшее были призрачны, хоть и не покидали. Этакая соломинка в житейской неустроенности.
Необратимое и неумолимое время изменило пространства, знакомые места не сразу узнавались, изменило оно и внешность. В зеркале давно отражается женщина, как говорится, средних лет. Правда, она по жизни выглядит стабильно на пять лет моложе, и это хоть немного её забавляет. После смерти мужа мир рухнул, а проблемы утроились. Неустроенность семьи дочки, неустроенность сына, собственная неустроенность с работой, в то время как на пенсию прожить не реально. Иногда попадаются копеечные вакансии с кучей претензий к соискателю. Чаще предложения о работе являются разновидностью лохотрона. Трудовая книжка моей особы пестрит названиями «контор» и видами деятельности. При этом работала она не всегда с оформлением в трудовой. Материалов для сравнения и анализа рынка труда в стране – «их есть у неё», потому надежд на адекватность в этой сфере нет, тем более что возраст её выходит за рамки кругозора работодателей.
Надо сказать, что истинная и любимая профессия моей особы – научный музейный сотрудник. За десять лет работы в музее (до обнищания и некоторой дебилизации данной сферы) знакомые не могли представить её ни на какой другой работе, не верили, что она может отсюда уволиться. Однако, обстоятельства продиктовали свои требования.
Но, уважаемые бывшие девочки и мальчики, ныне взрослые люди, в том числе бабушки и дедушки, с вашего позволения я прекращаю смотреть на себя со стороны и даже отхожу от зеркала. Хотя две истории обо мне и зеркалах хочу вам поведать.
Я пребывала в расцвете лет, но не жизненных сил: достало переутомление и чувство загнанности от висящих над головой проблем. Поднимаясь на второй этаж ЦУМа, я увидела идущую мне навстречу среди других людей женщину с измождённым лицом. «Конечно, всякое в жизни бывает, но нельзя же в таком виде появляться на людях», - подумала я и тут поняла, что смотрю на своё отражение в зеркале, висящем на стене между лестничными пролётами.
С тех пор я в любом плохом состоянии, при любом жутком самочувствии не отходила утром от зеркала, пока не изображу с помощью косметики приемлемое лицо и не причешусь получше.
До другого случая прошло несколько лет. Как-то в одном общественном месте выхожу из двери и вижу импозантную женщину с длинными пышными волосами, в короткой юбке, приталенном жакете и туфлях лодочках, отмечаю про себя, что вот так подходяще выглядеть и едва не налетаю на большое, в полстены, зеркало, только тут сообразив, что вижу себя.
Что ни говорите о зеркалах, каких мистических небылиц о них не сочиняйте, но они если не друзья, то помощники женщин.
Я люблю зеркала. Люблю, когда в них отражаются букеты цветов, красивая обстановка. Но я никогда не хотела побывать в зазеркалье. Помните о нём сказку? Там по отношению к нормальным понятиям всё наоборот. Не хотела я в зазеркалье, а как будто побывала.
Музей русского десерта – развод по-русски
«Не всё то золото, что блестит»,
или не всему верь, что пиарится.
Бывших музейщиков не бывает. И если нуждаешься в работе (имеется в виду оплачиваемой), то хочется работать по профессии. В моём городе вакансий нет, смотрю по России. Среди прочего требуется экскурсовод в Музей русского десерта в Звенигороде. В свободное от экскурсий время занятия по хозяйству. Дом старый купеческий. Оклад тридцать пять тысяч рублей в месяц. Нахожу, что есть в интернете по данному музею. Всё выглядит правдоподобно: частный, на средства фонда Тимченко. Знаю, что любой фонд, как правило, оплачивает аренду и тратится на фиксированные оклады сотрудникам. На остальное музей должен заработать своими силами, находить спонсоров. Государственные музеи последнее время существуют в основном на тех же условиях.
Если и на аренду с зарплатами средств нет, то хоть государственный, хоть частный музей попросту «накроется». Звенигородский Десерта выглядит действующим. Звоню узнать, действительна ли вакансия. Объясняю, что мне до Москвы ехать ночь и спрашиваю, возможно ли снять комнату в Звенигороде и дорого ли это. В ответ слышу: «А зачем снимать? У нас есть комната, приезжайте и занимайте». Называю дату, когда приеду. Устраивает. При покупке билета ещё раз звоню и уточняю, не изменилось ли что, получаю подтверждение, что вакансия есть и комната свободна.
Почему вакансия вблизи Москвы? Вероятно, не всем по душе помимо экскурсий возиться со старым домом. Я же люблю старые дома. Профессионального музейщика ничем не удивишь и ничем не напугаешь. Еду, ввиду царящих в стране порядков, конечно, на удачу, без гарантий. Необходимо посмотреть, что и как на самом деле. Кататься туда-обратно денег нет, потому на всякий случай беру с собой сумку с вещами.
Первый день в Звенигороде
В Москве рано утром меня встречают сестра Наталья, её дочь, т.е. моя племянница Софья и товарищ племянницы Сеня. Софья живёт у Сени. Наталья у них гостит. Да, кстати, позвольте и мне представиться. Меня зовут Александра. На квартире Сени я переодеваюсь с дороги, мы обедаем, затем отправляемся на электричке в Звенигород.
Подходим к Музею десерта. Первая мысль: как всё запущено. Заходим. Выражения своего лица я не вижу, зеркало в стороне. На лицах моих сопровождающих читается недоумение, на глазах сменяющееся брезгливостью. «Пойдёмте отсюда», - произносит Сеня и выходит с моей сумкой. Я не двигаюсь с места. «Мы подождём тебя на улице», - говорит сестра.
«Раз уж сдуру доехала, надо и правда посмотреть, что здесь такое», - подумала я и забрала свою сумку. Девушка за компьютером представления не имела, кто я и откуда. То есть о возможном моём появлении не предупреждены, о комнате для меня подавно. Я популярно и вполне доходчиво объяснила ситуацию. Выяснилось, что по телефону я общалась с Т. Феиной, которая довольно симпатичным образом пиарилась через видеоролики в качестве организатора этого музея. «Сама она где?» - поинтересовалась я. «Она здесь редко бывает», - сообщила девушка, но до Феиной дозвонилась и какую-то инструкцию от неё получила.
Ясно, что меня стали одолевать сомнения относительно размещённой в интернете информации и вообще законности происходящего. Я задала вопрос о зарплате. Девушка пояснила, что у них не оклады, а оплата по факту отработанных часов двести рублей за час. «И с какого часа?» - спросила я. «С первого», - сказала девушка как о чём-то само собой разумеющемся. Ключ от обещанной комнаты она найти сразу не смогла и осмотр предполагаемого жилья отложили.
Девушку звали Рита. Она познакомила меня с двумя женщинами, находившимися здесь же: Мариной и Еленой; пересняла мои паспорт и трудовую, дала заполнить анкету, в которой помимо прочего надлежало указать ФИО и адрес моей дочери (с такой придурью я уже сталкивалась при устройстве на работу, потому не удивилась), отметили в тетради время, с которого я приступаю к работе, и я пошла во двор убирать мусор и чистить резиновые коврики от тополиного пуха. Вскоре во двор вышла Елена приводить в порядок то, что именовалось здесь цветами. Запущено всё было со страшной силой. На дворе – конец июня. Кто-то здесь работал? Из расспросов женщин выяснилось, что Марина здесь четвёртый день, а Елена второй. Ничего не знают, об оплате ещё речи не было.
В конце рабочего дня мы с Ритой пошли смотреть комнату. Она находилась на втором этаже, как и экспозиция. Открыв дверь, опешили обе. Это помещение можно бы было привести в порядок примерно за неделю: отмыть от грязи, суметь проветрить через единственное из трёх открывающееся и то не более, чем на тридцать градусов, окно, содрать протухшую обивку с кресел или выкинуть сами кресла, при этом два совсем не открывающихся окна останутся грязными.
Окна представляли собой жуткий вид по всему зданию. Похоже, их не мыли никогда. Позднее я убедилась, что это было и невозможно. То, что в народе называется зимними рамами и вынимается на лето, в данном доме было установлено первыми к улице, а открывались вторые, из помещения, но не на всех окнах. Всю «прелесть» такого устройства я оценила, когда на третий и последний день работы в этом будто бы музее прибиралась в большой комнате, заполненной тем, что считалось здесь экспозицией.
Но продолжу о первом дне пребывания в Звенигороде. На мой вопрос, где же можно остановиться, Рита по компьютеру нашла подобие хостела в одном местном не то санатории, не то доме отдыха: за городом, но как бы недалеко. Туда я и отправилась после работы, то есть в девятом часу вечера. С этого момента я жалела об одном: зачем поехала с сумкой или хотя бы у Сени надо было её оставить.
От шоссе дорога зигзагом в гору, наконец вижу забор и охрану. В итоге случилось так, что из всех впечатлений от пребывания в Звенигороде добром вспоминаю именно дом отдыха «Связист» и людей, с которыми здесь познакомилась. Меня встретили по-человечески и пришли на помощь. С новыми знакомыми было легко и приятно общаться. Когда снова доведётся побывать в здешних краях, то первым делом я их навещу.
Второй день в Звенигороде
Позавтракать негде. Решаю, что возьму час на обед и схожу до ближней столовой. В музее застаю новую девушку. Ах, да, Рита предупреждала, что будет Надя, которая распечатает для меня текст экскурсии. День начинается с того, что я популярно объясняю Наде, кто я и почему. Распечатать она ничего не может, так как принтер не работает, но перекидывает текст на мою интернет – почту. Надя здесь на хорошем окладе, умеет готовить по рецептам девятнадцатого века и проводит мастер – классы по выпечке баранок. По отношению к истории десертов и изготовлению их по старым рецептам она стопроцентно в теме. На Наде всё и держится.
Пора, однако, обозреть старый, может и правда купеческий, дом. Он двухэтажный кирпичный, с деревянным пристроем, расположен на углу улицы, выводящей на загородное шоссе и улицы, упирающейся в первую. Со стороны города поодаль от него высотное «крутое» здание, но не довлеет над ним. Через дорогу на шоссе старые развалюхи, через другую дорогу зелёная зона. От центральной улицы недалеко. Местоположение для музея удачное, но вид у дома никакой. У края тротуара перед калиткой большой тополь. С крыльца две двери: на первый этаж и на второй. Потолки высокие, комнаты просторные, что я очень люблю. Как уже было сказано, на втором этаже экспозиция. Туда поднимается экскурсовод с ключом, когда граждане оплатят экскурсию, у которой два варианта: длинный и короткий (насколько помню тридцать пять минут и пятнадцать). На первом этаже магазин (часть комнаты отгорожена витринами), за витринами кухонное отделение, слева от входящих место для сотрудников (предполагается, что кто-то там регулярно находится), справа информация об услугах музея и ценах, изображённая нарочито небрежно на чём попало, но разобрать при желании можно, а лучше расспросить того, кого примешь за сотрудника.
Прямо дверь в другую комнату, в которой слева стоят столы, а справа вешалка с какой-то одеждой, при взгляде на которую ничуть не сомневаешься, что она с помойки. Не успеешь удивиться, зачем это здесь, как замечаешь ценники, достойные настоящей антикварной лавки. Но эта комната рекламируется в качестве кафе. Из кухонного закутка в эту комнату в качестве официанта бегает сотрудник с оплаченным кофе, он же затем убирает и моет посуду.
Далее напротив входа во вторую комнату дверь в третью, пожалуй, самую занятную в доме. Здесь настоящая русская печь, потому здесь проходят мастер – классы по выпечке.
На второй этаж ведёт узкая крутая лестница. Взору посетителя открывается просторное вытянутое помещение коридорного типа, в котором справа, рядом с окнами, имеются краны с водой, а в закутке над лестницей туалет и даже душевой кран (видимо, саму душевую намеревались соорудить или когда-то она имелась). Из упомянутого помещения налево две двери в экспозиционную комнату и одна просто в грязную, а по прямой дверь в ту, которая обещана мне под жильё.
Дореволюционная хозяйка дома будто бы на первом этаже выпекала мучные изделия и тут же ими торговала, а второй сдавала в наём. В советский период в этом доме были библиотека и ещё какое-то учреждение.
Дом мне понравился, музей здесь можно сделать отличный и, благодаря близости огромного города (то есть Москвы), организовать его активное посещение. Однако, сотрудников при этом требуется не менее четырёх: научного (посерьёзнее изучить экспонаты, выстроить более понятную и привлекательную экспозицию, определить, какие мероприятия, в какое время и каким образом имеет смысл проводить и соответственно подготавливать их), по связям с общественностью (осуществлять рекламу музея и его мероприятий, обеспечивать регулярное коллективное посещение экспозиции, находить спонсоров), ответственного за магазин и кафе (быть своего рода товароведом и продавцом в одном лице), на проведение мастер – классов (чем успешно и занимается Надя). Нужен также рабочий по зданию. Роль техслужащей и дворника можно, на худой конец, исполнять по очереди. Кроме того, периодически всем дружно подключаться к заготовке десертов. Музей работает по десять часов без выходных. Поэтому важно чётко определиться с графиками работы, мероприятий и изготовления десертов. Но продолжу о том, что есть.
Не сразу отдаёшь себе отчёт, откуда минут через десять возникает странно неприятное впечатление. Первым делом удивляешься царящей здесь подчёркнутой неопрятности. При этом пыль регулярно протирается и полы моются. Зайдя сюда второй раз и снова обозрев стены, начинаешь догадываться, что негативное впечатление усиливается от ковровой бомбардир… ой, простите… завески их картинами основавшей музей художницы. По картинкам в интернете я готова была поверить, что Феина – художница. Но когда всё завешано недалёким примитивным однообразием, призванным представлять из себя что-то вроде росписи по дереву, впечатление складывается удручающее, а ценники опять удивляют, «с какого потолка» это по сорок и шестьдесят тысяч рублей. В расчёте на богатых совсем уж дураков?
Однако, возвращаюсь к нашим баранам: в этот день за них были я и Марина, которая работала пятый день и уже проводила экскурсии. Итак, я познакомилась с Надей, с рынка вернулась Марина с тремя пакетами свёклы. В сей день свёклу предстояло превратить в пастилу или что-то подобное, чему я забыла название. По идее мы с Мариной должны были начистить тазик (в таком я дома стираю то, что не прокручиваю в машине) свёклы, нарезать её кубиками и отварить, а затем выпарить, после чего она годилась расстелиться тонким слоем на противни и отправиться в протопленную печь. Но на деле Марина прокрутилась в роли продавщицы, официантки и поломойки, а я в одиночку занялась свёклой. Готовые кубики сваливала в две кастрюли на плите под столом, периодически помешивая, сливая одну воду и заливая другой. Дни стояли жаркие, от плиты ещё жарче, кажется, сам того гляди испечёшься, но отойти невозможно, так как процесс беспрерывный. Какой уж там перерыв на обед. Спасибо, Надя после мастер – класса принесла нам попробовать три бараночки разных видов. Бараночки по рецепту позапрошлого века и правда хороши.
Наконец, у меня выдался перерыв, пока воды полные кастрюли, и я присела к компьютеру прочитать текст предлагаемой готовой экскурсии. В это время позвонила Т. Феина. Марина взяла трубку, слышу, что перечисляет свои дела за день, затем спрашивает, зайдёт ли Т. в музей и, по всему, получает отрицательный ответ, а затем вопрос относительно моей персоны. Марина отвечает: «Александра читает текст экскурсии». Через некоторое время, слушая телефон, добавляет: «По компьютеру». В лёгком недоумении передаёт трубку мне.
Я беру аппарат и выслушиваю напористую претензию, с чего это я читаю текст в рабочее время. Я в свою очередь интересуюсь, откуда таковые порядки проистекают. Этого Феина толком пояснить не может, но настаивает, что чтение текста экскурсии на работе не оплачивается. «Я вычеркну с себя полчаса, потраченные на чтение», - успокаиваю я её. Далее я интересуюсь своими перспективами в данном музее, и из нашей беседы следует, что сотрудник нужен, но ко мне надо прежде присмотреться, а затем уж оформлять на работу. Тогда я спрашиваю, когда она зайдёт в музей. Феина решительно заявляет: «Я не зайду, я там не работаю!» Я спрашиваю, кто ко мне должен присматриваться, получаю ответ, что вопрос о трудоустройстве здесь решается коллективом, но из кого оный состоит, мне остаётся не ясным. Далее я спрашиваю об обещанной комнате. «Так Вы её занимайте, - говорит Т. – можете там себе готовить, я плитку пришлю с девочкой».
- Мы же ко мне ещё не присмотрелись, а я займу комнату рядом с экспозицией.
- Вы что, цыганка?
- Почему? Внешне может напоминаю? Но я не цыганка.
- Вот и оставайтесь. Вы же ничего не украдёте?
- Нет, конечно, но ничего, что я в нерабочее время музея буду открывать и закрывать дверь на второй этаж, включать свет?
- Зачем включать свет?
- Когда стемнеет, я его обязательно включу.
После непродолжительного молчания:
- Оставайтесь там уже сегодня, ночуйте.
На том и прощаемся.
В конце рабочего дня Марина излагает, что сделала за день, для Т. в письменном виде и пересылает по электронному адресу. На пятый день она совсем утомилась, уходит чуть раньше с головной болью. Мне говорит: «Ну Вы рисковая женщина. Приехать в такую даль. Мы тут хоть близко.» Она и Елена из пригорода, к тому же на своих машинах. Я про себя думаю, что я не просто рисковая, а нечто экстремальнее.
И тут звонит Феина, конкретно мне.
- Вы знаете, что неделю работаете бесплатно?
- С какой стати?
- Вас Рита разве не предупредила? Вот я ей выскажу.
- Раньше надо о таком предупреждать.
- А Вы думали, что Вам сразу платить начнут? У нас бедный музей. У нас по шестьдесят три часа бесплатно работают.
- Я бы не приехала.
- Но мы можем и раньше начать платить. Вы ведь с экскурсией справитесь?
- Разумеется. Это для меня уж точно не проблема.
- Ну вот. А потом ведь Вы будете тысячу восемьсот рублей в день получать.
- И когда этот день наступит?
В ответ Феина начала выражать надежды и уверенность, что у меня всё получится и будет хорошо. Когда я начну получать зарплату, осталось тайной.
Т. ещё спросила про медицинскую книжку. Вот её я не привезла, потому что не могла найти, куда сунула после того, как намеревалась порвать. Меня раздражало, что при оформлении девица штампанула мне должность уборщика каких-то там помещений. Т. спросила, могут ли мне её выслать из дома.
- Я сама не нашла, домашние подавно. Да и медосмотр старый, декабрьский.
- Жаль. Он ещё годится.
Медосмотр я бы прошла и в Звенигороде, если бы за работу мне заплатили. Я опять спросила:
- Может, Вы всё-таки зайдёте в музей?
- Нет. Я здесь не работаю.
На «нет» какой суд? За пять минут до конца рабочего дня отмечаю в тетради отработанные часы свои, Марины и Нади. Ровно в восемь вечера прощаюсь с Надей и выхожу на улицу.
Наконец немного ознакомилась с городом, пока искала гастроном. По адресу дислокации явилась затемно. У меня оставались ещё сутки оплаченные. Через день койко-место надо освобождать.
Предыдущую ночь спала плохо. В эту лучше, но приснился мне показательный сон. Я будто бы прибираюсь в доме, а за мной с одной из картин а-ля примитив следят крупноформатные мужик с бабой. Мужик суёт бабе руку на грудь. Вид у обоих такой, что интеллект здесь никогда даже не подразумевался, простой народный юмор тоже не приближался и за сто вёрст, на лубок также не тянуло, потому что он хоть примитивен, но содержателен, а тут что-то грубо бестолковое. Я не выдержала:
- Что уставились?
- А ты, барышня, к нам не придирайся, спрашивай с того, кто нас изобразил,-
огрызнулся мужик.
- Ишь, одета-то как, у нас здеся таких и не бывало, -
фыркнула баба.
Одета я была в соответствии с заявленной музейной темой и, по правде говоря, смотрелась достаточно антуражно. Помимо стиля ретро я увлекаюсь бохо и ре-юз (если в русской транскрипции) и при посещении разных музеев всегда учитываю, что лучше надеть.
Мужик, глядя на бабу и как бы игнорируя моё присутствие, заявил:
- Прикатила, с документами, ха – ха! Да по её документам всё как надо оформят и будут оклад получать, вместо неё. Тоже мне, интеллигенция умная.
Баба ехидным голосом его поддержала:
- Ездиют тут всякие. Изображения ей, фифе, наши не нравятся.
Не успела я отреагировать на их наглость, как проснулась.