algina

Третий день в Звенигороде

Утром в музее я никого, кроме Нади, не увидела. В этот день мы с ней работали вдвоём. Проголодав два дня, я решила сначала пойти позавтракать. Вернулась через два часа, но за это время в целом ознакомилась с городом, даже успела немного заблудиться, спустившись в овраг и выйдя оттуда каким-то кружным путём. Пока искала ближнее кафе (вечером выяснилось, что самый недорогой и «съедобный» вариант - кафе «Вятское», но днём я туда не дошла), прошла через небольшой сквер, в котором на фоне ресторана и банка сидел на скамейке большой Чехов. Памятник был не плох, но размер… «Антон Павлович, Вам бы это не понравилось», - посочувствовала я писателю.

В целом город оставил впечатление того же уездного, какой был при Чехове. Все интересные места находятся в районе, добираться до них у меня не было средств.

В музее в этот день планировалось прибраться на втором этаже, прежде всего в экспозиции. Здесь я окончательно оценила весь размах непрофессионализма. Вдоль стены стояли старые буфеты, какие были век назад в среднего достатка крестьянской, купеческой и мещанской среде. Не отреставрированные, вообще не отчищенные, они, как придётся, были заполнены экспонатами. Среди буфетов и среди экспонатов присутствовали вещи музейного значения, и, надо признать, экспозицию было из чего строить. Имеется в виду: внятную и интересную. Для проведения оригинальных мероприятий тоже материала хватило бы. Но имеющееся складирование в шкафах даже для провинциального музея столетней давности не годилось бы.

Посреди комнаты, между стеной с буфетами и стеной с окнами, вытянулись в две линии разномастные столы с художествами Феиной. С двух сторон от них стояли разнокалиберные стулья, лавки, табуреты. Вот это было «прикольно» и подходяще для мероприятий. На столах стояли самовары, по большей части с недостающими комплектующими, – не атрибутированные, как и буфеты, как и часть экспонатов.

По сути экспозиция была сама по себе, а имеющийся (наверно утверждённый) текст экскурсии сам по себе. Экскурсовод всегда отталкивается от экспоната. (Нет экспоната – не о чем говорить.) Для части экскурсии такая возможность есть, в целом же предполагается проговаривать лекцию, периодически кивая на шкафы.

Пока я стирала пыль с буфетов, с экспонатов в тех шкафах, которые открывались, со стола и с самоваров, было сносно. Но затем я пооткрывала внутренние рамы на окнах и ужаснулась: чтобы столько грязи за год – вряд ли. С улицы стёкла можно было помыть только с какой-нибудь лестницы. Открывалось на улицу всего одно окно, с духотой в комнате оно справлялось слабо. Нашла открывающееся окно в соседней комнате, устроила сквозняк, стало полегче дышать. Стёкла внутренних рам были грязны, но грязь самих рам и подоконника между рам не поддаётся цензурному описанию. Окна там не большие, но их много. Брать для тряпки ведро я передумала. Легче бегать по десять раз от каждого окна в коридор до кранов с водой с одной тряпкой, чем ещё и с ведром.

Да, за время приборки Надя два раза просила подежурить на первом этаже, пока на втором она проводит короткую экскурсию. Сдвинутые мной сиденья и переставленные на столы с окон горшки с цветами и другими предметами не смущали. А если бы Надя была одна, то первый этаж пришлось бы закрывать?

Наглотавшись пыли, сама уже в пыли и грязи, я, наконец, закончила мытьё окон, вымыла пол и перешла в следующую комнату, просто показательно грязную. Смыв слой сажи с подоконника открывающегося окна и убрав самую большую чернь с длинного, вполне приличного, стола и других окон, я решила, что с меня хватит более чем.

Спустившись вниз, я отметила отработанных пять с половиной часов, сообщила Наде, что уезжаю дня на четыре в Москву, если надумаю вернуться, то позвоню. Если музей будет не против, то приеду. Экскурсию проведу хоть сразу с электрички. Но бесплатно работать возможности не имею. Наде, однако, всё это без разницы и вряд ли она мои слова передала.

Считаю, что за три дня, согласно отработанным часам, музей остался мне должен три с половиной тысячи. Как раз стоимость моего обратного билета до дома.

Итак, выложенная в интернете вакансия оказалась лохотроном. К тому же не прав ли мужик из моего сна? Я спокойно дала переснять свои документы. Теперь обладательница закадрового голоса, которая в музее не работает, но распоряжается в нём, оформляй на меня что хошь и подделывай мою подпись? Интересно, фонду Тимченко это всё-равно или нет?

Музей десерта - лохотронщик. А мог быть настоящим музеем. Подходящая база для этого есть.

Вернулась к койко-месту, вымылась в душе, пока люди на работе и нет очереди, переоделась, пошла снова осматривать город, прогулялась по городскому саду. Скучновато в Звенигороде.

Разная Москва

Москва хамская (или зазеркальная)

Еду в электричке, читаю Омара Хайяма. На каждой остановке из репродуктора доносится: кря-кар-кря-кряк. Спохватываюсь, что не все электрички из Звенигорода могут идти до Белорусского вокзала, вдруг дальше. Спрашиваю у пассажиров. Оказывается, отъезжаем от Белорусского. Названия из окна не видела, оно с другой стороны. А на этом вокзале меня ждёт подруга. Электричка тащит меня до Савёловского. Прохожу через подземный переход, по запаху он же общественный туалет, поднимаюсь наверх, звоню подруге. Договариваемся, что она сейчас подъедет на метро, а я подожду у вокзала. Выйти не могу - турникет не открывается. Догадываюсь, что причиной мой билет до Белорусского. Объясняю девице в форме, что проехала случайно, так как в объявлениях остановок ни слова было не разобрать, и прошу выпустить меня на улицу. Но девица смотрит на меня ехидно, как та баба из моего сна, и заявляет: раз проехали, идите берите билет до этой станции. Иду брать билет, объясняю ситуацию. Кассирша смотрит на меня с тем же видом бабы из сна: «Платите двести тридцать четыре рубля». За билет до Белорусской я отдала сто пятьдесят шесть рублей, доехать от Белорусской до Савёловского стоит тридцать четыре рубля. «Двести откуда?» - удивляюсь я. «Раз проехали», - радостно сообщает кассирша. Оказавшись ни про что ограбленной на двести рублей, я довожу до сведения кассирши, а затем девицы в форме, что думаю о них и об их Москве и освобождаюсь из этого вокзала. Кассирша и девица огрызаются, обмениваемся фразами одна другой не краше. Но те при железнодорожной кормушке, а я сторона пострадавшая.

Я люблю пышные причёски, длинные, свободно висящие серьги, летящие подолы юбок, перехваченных в талии, и терпеть не могу ограничений, которых не следует вводить. Странным образом они ведут к распущенности там, где строгим ограничениям как раз следует быть для блага общества и всего живого.

Загоны для пассажиров мне крайне не понравились. Ладно на входе, но на выходе какого чёрта. Кто ездит без билета, тот найдёт способ это продолжить. Содержание же изгородей и девиц в форме обходится дороже всех безбилетников, вместе взятых.

Однако, вход в автобус меня поразил больше. Пассажиры играли роль истинных овец, проталкиваясь по одному через турникет, иногда неловко застревая и выслушивая ругань других. Правда, в отличие от животных, они платили за вход в загон и имели возможность его покинуть на своей остановке.

Вот в магазинах нынче принято всё, включая мелкие вещи, выставлять на свободный доступ, в открытые витрины. Если кому вздумается взять себе вещицу бесплатно, продавцу не уследить. Но продавец вынужден доверять покупателям. Почему от Московского транспорта пассажирам никакого доверия?

Общее впечатление от Москвы такое: что где кому вздумалось, там то и выстроилось, не сообразуясь с тем, совместимо ли строение в архитектурном плане с окружающей средой. К примеру, у Петербурга и Екатеринбурга в этом отношении стройный вид.

Я, конечно, люблю старые центры, где сохранена историческая застройка. В Москве, верно, они есть, но я в этот раз их не видела.

Москва – культурный центр

В Москве замечательное метро, во дворах много деревьев, есть приятные и с умеренными ценами сети кафе, как «Брусника» и «Му – му». Очень хорош Ботанический сад. Замечательно прогуляться по паркам в Царицыно и в Сокольниках. Третьяковская галерея восхитительна. После мазни, развешанной в Музее десерта, в Третьяковке я отдыхала душой. Очень хочется походить по московским музеям, побывать на выставках и в театрах.

В студенческие годы моего поколения можно было съездить в Москву на премьеру спектакля: ночь в поезде, день - прогулки по городу, вечер – спектакль и – на вокзал, на поезд. Даже студенческого бюджета это не подрывало.

Москва – эксплуататор рабов (опять зазеркалье)

Москва нынче живёт за счёт всей России. Но и в Москве не все представители трудящихся масс, то есть люди, источник доходов которых только их зарплата, могут найти подходящие вакансии. Москвичи не имеют склонности работать за похлёбку, потому столица переполнена так называемыми гастарбайтерами. Им не до музеев и театров, они согласны «пахать» по двенадцать часов в сутки без выходных, но ведь, дорогие мои сограждане, не от хорошей жизни. Узаконенный вид современного рабства – вахтовый метод. Не путайте с прежними вахтами на север, где люди хорошо зарабатывали и имели право на отдых.

Если вы вознамерились временно пожить в Москве и подработать, а знакомых, которые устроили бы вас на подходящее место, не имеете, то вам будут предлагать оформление только по вахте, с нищенскими выплатами и без выходных. Рынок рабов ныне состоит из свободных граждан. А ежели на такой вахте у вас возьми и проклюнься чувство человеческого достоинства, рискуете остаться совсем без оплаты, а то ведь договор нарушили.

Мы с сестрой Натальей в интернете почерпнули информацию, что в Шереметьево требуются фасовщики наборов для самолётов. Адрес оформления и адрес самого предприятия - в городе. Я решила поинтересоваться. И мы отправились по указанному маршруту. Разумеется, проходим через турникет, как же иначе. Затем заполняю анкету, и мы с Наташей заходим в комнату, где за компьютерами сидят две девицы, одна из которых изъявляет готовность уделить нам внимание. Говорю, что временно в Москве и хотела бы подработать.

- У нас очень много вакансий, - радостно сообщает девица, - Вы с вещами приехали? Можете сегодня же заселиться…

- Нас интересует фасовка наборов для самолётов, - прерывает её словоохотливость Наташа.

- Ой, к сожалению, там мест уже нет, с утра много народу было, люди уже заселились.

- Объявление висит не один день, почему не убираете?

- У нас очень много вакансий. Вы будете оформляться?

- Это зависит от результатов нашей с Вами беседы, - говорю я.

- Ой, простите, на сегодня совсем нет вакансий. С утра было очень много народу. Оставляйте телефон, дней через пять мы позвоним.

- Спасибо, не надо.

Я намереваюсь забрать свою анкету, в которой мой телефон, кстати, указан. Девица хватает листок и тянет к себе. «Порви», - говорит ей напарница. Разорванный пополам лист летит в корзину. На столе остаётся стопка анкет в количестве примерно пятнадцати.

В этот же день прогуливаемся с сестрой по Кузнецкому мосту. Заходим по адресу на соседней улице за информацией относительно вакансии горничной с проживанием. Разумеется, оформление по вахте, на тридцать дней по двенадцать часов без выходных за тысячу в день, при этом вы администратор и горничная в одном лице. Проживание: в вестибюле есть два дивана и шкаф, в который можно спрятать вещи. Но можно готовить себе на плитке.

Ясно, подработкой больше нет смысла интересоваться. В одном месте заманиловка на несуществующие вакансии, в другом откровенное признание вас за человека без всяких «лишних» интересов, котирующегося на уровне прислуги. И зачем вам музеи, театры, зачем выходные? Потом на месяц домой уедете отдыхать. Правда, не понятно, на какие шиши.

Ах, у вас достоинство? В первом классе писали: мы не рабы, рабы не мы? Чего ж тогда работу ищете? Да ещё в пенсионном возрасте. На жизнь не хватает? Ну так не живите.

Поселение «Совхоз имени В. И. Ленина»

Я доехала сюда, чтобы посмотреть на поселение в натуре, не по видео. То, что должно быть элементарно везде, смотрится на фоне окружающей действительности сказкой.

Очень хотелось зайти в школу, придумать для этого предлог и расспросить про программу, отличается ли от повсеместных в РФ. Тем более что в названии нет указания на гороно, что позволяет сделать предположение о самостоятельности учебного заведения. Но в этот день при мне был довольно тяжёлый пакет и с утра портил настроение. Боясь, что от усталости произведу не то впечатление, я не стала звонить в дверь школы.

( А пакет, как выяснилось, брала зря. Хотела снять койко - место в каком-нибудь хостеле, однако вышел очередной московский анекдот. Я хостел представляла по примеру Нижегородского, где мне очень понравилось, но что мне «повезло» увидеть в стольном граде, напоминало больше притон, однако за бешеную цену. Видя моё недоумение, хозяйка пояснила: сейчас ведь всё в три раза дороже, пока футбол не кончится.)

Поселение «Совхоз имени Ленина» находится, можно сказать, в парке. Всё очень благоустроенно, опрятно. Планировка поселения удобная и компактная. За клубникой (киоск вблизи остановки) и в Детский парк приезжают из города. В парк больше 400 человек не пускают, стоит очередь.

Зашла в кафе подзарядить смартфон. Неуловимая общая атмосфера напомнила советское детство.

Дом культуры, куда тоже хотелось зайти, оказался на ремонте. Перед ДК площадь, на ней с краю, на фоне стены, памятник Ленину. Ильич сидит на скамейке. Подумалось: «Вот об этом, Владимир Ильич, Вы и мечтали, только для всей страны».

До свидания, Москва

У Сени Наталья и с ней я занимаем комнату. Я просыпаюсь от некомфортного состояния и иду умываться. В ванне висит большое зеркало, от которого я, зайдя, шарахаюсь. Ещё новости дня! Вместо моего лица не пойми что. Аллергия; чем вызвана, осталось невыясненным. К вечеру припухлость вроде спадала, с утра опять не слава богу. Наплюнув на всё, что ещё хотела сделать в Москве, решаю ехать домой.

Сражались за Родину и достойную жизнь

Я дома. Аллергия почти прошла. Оцениваю результаты поездки. Мысли часто возвращаются к одному памятнику. От Звенигорода минут пятнадцать (если не на каблуках) пешком, поворот от шоссе, крутой подъём, немного не доходя до ворот дома отдыха «Связист», направо. Здесь похоронены герои – разведчики, павшие под Москвой в 1941 году. Политруку Иогансону было тридцать шесть лет, старшему сержанту Колесникову двадцать семь. Отстреливались до последнего, прикрывая отход товарищей. Окружённые фашистами, отказались сдаваться и подорвали себя.

В войну на территории «Связиста» располагался штаб 144-й стрелковой дивизии 5-й армии Западного фронта. Разведчики служили в 158-й моторазведроте. Дом отдыха фактически в парковой зоне, в тени высоких деревьев. Хотелось спросить:

- Деревья, вы помните, что было семьдесят семь лет назад? Вы были моложе, не такие высокие, но вы - свидетели тех событий. Свидетели того, как враг был остановлен на подступах к Москве.

Деревья не могут говорить, но могут посылать мысли:

- Мы много чего помним. Мы не хотим войны. Но всё зависит от людей. Здесь покоятся те, кому мы благодарны за мир.

Меня особенно задевает судьба обретших здесь последнее пристанище бойцов, верно, потому, что дядя моего мужа, прошедший всю войну и погибший уже после 9 мая 1945 года, тоже был разведчиком. Он был сапёр - разведчик 9–го отдельного гвардейского мотоштурмового инженерно-сапёрного батальона, воевал на Белорусском фронте.

Эти парни воспитывались мушкетёрами и русскими витязями. «Один за всех и все за одного». «Сам пропадай, а друга выручай».

Каково было бы нынче их разочарование?

Вспоминаю минувшее 9 Мая в своём городе. Шествие бессмертного полка неожиданно произвело на меня крайне тягостное впечатление, я едва не разрыдалась. Все фото крепились на белые планшеты, длинная белая колонна не разбивалась никаким цветом и издали напоминала траурное шествие. Я стояла с другими зрителями на тротуаре и смотрела на фотографии фронтовиков. Вдруг росгвардия начала теснить нас с тротуара в проулок, расставляя свои загородки. Некоторые, в том числе я, возражали, тем не менее нас выдворили в загон. Одна женщина ни за что не захотела уступить и упорно стояла на тротуаре. Я спросила ближнего росгвардейца, чего это ради манипуляции с заграждениями, никогда такого не было. Он пожал плечами: «Распоряжение начальства». Ну уж либо раньше надо было загородки устанавливать, либо вовсе этого не делать, если припоздали.

Я уверена, что отстоявшие свою страну и обеспечившие годы мирной жизни своим согражданам и их потомкам бойцы, погибая за победу, верили в добро и надеялись, что их близкие доживут до светлого, обязательно справедливо устроенного, будущего. Разряду людей – фарцовщиков этого не понять. Особи этого сорта чувствуют себя в зазеркалье, как рыба в воде. Но людей, исповедующих истинные ценности, должно быть больше, намного больше. А реальность люди сами себе создают. Так что на тех, кто исповедует истинные ценности, теперь вся надежда.

«Человек, словно в зеркале мир, многолик. Он ничтожен, и он же безмерно велик.» Это из Омара Хайяма. Предатель – ничтожен. Герой – разведчик – велик. Фарцовщик – ничтожен. Тот, кто честно трудится и считает себя ответственным за благополучие всех сограждан – велик. Человек сам решает, каким ему быть.

Зеркала нужны. Пусть в них всё отражается. Только нельзя превращать реальность в сказочное зазеркалье.

Зазеркалье

Все события подлинные, но имена действующих лиц изменены, кроме одного, присутствовавшего за кадром и проявляющегося в изложенной истории только по телефону.

О себе со стороны

Господа, не бейте зеркала,

Зеркала ни в чём не виноваты.

Я смотрю на своё отражение. Смотрю придирчиво. Окружающие часто отзываются о моём внешнем виде лучше, нежели я вижу в отражении. Как бы в самом деле посмотреть самой на себя со стороны. Как в сказке. В зеркале наблюдаешь только внешнее. Сказка всегда обобщает. Но ведь со стороны. Что ж, попробую.

Жила-была одна девочка. И была вполне счастлива. Пока были живы все её близкие. Было это в середине прошлого, двадцатого, века. Взрослые родные верили во всё хорошее. Девочка воспитывалась под лозунгом, брошенным в народные массы: за детство счастливое наше спасибо, родная страна. Но девочка эта не могла уразуметь участия в её благополучном существовании страны и сама для себя давала своему благополучию другую интерпретацию: за детство счастливое моё спасибо моим старшим родственникам. Такие самостоятельные выводы впоследствии часто осложняли ей жизнь. И, разумеется, она не всегда была права. То, что за детство счастливое и в самом деле было спасибо родной стране, она поняла через очень много лет, став уже бабушкой.

Всею душой любя свою Советскую родину, она была какой-то не совсем советской, какой-то сомневающейся. Пока в детстве читала только сказки народов мира, всё было нормально. Потом полюбила читать о Ленине и о героях революции. Удивляла подружек тем, что в её тетради – песеннике, в отличие от их, были переписаны песни гражданской войны. Правда, любовная тематика тоже была представлена шлягером того времени «ты мне починил старые часы». Но «вихри враждебные веют над нами», «смело, товарищи, в ногу», «мы кузнецы и дух наш молод» были ей ближе. Информации о революционном периоде постепенно накапливалось, тут наша девочка и начала сомневаться, видимо, порою это обнародовав. Потому что ей въелась в память фраза, брошенная в её адрес кем-то из одноклассников: мягкотелая интеллигенция, недобитая буржуйка. А всего-то её шокировал лозунг Ленина «кто не с нами, тот против нас». И учились-то ещё в шестом классе. Из класса её, вероятно, одну по-настоящему интересовали события начала двадцатого века, и она засомневалась, что могла бы верно оценить правду большевиков, а не оказаться совсем в другой партии, случись ей тогда выбирать. Гражданская война её возмущала, и девочка пришла к выводу, что это самое мерзкое, что может произойти в стране. Жизнь между тем со всеми её бытовыми и прочими проявлениями шла своим чередом. На первом курсе филфака эта особа решительно сказала себе: хватит, в такой войне все правы и все виноваты и не может быть победителей, а ты, слава богу, живёшь в другое время и успокойся, не думай ни о революции, ни о гражданской.

Однако, помимо увлечения революционной тематикой, девочка наша почему-то уродилась со вкусами своей прабабушки, любила старинные романсы и платья в стиле ретро. Одно время её называли тургеневской барышней, но к окончанию филологического факультета эта барышня поняла, что родной ей период – серебряного века. Период интереснейший и очень противоречивый. Такой противоречивостью вполне объяснялся бред гражданской войны. Но к подобному выводу бывшая девочка пришла лет через тридцать после окончания института.

Ещё в студенчестве она полностью согласилась с восклицанием Гоголя: «Боже, что за жизнь наша! Вечный раздор мечты с существенностью». Со времён великого писателя в этом плане ничего не изменилось.

А жизнь продолжалась и устроилась бы вполне приемлемо и даже счастливо с любимым мужем и двумя замечательными детьми, если бы родную страну не затрясло, как в лихорадке, что негативно сказалось на очень многих семьях. Кто не выкладывался привычно по полной программе на работе, оставаясь при этом без зарплаты, без средств к существованию, тому не понять развёрзнувшейся пропасти безысходности, с края которой иные навсегда упали в бездну. Короче, безобразие Брежневского застоя сменилось полнейшим безобразием так называемой перестройки. Кто-то подсуетился и богател, многие голодали. На перевёртышество некоторых было противно смотреть.

Досадно, что выпало жить в такой период. Но продолжаю взирать со стороны на свою особу. Муж её был человеком глубоко порядочным и жизнелюбивым. Жизнелюбие и чувство юмора спасали от депрессии. Даже верилось в улучшения. Не может же царящий вокруг дурдом продолжаться годами.

Оказалось, что может. Нагрузки на работе прибавлялось, зарплата при этом не увеличивалась, в отличие от цен на товары первой необходимости. Товары следующих необходимостей отошли за грань возможностей. Здравоохранение приказало долго жить, оставив по себе ностальгические воспоминания у тех, кто его застал, а также карикатуру на себя под названием медицинских услуг. В ту же сторону браво и с подскоками катилось образование. Культура вовсе позабыла, что она значит и представляла из себя всевозможные варианты, ряд которых поражал своим бескультурьем. Но мою особу (которую, напоминаю, обозреваю со стороны и видно мне только внешнее) больше печалило здравоохранение, потому что её муж скончался в пятьдесят шесть лет от сердечного приступа. Медосмотр он проходил согласно установленным по работе требованиям ежегодно, в его медкнижке было везде проштамповано одно слово: здоров. Чувствовал он себя в последнее время явно неважно, но на приём в поликлинику идти отказывался, потому что некогда, а по чести говоря, было противно из-за очередей и всей системы перепинывания к другим дверям, когда и без того тебе плохо. Посещение платных врачей подрывало семейный бюджет и к тому же оказывалось бесполезным. Переутомление, неподходящий рацион питания сказались на здоровье всех членов семьи. Надежды на лучшее были призрачны, хоть и не покидали. Этакая соломинка в житейской неустроенности.

Необратимое и неумолимое время изменило пространства, знакомые места не сразу узнавались, изменило оно и внешность. В зеркале давно отражается женщина, как говорится, средних лет. Правда, она по жизни выглядит стабильно на пять лет моложе, и это хоть немного её забавляет. После смерти мужа мир рухнул, а проблемы утроились. Неустроенность семьи дочки, неустроенность сына, собственная неустроенность с работой, в то время как на пенсию прожить не реально. Иногда попадаются копеечные вакансии с кучей претензий к соискателю. Чаще предложения о работе являются разновидностью лохотрона. Трудовая книжка моей особы пестрит названиями «контор» и видами деятельности. При этом работала она не всегда с оформлением в трудовой. Материалов для сравнения и анализа рынка труда в стране – «их есть у неё», потому надежд на адекватность в этой сфере нет, тем более что возраст её выходит за рамки кругозора работодателей.

Надо сказать, что истинная и любимая профессия моей особы – научный музейный сотрудник. За десять лет работы в музее (до обнищания и некоторой дебилизации данной сферы) знакомые не могли представить её ни на какой другой работе, не верили, что она может отсюда уволиться. Однако, обстоятельства продиктовали свои требования.

Но, уважаемые бывшие девочки и мальчики, ныне взрослые люди, в том числе бабушки и дедушки, с вашего позволения я прекращаю смотреть на себя со стороны и даже отхожу от зеркала. Хотя две истории обо мне и зеркалах хочу вам поведать.

Я пребывала в расцвете лет, но не жизненных сил: достало переутомление и чувство загнанности от висящих над головой проблем. Поднимаясь на второй этаж ЦУМа, я увидела идущую мне навстречу среди других людей женщину с измождённым лицом. «Конечно, всякое в жизни бывает, но нельзя же в таком виде появляться на людях», - подумала я и тут поняла, что смотрю на своё отражение в зеркале, висящем на стене между лестничными пролётами.

С тех пор я в любом плохом состоянии, при любом жутком самочувствии не отходила утром от зеркала, пока не изображу с помощью косметики приемлемое лицо и не причешусь получше.

До другого случая прошло несколько лет. Как-то в одном общественном месте выхожу из двери и вижу импозантную женщину с длинными пышными волосами, в короткой юбке, приталенном жакете и туфлях лодочках, отмечаю про себя, что вот так подходяще выглядеть и едва не налетаю на большое, в полстены, зеркало, только тут сообразив, что вижу себя.

Что ни говорите о зеркалах, каких мистических небылиц о них не сочиняйте, но они если не друзья, то помощники женщин.

Я люблю зеркала. Люблю, когда в них отражаются букеты цветов, красивая обстановка. Но я никогда не хотела побывать в зазеркалье. Помните о нём сказку? Там по отношению к нормальным понятиям всё наоборот. Не хотела я в зазеркалье, а как будто побывала.

Музей русского десерта – развод по-русски

«Не всё то золото, что блестит»,

или не всему верь, что пиарится.

Бывших музейщиков не бывает. И если нуждаешься в работе (имеется в виду оплачиваемой), то хочется работать по профессии. В моём городе вакансий нет, смотрю по России. Среди прочего требуется экскурсовод в Музей русского десерта в Звенигороде. В свободное от экскурсий время занятия по хозяйству. Дом старый купеческий. Оклад тридцать пять тысяч рублей в месяц. Нахожу, что есть в интернете по данному музею. Всё выглядит правдоподобно: частный, на средства фонда Тимченко. Знаю, что любой фонд, как правило, оплачивает аренду и тратится на фиксированные оклады сотрудникам. На остальное музей должен заработать своими силами, находить спонсоров. Государственные музеи последнее время существуют в основном на тех же условиях.

Если и на аренду с зарплатами средств нет, то хоть государственный, хоть частный музей попросту «накроется». Звенигородский Десерта выглядит действующим. Звоню узнать, действительна ли вакансия. Объясняю, что мне до Москвы ехать ночь и спрашиваю, возможно ли снять комнату в Звенигороде и дорого ли это. В ответ слышу: «А зачем снимать? У нас есть комната, приезжайте и занимайте». Называю дату, когда приеду. Устраивает. При покупке билета ещё раз звоню и уточняю, не изменилось ли что, получаю подтверждение, что вакансия есть и комната свободна.

Почему вакансия вблизи Москвы? Вероятно, не всем по душе помимо экскурсий возиться со старым домом. Я же люблю старые дома. Профессионального музейщика ничем не удивишь и ничем не напугаешь. Еду, ввиду царящих в стране порядков, конечно, на удачу, без гарантий. Необходимо посмотреть, что и как на самом деле. Кататься туда-обратно денег нет, потому на всякий случай беру с собой сумку с вещами.

Первый день в Звенигороде

В Москве рано утром меня встречают сестра Наталья, её дочь, т.е. моя племянница Софья и товарищ племянницы Сеня. Софья живёт у Сени. Наталья у них гостит. Да, кстати, позвольте и мне представиться. Меня зовут Александра. На квартире Сени я переодеваюсь с дороги, мы обедаем, затем отправляемся на электричке в Звенигород.

Подходим к Музею десерта. Первая мысль: как всё запущено. Заходим. Выражения своего лица я не вижу, зеркало в стороне. На лицах моих сопровождающих читается недоумение, на глазах сменяющееся брезгливостью. «Пойдёмте отсюда», - произносит Сеня и выходит с моей сумкой. Я не двигаюсь с места. «Мы подождём тебя на улице», - говорит сестра.

«Раз уж сдуру доехала, надо и правда посмотреть, что здесь такое», - подумала я и забрала свою сумку. Девушка за компьютером представления не имела, кто я и откуда. То есть о возможном моём появлении не предупреждены, о комнате для меня подавно. Я популярно и вполне доходчиво объяснила ситуацию. Выяснилось, что по телефону я общалась с Т. Феиной, которая довольно симпатичным образом пиарилась через видеоролики в качестве организатора этого музея. «Сама она где?» - поинтересовалась я. «Она здесь редко бывает», - сообщила девушка, но до Феиной дозвонилась и какую-то инструкцию от неё получила.

Ясно, что меня стали одолевать сомнения относительно размещённой в интернете информации и вообще законности происходящего. Я задала вопрос о зарплате. Девушка пояснила, что у них не оклады, а оплата по факту отработанных часов двести рублей за час. «И с какого часа?» - спросила я. «С первого», - сказала девушка как о чём-то само собой разумеющемся. Ключ от обещанной комнаты она найти сразу не смогла и осмотр предполагаемого жилья отложили.

Девушку звали Рита. Она познакомила меня с двумя женщинами, находившимися здесь же: Мариной и Еленой; пересняла мои паспорт и трудовую, дала заполнить анкету, в которой помимо прочего надлежало указать ФИО и адрес моей дочери (с такой придурью я уже сталкивалась при устройстве на работу, потому не удивилась), отметили в тетради время, с которого я приступаю к работе, и я пошла во двор убирать мусор и чистить резиновые коврики от тополиного пуха. Вскоре во двор вышла Елена приводить в порядок то, что именовалось здесь цветами. Запущено всё было со страшной силой. На дворе – конец июня. Кто-то здесь работал? Из расспросов женщин выяснилось, что Марина здесь четвёртый день, а Елена второй. Ничего не знают, об оплате ещё речи не было.

В конце рабочего дня мы с Ритой пошли смотреть комнату. Она находилась на втором этаже, как и экспозиция. Открыв дверь, опешили обе. Это помещение можно бы было привести в порядок примерно за неделю: отмыть от грязи, суметь проветрить через единственное из трёх открывающееся и то не более, чем на тридцать градусов, окно, содрать протухшую обивку с кресел или выкинуть сами кресла, при этом два совсем не открывающихся окна останутся грязными.

Окна представляли собой жуткий вид по всему зданию. Похоже, их не мыли никогда. Позднее я убедилась, что это было и невозможно. То, что в народе называется зимними рамами и вынимается на лето, в данном доме было установлено первыми к улице, а открывались вторые, из помещения, но не на всех окнах. Всю «прелесть» такого устройства я оценила, когда на третий и последний день работы в этом будто бы музее прибиралась в большой комнате, заполненной тем, что считалось здесь экспозицией.

Но продолжу о первом дне пребывания в Звенигороде. На мой вопрос, где же можно остановиться, Рита по компьютеру нашла подобие хостела в одном местном не то санатории, не то доме отдыха: за городом, но как бы недалеко. Туда я и отправилась после работы, то есть в девятом часу вечера. С этого момента я жалела об одном: зачем поехала с сумкой или хотя бы у Сени надо было её оставить.

От шоссе дорога зигзагом в гору, наконец вижу забор и охрану. В итоге случилось так, что из всех впечатлений от пребывания в Звенигороде добром вспоминаю именно дом отдыха «Связист» и людей, с которыми здесь познакомилась. Меня встретили по-человечески и пришли на помощь. С новыми знакомыми было легко и приятно общаться. Когда снова доведётся побывать в здешних краях, то первым делом я их навещу.

Второй день в Звенигороде

Позавтракать негде. Решаю, что возьму час на обед и схожу до ближней столовой. В музее застаю новую девушку. Ах, да, Рита предупреждала, что будет Надя, которая распечатает для меня текст экскурсии. День начинается с того, что я популярно объясняю Наде, кто я и почему. Распечатать она ничего не может, так как принтер не работает, но перекидывает текст на мою интернет – почту. Надя здесь на хорошем окладе, умеет готовить по рецептам девятнадцатого века и проводит мастер – классы по выпечке баранок. По отношению к истории десертов и изготовлению их по старым рецептам она стопроцентно в теме. На Наде всё и держится.

Пора, однако, обозреть старый, может и правда купеческий, дом. Он двухэтажный кирпичный, с деревянным пристроем, расположен на углу улицы, выводящей на загородное шоссе и улицы, упирающейся в первую. Со стороны города поодаль от него высотное «крутое» здание, но не довлеет над ним. Через дорогу на шоссе старые развалюхи, через другую дорогу зелёная зона. От центральной улицы недалеко. Местоположение для музея удачное, но вид у дома никакой. У края тротуара перед калиткой большой тополь. С крыльца две двери: на первый этаж и на второй. Потолки высокие, комнаты просторные, что я очень люблю. Как уже было сказано, на втором этаже экспозиция. Туда поднимается экскурсовод с ключом, когда граждане оплатят экскурсию, у которой два варианта: длинный и короткий (насколько помню тридцать пять минут и пятнадцать). На первом этаже магазин (часть комнаты отгорожена витринами), за витринами кухонное отделение, слева от входящих место для сотрудников (предполагается, что кто-то там регулярно находится), справа информация об услугах музея и ценах, изображённая нарочито небрежно на чём попало, но разобрать при желании можно, а лучше расспросить того, кого примешь за сотрудника.

Прямо дверь в другую комнату, в которой слева стоят столы, а справа вешалка с какой-то одеждой, при взгляде на которую ничуть не сомневаешься, что она с помойки. Не успеешь удивиться, зачем это здесь, как замечаешь ценники, достойные настоящей антикварной лавки. Но эта комната рекламируется в качестве кафе. Из кухонного закутка в эту комнату в качестве официанта бегает сотрудник с оплаченным кофе, он же затем убирает и моет посуду.

Далее напротив входа во вторую комнату дверь в третью, пожалуй, самую занятную в доме. Здесь настоящая русская печь, потому здесь проходят мастер – классы по выпечке.

На второй этаж ведёт узкая крутая лестница. Взору посетителя открывается просторное вытянутое помещение коридорного типа, в котором справа, рядом с окнами, имеются краны с водой, а в закутке над лестницей туалет и даже душевой кран (видимо, саму душевую намеревались соорудить или когда-то она имелась). Из упомянутого помещения налево две двери в экспозиционную комнату и одна просто в грязную, а по прямой дверь в ту, которая обещана мне под жильё.

Дореволюционная хозяйка дома будто бы на первом этаже выпекала мучные изделия и тут же ими торговала, а второй сдавала в наём. В советский период в этом доме были библиотека и ещё какое-то учреждение.

Дом мне понравился, музей здесь можно сделать отличный и, благодаря близости огромного города (то есть Москвы), организовать его активное посещение. Однако, сотрудников при этом требуется не менее четырёх: научного (посерьёзнее изучить экспонаты, выстроить более понятную и привлекательную экспозицию, определить, какие мероприятия, в какое время и каким образом имеет смысл проводить и соответственно подготавливать их), по связям с общественностью (осуществлять рекламу музея и его мероприятий, обеспечивать регулярное коллективное посещение экспозиции, находить спонсоров), ответственного за магазин и кафе (быть своего рода товароведом и продавцом в одном лице), на проведение мастер – классов (чем успешно и занимается Надя). Нужен также рабочий по зданию. Роль техслужащей и дворника можно, на худой конец, исполнять по очереди. Кроме того, периодически всем дружно подключаться к заготовке десертов. Музей работает по десять часов без выходных. Поэтому важно чётко определиться с графиками работы, мероприятий и изготовления десертов. Но продолжу о том, что есть.

Не сразу отдаёшь себе отчёт, откуда минут через десять возникает странно неприятное впечатление. Первым делом удивляешься царящей здесь подчёркнутой неопрятности. При этом пыль регулярно протирается и полы моются. Зайдя сюда второй раз и снова обозрев стены, начинаешь догадываться, что негативное впечатление усиливается от ковровой бомбардир… ой, простите… завески их картинами основавшей музей художницы. По картинкам в интернете я готова была поверить, что Феина – художница. Но когда всё завешано недалёким примитивным однообразием, призванным представлять из себя что-то вроде росписи по дереву, впечатление складывается удручающее, а ценники опять удивляют, «с какого потолка» это по сорок и шестьдесят тысяч рублей. В расчёте на богатых совсем уж дураков?

Однако, возвращаюсь к нашим баранам: в этот день за них были я и Марина, которая работала пятый день и уже проводила экскурсии. Итак, я познакомилась с Надей, с рынка вернулась Марина с тремя пакетами свёклы. В сей день свёклу предстояло превратить в пастилу или что-то подобное, чему я забыла название. По идее мы с Мариной должны были начистить тазик (в таком я дома стираю то, что не прокручиваю в машине) свёклы, нарезать её кубиками и отварить, а затем выпарить, после чего она годилась расстелиться тонким слоем на противни и отправиться в протопленную печь. Но на деле Марина прокрутилась в роли продавщицы, официантки и поломойки, а я в одиночку занялась свёклой. Готовые кубики сваливала в две кастрюли на плите под столом, периодически помешивая, сливая одну воду и заливая другой. Дни стояли жаркие, от плиты ещё жарче, кажется, сам того гляди испечёшься, но отойти невозможно, так как процесс беспрерывный. Какой уж там перерыв на обед. Спасибо, Надя после мастер – класса принесла нам попробовать три бараночки разных видов. Бараночки по рецепту позапрошлого века и правда хороши.

Наконец, у меня выдался перерыв, пока воды полные кастрюли, и я присела к компьютеру прочитать текст предлагаемой готовой экскурсии. В это время позвонила Т. Феина. Марина взяла трубку, слышу, что перечисляет свои дела за день, затем спрашивает, зайдёт ли Т. в музей и, по всему, получает отрицательный ответ, а затем вопрос относительно моей персоны. Марина отвечает: «Александра читает текст экскурсии». Через некоторое время, слушая телефон, добавляет: «По компьютеру». В лёгком недоумении передаёт трубку мне.

Я беру аппарат и выслушиваю напористую претензию, с чего это я читаю текст в рабочее время. Я в свою очередь интересуюсь, откуда таковые порядки проистекают. Этого Феина толком пояснить не может, но настаивает, что чтение текста экскурсии на работе не оплачивается. «Я вычеркну с себя полчаса, потраченные на чтение», - успокаиваю я её. Далее я интересуюсь своими перспективами в данном музее, и из нашей беседы следует, что сотрудник нужен, но ко мне надо прежде присмотреться, а затем уж оформлять на работу. Тогда я спрашиваю, когда она зайдёт в музей. Феина решительно заявляет: «Я не зайду, я там не работаю!» Я спрашиваю, кто ко мне должен присматриваться, получаю ответ, что вопрос о трудоустройстве здесь решается коллективом, но из кого оный состоит, мне остаётся не ясным. Далее я спрашиваю об обещанной комнате. «Так Вы её занимайте, - говорит Т. – можете там себе готовить, я плитку пришлю с девочкой».

- Мы же ко мне ещё не присмотрелись, а я займу комнату рядом с экспозицией.

- Вы что, цыганка?

- Почему? Внешне может напоминаю? Но я не цыганка.

- Вот и оставайтесь. Вы же ничего не украдёте?

- Нет, конечно, но ничего, что я в нерабочее время музея буду открывать и закрывать дверь на второй этаж, включать свет?

- Зачем включать свет?

- Когда стемнеет, я его обязательно включу.

После непродолжительного молчания:

- Оставайтесь там уже сегодня, ночуйте.

На том и прощаемся.

В конце рабочего дня Марина излагает, что сделала за день, для Т. в письменном виде и пересылает по электронному адресу. На пятый день она совсем утомилась, уходит чуть раньше с головной болью. Мне говорит: «Ну Вы рисковая женщина. Приехать в такую даль. Мы тут хоть близко.» Она и Елена из пригорода, к тому же на своих машинах. Я про себя думаю, что я не просто рисковая, а нечто экстремальнее.

И тут звонит Феина, конкретно мне.

- Вы знаете, что неделю работаете бесплатно?

- С какой стати?

- Вас Рита разве не предупредила? Вот я ей выскажу.

- Раньше надо о таком предупреждать.

- А Вы думали, что Вам сразу платить начнут? У нас бедный музей. У нас по шестьдесят три часа бесплатно работают.

- Я бы не приехала.

- Но мы можем и раньше начать платить. Вы ведь с экскурсией справитесь?

- Разумеется. Это для меня уж точно не проблема.

- Ну вот. А потом ведь Вы будете тысячу восемьсот рублей в день получать.

- И когда этот день наступит?

В ответ Феина начала выражать надежды и уверенность, что у меня всё получится и будет хорошо. Когда я начну получать зарплату, осталось тайной.

Т. ещё спросила про медицинскую книжку. Вот её я не привезла, потому что не могла найти, куда сунула после того, как намеревалась порвать. Меня раздражало, что при оформлении девица штампанула мне должность уборщика каких-то там помещений. Т. спросила, могут ли мне её выслать из дома.

- Я сама не нашла, домашние подавно. Да и медосмотр старый, декабрьский.

- Жаль. Он ещё годится.

Медосмотр я бы прошла и в Звенигороде, если бы за работу мне заплатили. Я опять спросила:

- Может, Вы всё-таки зайдёте в музей?

- Нет. Я здесь не работаю.

На «нет» какой суд? За пять минут до конца рабочего дня отмечаю в тетради отработанные часы свои, Марины и Нади. Ровно в восемь вечера прощаюсь с Надей и выхожу на улицу.

Наконец немного ознакомилась с городом, пока искала гастроном. По адресу дислокации явилась затемно. У меня оставались ещё сутки оплаченные. Через день койко-место надо освобождать.

Предыдущую ночь спала плохо. В эту лучше, но приснился мне показательный сон. Я будто бы прибираюсь в доме, а за мной с одной из картин а-ля примитив следят крупноформатные мужик с бабой. Мужик суёт бабе руку на грудь. Вид у обоих такой, что интеллект здесь никогда даже не подразумевался, простой народный юмор тоже не приближался и за сто вёрст, на лубок также не тянуло, потому что он хоть примитивен, но содержателен, а тут что-то грубо бестолковое. Я не выдержала:

- Что уставились?

- А ты, барышня, к нам не придирайся, спрашивай с того, кто нас изобразил,-

огрызнулся мужик.

- Ишь, одета-то как, у нас здеся таких и не бывало, -

фыркнула баба.

Одета я была в соответствии с заявленной музейной темой и, по правде говоря, смотрелась достаточно антуражно. Помимо стиля ретро я увлекаюсь бохо и ре-юз (если в русской транскрипции) и при посещении разных музеев всегда учитываю, что лучше надеть.

Мужик, глядя на бабу и как бы игнорируя моё присутствие, заявил:

- Прикатила, с документами, ха – ха! Да по её документам всё как надо оформят и будут оклад получать, вместо неё. Тоже мне, интеллигенция умная.

Баба ехидным голосом его поддержала:

- Ездиют тут всякие. Изображения ей, фифе, наши не нравятся.

Не успела я отреагировать на их наглость, как проснулась.