Уйти, чтобы остаться
В конце 1890-х годов близкий знакомый Льва Толстого и будущий первый глава Толстовского общества Николай Васильевич Давыдов (на тот момент председатель Московского окружного суда) рассказал ему о деле супругов Гиммер, обвинявшихся в инсценировке самоубийства с целью получения развода. Благодаря этому у великого писателя родился замысел драмы "Живой труп", сюжет которой во многом позаимствован из жизни, которая, как известно - "талантливей" любого драматурга.
"Никого не винить"
В канун Рождества 1895 года полицейские чины московской Якиманской части были проинформированы о том, что около проруби на Москве-реки обнаружено пальто, в карманах которого находились официальные бумаги на имя дворянина Николая Гиммера и типичная записка самоубийцы: "В моей смерти прошу никого не винить". Днём позже его супруга получила письмо, в котором говорилось, что, доведённый до отчаяния нищетой, он решил утопиться.
"Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше о разводе можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога; не хочется, а делать нечего. Тело моё, конечно, не найдут, а весной его никто не узнает, так и сгину, значит, с земли. Будьте счастливы. Николай Гиммер."
Письмо было доставлено в полицию, которая еще через три дня пригласила Екатерину Гиммер для опознания выловленного из реки тела. Та признала в утопленнике своего мужа. Тело было выдано "вдове", и в канун Нового года она захоронила его на Дорогомиловском кладбище.
Полиция сработала из рук вон плохо. Конечно, в праздничные дни у неё хватало работы, но всё равно можно было бы обратить внимание на то, что утопленник, вытащенный из реки ещё живым и умерший от переохлаждения уже в полицейском участке, был обнаружен шестью верстами выше по течению той проруби, около которой нашли пальто Гиммера. При подобном рвении якиманских пинкертонов замысел Екатерины Гиммер имел все шансы "выгореть", но не тут-то было...
"Покуда смерть не разлучит нас..."
Екатерина, дочь отставного прапорщика, вышла замуж за мелкого железнодорожного служащего из обрусевших немцев восемнадцатилетней девушкой в 1881 году. Поначалу семейная жизнь супругов складывалась благополучно, муж имел неплохие перспективы на службе, у них родился сын Николай. Сейчас уже трудно установить, что явилось причиной их разрыва через два года после свадьбы, но весьма вероятно, что он был во многом связан с пристрастием Гиммера к рюмке, которое после расставания начало принимать необратимый характер. Увольнение с работы и смерть матери окончательно подкосили его, и за десять последующих лет он совершенно спился, существуя на подачки родственников и обитая по многочисленным московским ночлежкам.
Тем временем его жена, напротив, стала вполне самостоятельной женщиной, выучилась на акушерку и поступила на работу в медицинскую часть фабрики в Богородском уезде (в 1930 году Богородск был переименован в Ногинск). Там она познакомилась со служащим Степаном Чистовым, из крестьян. Между ними возникли романтические отношения, и Екатерина Гиммер начала разыскивать мужа, чтобы убедить его оформить развод.
Развод в Российской империи был делом трудным и довольно редким: согласно переписи 1897 года на тысячу взрослых приходилось 1-2 развода. Бракоразводные дела православных рассматривались духовными консисториями по месту жительства, апелляционной инстанцией был Синод. Основаниями считались прелюбодеяние, двоежёнство, добрачная болезнь, препятствующая супружеским отношениям, длительное безвестное отсутствие одного из супругов либо осуждение за тяжкое преступление. Николай Гиммер, уже привыкший к мысли, что он одинок, рассчитывая на небольшой ежемесячный пенсион от супруги, согласился выставить себя прелюбодеем. Однако Московская консистория упёрлась и в разводе отказала за недостаточностью свидетельств грехопадения мужа. Московский митрополит Сергий (Ляпидевский), кстати, их решением остался недоволен и предписал рассмотреть дело еще раз. Однако Екатерина об этом не знала и пришла в отчаяние, оно-то и подсказало ей идею развязать узел другим способом...
Снисходительный суд
Николай согласился бросить пальто с документами около проруби, переписать с составленного женой черновика предсмертное письмо и уехать в Петербург. Цена вопроса - 15 рублей единовременно и в дальнейшем пять - ежемесячно. Через четыре недели после его "утонутия" Екатерина Гиммер стала Чистовой. Полиция про это дело и думать забыла. Расчёт "вдовы" оправдался во всём, кроме одного - она забыла золотое правило: нельзя иметь дело с алкоголиком. У её бывшего мужа в столице предсказуемо возникли проблемы с полицией, периодически шерстившей ночлежки. Метрического свидетельства им было недостаточно, и Гиммер обратился к градоначальнику с просьбой о восстановлении паспорта, якобы утраченного по пути из Москвы в Петербург. Его сбивчивые объяснения приставу показались сомнительными, о чём тот и поведал грозным тоном. Этого хватило для того, чтобы "новопреставленный" во всём признался. Екатерину Гиммер обвинили в двоебрачии, её первого мужа - в содействии этому. После непродолжительного следствия дело ушло в суд.
Случись подобное несколькими годами ранее, то дело рассматривал бы окружной суд с участием присяжных заседателей. При таком порядке у горе-супругов были бы неплохие шансы на снисхождение, особенно в Москве, где присяжные выносили около 40% оправдательных приговоров. Об этом прямо писал Анатолию Кони, заинтересовавшемуся этим делом, товарищ (заместитель, прим.Т.С.) прокурора Московской судебной палаты Николай Коваленский: "Разбирайся дело с присяжными заседателями, супруги Гиммер были бы несомненно оправданы". Но на их беду в 1889 году в ходе судебных контрреформ Александра III был принят закон "Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащих ведению судебных мест с участием присяжных заседателей", согласно которому дела по 1554-й статье ушли в судебные палаты, которые рассматривали их с участием сословных представителей. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (то есть назначенных императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда были формально равны, но на практике тон задавали коронные судьи.
Суд отнесся к супругам довольно снисходительно. Вместо того, чтобы применить третью часть статьи, для чего имелись все основания, лишить подсудимых всех прав и отправить на каторгу, он руководствовался первой частью: лишение особенных прав и ссылка в Сибирь. Николай и Екатерина по отдельности подали кассационные жалобы, которые Сенат оставил без последствий.
Однако решение это вызвало несогласие некоторых сенаторов, в том числе и Анатолия Кони, который через десять с лишним лет вспоминал: "Я... находил, что формальное применение закона к обоим подсудимым, и в особенности к Екатерине Гиммер, представляется до крайности жестоким и тяжко поражающим существование последней, и без того глубоко несчастной. Это был яркий случай противоречия между правдой житейской, человеческой - и правдой формальной и отвлеченной, и в то время, когда последняя с бесстрастной правильностью совершала свое дело, - первая громко, как мне казалось и слышалось, взывала к участию и милосердию".
Кони, пользовавшийся огромным авторитетом в юридических кругах, уговорил обер-прокурора уголовно-кассационного департамента Сената ходатайствовать о замене наказания годом тюрьмы. В результате Екатерина Гиммер отсидела после приговора всего три месяца, так как ей зачли работу фельдшером в тюремной больнице во время предварительного заключения.
Наказание подействовало на Николая Гиммера благотворно: он смог преодолеть свой недуг и прожил еще несколько лет. Екатерина вернется ко второму мужу, но жизнь её будет омрачать перспектива увидеть свою историю на сцене (пусть и с изменением ряда существенных деталей) - в 1900 году Лев Толстой закончил пьесу. Узнав об этом, к нему явился 18-летний Николай Гиммер-младший и упросил не публиковать произведение. Толстой согласился отложить публикацию. Пьеса увидела свет только в 1911 году, после смерти писателя.
источник: статья Алексея Кузнецова