Страшилы нашего двора
В одном из дворов, в Марьино
В одном из дворов, в Марьино
Нас завели во двор, со всех сторон окруженный металлической сеткой. В углу стоял верстак, рядом небрежно брошен разнообразный инструмент, будто совсем недавно здесь работала бригада строителей.
Девочки с визгом бросились туда – разбирать, кому что понравится. Их было три, нас же, парней, пятеро.
Организатор терпеливо выждал минуту, затем велел девчонкам положить все на место.
- Правила просты, - начал он. – Разбиваетесь на две команды. Поровну. Одна направляется в тот конец двора, к красным воротам. Остальные остаются здесь. Берете инвентарь, он аналогичен с обеих сторон. И начинаете. Ваша задача – прорубить себе выход на противоположный край, опередив соперника. Все препятствия должны быть уничтожены. Начинаем по сигналу. Вопросы есть?
- Приз?.. – подал голос один из участников.
- Сумма, обозначенная в условиях, делится на количество членов команды. Еще вопросы?
Все, кто дернулся уже спрашивать, обмякли после фразы про гонорар.
Я подошел к верстаку и выбрал увесистый молоток. Одна из оставшихся с нами девушек решительно схватила ножовку. Чья-то рука потянулась к бензопиле. Зачем? Особых препятствий на пути не было, так – символические фанерные стенки и ящики из-под фруктов. Один пинок, и декорации разлетятся. Так что молоток был взят скорее для вида.
Под неприятный плач сирены мы двинулись вперед. Как и предполагалось, с фанерой не возникло проблем. Мы шли в бодром темпе, распинывая ящики, и до той стороны добрались меньше чем за пять минут. Противники едва разобрались со своими «баррикадами» и теперь недовольно смотрели на похитителей выигрыша.
Ворота не открылись. Должны были открыться после победы, но мы продолжали стоять и смотреть, а тяжелые створки оставались неподвижны.
- В чем дело? – не выдержал мой сосед с пилой.
Его возглас подхватили остальные.
- Условия не выполнены, - последовал ответ из-за ворот. – Остались препятствия.
- Какие к черту препятствия?! Посмотри, мы же победили!
Мы огляделись. То, что могло помешать прохождению, было безжалостно отброшено в сторону; теперь прекрасно просматривался другой вход, ранее закрытый грудой досок. Только мы и наши соперники ярко выделялись среди опустевшего двора.
На этом моменте пришло понимание, причем ко всем и сразу. Препятствия действительно оставались, в количестве восьми штук. И я являлся одним из них.
- Они сказали прорубать вход, - упавшим голосом прошептал кто-то.
- Постойте… - впервые за все время я заговорил и даже поначалу закашлялся. – Стойте! Никто не может нас заставить нападать друг на друга. Это преступление. Давайте просто перелезем забор и пойдем домой, не нужен нам этот приз.
- Если хочешь, уходи! Нам же лучше – долю увеличат.
Пожав плечами, я шагнул к воротам и был остановлен голосом организатора.
- Остановись! Забор и ворота под напряжением до окончания игры.
- Тогда просто выпустите меня, - предложил я. – Как и сказали ребята, гонорар поделят по-другому.
- Никто не выйдет отсюда! – загремел голос. – Должен быть победитель и проигравший. Откажетесь от борьбы – просидите здесь, пока не умрете от голода.
Я повернулся к своим, ожидая встретить растерянные, испуганные лица...
Они готовились к драке. Покрепче сжали в руках «оружие», и в этот момент мне захотелось отмотать время вспять, чтобы выбрать бензопилу.
Раздался повторный вой сигнала. Зажмурившись, я впитывал ушами происходящее вокруг: пощелкивание и жужжание, дикий вопль, шлепок чего-то упавшего… Снова вопли. Один из них приближался, и я вслепую отмахнулся молотком, внеся свой вклад в неприятный звуковой фон. Глаза рефлекторно открылись, и я оценил свою меткость – враг распростерся на земле, вместо носа на его лице зиял кровавый провал. Подкатила тошнота. Я попятился, споткнулся о скользкую доску и, не удержав равновесие, полетел назад, предчувствуя боль в копчике. Спина почувствовала холод металла – сетчатый забор смягчил падение.
Впереди одни люди убивали других. А я сидел, прислонившись к забору, не в силах встать после потрясения. Ноги не слушались, но я схватился за сетку, заставил тело подняться. Медленно, по шажочку добрался до выхода, навалился плечом и чуть не упал снова.
Ворота были открыты.
Чтобы разнообразить свои рассказы про двор детства, сегодня рассказ будет не о людях со двора, а об одном нашем любимом месте детства.
Место это было небольшим леском возле промзоны. Лесок этот был метров 200 на 300, и росла в нем одна ольха (девушкам на заметку, если разжевать веточку ольхи, то губы на долго окрасятся в ярко красный, не спрашивайте откуда я это знаю). Что бы дойти до леска, надо было пересечь международное шоссе, затем поле, на котором старушки со двора выгуливали коз и коров. На границе поля и промзоны, в низине был наш лесок.
Лесок нам нравился тем, что был далеко от жилого сектора, можно было спокойно покурить и заняться своими пацанячьими делами: взорвать шифер или балконы из под дихлофоса, пожечь костры, выстрелить винной пробкой из армейской фляги, или просто построить шалаш.
Шалаши мы строили каждое лето, иногда и по два, т.к. с соседнего двора пацаны нам их регулярно ломали или сжигали.
То лето не было исключением, мне было тогда 14 лет. В промзоне натырили горбыля, в огородах нашли плёнку от парников с прошлого сезона на крышу, в магазине набрали коробок, чтобы обшить стены изнутри, выбрали подходяще, стоящие деревья и построили шалаш. Шалаш по форме получился неправильным шестиугольном, по трём стенам сколотили скамейки, а по середине стол из листа ДСП. В шалаше в основном курили в тихаря, играли в карты, и пытались приставать к девчонкам. По вечерам к нам иногда приходили старшие ребята, притаскивали портвейн, гитару и свечи. При свечах пускали портвейн по кругу, старшие пели песни под гитару, помню очень мы любили "Метелицу" Ляписа и "Груз 200".
Как-то в конце августа к нам опять пришли под вечер старшие, портвейн, гитара, свечи, как обычно. Когда у старших иссяк запас песен, они начали травить байки. Потом уже перешли на страшные истории. Вы только представьте, август, ночь, ветер качает деревья от чего доски шалаша скрипят, в шалаше горит одна свеча и мы сидим за полем от жилого сектора в леске, в шалаше. Обосрались мы тогда знатно, каждый шорох или звук казался нам чьими то шагами или шепотом. Домой шли плотной кучей у каждого в руке было по кирпичу, все были на конкретной измене. Через поле решили не идти, трава слишком высокая, а какая бабайка там может прятаться в траве хер его знает. Помню шли в руках кирпичи, прижаты плечами друг другу, а на небе столько звёзд.. Всё небо было в звёздах! И много очень падало.
Через пару дней старшие опять пришли, но помимо стандартного набора приперли два зеркала, нож и мел. Сказали нам, что сегодня будем вызывать духов. Начертили на столе какую-то пентаграмму, на стенах кресты, одно зеркало подвесили к потолку лицом вниз, второе положили на стол под первым, нож воткнули в дверь. Свечу поставили и зажгли в центре зеркала на столе. И начали че-то там себе бубнить под нос. Мы тогда чуть не обосрались второй раз за три дня! А когда за стенами стал отчётливо слышан шёпот и шаги, я думал нас там хватит массовый инфаркт. Старшие сидели тоже с испуганными лицами, это нас пугало ещё больше. Такая котовасия продолжалась примерно полчаса, потом как-то стало тихо за стенами шалаша. Домой в тот вечер мы шли все плотно повиснув на старших, страшно было жесть. Какой-то первобытный страх проснулся во всех нас.
Спустя недели две после этих страшилок и обрядов, был уже сентябрь, зарядили дожди, переходящие иногда в ливни. Мы с приятелем, после школы решили сходить в шалаш. Пересекли шоссе, спустились в поле и видим, что к нам несутся две девчонки из нашей компании по размытой тропинке. А метрах в трехстах за ними бежит какой-то пацан. Они подбежали к нам, остановились и еле дыша говорят, что пришли в шалаш, ни кого нет, решили вернуться во двор и там всех подождать. Вышли из леска, через метров 50 обернулись и увидели этого чувака, не знают почему, но побежали, а он за ними.
Мы с другом начали идти в сторону парня, мы метров 30 на него, он 30 метров от нас. Мы 15 шагов назад и он 15 шагов назад. Так продолжалось пару раз. Потом мы просто встали и начали на него смотреть, сквозь пелену моросящего дождя было видно, что он смотрит на нас. Через минут пять такого стояния, чувак просто взял и сел жопой на тропинку. И тут приятель говорит: -Бля, да он же в летнем во всём! И тут до меня доперло, что меня смущало до этого. На улице было холодно, моросил дождь, мы все четвёртом стояли в осенних куртках и джинсах, а он был в чёрных шортах и красной футболке, и вёл себя как будто на улице солнце греет. Из девчонок, кто-то шепнул бежим и мы ломанулись в сторону двора, успели увидеть, что он побежал за нами. Но когда пересекли шоссе и обернулись в поле уже ни кого не было. Куда он делся хер знает, хотя мог и в траву залечь.
Городок был не большой все друг друга знали, но этого чувака все четверо видели мы впервые.
Ещё спустя неделю на соседнем полем нашли изгасилованную и задушенную восьмиклассницу из моей школы. Убили её два брата из другой школы, их взяли когда они стали регулярно являться на место преступления. Что с ними было дальше и подробностей я уже не помню.
Не знаю связанны ли эти два случая с убийством восьмиклассницы и погоней за нашими девчонками, но после этого наш лесок и шалаш обросли во дворе мистической славой. Стол с пентограммой мы утопили, зеркала и нож мы закапали в поле, а шалаш потом и вовсе сами разобрали и сожгли.
В этом леске мы потом ещё строили шалаши, но уже на другом месте, т.к. то место начали считать проклятам.
P.s. Будучи уже взрослыми, один из старших мне рассказал, что во время "обряда" они просто ломали комедию. Они заранее подговорили двоих знакомых, которые ходили и шептались вокруг шалаша.
И по традиции, за ошибки прошу не пинать, в школе было туго с русским.
Немного крипоты, товарищи! Раньше проходила мимо, но этот кот на коне...весьма пугающе и в тоже время мило))
Ах, да, фоткала на тапок)))
Уверившись, что дружба внука с соседской девочкой пошла ему на пользу, Людмила Ивановна смягчилась и позволила Гене пригласить Леночку в гости. Ей самой было любопытно посмотреть на это маленькое чудо, так разительно изменившее их вечно хнычущего, избалованного мальчугана
Леночка произвела на нее неизгладимое впечатление. Сначала она вежливо поздоровалась. Потом рассказала, какой Гена смелый и умный. Потом, когда их пригласили за стол, она только взглянула на ее внука и тот без всякого напоминания побежал вместе с сестричкой мыть руки. А раньше-то?
Но когда Гена с помощью ножа разрезал котлетку и, держа вилку в левой руке, стал есть, отправляя в рот по маленькому кусочку, а не как прежде — по две котлеты сразу, она была сражена окончательно. Леночка завоевала ее сердце прочно и навсегда.
Отныне стоило ее внуку сказать: — Я у Лены, — вопросов больше не возникало. И потому он дома почти не бывал. Теперь Гена был занят архиважным делом: он учился читать. Ну как пережить, что Лена уже прочла множество книг, а он до сих пор ни одной? Он должен, должен прочесть больше, чем она. Ведь он мужчина. Ему стыдно отставать от девочки. Так говорила его мама − и тут он был с ней полностью согласен.
Буквы Гена запомнил быстро. Да он их и так почти все знал. А вот складывать из них слова — это оказалось потруднее. Помогла Леночкина мама. Она придумала составлять слова не из отдельных слогов, как в букваре, а из наиболее часто встречающихся их сочетаний — кусочков слов. Глядя на знакомые буквы, мальчик легко запомнил, как они звучат вместе. А уж составить из них слово оказалось намного легче, чем из отдельных слогов.
Не прошло и двух недель, как Гена одолел букварь. Потом он сам прочел свою первую книжку под названием " Мойдодыр". Затем пришел черед книгам потолще. Особенно его задевало, когда Леночка рассказывала начало какой-нибудь захватывающей истории, а затем останавливалась на самом интересном месте − и, невзирая ни на какие уговоры, предлагала дочитать до конца самому. Да еще и пересказать, чем дело закончилось. Так было со сказкой про Черную курицу и с историей о полете Нильса на диком гусе.
Прежде Гена был великим молчуном − его трудно было заставить рассказать хоть о чем-нибудь. А теперь, глядя в эти сочувствующие глаза, он мог говорить и говорить, сколько угодно — да не просто так, а с выражением. Только чтобы увидеть в ее глазах интерес, только чтобы вызвать на милом лице ответную улыбку.
В Леночкиных книжках по математике он, конечно, ничего не понял. Какие-то цифры, значки и закорючки. Что может быть здесь интересного? Но раз ей это так нравится, значит, тут что-то есть. Ведь во всем она в конце концов оказывается права. Ничего, вот он научится читать, тогда и математикой займется.
До школы у них был еще целый год. Правда, Леночка полностью одолела программу первого класса − а по математике так далеко ушла вперед, что трудно было даже представить, где она сейчас находится. Но из-за слабого здоровья Ольга решила не отдавать дочку в школу этой осенью. Пусть походит еще в садик, окрепнет, привыкнет к детскому коллективу − а через год можно и в школу.
С приходом Лены жизнь в группе стала намного интересней. Она часто приносила из дому книжки и с удовольствием читала их ребятам. Всем, кто захотел, они с Геной показали, как с помощью кусочков слов можно быстро научиться читать.
Леночка знала много разных игр и всегда была заводилой. Она умела мирить самых заядлых драчунов. Этому ее научила мама. — В каждом мальчике и девочке, — внушала дочери Ольга, — обязательно есть что-то хорошее. За это их надо почаще хвалить при всех. Главное: уметь это хорошее увидеть. Для этого надо присмотреться к своим товарищам. И запомнить хорошее в них, чтобы при удобном случае сказать об этом ребятам. Не бойся хвалить — пусть слышат все. Справедливая похвала еще никого не сделала зазнайкой. А вот недовольство высказывай только наедине, чтоб остальные детки не слышали. Понятно, почему?
— Да. Чтобы ему не было обидно. Мама, а что мне делать, если Ирочка Соколова меня все время толкает? Гена ей уже пригрозил: если она меня еще раз толкнет, то он ей так даст! А я не хочу, чтобы он ее бил.
— А ты не догадываешься, почему она так к тебе относится?
— Догадываюсь. Раньше Саша Оленин с ней все время ходил, а теперь он все больше со мной разговаривает и в ручеек только меня выбирает.
— То, что испытывает Ирочка, называется ревностью. Это очень тяжелое чувство. Ей обидно, что раньше он с ней дружил, а теперь к тебе тянется. Тут есть только один выход: принять ее в вашу компанию, подружиться с ней.
— А как, если она на меня и смотреть не хочет? Все время злится. И язык показывает.
— А ты похвали ее за что-нибудь. Ведь есть же в ней что-нибудь хорошее? Или выбери ее сама в ручеек.
— Может, лучше сказать Саше, чтобы он ее почаще выбирал?
— Тоже правильно. Только смотри, чтоб она не слышала. И похвалить при всех не забудь. За что ее можно похвалить?
— У нее очень красивые волосы. Такие коричневые, закрученные и блестят. И вообще она на шоколадку похожа.
— Вот и скажи ей это при удобном случае. А что она умеет делать?
— Она умеет? — Лена задумалась. — Она длиннее всех язык умеет высовывать. А еще — ей очень Сашенька Оленин нравится. Он такой хорошенький: беленький-беленький и глазки у него голубые-голубые, а щечки розовые-розовые. И кудрявенький. Он всем девочкам нравится.
— А тебе?
— Мне? Нет, так он мне не нравится. Но я к нему хорошо отношусь. Как к другим. Даже Веня мне стал нравиться. Знаешь, он умеет стоять на голове. И так смешно кукарекает, как настоящий петушок.
— А как это — так нравится?
— Ну, мам, ну что ты — не понимаешь? Как мальчик девочке.
— А тебе кто так нравится?
— Так — мне пока никто. Я со всеми дружу.
— А как у тебя с Геной?
— О, Гена! Гена мне брат. Он за меня горой. Он от меня ни на шаг не отходит.
— А к другим мальчикам он тебя не ревнует? Не сердится, когда ты с ними играешь или разговариваешь?
— Есть немножко. Но я же и так все время с ним. И в садике, и дома.
Конечно, хорошо, что у дочки такой преданный друг и защитник, думала Ольга. Но не стал бы он со временем считать Леночку своей исключительной собственностью. Ни на шаг не отходит — хорошо ли это? Надо же — такие крохи, а у них уже проблемы в отношениях. А что дальше будет?
Когда же это нам мальчики стали так нравиться? — попыталась вспомнить она. — Где-то в седьмом или восьмом классе, значит, нам было по пятнадцать-шестнадцать лет. А этим всего-то по шесть-семь. Н-да!
Все чаще, приходя к Лене, Гена стал заставать у нее Маринку Башкатову. Обычно девочки с увлечением играли в куклы, коих у Леночки было великое множество. Сначала мальчику это не нравилось. Чем играть в куклы, лучше бы она с ним занялась арифметикой. И Башкатова эта вечно лезет в их разговор. Он долго терпел присутствие Маринки, но однажды не выдержал: — Лен, чего эта Башкатова вечно у тебя торчит? Из-за нее ты занятия со мной совсем забросила. Обещала научить примеры решать, а сама? Все в куклы да в куклы.
— А ты таблицу умножения выучил? Вот видишь! Какие примеры, если ты до сих пор умножать не умеешь? Тебе уже семь лет, а ты таблицы умножения не знаешь.
— Но, Лена, другие у нас в группе еще считать до десяти не научились. А я уже и складываю, и вычитаю.
— А ты на других не кивай! При чем здесь другие? Раз ты умный, значит, учи. А Марина хорошая девочка. Мне с ней интересно. Знаешь, какие она ужастики умеет рассказывать!
Леночка сделала "страшные" глаза и низким с завыванием голосом произнесла: — В одном черном-черном лесу стоял черный-черный дом. В этом черном-черном доме стоял черный-черный гроб.
— Ой, не надо, не надо! — Гена закрыл ей рот ладошкой. — Я не люблю ужастики. Не боюсь, но просто не люблю. Ладно, пусть она приходит, раз тебе так хочется. Но обо мне не забывай!
— Как же я о тебе забуду, — засмеялась Лена, — если ты с утра до вечера передо мной? Я буду игрушки убирать, а ты учи умножение на пять. Пока не выучишь, играть не будем. И повтори то, что раньше выучил.
Так они стали дружить втроем. Утром втроем шли в садик, вечером втроем шли из садика. И во дворе тоже гуляли вместе. Борька куда-то делся, и Гена совсем потерял прежний страх. И как оказалось, зря.
Почему-то все плохое случается внезапно, когда его меньше всего ждешь. В тот день заведующая попросила Светлану задержаться после работы из-за ее ухода в декретный отпуск. На это время брали новую нянечку, и Светлане надо было рассказать той о ее обязанностях. Поэтому Светлана разрешила детям после смены самим идти домой. А чего бояться? Дом за углом, дорогу переходить не надо.
Держась за руки и весело болтая, дружная троица вошла во двор. И тут...
— О-о-о, кого я вижу! — Борька-верзила, расставив ноги и подперев руками бока, стоял посреди двора. — Сопливый Геночка собственной персоной. Давненько я о тебя кулаки не чесал. А это кто с тобой? Ух, ты, какая куколка!
— Я не куколка, я девочка. Меня Леной зовут. — Леночка без страха смотрела на Борьку.
— Да что ты говоришь? А вот я сейчас пощупаю — настоящая ты или резиновая.
И Борька, схватив ее за руку, потянул к себе.
— Не трожь ее! Это моя сестра! — Чувствуя уже знакомый холодок в груди, Гена коршуном бросился на хулигана.
— Ах, ты, шмакодявка!
Напоровшись на Борькин кулак, мальчик кубарем покатился по асфальту. Кровь хлынула у него из носа и потемнело в глазах. Но Гена, не чувствуя боли, мгновенно вскочил на ноги и снова кинулся в атаку.
Укусить! Укусить его до крови туда, где побольнее!
И воспользовавшись тем, что Марина с Леной повисли на Борькиной левой руке, из-за чего тот нагнулся, пытаясь их стряхнуть, Гена подпрыгнул и вцепился Борьке в нос, колотя обоими кулаками с зажатой в них землей по его глазам.
— А-а-а! — завопил гроза окрестных малышей. — Ты что, гаденыш, делаешь? Убью урода!
Его светлая рубаха мигом окрасилась кровью, обильно текшей из носа Гены и его собственного. Из-за попавшей в глаза земли он не мог их открыть и даже потереть, поскольку на обеих руках висели малыши. Наконец на их дружный визг из дома выскочили взрослые.
— Что здесь происходит? Что же ты, подонок, делаешь? — Людмила Ивановна, увидев внука, перепачканного кровью, бросилась к ним с криком: — Вызывайте милицию! Сколько этот мерзавец будет над детьми измываться?
Милиция явилась быстро. Плачущего, с зажмуренными глазами Борьку увели. Он клялся и божился, что Гена напал на него первым, но ему никто, конечно, не верил. В милиции Борьке промыли глаза и продержали до вечера, пока за ним не пришел отец. Отца предупредили, что если на сына поступит еще хоть одна жалоба, его упекут в колонию для малолетних преступников.
Выпоротого Борьку отец привел домой к Гене извиняться. И хотя Гена ни на секунду не поверил Борькиным извинениям, он кивнул головой в знак прощения. Но про себя решил:
— Все! Надо учиться драться по-настоящему. Все равно Леночке проходу давать не будут. Не Борька, так кто-нибудь другой. Надо достать книги про борьбу. И поскольку гантели ему не купят: дорого, а мускулы надо наращивать, буду каждый день отжиматься от пола по сорок раз — двадцать утром и двадцать вечером, как показывали по телевизору. А к маме приставать, чтоб записала в какую-нибудь секцию, где учат драться. Приставать до тех пор, пока не запишет. Ведь есть же где-нибудь секция, где не берут деньги? Не может быть, чтобы не было.
И такая секция нашлась — при Дворце пионеров. Когда Гена объяснил тренеру, что должен научиться драться, чтобы защищать свою сестренку и других девочек от хулиганов, его зачислили в порядке исключения. А Борька теперь, едва завидев Гену, только издали грозил кулаком и ругался матом − но подходить не решался. Кому же охота в колонию?
Вот такая картина у меня во дворе... Легковушки вообще проехать толком не могут...
Момент заливки катка во дворе.