Матвей Самуилович Погребинский был чекистом, человеком Ягоды и очень незаурядным человеком.
Впрочем, обычно его звали просто Мотя, причем все, от мала до велика. Как выше справедливо замечал Фадеев, Погребинский любил прикидываться деятельным простачком, и кое-кто на это даже покупался.
Зря они это делали – несмотря на три класса образования и неснимаемую кубанку из рыжего каракуля, Мотя Погребинский был очень непрост.
Он даже успеха добился не с помощью каких-нибудь там подвигов, а исключительно вдумчивым отношением к делу.
Подвигов никаких за ним не числилось.
Детство в местечке в Полтавской губернии, 3 класса начального 4-классного городского училища в Лубнах, работа конторщиком в мануфактурном магазине Соломона Явица. Потом война, призыв, служба – правда, не на фронте, а в далеком тылу, рядовым 33-го Сибирского запасного полка в Петропавловске – не который Камчатский, а который Казахский.
Каким-то образом в степном Петропавловске он умудрился получить ранение, несколько месяцев лечился в госпитале, где и познакомился со своей будущей женой Анастасией.
Потом были войне конец, штык в землю и возвращение молодой семьи на малую родину мужа. Мотя работает лесорубом, грузчиком, чернорабочим на мельнице в Лубнах, максимальный взлет его карьеры – контролер на лубненской бирже труда.
Потом опять призыв, уже на Гражданскую войну в Красную армию, но снова – никаких геройств. Миролюбивый Мотя делает карьеру по санитарной части.
Весьма успешную, надо сказать, для недавнего лесоруба карьеру: смотритель военного госпиталя 14-й армии, военком военного госпиталя в Тюмени, помощник начальника Санитарного управления Западно-Сибирского военного округа по политической части, военком Санитарного управления этого же военного округа, помощник начальника Политической инспекции Главного санитарного управления РККА.
В 1924-м переходит на работу в ОГПУ, но снова – не врагов народа ловит, а служит по «бумажно-организационной» части: помощник начальника Орготдела Административно-организационного управления ОГПУ при СНК СССР, затем начальник этого отдела. Казалось, жизнь устоялась, и все, что будет впереди – медленное, но стабильное продвижение по службе.
Общеизвестно, что 1920-е в СССР – это время борьбы с детской беспризорностью и преступностью.
Многие слышали, что борьбу эту лично возглавил тогдашний руководитель советских спецслужб Феликс Эдмундович Дзержинский.
Довольно широко известен и опыт организации коммун для бывших беспризорников и малолетних преступников. Но, как правило, это знание ограничивается фамилией Антона Семеновича Макаренко, создавшего на Украине колонию имени Горького и коммуну имени Дзержинского.
Меж тем колоний и коммун тогда было много, а опыт Макаренко был далеко не самым известным.
Поскольку ликвидацией беспризорности занималось ведомство Дзержинского, руководить детскими коммунами отряжали сотрудников ОГПУ, позже НКВД. Да, да, великий педагог Макаренко, если вы забыли, номинально тоже являлся сотрудником НКВД и носил звание сержанта госбезопасности.
Когда было принято решение о создании в подмосковном Болшево (ныне город Королев) Первой трудовой коммуны ОГПУ, руководить ею отрядили уже знакомого нам начальника Орготдела Матвея Погребинского.
И тут неожиданно выяснилось, что все эти годы в достаточно безликом, хотя и усердном и старательном служащем спал педагог божьей милостью.
Как вспоминал сын Матвея Самуиловича, это был очень трудный для его отца период:
«С чего начать? Ведь он не педагог. За его спиной скромный образовательный багаж. Он достает нужную литературу, изучает ее днями и ночами, не жалея сил. Оставляет все личное, несмотря на то, что крепко любит свою семью, детей. И достигает цели в освоении метода воздействия на беспризорников, познавших жизнь улицы и ночлежек, озлобленных и рано состарившихся».
Действительно, «на перековку» в коммуну отправляли заключенных московских тюрем в возрасте от 13 до 17 лет, имеющих срок не менее чем три года.
«Кубанка», как его прозвали уголовники-«коммунары» за неизменный головной убор, действительно оказался незаурядным педагогом и почти сразу же сформулировал три главных принципа, по которым стала жить Болшевская коммуна:
1. Добровольность нахождения в коммуне и отсутствие охраны.
2. Каждодневный труд всех без исключения, предусматривающий обучение востребованной профессии.
3. Ответственность воспитанников не перед администрацией, а перед коллективом.
И эти принципы сработали.
Горький в Болшево. 1929 г.
Болшевская коммуна не загнулась, как множество подобных проектов, а напротив – начала активно развиваться, реально перевоспитывая людей.
Безусловно, надо иметь в виду, что это были двадцатые годы и большинство малолетних уголовников стали ворами не из-за тяги к блатной романтике, а потому, что их жизнь в угол загнала. И это, кстати, первое, что на чистейшем блатном жаргоне объяснял Кубанка новоприбывшим – я, говорит, могу дать вам то, что при всем желании не даст вам воровской мир – будущее. Если оно вам надо – вливайтесь. Если нет – валите, у нас охраны нет, все равно рано или поздно сядете.
Абсолютное большинство оставалось и оставалось надолго. Даже став взрослыми, найдя себе пару в коммуне и получив право жить свободной жизнью, многие так и оставались здесь, из-за чего пришлось строить малосемейное общежитие.
В 1924 году в коммуне было 18 воспитанников, в 1926 – 77, в 1928 – 248, в 1930-м – 655, а к середине 1930-х Трудовая коммуна ОГПУ объединяла уже более пяти тысяч человек.
К тому времени Трудовая коммуна ОГПУ уже была имени наркома Ягоды и представляла собой настоящий город, выросший вокруг промышленного комплекса из трех процветающих фабрик – трикотажной, обувной (спортивная обувь) и фабрики спортивного инвентаря. В коммуне работали собственные магазины, ясли, школы, кинотеатр, библиотека, радиостанция и больница.
Продукция высокорентабельных предприятий продавалась по всей стране и пользовалась высоким спросом. Коммуна не только не копейки не получала от государства, но сама ежемесячно зарабатывала сотни тысяч рублей.
При этом Болшево и близко не являлось «соковыжималкой», эдаким работным домом, эксплуатирующим детский труд. В коммуне действовало огромное количество кружков: акробатический, хореографический, живописи, литературный, драматический, фотокружок, кройки и шитья, духовой и струнный оркестры, хор… В кружках занималось более 900 человек, а руководили ими хорошие специалисты.
Севших по случаю Л.И. Розенблюма и А.С. Чагадаева Погребинский лично вытащил из тюрьмы и привез в Болшево, они стали руководителями духового оркестра и оркестра народных инструментов. Горький с которым коммунары Болшево (как и коммунары Макаренко) активно переписывались, переслал коммуне несколько сотен книг из своей личной библиотеки.
Позже, когда коммуна стала на ноги, она могла себе позволить привлекать лучших профессионалов. Как писал исследователь Леонид Горовой: «Неаполитанским оркестром руководил заслуженный деятель искусств Н.Д. Мисаилов; вокальной группой — народная артистка Большого театра Б.И. Збруева; хором — заслуженный деятель искусств С.И. Сахаров; танцевальным коллективом — артистка Большого театра, учительница народного артиста СССР Игоря Моисеева — В.И. Мосолова; драматическим коллективом — известный режиссер Н. Славина. Одним из оркестров руководил дирижер и композитор В.И. Агапкин, автор легендарного марша «Прощание славянки». Кстати, литературный кружок в коммуне одно время вела тогдашняя жена Александра Фадеева, Валерия Герасимова.
И все эти труды не пропали даром – из воспитанников Болшевской коммуны выросло несколько десятков профессиональных художников, музыкантов и т.п.
Разумеется, об успехах подмосковной «фабрики людей» (так назвал одну из своих книг Матвей Погребинский) писали лучшие издания страны. А уж после выхода тогдашнего блокбастера, первого советского звукового фильма «Путевка в жизнь» об этом эксперименте заговорила вся страна.
Основой сценария фильма стала книга Матвея Погребинского «Трудовая коммуна ОГПУ».
А главного героя картины – чекиста Сергеева создатели фильма явно лепили с самого Погребинского. Исполняющий эту роль артист Баталов в фильме без кубанки, по-моему, ни разу не появился.
И здесь надо понимать еще одну вещь. Тогда «в пиар» умели не хуже нынешнего, нарком Ягода в этом совершенно точно хорошо понимал, умел и практиковал.
При этом, в отличие от украинских колоний Макаренко, коммуна Погребинского находилась в Подмосковье, под боком у столичных жителей, туда-обратно за день обернуться можно.
Очень быстро она становится одной из главных достопримечательностей Москвы. Туда возят и всяческих делегатов съездов, и именитых гостей столицы и зарубежных гостей.
Не было, наверное, ни одного знаменитого иностранца, приехавшего в Советский Союз, который не посетил бы Болшево.
Посмотреть на бывших «форточников» и «медвежатников», ставших слесарями и наладчиками, приезжали французский писатель Андре Жид, посвятивший Болшево главу в своей книге «Возращение из СССР», датский физик Нильс Бор, французский писатель Анри Барбюс, французский физик Жан Перрен. Приведу только одну фразу из тогдашних газет: «В Трудовой коммуне ОГПУ организована выставка студенческих работ: на открытии присутствовали Клим Ворошилов, Семен Буденный, Максим Горький, Бернард Шоу, Ромен Роллан».
Или вот, посмотрите на фото – писатель Бернард Шоу, нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов и леди Астор в Первой трудовой коммуне ОГПУ.
Главная роль в раскрутке «коммуны ОГПУ» принадлежала наркому Генриху Ягоде, и он лично привозил туда всех высоких гостей. Вот он в Болшево с Горьким, классик в широкополой шляпе, Ягода в форме.
С учетом того, что гостей было много, а пиаром Ягода отнюдь не брезговал, из Болшево он практически не вылезал.
И неудивительно что у наркома установились довольно близкие и доверительные отношения с хлебосольным хозяином, Матвеем Погребинским. Это обстоятельство и развело навсегда биографии двух выдающихся советских педагогов.
Макаренко, несмотря на формальную принадлежность к «органам» всегда оставался в первую очередь воспитателем, педагогом. Погребинский же однажды получил предложение, от которого трудно было отказаться.
Нарком Ягода, быстро оценив способности и, главное, потенциал якобы простоватого директора колонии, предложил Погребинскому всерьез подумать о нормальной карьере в органах. Свои люди нужны каждому министру, а свои люди на высоких постах – тем более. В конце концов, от коммуны Мотя уже взял все, что мог, дальше расти некуда, разве что тиражировать успешный опыт.
А в НКВД пределов нет, все от тебя зависит, тем более, что практически со всем руководством наркомата ты уже и так неплохо знаком.
Начальник Спецотдела ВЧК – ОГПУ – НКВД Глеб Бокий, Максим Горький и Матвей Погребинский.
Так что сдавай-ка ты колонию замам, смену себе наверняка ж давно воспитал и давай, Мотя, служить трудовому народу всерьез. Сначала, конечно, придется в регионах поработать, показать себя, а потом можно и в Москву вернуться – но уже в ДРУГОМ качестве.
Да ты не переживай, в Мухосраньск не отправлю, мне это, как и тебе – без надобности, мне люди в ключевых точках нужны. Не обижу, хорошую область дам.
Погребинский подумал – и согласился.
И поехал на Урал - полномочным представителем ОГПУ при СНК СССР по Башкирской АССР.
Вот к этому-то человеку и уехал в судьбоносном для советской литературы 1932 году Александр Фадеев.
Это глава из моей новой книги "Двинулись земли низы-2"
Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame
