Атака РККА в Брно, 1945: в одного попала пуля
Настоящий штурм красноармейцами зданий в Брно, Чехословакия, в последние дни войны.
Одного красноармейца, увы, настигла пуля - ранен или убит из видео непонятно.
Настоящий штурм красноармейцами зданий в Брно, Чехословакия, в последние дни войны.
Одного красноармейца, увы, настигла пуля - ранен или убит из видео непонятно.
– Итак, май 1945 года, нацистская Германия разгромлена, Чехословакия освобождена от немецких войск. Восстанавливается власть Чехословацкой республики в центре и на местах. Каковы были отношения этой власти с советскими войсками, их командованием и представителями других структур, действовавших в только что освобожденной стране – например, контрразведки "Смерш" и прочих советских спецслужб?
– Лучше всего, мне кажется, это сформулировал ныне покойный чешский публицист русского происхождения Владимир Быстров. Он писал, что относительно той ситуации можно сделать три предположения. Первое, не очень правдоподобное: никто из чехословацких политиков не догадывался, что СССР – государство, далекое от демократии, и его представители могут вести себя на освобожденной территории как на территории покоренной. Второе: в Праге всё это понимали, но не придавали большого значения, закрывая глаза на такие вещи, как начавшиеся сразу же, в мае 1945 года, аресты и вывоз в СССР чехословацких граждан, неугодных Советам, или создание в Праге на Летенском поле временного лагеря для интернированных, который был под советской юрисдикцией. Ну и третье предположение – то, что некоторым чехословацким представителям, прежде всего коммунистам, максимально крепкие советские "объятия", в которых оказалась страна, были выгодны.
название запрещённой для гиперссылки статьи у радио свобода: Кровавое послесловие к Победе. Волна насилия в Чехословакии в 1945-м, Ярослав Шимов
Однажды 1 октября 1938 года Польша захапала кусок Чехословакии - Тешинскую область. "А хули? - говорили польские власти. - Эвон немцам можно Судеты отжимать, а нам нельзя? Мы тоже кусочек Чехословакии хотим". "Ну это же некрасиво, - убеждали Польшу Франция и Британия. - Эвон, Чехословакию месье-сэр Гитлер разделал, как бог черепаху. Она, можно сказать, лежит без движения. А вы её ебёте. Это неприлично". "Да как раз нормально, - возражали поляки. - Это ж древняя польская земля. Чего б нам её и не выебать. Своих же трахаем, не чужих. Заверните в подарочную упаковку".
На тему Тешинской области поляки и чехи срались давно. Там началось с того, что в начале XX века бедные поляки стали в Тешин иммигрировать в качестве гастарбайтеров, и скоро польские трудовые мигранты составили там большинство. В 1919 году Польша и Чехословакия даже воевали на эту тему, и разделили область. Но Польша возбухала, что им надо отдать больше. Просто потому, что им всегда надо в принципе больше. Ну а тут прям святое дело. Приходи да забирай чо хошь - рейх чехам по голове дал, дверь-то открыта.
Ну и короче, призывы, что нехорошо трогать беспомощную Чехословакию, не сработали. Поляки 1 октября 1938 года ввели войска в Тешинскую область, и заграбастали её себе. Местная полиция, конечно, сопротивлялась, и погибло до 100 полицейских и столько же польских солдат. "Это они просто в воздух от счастья стреляют, - объясняли в Польше. - Радуются охуительной новой власти. Ну и, случайно в наших солдат попадают. А те в них. Это ж всё от счастья. Радость народа Чехословакии не знает границ, каждый день праздник".
Год прошёл в экстазе и радости. Однако, в сентябре 1939 года Польша была страшно удивлена тем, что СССР тоже забрал часть её территории. И тоже по аналогичному поводу - ну вас немцы запиздили, а я приберу барахлишко-то бесхозное, чего ему просто так валяться. "Это возмутительно! - гневались поляки. - Мы бедные и беззащитные. Мы лежим без движения, а нас ебут. Какая подлость!". "Да вы ж год назад то же самое с Чехословакией сделали, - удивлялись в СССР. - Засунули ей по самое извините, и отобрали кусок земли под шумок". "Ну то мы, - возмущались поляки. - Нам можно. Мы великая нация, вы еще через сорок лет будете фильмы с Брыльской смотреть!".
И до сих пор, конечно, Польша огорчается по этому поводу. И проводит всякие памятные мероприятия. И скорбит. А по поводу Тешинской области она почему-то никаких мероприятий не проводит, и не скорбит вот вообще. И не вспоминает.
Надо же, как забавно-то получилось.
(с) Zотов
Прежде чем начать клеймить СССР стоит ознакомиться с поведением Польши годом ранее в 1938 - Раздел Чехословакии Германией и Польшей привёл к началу Второй Мировой Войны
Польша — подельница гитлеровской Германии...
Записка французского военного атташе в СССР О.А. Паласа о стратегической обстановке на востоке Европы и ее влиянии на позицию правительства СССР по вопросу заключения англо-франко-советского договора о взаимопомощи - «Если мы сейчас не договоримся, СССР заключит договор с Германией»: отдельные светлые умы во Франции в 1939 г. били в набат
Джон Толанд, американский историк и публицист, лауреат Пулитцеровской премии, в своей книге «Адольф Гитлер» пишет: «К утру 5 сентября польская авиация была уничтожена, а два дня спустя почти все тридцать пять польских дивизий были разгромлены либо окружены».
Уильям Ширер, американский корреспондент, работавший в Берлине и являвшийся очевидцем событий, так писал о польской кампании вермахта в своей книге «Крах нацистской империи»: «На одном участке, когда танки неслись на восток через Польский коридор, они были контратакованы Поморской кавалерийской бригадой, и взору автора этих строк, посетившего несколько дней спустя участок, где разворачивалась контратака, предстала отвратительная картина кровавой мясорубки… И сколь мужественными, доблестными и безрассудно храбрыми ни были поляки, немцы просто раздавили их стремительной танковой атакой…»
Ширер особо отмечал стремительность немецкого наступления: «Примерно через 48 часов польские военно-воздушные силы перестали существовать, большая часть 500 самолетов первой линии была уничтожена на аэродромах… Краков, второй по величине город Польши, пал 6 сентября. В ту же ночь правительство бежало из Варшавы в Люблин… В полдень 8 сентября 4-ая танковая бригада вермахта достигла окраин польской столицы <…>.
За неделю польская армия была полностью разбита. Большая часть ее 35 дивизий — все, что успели мобилизовать — была либо разгромлена, либо зажата в огромные клещи, которые сомкнулись вокруг Варшавы… Польское правительство, точнее, то, что от него осталось после непрерывных бомбардировок и обстрелов с воздуха самолетами люфтваффе, 15 сентября добралось до румынской границы…»
Польский генерал Владислав Андерс в воспоминаниях «Без последней главы» писал о ситуации в Польше на 10 сентября 1939 года так: «Положение наше весьма тяжелое. Польские части разбиты всюду. Немцы под Варшавой. Верховное командование выехало в Брест на Буге… Бои идут в предместье Варшавы».
17 сентября 1939 года польское правительство покинуло страну. Утверждения, что правительство покинуло Польшу только в связи со вступлением на территорию страны частей Красной армии, не соответствует истине.
В противном случае как объяснить тот факт, что еще 16 сентября 1939 года, когда не было никакой информации о намечаемом вступлении в Польшу Красной армии, представители польского правительства вели с румынами переговоры о своем транзите во Францию через румынскую территорию.
Известно, что уже 3 сентября 1939 года польский командующий, маршал Эдвард Рыдз-Смиглы отдал приказ «ориентировать ось отхода наших вооруженных сил <…> в сторону союзной Румынии и благоприятно относящейся к Польше Венгрии…»
По поводу утверждений, что ситуация в Польше вплоть до 17 сентября 1939 года контролировалась властями, предоставим «свидетельство очевидца».
Вот что писал в своей книге «Человек человеку волк. Выживший в Гулаге» Януш Бардах, живший в 1939 году в польском городе Владимире-Волынском: «10 и 11 сентября местная полиция и гражданские власти бежали… Внезапное бегство должностных лиц повергло город в анархию». Отец, напутствуя Януша, говорил ему: «…на дорогах опасно, там кишат польские дезертиры и украинские бандиты».
Такова невеселая правда о поражении Польши в сентябре 1939 года. Но виноваты в этом поражении были не СССР и Пакт Молотова — Риббентропа, а недальновидная политика польского военно-политического руководства. Однако об этом в Польше предпочитают не вспоминать.
Дополнительно несколько слов о вступлении РККА 17 сентября 1939 года на так называемые «польские» территории Западной Беларуси и Украины. Поляки исторически претендовали на эти территории как на неотъемлемую часть Польши. Якобы они достались Королевству Польскому от Великого княжества Литовского (ВКЛ) как вклад ВКЛ при образовании Речи Посполитой.
Известно, что конфедерация Речь Посполитая была образована в ходе подготовки Люблинской унии на совместном Сейме польских и литвинских вельмож, состоявшемся в городе Люблине в 1569 году.
Однако при прочтении протоколов этой унии выясняется, что включение в состав Королевства Польского самых богатых территорий ВКЛ — Киевщины, Подолья и Подляшья (земель современных Украины и Беларуси) произошло не по решению совместного польско-литвинского Сейма, а по указам (эдиктам) Сигизмунда Августа, короля Польского и Великого князя Литовского, который всецело находился под влиянием польской шляхты.
Затем совместный Сейм, проходивший в Люблине, невзирая на «слезные просьбы» литвинских вельмож, подтвердил волевое решение Сигизмунда Августа о передаче богатейших земель ВКЛ Короне Польской.
То есть Люблинская уния своим решением подтвердила незаконное изъятие земель у ВКЛ. Грабеж, он и спустя сотни лет останется грабежом. Пора напомнить Польше эту истину.
Эти спорные земли (территории Западной Украины и Беларуси), отошедшие в результате военной агрессии против СССР Польше, по итогам Рижского договора 1921 года оставались за ней до сентября 1939 года.
Но можно ли их считать польскими? Вот как население этих территорий оценивалось в самой Польше.
Согласно заметкам в польских газетах и польским архивным данным, за один лишь 1922 год там произошло 878 антипольских восстаний!
Известный польский публицист Адольф Невчинский в 1925 году в газете Slowo без обиняков писал, что с белорусами нужно вести разговор на языке «висельниц и только висельниц… это будет самое правильное разрешение национального вопроса в Западной Беларуси».
И после этого польские власти смеют твердить об исконно польских землях в Беларуси и на Украине и о четвертом разделе Польши?
Источник, оригинальная статья - https://www.rubaltic.ru/article/kultura-i-istoriya/16022020-...
Споры о начале Второй мировой войны и ответственности за нее европейских держав в России из исторических дискуссий превратились в актуальный политический сюжет. Недавно президент России пообещал: «Мы заткнем поганый рот, который открывают некоторые деятели за бугром для того, чтобы достичь сиюминутных политических целей, мы заткнем его правдивой фундаментальной информацией». Предлагается оценить этот этап в жизни Европы через один из возможных источников — воспоминания Уинстона Черчилля, который стал премьер-министром уже после начала Второй мировой, в 1940 году. Вопреки существующему мнению, Черчилль вовсе не был русофобом, выступал за сотрудничество с русскими и признавал необходимость для СССР пакта Молотова —Риббентропа. И в то же время, по его данным, СССР вообще мог присоединиться к странам Оси — тогда бы мировая история пошла совсем по-другому.
«Речь идет об угрозе свободе и демократии всех стран»
В начале своих мемуаров Черчилль так определяет роль тогдашнего премьера Невилла Чемберлена в событиях, которые привели ко Второй мировой войне:
«Чемберлен был проникнут сознанием своей особой личной миссии, состоявшей, по его мнению, в том, чтобы достигнуть дружеского соглашения с диктаторами Италии и Германии, и считал, что он сумеет этого добиться. <…> В то же время он не был склонен уделить сколько-нибудь значительное внимание проблеме укрепления английских вооруженных сил или необходимости тесного сотрудничества с Францией как в военно-штабной, так и в политической областях».
Однако даже его коллеги по Консервативной партии были недовольны таким подходом. Так, например, министр иностранных дел Энтони Иден имел иные взгляды на отношения с диктаторскими режимами, он, скорее, хотел выжать побольше для Англии выгод, нежели просто «умиротворить» агрессоров. Позиция Чемберлена в итоге привела Англию к тому, что впоследствии назовут Мюнхенским сговором. Этот договор между Англией, Францией и Германией предусматривал передачу последней Судетской области Чехословакии. А закончилось все расчленением и оккупацией этой страны, когда Гитлер нарушил договоренности в этом соглашении.
Как вспоминает Черчилль, 15 сентября 1938 года английский премьер-министр вылетел на Мюнхенский аэродром. Руководители Чехословакии не могли поверить этому известию. Еще 12 сентября на территории Судетской области немцами был организован мятеж под предводительством Конрада Генлейна, основателя Судето-немецкой партии в Чехословакии. Правда, он не встретил поддержки местного населения. Генлейн бежал в Германию. Появилась возможность торговаться с Гитлером, его план с мятежом провалился. Но визит Чемберлена все испортил. Чехи были поражены тем, что английский премьер-министр сам нанес визит Гитлеру в момент, когда они впервые оказались хозяевами внутреннего положения в Судетской области. Черчилль поясняет, почему себя так повели англичане:
«У Чемберлена от встречи с Гитлером осталось сильное впечатление, „что последний в боевом настроении“. Английский кабинет придерживался также мнения, что у французов не было боевого духа. Поэтому не могло быть и речи о сопротивлении требованиям, которые Гитлер предъявлял чехословацкому государству. Некоторые министры нашли утешение в разговорах о „праве на самоопределение“, „праве национального меньшинства на справедливость“; возникла даже склонность „стать на сторону слабого против грубых чехов“».
Как известно, вернувшийся в Англию Чемберлен, размахивая Мюнхенским договором, произнес фразу, которая вошла в историю: «Господа, я привез мир для нашего поколения». Но далеко не всех это убеждало. Одним из скептиков был Уинстон Черчилль. Как он вспоминает, еще до заключения договора в Мюнхене 21 сентября он передал в печать в Лондоне следующее заявление:
«Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставил эти две страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее. Одна лишь нейтрализация Чехословакии означает высвобождение 25 германских дивизий, которые будут угрожать Западному фронту; кроме того, она откроет торжествующим нацистам путь к Черному морю. Речь идет об угрозе не только Чехословакии, но и свободе и демократии всех стран. Мнение, будто можно обеспечить безопасность, бросив малое государство на съедение волкам, — роковое заблуждение».
В аналогичном ключе высказался 21 сентября на заседании ассамблеи Лиги Наций народный комиссар по иностранным делам СССР Максим Литвинов:
«…В настоящее время пятое государство — Чехословакия испытывает вмешательство во внутренние дела со стороны соседнего государства и находится под угрозой громко провозглашенной агрессии. Один из старейших, культурнейших, трудолюбивейших европейских народов, обретший после многовекового угнетения свою государственную самостоятельность, не сегодня-завтра может оказаться вынужденным с оружием в руках отстаивать эту самостоятельность… Такое событие, как исчезновение Австрийского государства, прошло незамеченным для Лиги Наций. Сознавая значение, которое это событие должно иметь для судеб всей Европы и в первую очередь для Чехословакии, Советское правительство сейчас же после аншлюса обратилось официально к другим великим европейским державам с предложением о немедленном коллективном обсуждении возможных последствий этого события с целью принятия коллективных предупредительных мер. К сожалению, это предложение, осуществление которого могло избавить нас от тревог, испытываемых ныне всем миром, о судьбе Чехословакии, не было оценено по достоинству».
«Нет никакой возможности удержать Восточный фронт без содействия России»
Почему Англия и Франция не пошли на договор с СССР, зато доверились Гитлеру? Размышляя над этим уроком, Уинстон Черчилль отмечает:
«Мне приходилось слышать утверждения, что в силу географических условий Россия не имела возможности послать войска в Чехословакию и что помощь России в случае войны была бы ограничена скромной поддержкой с воздуха. Согласие Румынии, а также в меньшей степени Венгрии на пропуск русских войск через их территорию было, конечно, необходимо. <…> Из России в Чехословакию через Карпаты вели две железные дороги: северная, от Черновцов, через Буковину, и южная, по венгерской территории, через Дебрецен. Одни эти железные дороги, которые проходят далеко от Бухареста и Будапешта, вполне могли бы обеспечить снабжение русской армии в 30 дивизий. В качестве фактора сохранения мира эти возможности оказали бы серьезное сдерживающее влияние на Гитлера и почти наверняка привели бы к гораздо более серьезным событиям в случае войны. Вместо этого все время подчеркивалось двуличие Советского Союза и его вероломство. Советские предложения фактически игнорировали. Эти предложения не были использованы для влияния на Гитлера, к ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это».
Когда пелена заблуждений насчет Гитлера упала с глаз Чемберлена и французского премьер-министра Эдуара Даладье, ответственных за Мюнхенский сговор, было принято решение не дать двигаться агрессору дальше. А следующей на очереди была Польша. Но был ли смысл? Черчилль размышляет:
«Возможности организации какого бы то ни было сопротивления германской агрессии в Восточной Европе были теперь почти исчерпаны. Венгрия находилась в германском лагере. Польша отшатнулась от чехов и не желала тесного сотрудничества с Румынией. Ни Польша, ни Румыния не желали допустить действия русских против Германии через их территории. Ключом к созданию великого союза было достижение взаимопонимания с Россией. 18 марта русское правительство, которого все происходившее глубоко затрагивало, несмотря на то, что перед ним захлопнули дверь во время мюнхенского кризиса, предложило созвать совещание шести держав. И в этом вопросе у Чемберлена было весьма определенное мнение».
Однако в высших правительственных кругах по-прежнему царило недоверие к Сталину и СССР. 26 марта 1939 года Невилл Чемберлен писал в частном письме:
«Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением».
Но Черчилль, осмысляя те события, по-прежнему полагал, что без России одолеть Гитлера было бы невозможно.
Он пишет в своих мемуарах:
«Английскому правительству необходимо было срочно задуматься над практическим значением гарантий, данных Польше и Румынии. Ни одна из этих гарантий не имела военной ценности иначе как в рамках общего соглашения с Россией. Поэтому именно с этой целью 16 апреля начались наконец переговоры в Москве между английским послом и Литвиновым. Если учесть, какое отношение Советское правительство встречало до сих пор, теперь от него не приходилось ожидать многого. Однако 17 апреля оно выдвинуло официальное предложение, текст которого не был опубликован, о создании единого фронта взаимопомощи между Великобританией, Францией и СССР. Эти три державы, если возможно, то с участием Польши, должны были также гарантировать неприкосновенность тех государств Центральной и Восточной Европы, которым угрожала германская агрессия. Препятствием к заключению такого соглашения служил ужас, который эти самые пограничные государства испытывали перед советской помощью в виде советских армий, которые могли пройти через их территории, чтобы защитить их от немцев и попутно включить в советско-коммунистическую систему. Ведь они были самыми яростными противниками этой системы. Польша, Румыния, Финляндия и три Прибалтийских государства не знали, чего они больше страшились — германской агрессии или русского спасения. Именно необходимость сделать такой жуткий выбор парализовала политику Англии и Франции».
Стоит отметить, что Черчилль, понимая всю угрозу гитлеровской политики, призывал, скажем так, «пожертвовать» прибалтийскими странами, лишь бы объединиться с Россией. «Нужно не только согласиться на полное сотрудничество России, но и включить в союз три Прибалтийских государства — Литву, Латвию и Эстонию. Этим трем государствам с воинственными народами, которые располагают совместно армиями, насчитывающими, вероятно, двадцать дивизий мужественных солдат, абсолютно необходима дружественная Россия, которая дала бы им оружие и оказала другую помощь. Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия России», — был убежден Уинстон Черчилль.
Но, как известно, именно это стало камнем преткновения, договора не получилось. «Переговоры зашли как будто в безвыходный тупик, — вспоминает автор мемуаров. — Принимая английскую гарантию, правительства Польши и Румынии не хотели принять аналогичного обязательства в той же форме от русского правительства. Такой же позиции придерживались и в другом важнейшем стратегическом районе — в Прибалтийских государствах. Советское правительство разъяснило, что оно присоединится к пакту о взаимных гарантиях только в том случае, если в общую гарантию будут включены Финляндия и Прибалтийские государства». В итоге началось тактическое сближение Гитлера и Сталина, закончившееся пактом Риббентропа—Молотова и секретным соглашением по разделу Польши.
«Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным»
Для многих в Европе заключение такого договора стало шоком. Был потрясен этим и Уинстон Черчилль. Он пишет:
«Только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт. Невозможно сказать, кому он внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это могло быть только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным. Сталин, без сомнения, думал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России после года войны против западных держав. Гитлер следовал своему методу „поодиночке“. Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет. В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. <…> Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
Отметим, что даже после заключения этого пакта будущий премьер-министр все еще не терял надежды как-то найти общий язык с Россией. Он пишет, что по-прежнему был убежден в глубоком антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на сторону Англии силой событий. В меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября 1939 года, Черчилль отметил:
«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт».
Но пока Черчилль и его единомышленники сокрушались по поводу упущенных возможностей союза с Россией, Сталин не терял времени и торговался с Гитлером за территории. Черчилль описывает скрупулезную дележку территории стран Восточной Европы. Вот фрагмент из его мемуаров, который ясно показывает, что СССР, заключая пакт Риббентропа—Молотова, не только хотел оттянуть время войны с нацистами, но и взять в Восточной Европе все по максимуму:
«Молотов затронул вопрос о полосе литовской территории и подчеркнул, что советское правительство еще не получило ясного ответа от Германии на этот вопрос. А оно ожидает ответа. Что касается Буковины, то он признал, что это связано с дополнительной территорией, о которой не упоминалось в секретном протоколе. Россия сначала ограничивала свои требования Северной Буковиной. Однако при существующих обстоятельствах Германия должна понять, что Россия заинтересована и в Южной Буковине. Но Россия не получила ответа на свой вопрос и на эту тему. Вместо этого Германия, гарантируя целостность территории Румынии, совершенно игнорировала пожелания России относительно Южной Буковины. Фюрер ответил, что оккупация хотя бы части Буковины Россией означала бы серьезную уступку со стороны Германии… Однако Молотов продолжал настаивать на ранее высказанном мнении, что пересмотр, какого желает Россия, весьма незначителен. Фюрер ответил, что для того, чтобы германо-русское сотрудничество дало положительные результаты в будущем, Советскому правительству нужно понять, что Германия ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, которую при всех обстоятельствах она хочет закончить успешно…».
Понимая, что с таким багажом территориальных разногласий рано или поздно война с СССР неизбежна, Гитлер и его генералы готовили план стремительной войны против СССР «Барбаросса». Нападение произошло 22 июня 1941 года. Но, как пишет Черчилль, история могла бы пойти иначе, если бы был заключен пакт четырех государств: Третьего рейха, Италии, Японии и СССР, которые обязались бы уважать интересы друг друга.
«Среди захваченной переписки германского министерства иностранных дел с германским посольством в Москве был найден проект пакта четырех держав, на котором не значилось никакой даты. Это, по-видимому, составляло основу переговоров Шуленбурга с Молотовым, о которых сообщалось 26 ноября 1940 года. В силу этого проекта Германия, Италия и Япония соглашались уважать естественные сферы влияния друг друга. Поскольку сферы их интересов соприкасались, они обязались постоянно консультироваться дружественным путем относительно возникающих в связи с этим проблем. Германия, Италия и Япония заявляли со своей стороны, что они признают существующие ныне пределы владения Советского Союза и будут уважать их» — поясняет Уинстон Черчилль, который после провальной внешней политики Чемберлена занял в 1940 году пост премьер-министра и, наконец, начал беспощадный бой с Гитлером и его Третьим рейхом.
Текст основан на книге: Черчилль Уинстон, «Вторая мировая война», шесть томов, Альпина нон-фикшн, 2020
Как поляки себя предали
Опасная история / Статья 2011 года
Пора отрешиться от взгляда на Польшу 1939 года только как на жертву агрессии. ©
Польские танки 7ТР входят в чешский город Тешин (Цешин). Октябрь 1938 года
Много фотографий по теме здесь - Польша - союзник Германии
Польские правящие круги в 1939 году не собирались по-настоящему воевать с гитлеровской Германией.
В 1938 году политическая ситуация в Европе складывалась так, что именно Польша могла сыграть решающую роль в прекращении нацистской агрессии раз и навсегда. Вместо этого правящие круги «Второй Речи Посполитой» повели себя так, что сделали гитлеровское нападение на их страну неизбежным.
В преддверии Второй мировой войны единственными государствами Европы, осуществлявшими территориальные захваты, были Германия, Италия и Польша. Но в то время как фашистские государства приступили к этому лишь во второй половине 1930-х, Польша проводила политику аннексий с самого окончания Первой мировой войны. И если некоторые из этих захватов ещё можно связать с «безхозностью» территорий вследствие распада трёх империй, то захват Вильнюса и Виленской области Польшей был произведён в прямое нарушение заключенного ею в 1920 году договора с Литвой. Причём единственной великой державой, отказавшейся признать этот захват, оставался Советский Союз.
17 марта 1938 г. Польша предъявила Литве ультиматум: отменить статью конституции, провозглашающую Вильнюс столицей Литвы, и предоставить гарантии прав польского меньшинства в Литве. При несогласии на эти требования в течение 24 часов Польша грозилась оккупировать Литву.
Это происходило через два дня после аншлюса Австрии гитлеровской Германией. Ещё впереди были Мюнхенский сговор и захват Чехии вермахтом, впереди была оккупация Албании фашистской Италией, но Польша уже вела себя как заправский агрессор.
Польские войска сосредоточились на границе с Литвой. В Восточной Европе запахло войной. СССР в тот момент, пригрозив разорвать пакт о ненападении, заключённый с Польшей в 1932 году, и оставить за собой «свободу действий», спас независимость Литвы. Польша была вынуждена снять свои требования.
Польша стала первым государством, заключившим пакт о ненападении с гитлеровской Германией. Он был подписан 26 января 1934 года в Берлине сроком на 10 лет (пять лет спустя аналогичный советско-германский пакт воспроизвёл эту норму польско-германского договора). Польша обеспечивала себе спокойный западный тыл на случай войны с Советским Союзом. Ещё с 1921 Польша имела соглашение с Румынией о взаимной помощи в войне против большевиков. Эти договоры можно трактовать как чисто оборонительные, лишь забывая, что ещё в 1919-1920 польские правящие круги провозгласили своей целью восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года и завоевание коридора к Чёрному морю («Польша от моря до моря»). Правда, в 1935 году Польша продлила на десять лет пакт о ненападении с СССР.
Во время Судетского кризиса и Мюнхенского сговора 1938 года роль Польши как солидной гири, которая могла быть брошена на чашу весов войны и мира, была значительной, даже решающей. Накануне Второй мировой войны Польша была одним из крупнейших и сильнейших государств Европы. Она обладала территорией в 388 600 кв. км, на которой проживало 43 800 000 человек – больше, чем во Франции (41 700 000)[1].
Прочный военно-политический альянс Франции и Польши мог поставить преграду любым агрессивным замыслам Гитлера. Но этого альянса к 1938 году уже не существовало. Охлаждение в традиционно тёплых отношениях двух наций обозначилось с 1934 года – как раз после того, как был заключён польско-германский пакт о ненападении. Правители Польши решили играть роль великой европейской державы, не нуждающейся в постоянных союзах и союзниках. Это дорого обошлось не только их народу, но и всей Европе.
Большое значение в обеспечении коллективной безопасности в Европе ещё с 1924 года приобрёл франко-чехословацкий договор о дружбе и военном союзе. В 1935 году он был дополнен советско-чехословацким договором о взаимной помощи в случае нападения агрессора. Однако трёхстороннее соглашение такого рода так и не было заключено. Советский Союз был обязан помогать Чехословакии лишь в том случае, если и Франция выполнит свои обязательства перед этой страной.
Эта оговорка объяснялась прежде всего тем, что СССР не имел сухопутной границы с Чехословакией и мог направить туда войска лишь через территорию Польши либо Румынии. Подразумевалось, что только Франция обладает достаточным авторитетом, чтобы побудить эти государства дать советским войскам, идущим на помощь Чехословакии, «зелёный коридор».
Армии вермахта охватывали, после аншлюса Австрии, всю Чехию и Моравию по периметру и могли вести наступление по сходящимся направлениям. Даже не зная об умении (ещё нигде не проявившемся) германского командования вести глубокий танковый прорыв, чехословацкое командование обоснованно могло опасаться прорыва своей вынужденно неглубокой (из-за размеров страны) стратегической обороны хотя бы в одном месте. Чехословакия легко могла быть разрезана на части одним быстрым ударом, что сделало бы её дальнейшее сопротивление безнадёжным.
Общеизвестно, что Советский Союз не мог оказать в тот момент военную помощь Чехословакии из-за враждебного отношения Польши и Румынии к возможности прохода советских войск по их территории. Польша провела частичную мобилизацию, дабы показать, что будет всеми средствами сопротивляться такому проходу.
Однако Польша одна могла в 1938 году остановить гитлеровскую агрессию! Её решительная позиция в этом вопросе неминуемо отразилась бы и на позиции Франции. И фактор Советского Союза, на который ссылаются поляки, в этом случае вообще не сыграл бы никакой роли. Об этом красноречиво свидетельствуют те же цифры военного потенциала.
Население Польши и Чехословакии в сумме (59 100 000) было сопоставимо с населением Германии (75 200 000), а вместе с Францией (100 800 000) существенно его превосходило. В 1939 году Польша мобилизовала против Германии 37 дивизий (считая две бригады за дивизию). Во время кризиса 1938 года эти дивизии, будучи брошены на чашу весов франко-чехословацкого военного союза, оказали бы отрезвляющее воздействие на нацистов. Германская агрессия, скорее всего, так и не началась бы. И именно Польше достались бы честь и слава страны, остановившей зарвавшегося агрессора.
Утверждения, будто Польша не могла в тот момент выступить против Германии, так как была вынуждена опасаться удара со стороны Советского Союза, совершенно безосновательны. Между СССР и Германией тогда ещё не было никакого соглашения. Советский Союз не выступил бы против блока Франции, Польши и Чехословакии.
Если даже Польша не хотела вмешиваться в конфликт, то она могла пропустить советские войска через свою территорию в Чехословакию совершенно без опаски для себя. Абсурдно полагать, что 40 советских дивизий, отряжённых на помощь Чехословакии, могли провести «советизацию» Польши, армия которой была сопоставима с ними по численности. И в этом случае роль Польши могла оказаться решающей независимо от позиции Франции.
Правящие круги Польши, как известно, использовали Судетский кризис, чтобы аннексировать у терзаемой Чехословакии Тешинскую область, на которую претендовали с момента распада Австро-Венгрии. В момент, когда горел дом соседа, они бросились не тушить, а грабить его имущество, не задумываясь, что пожар может перекинуться на их дом. Так и произошло.
Справедливо написал Черчилль о поведении поляков: «Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм… проявляет такие огромные недостатки почти во всех аспектах государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя; гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных!»[2]
Расчленение и оккупация Чехословакии колоссально усилили Германию и безнадёжно ухудшили стратегические позиции Польши. В руки Третьего рейха попала первоклассная военная промышленность, позволившая быстро увеличить мощь вермахта. Кроме того, теперь германские войска могли занять по отношению к Польше охватывающее положение не только с севера, но и с юга, оккупируя Моравию и имея в качестве союзника марионеточную «независимую» Словакию. Военно-стратегическая обстановка, сложившаяся после оккупации Чехословакии, значительно облегчила Германии задачу разгрома Польши. Польша, как созревший плод, сама свалилась в руки нацистской Германии. Обстановка же эта явилась в решающей степени следствием всей внешней политики Польши за два межвоенных десятилетия, особенно же – предательских действий руководства Польши по отношению к соседней славянской стране в 1938 году.
Итак, в первой части статьи, что выше, мы рассмотрели, как политика Польши осенью 1938 года сорвала франко-чехословацкий союз, направленный на противодействие Гитлеру. Агрессивное поведение Польши в отношении Чехословакии склонило правителей Франции на уступки нацистам в Судетском вопросе. Ведь силы Германии и Польши вместе взятых превосходили совокупные силы Франции и Чехословакии.
Польско-германский де-факто союз 1930-х гг. стал важнейшим спусковым механизмом Второй мировой войны в Европе.
Вряд ли мы ошибёмся, указав, что переориентация внешней политики Польши с Франции на Германию резко обозначилась после прихода к власти в Германии нацистов. В агрессивной доктрине Гитлера правители Польши увидели не угрозу себе, а… благоприятную возможность удовлетворить с германской помощью свои захватнические притязания в отношении Украины и Белоруссии. Ведь ещё в 1919 году Юзеф Пилсудский поставил Польше цель стать сильнейшим государством на пространстве «от Финляндии до Кавказских гор»[3].
Иллюзии правителей «Второй Речи Посполитой» в отношении Гитлера – клинический случай политической близорукости, верным путём приведший это государство к гибели.
До поры до времени Гитлер и его окружение всячески поощряли в поляках эти иллюзии. Планы совместной интервенции против Советского Союза в 1934–1939 гг. неоднократно рассматривались в высших сферах Берлина и Варшавы. Сам Гитлер говорил в январе 1939 года, что «каждая польская дивизия в конфликте с СССР сбережёт одну германскую дивизию»[4].
26 января 1934 года был заключён польско-германский пакт о ненападении сроком на 10 лет. Польский посол в Берлине Юзеф Липский заявил по этому поводу французскому корреспонденту: «Отныне Польша не нуждается во Франции». «Мы восхищены нашими первыми соглашениями с Гитлером», – заявил глава польского государства Пилсудский французскому министру иностранных дел Луи Барту весной 1934 года[5]. С 1934 по 1939 год стратегическое партнёрство с нацистами было стержнем внешней политики Польши.
Иногда польские правители прозревали, чем может быть чревато для них слишком тесное сближение с Гитлером. Но у них тут же находилось оправдание для себя. Общеизвестны слова, приписываемые польскому верховному главнокомандующему маршалу Рыдз-Смиглы: «С немцами мы рискуем потерять независимость, а с русскими – душу».
Сближение Польши с нацистской Германией сопровождалось не только усилением русофобии, оправдываемой антисоветизмом, но и охлаждением отношений с западными странами. Черчилль сетовал, что в дни Судетского кризиса осенью 1938 года «для английского и французского послов [в Варшаве] были закрыты все двери. Их не пускали даже к польскому министру иностранных дел»[6].
Все инициативы создания в 1939 году действенной англо-франко-советской Антанты срывались прежде всего враждебной позицией Польши к такому союзу. А без участия Польши он не мог быть эффективным.
Чтобы снова привлечь к себе Польшу, Англия в марте 1939 года, после полной оккупации Чехии германскими войсками, в одностороннем порядке предоставила Польше гарантии безопасности на случай германского нападения. У руководителей западных стран были основания полагать, что для противодействия Германии достаточным окажется англо-франко-польского союза.
Сравним цифры военного потенциала. В дни Судетского кризиса Чехословакия с населением 15,3 млн человек сумела мобилизовать армию численностью 1,25 млн человек[7]. Франция, насчитывавшая 41,7 млн человек населения, осенью 1939 года поставила под ружьё 3,2 млн человек[8]. Польша с её населением 43,8 млн была в состоянии выставить армию до 3,5 млн человек. И совершенно естественно возникает вопрос: почему она этого не сделала?
Ссылки на то, что Польша просто не успела подготовиться к войне, совершенно неуместны. Войной в Восточной Европе пахло давно. Годом раньше, готовясь напасть на Чехословакию в союзе с Гитлером, Польша уже провела частичную мобилизацию. И в 1939 году Польша продолжала военные приготовления. Но очевидно, что в качестве основного своего противника в Варшаве продолжали рассматривать не Германию.
Фактор стратегической внезапности при нападении Германии на Польшу отсутствовал начисто, ибо агрессивные приготовления Гитлера ни для кого не были секретом. Не было и тактической внезапности, ибо вторжение в Польшу, назначенное Гитлером на 26 августа 1939 г., было в самый последний момент отложено до 1 сентября. У поляков было вполне достаточно времени, чтобы провести все мобилизационные мероприятия и как следует подготовиться к войне.
Накануне 1 сентября 1939 года части вермахта, сосредоточенные вдоль германо-польской границы, насчитывали 1,8 млн человек. Даже если бы половина польской армии стояла против другого вероятного противника, СССР, то против немцев поляки могли бросить армию не меньшей численности. Однако вермахту противостояли соединения польской армии, насчитывавшие лишь около 1 млн человек[9].
Правда, у немцев в любом случае было превосходство в артиллерии, танках и самолётах. Но в оборонительной войне, которую вела Польша, могли сказаться факторы иного рода. Так, например, накануне войны на вооружении польской армии находилось 3500 противотанковых ружей «UR» собственного производства. Их 7,92-миллиметровый патрон прошивал броню любого тогдашнего танка вермахта. Одного точного выстрела на каждое из 70% таких ружей было достаточно, чтобы выбить все немецкие танки, участвовавшие во вторжении в Польшу. Но… Меры секретности польского командования привели к тому, что об этих ружьях не знали не только враги, но и большинство своих офицеров и солдат. Польское чудо-оружие так и не было использовано[10]. Резонно заподозрить в этом некий умысел.
Несостоятельны любые попытки объяснить низкую численность польской армии, выставленной против немцев, необходимостью отражать угрозу с тыла – от СССР. Как известно, вдоль советской границы в сентябре 1939 г. было очень мало польских войск. Польские руководители знали, что СССР вовлечён в конфликт с Японией на Халхин-Голе, и обоснованно полагали, что до его завершения СССР не будет предпринимать другой операции. Так и вышло: вступление советских войск на территорию Польши началось только после того, как 16 сентября вступило в силу соглашение с Японией о прекращении огня.
В первый же день войны президент Польши Игнаций Мосцицкий покинул Варшаву. 5 сентября из столицы сбежало правительство, а 7 сентября – и верховный главнокомандующий Рыдз-Смиглы. Между тем, Варшава была окружена немецкими войсками только 15 сентября, а пала, после героического сопротивления, лишь спустя ещё две недели. Но уже 10 сентября Рыдз-Смиглы бежал из Бреста по направлению к румынской границе, потеряв последние нити управления войсками. 17 сентября, когда бои шли ещё не только вокруг Варшавы, но и на Бзуре, под Модлином, Хелем и Львовом, польские руководители покинули свою страну. Советское руководство имело все основания заявить в тот день, что «польское правительство распалось и не подаёт признаков жизни».
Таким образом, в ходе почти всей кампании против немцев польские войска были лишены высшего руководства. Управление ими осуществлялось не выше уровня командования полевой армией. Несмотря на это, польская армия стала единственной в начальный (до лета 1941 года) период Второй мировой войны, кто пытался вести против вермахта контрнаступательные операции! Упорное в ряде случаев сопротивление польских войск неизменно отмечали в своих мемуарах генералы вермахта. Поляки, оставшись без государственного руководства, как это не раз бывало в их истории, продолжали сражаться героически, но разрозненно. Можно лишь гадать, к каким результатам это сопротивление могло привести, если бы оно было объединено и организовано в общегосударственном масштабе, если бы правители Польши не бежали так резво из страны, предав армию и народ.
Отнюдь не в оправдание пассивности французского командования в 1939 г. отметим, что для него столь быстрый разгром Польши оказался полной неожиданностью. Военный потенциал Польши обоснованно позволял надеяться на то, что она продержится по меньшей мере 2–3 месяца. Прекращение за две недели организованного сопротивления польских вооружённых сил германскому вторжению было обусловлено исключительно отсутствием у поляков дееспособного высшего руководства.
Но чем было вызвано столь поспешное бегство правителей «Второй Речи Посполитой»? Только ли убеждением в том, что война проиграна? Они не могли не понимать, что своими действиями они усиливают дезорганизацию в стране и ускоряют победу врага.
Поступки польских правящих кругов в августе-сентябре 1939 года нельзя объяснить вне связи со всей предвоенной политикой Польши, шедшей в одном фарватере с гитлеровской Германией. Вторжение вермахта могло казаться им «недоразумением», которое вскоре сменится давно лелеемым совместным походом германских и польских войск на завоевание Украины и Белоруссии. Косвенным подтверждением тому могут служить действия многих польских воинских частей после вступления советских войск на территорию Польши: они пробивались на запад, чтобы сдаться в плен немцам, а не русским!
Ныне среди части поляков популярен историк Павел Вечоркович, сетующий на то, что в 1939 году Гитлер решил уничтожить Польшу, вместо того чтобы вместе с нею начать войну против СССР. Его можно считать рупором настроений, не высказанных открыто польскими государственными деятелями 1939 года.
Соучастие предвоенной Польши в агрессивных планах и действиях гитлеровской Германии в значительной степени определило весь последующий, кровавый для большинства народов Европы ход Второй мировой войны. На скамье подсудимых Нюрнбергского трибунала, по справедливости, рядом с нацистскими военными преступниками должны были сидеть эпигоны Пилсудского. Суд истории над ними уже свершился. Будет ли вынесен им когда-нибудь заочный юридический приговор суда народов, пострадавших от их действий, – русских, украинцев, белорусов, чехов, литовцев, евреев, да и самих поляков, в конце концов?
[1] Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых. – СПб.; М., 1998. – С.167.
[2] У. Черчилль. Вторая мировая война. Т.1: Надвигающаяся буря. – М., 1997. – С.152.
[3] Р. Пайпс. Русская революция (пер. с англ.). В 3 кн. М., 2005. Кн. 3. С. 116.
[4] Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну? / Под ред. Н. А. Нарочницкой. М., 2009. С. 12.
[5] Ж. Табуи. 20 лет дипломатической борьбы (пер. с фр.). М., 1960. С. 213, 227.
[6] У. Черчилль. История Второй мировой войны (пер. с англ.). В 6 т. М., 1997. Т. 1. С. 152.
[7] Wojna obronna Polski 1939. Warszawa, 1979. S. 138.
[8] М. И. Мельтюхов. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние. М., 2001. С. 245.
[9] Там же.
[10] В. Н. Шунков. Оружие пехоты. 1939–1945. Минск, 1999. С. 397–399.
Ярослав Бутаков, кандидат исторических наук
https://eto-fake.livejournal.com/738393.html
Российская Госдума в ответ на резолюцию польского Сейма, возложившего на Советский Союз равную ответственность за войну с нацистской Германией, призвала Польшу извиниться за искажение истории. Вторая Речь Посполитая одной из первых в Европе пошла на переговоры с Гитлером, заключила пакт о ненападении и военной взаимопомощи с Третьим рейхом, согласилась представлять Германию в Лиге наций. Вслед за Польшей в заигрывания с Гитлером втянулись другие европейские страны, и в итоге политика умиротворения агрессора привела ко Второй мировой войне.
В январе 1933 года нацисты Гитлера обрели власть в Германии, и уже 3 февраля фюрер, выступая перед командованием рейхсвера, заявил о своих военных планах по расширению «жизненного пространства» для немцев.
Это выступление было закономерным, так как Адольф Гитлер пришел к власти на обещании разрушить позорную систему Версальского договора 1919 года, унизившего и ограбившего немцев.
Поэтому уже летом 1933 года в Германии была принята «программа национального вооружения», замаскированная под меры по преодолению безработицы. Гитлер провозглашает лозунг «пушки вместо масла».
Соответственно, в октябре 1933 года Германия вышла из Лиги Наций.
Ее в этой организации добровольно согласилась представлять Польша.
В ноябре того же года 95% немцев проголосовали за политику Гитлера, что обеспечило нацистам большинство в рейхстаге.
После смерти Пауля фон Гинденбурга в августе 1934 года по итогам проведенного референдума было принято решение о совмещении постов канцлера и президента Германии. Так Гитлер стал полновластным диктатором. С этого времени германская армия присягала уже не Конституции, а лично рейхспрезиденту и рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру.
16 марта 1935 года Германия в нарушение Версальского договора объявила овсеобщей воинской повинности. Европа понимала, что дело идет к новой войне.
11 апреля 1935 года премьер-министры Италии, Франции и Великобритании, встретившиеся в Стрезе (Северо-Западная Италия), заявили протест по поводу наращивания вооружений в Германии.
Но дело ограничилось словесными декларациями, так как Гитлер сумел убедить Запад, что его агрессивные намерения касаются только СССР.
На Западе хотели верить словам Гитлера, сказанным швейцарскому профессору Буркхарду, верховному комиссару Лиги Наций:
«Я ничего не хочу от Запада ни сегодня, ни завтра… Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп, чтобы понять это, я буду вынужден добиться соглашения с Россией, разбить Запад, а затем, после его поражения, собрав все силы, двинуться на Россию».
Известно, что чаще всего ошибается тот, кто хочет ошибиться.
Запад полагал, что вся мощь Германии будет направлена на коммунистический СССР.
В сентябре 1936 года в Германии был принят 4-летний план, который должен был сделать вермахт боеспособным, а германская экономика после реализации этого плана должна была обеспечить возможность ведения продолжительной войны.
Одновременно с созданием мощной военной машины Гитлер начал кампанию по расширению немецкого «жизненного пространства». 1 марта 1935 года Германия вернула под свою юрисдикцию Саарскую область, бывшую до этого под управлением Лиги Наций.
7 марта 1936 года всего 3 немецких батальона перешли через Рейн и начали оккупацию Рейнской зоны.
Если бы Франция тогда проявила решительность, то военные авантюры Гитлера на этом и закончились бы.
Генерал Альфред Йодль, начальник оперативного отдела Верховного главного командования вермахта, писал о тех днях: «Учитывая положение, в котором мы оказались, французская армия могла разорвать нас на куски».
В дальнейшем, при явном попустительстве Франции и Англии, Германия продолжала расширять свое «жизненное пространство». 13 марта 1938 года нацисты осуществили бескровный аншлюс, а на деле противоправный насильственный захват Австрии. Европа вновь согласилась с наглым разбоем Гитлера.
Тем не менее западные историки и политики сегодня пытаются доказать, что в 1930-х годах Запад хотел сохранить мир. О каком мире с Гитлером могла идти речь, если он пришел к власти в Германии на обещании разделаться с Версальской системой?
Германия с каждым территориальным захватом становилась сильнее. И все же западные оппоненты пытаются нас уверить, что европейцы тогда не осознавали опасности нацистской Германии. Это просто чушь, рассчитанная на слабоумных.
«Аншлюс», то есть включение Австрии в состав Третьего рейха, принес Германии 7 миллионов человек населения плюс австрийский золотой запас, а также ряд стратегических предприятий и выход непосредственно к границам Италии, Польши, Венгрии и Чехословакии.
15 сентября 1938 года британский премьер-министр Невилл Чемберлен нанес визит Адольфу Гитлеру в Берхтесгадене. Гитлер тогда заявил о своем намерении аннексировать входящую в состав Чехословакии Судетскую область, ссылаясь на право немецкого населения этой области на самоопределение.
22 сентября 1938 года Чемберлен посетил Гитлера уже в Бад-Годесберте. В этот раз фюрер заявил, что Германия готова немедленно оккупировать Судетскую область.
Премьер, вернувшись в Лондон, вместо того чтобы остановить Гитлера, добивался согласия Великобритании, Франции и Чехословакии с планами Гитлера.
В итоге 30 сентября 1938 года случился так называемый Мюнхенский сговор. Тогда Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании, Эдуард Даладье, премьер-министр Франции, Адольф Гитлер, рейхсканцлер Германии, и Бенито Муссолини, премьер-министр Италии, подписали Соглашение, по которому Чехословакия (не приглашенная в Мюнхен) передавала Германии Судетскую область.
Польша в этот трагический для Чехословакии момент сумела оторвать от нее Тешинскую область, несмотря на то, что большинство населения в ней составляли чехи. Но экономический потенциал этой области был весьма значительным. Варшава не устояла перед соблазном.
В этой связи напомним, что в секретной части германско-польского договора, точнее, Декларации о неприменении силы между Германией и Польшей, подписанной в 1934 году и скрываемой до сих пор, был пункт о военной помощи.
Именно на основании этого пункта в сентябре 1938 года была установлена линия демаркации польских и германских войск при их вторжении в Тешин и Чехословакию. И после этого Польша смеет критиковать секретный протокол пакта Молотова — Риббентропа?
15 марта 1939 года Гитлер бесцеремонно заставил доктора Эмила Гаху, нового президента Чехословакии, подписать заявление о установлении германского протектората над Богемией и Моравией, оставшимися вне Третьего рейха.
Уинстон Черчилль по этому поводу писал так: «Бесспорно, что из-за падения Чехословакии мы потеряли силы, равные примерно 35 дивизиям. Кроме того, в руки противника попали заводы "Шкода" — второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции, сколько выпустили все английские заводы за то же время».
Чешский арсенал работал на гитлеровскую армию вплоть до конца 1944 года. И как работал! Чешские предприятия, по немецким статданным, постоянно наращивали военное производство. В 1944 году они ежемесячно отгружали для Германии 300 тысяч винтовок, 3 тысячи пулеметов, 625 тысяч артиллерийских снарядов, 100 самоходных артиллерийских орудий. Кроме того, вермахту из Чехословакии поставлялись танки, танковые пушки, самолеты Ме-109, авиационные моторы и так далее.
Также надо иметь в виду, что Германия получила золотой запас (80 тонн) Чехословакии.
Его англичане, хранившие чешское золото в Лондоне, бережно передали Гитлеру после захвата Чехословакии. Вот такую странную политику вел тогда Запад, который сегодня во всех бедах обвиняет СССР как союзника Гитлера.
После захвата Чехословакии нацисты стали вести себя в Европе еще наглее. В марте 1939 года Литва уступила ультиматуму и «вернула» Германии Мемельскую область. Далее Германия нацелилась на оккупацию всей Прибалтики, намереваясь осуществить ее сразу после поражения Польши. Но этому помешал тот самый пакт Риббентропа — Молотова.
В противном случае трудно представить неблагоприятные стратегические последствия для Советского Союза от нацистской оккупации Прибалтики.
К 1939 году стало абсолютно ясно, что главной целью военных устремлений нацистской Германии является Советский Союз.
Напомним, что Гитлер еще 18 сентября 1936 года, выступая перед войсками вермахта на параде в честь VIII съезда НСДАП, заявил: «Мы готовы в любой момент напасть на Советский Союз… Если бы у меня были Уральские горы с их неисчислимыми богатствами сырья, Сибирь с ее безграничными лесами и Украина с ее необозримыми пшеничными полями, Германия и национал-социалистическое руководство утопали бы в изобилии».
Для советского руководства стало также очевидно, что Запад вскормил и вооружил нацистского монстра для того, чтобы устранить угрозу для капиталистического мира в лице коммунистического СССР, жители которого в то время просыпались под слова «Весь мир насилья мы разрушим»…
Видимо, по этой причине Германия с одобрения западных держав фактически за 3 года без единого выстрела стала крупнейшей капиталистической страной в Европе с населением в 70 млн человек.
Франция в то время насчитывала 34 млн, Англия — 55 млн человек.
К 1939 году вермахт, насчитывавший более 3,2 млн солдат, подпитываемый экономикой трети Европы, был готов к реализации планов фюрера по расширению «немецкого жизненного пространства».
Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях «Вторая мировая война» писал о реакции великих европейских держав Франции и Англии на разбойничье поведение Гитлера: «…пока нарушения оставались мелкими, этим пренебрегали, когда же они стали серьезными, от них начали уклоняться».
Ему же принадлежит знаменитая фраза: кто между войной и позором выбирает позор, получает и позор, и войну....
https://www.rubaltic.ru/article/kultura-i-istoriya/15012020-...
Регулярно встречаю заметки о Власове который вроде как не совсем предатель. Даже вон Прагу в мае 1945 до подхода советских войск от немцев освободил. И вспомнился мне на эту тему эпический разбор событий, который я и предлагаю вашему вниманию. И да текст содержит ненормативную лексику.
Андрей Морозов.
Герои РОА.
Посвящается Александре Смилянской и Ване Кошкину.
Я много пью в последнее время (с) генерал Власов, апрель 1945 года.
История “Спасения власовцами Праги” начинается в ноябре 1944 года, когда под Ульмом формировалась единственная собственно “власовская” боевая часть – 1-я дивизия РОА. Второй полноценной дивизии в этой армии появиться было не суждено, судьба её недоформированного зачатка, закончившаяся где-то в Австрии, останется за рамками нашего повествования о “Героях Праги”.
До создания РОА помимо карателей, полицаев и белоказаков русские в вермахте таки были, но занимались они в основном подсобными работами – от экстремального разминирования “на скорость” до разгрузки эшелонов за лишний кусок хлеба сверх лагерной пайки. Истории о 800 тысячах или даже о миллионе русских, якобы “служивших в вермахте” – ложь. 90% этих людей были военными чернорабочими, которые согласились таскать ящики со снарядами, чтобы жить чуть лучше, чем на угольных шахтах или в каменоломнях. Где в основном не жили, а подыхали, о чем было широко известно. Власов мечтал заполучить этих людей в свою армию, которой до конца 1944 года в принципе не существовало, но всякий раз ему доходчиво объясняли, что неполноценным славянам место на рудниках. За исключением самых отъявленных головорезов типа отрядов Каминского, которые уж больно хорошо “боролись с партизанами”.
Собственно, остатки Русской Освободительной Народной Армии(РОНА) Каминского, которую “выгнали из карателей за жестокость”(а самого Каминского шлёпнули), как раз и впитала в себя 1-я дивизия РОА вместе с остатками частей СС бригадефюрера Зиглинга, которые тоже состояли из русских и белорусов, в основном – бывших полицаев-“самооборонцев”.
До этого единственными хоть как-то структурированными “русскими” подразделениями в вермахте помимо белоказаков были отдельные “ост-батальоны”, собранные из наиболее “благонадежных” хи-ви, “добровольных помощников”. Так как во второй половине 1943 года из оных батальонов, почуяв, что ветер окончательно переменился, к партизанам драпануло порядка 14 тыс. человек, немцы решили держать их на Западном фронте.
10 октября 1943 года вышел соответствующий приказ и, после разоружения ещё 5-6 тыс. “ненадёжных” и отправки их обратно за колючую проволоку, “осты” отправились кто куда, но большей частью – на побережье Франции, достраивать эпический “Атлантический вал” и его пригороды. То бишь или копать, или охранять тех, кто копает.
Когда высадились союзники, остабатальонцы оказались в положении “Штафбата”(ТМ). То бишь с “мосинками” против американских танков. И нет ничего удивительного в том, что к 29 сентября 1944 г. из 8,4 тыс. потерь “восточных войск” на Западе 7,9 тыс. числились “пропавшими без вести”. В общем, балаганчик решили разогнать даже в условиях тотального погрома на Западном фронте, когда из собственно немецких солдат в резерве оставались дети, старики и “сводные батальоны больных кишечными заболеваниями”. Остатки “ост-батальонов” влились во всю ту же РОА, вернее в её единственную дивизию.
Во главе “600-й дивизии вермахта”, собранной из всего этого отребья, встал “казачий атаман и генерал-майор” полковник Буняченко, славный тем, что, проебав всё, что только можно, и, скатившись с должности начштаба корпуса до командира бригады, которую тоже проебал, в конце 1942 года, опасаясь, что вторично ему приговор “за вредительство” не смягчат и шлёпнут, сбежал к немцам. Где и получил звание генерал-майора.
Под его чутким руководством основные силы РОА, то есть 1-я дивизия в составе менее чем 15 тыс. рыл, двинулись 8 марта 1945 года из Мюзингена к месту своего будущего первого боя – Франкфурту-на-Одере. 26 марта последний эшелон выгрузился на станции в 30 км за линией фронта, и власовцев отправили окапываться во второй линии обороны. Наклёвывалось советское наступление, и Буняченко начал ставить перед немецким командованием вопрос, который, как ему казалось, мог несколько смутить немцев “Куда делся Власов, который должен был нами командовать?” Типа, без Власова в бой не пойдём. “Пойдете, пойдете!” – ласково отвечали немцы, пощёлкивая затворами. И 6-го апреля “генерал Буняченко получил от командующего 9-й немецкой армии приказ о подготовке дивизии к наступлению на захваченный советскими войсками плацдарм с задачей отбросить в этом месте советские войска на правый берег Одера”.
Оцените, с какой силой госпожа удача отоварила тейблом об фейс дезертиров, бегавших от ацких жыдокомиссаров, якобы “гнавших их на убой”. Теперь их гнали на убой новые немецкие друзья. Власовцы возрыдали от обиды.
Если переписать эти несколько строк языком власовцев то получится более пространно: “Немецкое командование решило возложить на Первую дивизию ту задачу, которая в продолжительных, напряженных боях не могла быть выполнена силами немецких частей и при более благоприятных условиях, когда не было еще разлива и когда части советской армии еще не успели здесь достаточно укрепиться. Генерал Буняченко был против такого приказа. Он опять заявил, что его дивизия находится в подчинении генерала Власова и напомнил командующему о его недавнем заявлении по поводу подчиненности и боевого использования дивизии. Приказ о введении Первой дивизии в бой генерал Буняченко считал незаконным и противоречащим распоряжениям ставки немецкого главнокомандования и генерала Власова”.
В общем, “Герои РОА” работать штрафным батальоном у немцев зассали. Ебло ли это немцев? Неебло. Они привезли Буняченке Власова и Власов покивал: “Фпирёд, герои РОА!”. Побыл два дня и уехал.
Далее произошло предсказуемое. Власовцев отправили наступать узким фронтом по болоту, в лоб на хорошо укрепившиеся советские части, которые накрыли их плотным пулеметным и минометным огнем с трех сторон. После первого сеанса мясорубки Буняченко доложился командарму 9-й немецкой армии и сообщил, что наступать бессмысленно. “Фпирёд, герои РОА!” – ласково сказал ему немец. И добавил, что остальная часть дивизии, которая по причине узкого фронта наступления, еще не залезла в самую жопу, принимает фронт ожопья у немецких частей, которые снимаются с этого участка. В общем, всё ясно – “Ща в наступление пойдут русские, мы съёбываем, герои РОА остаются”. После такого, согласитесь, даже самые страшные рассказы про советских жыдокомиссаров сосут.
Кстати, фраза “Пора съебывать” переводится с русского на власовский как “Настал особенно ответственный момент”. Так вот “Для командования Первой дивизии настал особенно ответственный момент. Откладывать решения уже было невозможно. Чтобы сохранить дивизию, надо было действовать, не останавливаясь ни перед чем. Рассчитывать было уже не на что и невозможно было поддержать даже внешне хорошие отношения с немцами. Все зависело от быстроты решения и смелости действий.
После безуспешной попытки убедить командующего 9-й армией генерала Буссе в невозможности успешного наступления генерал Буняченко вызвал к себе командиров полков и объявил им свое решение об открытом выходе из подчинения немецкому командованию. Он отдал приказ вывести полки из боя, предупредив об этом немецкие части, стоявшие в обороне”.
По-русски этот эпический пассаж звучит значительно короче: “Хуй вам, мы съебываем первые, вас здесь не стояло!”. И дивизия вернулась во вторую линию. Во второй линии было хорошо. Можно было вкусно кушать и не бегать в атаку, пока Буняченко и командовавший 9-й армией генерал Буссе крыли друг друга хуями. Но вкусно кушали плохиши недолго. В один прекрасный день обозникам, явившимся на продбазу 9-й армии, немцы показали известно что под девизом “Кто не работает, тот не ест”.
Посидев немного без хавки, власовцы решили “снабжаться с немецких складов с применением силы”. Узнав про таковую перспективу, народец воспрял духом. “Воинственное настроение, бунтарский дух и готовность к самозащите до последней возможности заполняли чувства каждого”. Склады ж, хуле.
Пиздилка в ближнем тылу немцам была совершенно некстати, 1-ю дивизию снабдили жрачкой на три дня и отправили дальше в тыл, лечить психологический кризис, случившийся после болотных приключений. Отойдя ещё на 100 километров в тыл, власовцы почувствовали себя совсем-совсем комфортно и присели отдохнуть. Но тут вновь явились гадкие немцы, уговаривать героев РОА повоевать за немцев. Проникновенная речь Буняченко, произнесенная перед немецкими офицерами, если её перевести на русский, сводилась вкратце к следующему: “Вы, немцы, - нацисты и пидарасы, и мы всегда это знали. Наша любовь была ошибкой. С Красной армией вы сражайтесь сами, а мы, идейные борцы с коммунизмом, пойдем отсюда нахуй в плен к американцам”.
Красная армия тем временем перешла в наступление как раз на том участке, откуда сдристнули эпические герои РАО, что значительно ускорило темпы передвижения эпических борцов с коммунизмом на запад. Так добежали до Дрездена. В Дрездене сидел Шернер, командовавший остатками группы “Центр” и курил бамбук. Потому что больше делать было нечего - фсёпиздец. Шернер предложил Буняченко сделку. Он отмазывает Буняченко в вышестоящих инстанциях на тему конфликта с командованием 9-й армии, а 1-я дивизия РОА всё-таки соглашается чуток повоевать, прикрывая жопу немцам.
Начались переговоры через посыльных, потому как сам ехать к Шернеру Буняченко боялся. Мол, его повяжут, а дивизию разоружат. Шернер в письменной форме просил повоевать, Буняченко, в свою очередь, в письменной форме просил снабдить его всем необходимым для отступления, потому что советские танки уже наступали на пятки идейным борцам с коммунизмом. В конце концов пришлось Буняченко побежать дальше без снабжения.
Добежав до Эльбы, идейные борцы с коммунизмом обнаружили перед собой практически непреодолимую преграду – небольшой отряд немцев, которому приказали стоять насмерть у заминированного моста через реку и никого не пускать. Власовцев особенно. Как уже было сказано выше, генерал Буняченко был не только идейным противником коммунизма, но и таким же идейным противником нацизма. Но в драку с немцами лезть было западло даже накануне их полного военного поражения. Поэтому была применена военная хитрость. Под предлогом “пропустить на ту сторону хотя бы медсанбат с ранеными”, немцев попросили открыть проход, через который и двинулась драпать вся дивизия. Немцы от такой наглости выпали в осадок и пропустили.
Власовцы перешли на другой берег, предоставив немцам сражаться с Красной армией, и полковник Буняченко занялся оборудованием очередного тылового рубежа. Специалист, хуле.
То, что в тылу у его группы оседлала важный мост драпающая дивизия власовцев, Шернеру совершенно не нравилось, и выводимые из боев дивизии СС стали как бы невзначай концентрироваться вокруг “идейных борцов”. Идейные борцы, не дожидаясь очевидного, снова сдристнули. Отойдя еще километриков на 30, власовцы получили с прилетевшим к ним начштабом группы армий очередное предложение все-таки повоевать. Воевать не хотелось, но жрать было совсем нечего. Бензина тоже не было. В обмен на обещание повоевать, начштаба выписал власовцам довольствие и улетел.
“ЙЕЕЕЕЕЕС!” – сказали власовцы, получили снабжение и… двинули драпать дальше, на юг. “Дивизия была снабжена всем необходимым и вновь получила возможность и двигаться, и действовать”.
Майор Швеннингер, приставленный Шернером к власовцам в качестве офицера связи, узнав, что дивизия не поедет на фронт, а собирается съебаться к союзникам, обиделся. “Наснаебали!”
“Ага” – подтвердил ему Буняченко.
Швеннингер смотался к своим и, нагнав власовцев на марше, заявил, что “будет бо-бо, если они не вернутся”. Мол, очень бо-бо, с танками и самолетами. Власовцы прекрасно понимали, что хорошее бо-бо в собственном тылу немцы организовать не смогут и не захотят. Потому что Красная армия, да. Главное, чтобы тыл продолжался подольше. В Чехословакии Западный и Восточный фронты смыкались медленнее всего, и именно поэтому власовцы направилсь туда. Меньше всего идейным борцам хотелось оказаться зажатыми между двумя отступающими немецкими фронтами, один из которых отступал перед Красной армией. При таком раскладе могли и убить.
Буняченко вполне резонно предполагал, что чем дольше его войска будут мотаться где ни попадя, лишь бы вдали от фронтов, тем меньше проблем он заполучит по дороге в американский плен. Таким образом, траектория движения вырисовывалась вполне определенная. До капитуляции Германии – на юг, потом – на запад.
Через два дня “беспримерного марша” власовцы добежали до Чехословакии. Тут случилось второе явление Власова народу. Генерал прилетел вместе с Шернером, осудил действия дивизии, строго пожурил Буняченко за неповиновение и предложил всё-таки повоевать. Шернер во всем этом затянувшемся цирке с конями участвовал по одной простой причине – быстро “раздавить дивизию танками” он не мог по причине отсутствия должного количества этих самых танков, а долго воевать с власовцами у себя в тылу было только на руку советским армиям. Позволять же власовцам просто так довольствоваться с тыловых немецких складов было рискованно – могли не понять свои, которые за право “довольствоваться” воевали на фронте. В общем, что-то надо было делать, хотя что – не очень понятно.
Но разговор не заладился. Буняченко послал Власова нах, сказал, что Германии пиздец, никакой РОА нет, Власов со своим Шернером идёт лесом, а дивизия его собственная. Шернер пожал плечами и ушёл лесом. “Кролик был очень воспитанным и ничего не сказал”(с)
“Фу, бля! – сказал Власов Буняченко. – Наконец-то мы одни!”
“Оба генерала были растроганы. Они крепко, дружески обнялись”.
РОА пошла дальше на юг, по дороге выменивая у чехов на оружие и патроны жратву и фрураж. Чехи, добыв оружие, бежали радостно пиздить по ночам заебавшие их немецкие гарнизоны, немецкие гарнизоны по мере скромных сил огрызались на чехов и власовцев. Власовцы драпали дальше.
2 мая случилось долгожданное. Власовцы увидели долгожданных американцев. Американцы тоже увидели власовцев. С традиционным боевым кличем прогнивших плутократов - “Бранзулеткаа-а-а-!!!” Они спикировали, причесали из пулеметов маршевую колонну и улетели.
Впрочем, что это мы всё о власовцах. Надо бы сказать пару слов и о Праге, в которой им суждено было совершить свой великий подвиг. Прага к этому времени стала проходным двором для немецкой армии, бегущей в американский плен. Толпы немецких солдат, драпавших на запад как с соблюдением хотя бы некоторого порядка, так и без оного, шли через город, предоставляя его жителям возможность насладиться всеми прелестями, сопутствующими подобного рода событиям. Терпеть подобные вещи от Великогерманского Рейха чехи еще могли. Но от издыхающего огрызка, который вот-вот окончательно затопчут – нетушки.
И вот 2 мая к Буняченко приходит делегация чехов. Чехи просят русских братушек помочь им поднять восстание.
“Во имя спасения героических сынов Чехословакии, во имя спасения беззащитных стариков, матерей, жен и детей наших, помогите нам. Чешский народ никогда не забудет вашей помощи в тяжелую минуту его борьбы за свободу, — говорили они генералу Буняченко”.
Буняченко не считал себя вправе вмешиваться в дела Чехословакии, но оставаться равнодушным и безучастным к происходящим событиям для него было тоже невозможно. Не могли отнестись к этому безразлично и все власовские солдаты и офицеры Первой дивизии. Все они горячо сочувствовали чехам и восторгались их готовностью к неравной борьбе с немцами. Генерал Власов и генерал Буняченко прекрасно понимали ту ответственность, которую они взяли бы на себя, дав свое согласие на поддержку восстания. Делегация уехала, не получив определенного ответа. зассал. И братьев-славян не поддержал.
Однако по здравому размышлению делать что-то надо было. Если чехи восстанут, а дивизия будет просто сидеть рядом, то немцы первым делом ее разоружат, чтобы не маячила. И могут не взять с собой в сытый плен к союзникам.
Кстати, о сытости. Чем-то надо было зарабатывать благорасположение местного населения в форме выдачи продуктов питания и фуража. Всё лишнее оружие было уже роздано, поэтому решено было немножко поразоружать немцев и тем посильно поддержать чехов. Ну а чехи покормят братьев славян. Немцев разоружали предельно корректно дабы в случае неуспеха замысла можно было как-то отговориться.
В общем, если кто не понял, ситуация такова. Через Прагу на запад идут немцы, учиняя непотребства. В Праге чехам плохо, они готовятся пиздить немцев. Вокруг Праги уже вовсю бегают по лесам чехи и пиздят немцев. Юго-западнее Праги сидит РОА, и, пользуясь тем, что большая часть идущих на запад немцев не в курсе, что тут сидят власовцы в немецкой форме, тормозит проходящих мимо немцев, отнимает оружие, отдает чехам, получает от них жратву и садится дальше охранять от чехов разоруженных немцев. Если это называется “борьбой с нацизмом” и “активной поддержкой пражского восстания”...
Впрочем, ситуация стремительно менялась. Через некоторое время к власовцам снова прибыли чехи, сообщившие интересное. К Праге подошли немецкие войска, пробивающиеся в американский плен и, вместо разоружения власовцев, активно пиздят чехов, потому что те мешают им пройти в этот самый американский плен. Власовцы прикинули, что основная масса злых вооруженных людей в серой и черной форме к моменту их появления уже пройдёт через Прагу, и сказали братьям-славянам:
“ЙОУ, БРАЗА!”
Из обоза моментально были извлечены во множестве заготовленные заранее и ожидавшие своего часа портреты генерала Власова. Раздавая оные портреты населению, власовцы, пересидевшие в стороне самый шухер, прибыли на место действия, дабы пожать славу “спасителей Праги”. От чего они могли спасти Прагу – не ясно. Ни о каком “подавлении восстания и разрушении Праги по образцу Варшавы” речи уже не шло. Вермахт образца лета-осени 1944 года мог некоторое время удержать на Висле Красную армию и до января 1945-го “зачистить” Варшаву. Но весной 1945-го немцам надо было просто пробить коридор через восставшие территории на запад и уйти. Ни устраивать тотальную резню, ни разрушать Прагу не было ни смысла, ни приказа. И любой здравомыслящий человек, даже очень трусливый, это хорошо понимал.
Так что, пока немецкие части с боями обтекали Прагу с одной стороны, власовцы без особых трудностей благополучно входили в нее с другой стороны, да еще и захватили теперь уже никому не нужный аэродром с брошенными на нем самолетами.
В общем, триумф был близок. Еще немного – и власовцы поднесут спасенную Прагу на блюдечке с голубой каемочкой союзным войскам и все-таки героически попадут в сытый американский плен. Но 7 мая, когда на встрече власовцев и импровизированного чешского правительства стороны заявили о своих планах, чехи послали власовцев нахуй. Чехи были люди чрезвычайно практичные и неоднократно пострадавшие от этой чрезвычайной, просто запредельной, почти польской, практичности. Поэтому отдаться по покровительство “героев”, отсиживавшихся до последнего в тылу, и пострадать от такой практичности еще раз хотели меньше всего. А то, что город, принимающий у себя в качестве гостей власовцев, дожидающихся американцев, при подходе Красной армии пострадает - к гадалке не ходи. И то, что сами власовцы из города сдристнут при этом моментально, оставив чехов “дожидаться американцев” в гордом одиночестве под дулами русских пушек – тоже к гадалке не ходи. А все говорило как раз за то, что советские танки в город войдут первыми.
Таким образом, в ночь с 7 на 8 мая “поддержка восстания” завершилась, и власовцы “выйдя из боя” двинулись на запад следом за немцами. Напоследок, благодарные за “спасение Праги” чешские партизаны поймали начштаба РОА генерал-майора Трухина и сдали его советским войскам. А сопровождавших его власовских генералов Боярского и Шаповалова убили “при попытке оказать сопротивление”.
10 мая героическая эпопея идейных борцов с коммунизмом подошла к концу - власовцы наконец-то встретили американские танки. Американцы приказали разоружиться, и 11 мая всё оружие кроме необходимого для охраны самих себя минимума было сдано. После чего, в непринужденной обстановке полной вооруженности одной стороны переговоров и полной безоружности другой стороны, выяснилось, собственно, главное. То, что эпические борцы с коммунизмом все-таки идут нахуй. Американская армия принимать капитуляцию РОА и давать ей какие-либо гарантии не собирается, а территорию, на которой расположилась 1-я дивизия РОА, передаст русским. “И разбирайтесь между собой сами”.
“Всёпиздец, цирк закрывается, все свободны, расходитесь кто куда!” – сказали Власов и Буняченко и сдались американцам частным порядком.
“Нахуй-нахуй!” - сказали американцы и передали Власова и Буняченко русским.
“Герои РОА” пожали плечами и разошлись кто куда. Благодарные чехи отлавливали героев, пробиравшихся в Западную Германию и сдавали советским властям.
ЗАНАВЕС
.https://maldalik.livejournal.com/9108.html