Ссылка на начало рассказа
Местные мы (рассказ, мистика, ВОВ) часть 1
Никто не спал. Для меньшего распыления сил, по приказу Рейхерта, весь личный состав был переведен в три дома, стоящих друг у дружки. Солдаты едва друг на друге не сидели, было бы желание, тремя гранатами всех положить можно. Технику подогнали всю, фары зажгли на манер прожекторов, часовые парами ходили. Сам Рейхерт тоже на улице был, курил, кутался в плащ – прохладноватая ночь выдалась.
Где-то за речкой, в лесу завыл волк, на соседнем подворье громко закудахтали куры в решетчатой сарайке. Ночь как ночь, тихая, спокойная, темная – луна едва-едва проглядывалась через прорехи в низких облаках, как бы дождь к утру не пошел.
Из-за угла донесся гогот солдат. Видать байки травят. Правильно, ночью так и надо, чтобы лишнего страха не нахвататься.
Рейхерт глянул на часы: время к полуночи подходит.
Справа, за избой, что-то глухо стукнуло, будто топором по бревну, и сразу же тишину ночи располосовала в ошметки длинная очередь из шмайсера.
И заголосило следом! Ночь взорвалась: кругом стреляло, рявкало очередями, лаяли отдельные выстрелы из винтовок, тяжело загрохотал пулемет, установленный на мотоцикле. Потом тяжело ухнул взрыв, и все как-то разом стихло, только пара несмелых выстрелов пистолетных бухнуло и все – тишина.
Рейхерт поймал за плечо пробегающего мимо солдата, остановил:
- Докладывай! – капитан посмотрел на солдатский автомат, от ствола курился сизый дымок.
- Я… Я не знаю, я туда, - пальцем куда-то за спину, - я туда… - он замялся, будто слова подыскивал, - Все туда стреляли, и я, я тоже.
- Кто открыл огонь?
- Не знаю, не видел, я прибежал, а там уже стреляют все.
- Сейчас куда?
- Так это, патроны, - и он ткнул палец в пустой подсумок, - вышли все.
- Иди, - он отвернулся от солдатика, потеряв к нему всякий интерес, твердым, чеканным шагом пошел туда, где прогремел взрыв гранаты. Свернул за угол дома и тут же увидел солдат: они сидели на жердях забора, курили, у одного уже была обмотана тряпицей рука, посередине повязки набухали темные пятна.
- Кто начал стрелять? – спросил Рейхерт.
- Вильгельм, - отозвался солдат с перевязанной рукой.
- Где он?
- Там, - солдат кивнул в сторону дома, Рейхерт посмотрел туда, и увидел у стены распластанный, с раскинутыми в стороны руками, труп. Лежал он в тени, разглядеть ран не получилось.
- Как погиб?
- А кто его знает, - подал голос Райс, тот самый рядовой, которого Рейхерт днем отправил спать, - крик поднял, стрелять начал, мы тоже. Подбежали, а он уже…
- Может сами в спину? – предположил Рейхерт подходя ближе к мертвецу, присел на корточки, - Смотрели?
- Нет еще, - Райс соскочил с забора, подошел, сел рядом на корточки, потянулся к мертвецу, Рейхерт заметил, как дрожат его руки, перевернул Вильгельма лицом вниз. Оба присмотрелись.
- Ни черта не видно, есть чем подсветить?
- Ага, сейчас, - Райс достал коробок, чиркнул, поводил горящей спичкой над спиной мертвеца, - целый вроде.
- На свет надо, - Рейхерт кивнул бойцам, тут же с забора соскочил еще один солдат и они вдвоем с Райсом вытащили Вильгельма из тени на лунный свет, перевернули лицом вверх.
Лицо Вильгельма было перекошенным, каким-то помятым что ли, а вот грудь… Грудь была располосована длинными бороздами, из под темной формы рваными лохмотьями торчала изодранная майка.
- Осколками что ли посекло, - сипло сказал кто-то из солдат.
- Да не могло, гранату то когда кинули? – сказал Райс, поднялся, захлопал по карманам, достал сигарету, прикурил, - Нет, - это, я вам скажу, дело другое.
Рейхерт расстегнул форму Вильгельма, распахнул. Раны были рваные, глубокие, в черном месиве мяса белели оголившиеся ребра.
- Райс, - кивнул солдату, - отойдем.
Райс кивнул, вместе отошли подальше.
- Что видел?
- Да ничего. Темно, стреляют все, а потом гранату бросил сдуру.
- А чего руки трясутся?
- Руки? – посмотрел на ладони, быстро сунул в карманы, - Со стрельбы, наверное.
- Райс, мы с тобой с первого дня, мне то не ври. Что было?
- За дурака примешь, - Райс, закусил губу, посмотрел на капитана, отвернулся, - что-то не то я видел, неправильное.
- Что?
- Там чернота была, - пожевал губу, - не знаю как сказать.
- Темно что ли?
- Да нет, там… Там как будто темнее чем темнота и двигалось оно, как, как… Как тряпки что ли, или веревки. И еще силуэты, как черти носились – тени.
- Остальные видели?
- Нет, я первый подбежал, остальные позже.
- А гранату зачем кинул?
- Оно по сторонам потянулось, с боков, длинно, другие наверное не заметили, а я вот… А может нервишки шалят, не знаю.
- А с рукой тот, как?
- А это как раз осколком. Да там царапина, чуток попортило. Он даже не в обиде.
- Ладно, - Рейхерт отвернулся, покачался на каблуках задумчиво, - Значит так, никому ничего не говоришь – все стреляли и ты стрелял, гранату с перепугу бросил. Все.
- Хорошо.
- Свободен. Если спросят, про что говорили, скажешь, - задумался, - соври что-нибудь.
- Ладно.
Райс поправил на плече автомат, торопливо пошел к дому, Рейхерт постоял еще с минуту, подумал.
- Тени значит. Ну-ну.
Утром, при перекличке личного состава выяснилось, что кроме Вильгельма есть еще потери: два караульных наряда пропали без вести. Прошли по маршруту следования, ничего не нашли, только несколько окурков и подобрали.
Деревенские опять же были спокойны. Только спокойствие это было совсем уж не человеческое. Они занимались повседневными делами: работали в огородах, мальчишки погнали скотину на выпас, несколько баб к реке пошли с грязными тряпками – стираться решили. Вот только делали они это будто во сне: глаза смотрят вперед, руки движутся ровно, ни единого лишнего движения, на лицах ни улыбок, ни недовольных гримас – ровные лица, застывшие. Солдаты к ним не подходили, издали смотрели, с опаской, а особо нервные так и вовсе, чистили оружие и на проходящих смотрели не иначе как через планку прицела.
Рейхерт отсыпался после ночи. Днем ничего случиться не должно было, в этом он был уверен, потому и спать лег.
Проснулся он от выстрелов. Выбежал на улицу без сапог, глянул в сторону и припустился со всех ног. Там, за околицей, двое солдат, почти в упор, расстреляли мальчика – пастушка, и теперь стояли оба над мертвым недвижно.
- Почему? Кто распорядился! – на бегу закричал Рейхерт, к нему повернулись, оба солдата вскинули оружие, будто и капитана своего готовясь расстрелять, но признали, оружие опустили. Рейхерт остановился в нерешительности и вдруг заорал во все горло, - Вы что, совсем с ума посходили?! Что творите! Да я вас, обоих!
Он посмотрел в глаза солдат и не увидел того, что ожидал: вины, рвения должностного – этого там не было, а был в их расширившихся зрачках, в широко распахнутых глазах с белками навыкат, только ужас. Оба молчали, у обоих оружие наизготовку и пальцы на курках застыли.
- Что случилось? – смягчился Рейхерт, глянул на мальчика. Долго в него стреляли, каждый по обойме расстрелял, никак не меньше.
Солдаты глупо смотрели то на мальчишку, то на капитана, друг на друга они не смотрели.
- С выпаса он их гнал, - в конце-концов сказал один из солдат.
- Ну это я и сам вижу, дальше что?
- Он, - солдат посмотрел на распростертое мальчишеское тело, будто сомневаясь, и сказал неуверенно, - он на нас напал.
- Что? Он, этот, - кивок в сторону, - напал? Как?
- В голове, - подал голос второй солдат, - мозги все скрутило, а он на нас смотрит, улыбается, а в башке все крутит. Автомат не поднять, глаза вылазят. И кошмары всякие видятся.
- Быстро в деревню, найдете Райса, все ему расскажете. Все, бегом марш!
Солдаты скорым тяжелы шагом пробежали мимо Рейхерта, свернули к мостку через речку, и скрылись за зелеными садовыми кустами. Рейхерт остался, подошел к мальчику, посмотрел внимательно. Мертвец как мертвец – много он таких видел, да и чего греха таить, сам детишек постреливал. Поначалу для тренировки воли, а было время, что и из спортивного интереса, на спор, а теперь вот только по приказу такое мог сделать – рука бы не дрогнула. Крови было почему-то не так много, будто только чуть натекло из ран, и все – кончилась она в мальце. Рейхерт присел на корточки рядом с трупиком, ухватил его за плечо, намереваясь перевернуть и тут же отдернул руку. Труп был холодный, как будто мальчика не только что расстреляли, а часов пять назад. Рейхарт осторожно протянул руку, потрогал мальчишескую щеку – тоже прохладная, взял за подбородок, повернул лицом к себе – мальчик улыбался, из под соломенных бровей нагло и совсем не мертво смотрели пронзительно голубые глаза.
Краем глаза уловил движение, вскинул голову и увидел проходящих мимо баб. Со стираными вещами шли, тугие скатки отжатых тряпок лежали в тазах. Они шли мимо не обращая внимания ни на Рейхерта, ни на труп мальчика, будто бы и не заметили их. Рейхерт соскочил, ухватил одну женщину за руку, подтащил к трупу, ткнул в него пальцем, показал, чтобы забирала.
Она кивнула. Поставила таз свой с тряпьем на землю, тело мальчишеское сграбастала и как куль на плечо забросила, пошла следом за уже далеко отошедшими к деревне бабами.
- Что же это? – тихо спросил сам у себя Рейхерт, глядя, как плетями болтаются руки мальца за спиной дородной бабы. Они не люди – люди себя так вести не могут, просто не могут. Он попытался вспомнить, какими они, деревенские были, когда их подразделение только-только в деревню пришло. Ведь совсем не такими: живыми они были, улыбались, смеялись, бабы бедрами толкались, за курями бегали, мальцов вдоль спины розгой протянуть могли за провинность, а мальцы голосили тогда, как и полагается. Что же теперь то с ними со всеми сделалось? Куда вся жизнь из них пропала?
Он вернулся в расположение его подразделения, подошел к избе, мельком глянул на старика – хозяина дома. Тот был занят своими делами: подбивал клинышки в большие тележные сани, потом поддавливал сверху руками, видать чувствовал слабину, и снова тюкал молоточком по клиньям. Рейхерт остановился на секунду, потом вытащил пистолет, подошел к старику.
Старик оглянулся, в глазах его ничего не отразилось, будто стекляшками в лицо капитана блеснуло, и отвернулся. Рейхерт ухватил старика за ворот рубахи, рывком отбросил от саней в сторону, шагнул к нему, взводя пистолет.
Убивать старика он не собирался, он просто хотел посмотреть, какая будет реакция. Старик упал навзничь, поднялся, отряхнул латаные штаны, распрямился и уставился в лицо Рейхерта, будто команды ждал. Рейхерт вскинул пистолет, выстрелил прямо над ухом старика, тот даже не вздрогнул, голубые глаза не мигая смотрели в лицо капитана.
Рейхерт с силой саданул рукоятью пистолета старику по лицу, старик снова упал, подниматься не стал, глянул снизу вверх в лицо мучителя.
- Да что же ты как бревно! – выкрикнул Рейхерт старику, тот молчал. Тогда Рейхерт не глядя всадил пулю старику в ногу. Нога дернулась, темным прочертилась из под штанины кровь по пыльной земле. Старик молчал, лицо было спокойным. Рейхерт поднял пистолет, едва не уперев его в лоб старика, тот проследил глазами за стволом.
- Кто вы? – тихо спросил он старика, - Кто?
- Местные мы, - неожиданно ответил старик на немецком языке без всякого акцента, будто всю жизнь в Германии прожил.
- Что? Что ты сказал? – закричал Рейхерт, а старик улыбался, глупо так, не понимающе. Рейхерт понял, что больше он ему ничего не скажет. Он выстрелил, и старик упал на землю.
А дальше они устроили казнь. Общую. По всем домам прошли, всюду заглянули, правда, как оказалось, - зря. Никто не прятался, все были на виду. Собрали всех, погнали в лес за речкой, там тычками и криками согнали в овраг и из пулеметов расстреляли. Всех. Хоть и было это нарушением приказа, но оставлять хоть кого-то в живых, Рейхерт боялся.
Яму наскоро забросали землей, навалили сверху бревен и вернулись в пустую деревню уже ближе к вечеру. Особенно не разговаривали, все больше молчали, много курили. Страх не прошел.
На ночь все же решили оставить караульных.
К глубокому вечеру немного разошлись, настроение у личного состава повысилось, кто-то взялся за губную гармошку, откуда-то достали выпивку. Стало веселее.
А ночью начался ад.
Луна яркая была, большая, такой большой луны Рейхерт никогда и не видел. Звезды на небе блестели яркими светляками, и все вокруг светлое, будто молочным сиянием залито – как днем все видно. Гул пошел от леса. Тихий, едва слышный, похоже на то, будто далеко-далеко едет колонна танков. Такой гул больше телом чуешь, чем ушами слышишь. Солдаты в небо как один смотрели, думали что может авиация летит. Но небо чистым было, а дальше…
Пятна черные, как кляксы на молочном лунном свете, из леса вышли и гул ударил по ушам, по глазам, казалось бы ворвался в сами мысли, в мозг, в душу. Люди выли, люди хватались за уши руками, скребли ногтями по лицу, по ушам, по голове своей, будто стараясь вырвать этот гул из своих черепов. А тени были все ближе и ближе и можно было в них уже различить человеческие силуэты за которыми словно бы плащом темнота тянулась.
И вдруг сразу гул стих, боль отпустила и нет никого: ни теней этих, ни призраков – ничего. Ночь, луна, тишина и тихий плач солдат, как дети малые.
Рейхерт посмотрел на свои пальцы: в крови, голову саднит, щеки изодраны, соленый вкус крови на губах и страх. Он выскочил из дома через окно, поискал глазами караульных – они валялись в отдалении: оба живые, оба свернувшиеся, как младенцы, оружие рядом валяется – плачут.
- Почему не стреляли! – заорал он на бегу, а они будто не услышали. Подбежал, одного поднял, по щекам отхлестал, второго – никакой реакции, в глазах ни единой мысли, только страх.
Во двор бросился, дверь дома, где солдаты были, распахнул, заорал вовнутрь:
- На улицу, с оружием! Все! – замолчал и услышал тихие стоны, вой, плач. Вбежал вовнутрь, так же вповалку, как и те, на улице. Стал хватать одного за другим, гневно хлестать по щекам, с силой, наотмашь, так, чтобы голова болталась из стороны в сторону. Солдат открыл глаза, взгляд его сфокусировался, стал осмысленным.
- Капитан… - словно спросонья спросил он.
- Буди остальных! – Рейхерт уже хватал следующего, с настойчивостью механизма стал хлестать его по щекам. Солдат кивнул, ухватил за плечо одного солдата, потряс, а потом тоже, как и капитан, стал хлестать по щекам.
Вскоре почти весь личный состав был при оружии, все были на улице, всматривались в поле перед лесом, откуда пришел гул. Поле было спокойным, словно серебряное лунное море.
А потом вновь замелькали тени – скорые, смазанные от своей скорости, мечущиеся над полем словно дикий ветер. Разразились увесистым лаем пулеметы, затарахтели автоматы, отрывисто загрохотали винтовки.
- Не подпускать! – орал Рейхерт, всматриваясь в поле. Он видел, как от теней, словно бы черные клочья отлетали, их отбрасывало назад, но они вновь и вновь напирали вперед. Тени взрыкивали, визжали громко, когда их разметывало пулями, но было ощущение, что не от боли они так кричат, а от злости, от ярости, что не могут достать живых.
Когда тени подошли близко, вход пошли гранаты. Не сговариваясь, не по приказу, несколько солдат разом хватанули за деревянные рукояти гранат, дернули чеку и полетели они, поблескивая в лунном свете. Ахнуло, и еще, и еще! Раз за разом – взрывы слились в сплошной долгий взрыв, будто канонада пушек. Громко и яростно зазвенел нечеловеческий крик, заложило уши, многие упали, прижимая руки к голове, закрывая уши.
В черном месиве опадающей земли, поднятой пыли, тени стали неразличимы и солдаты палили просто так, наугад. Но вот мелькнуло темно, уже совсем близко, уже почти в упор, Рейхерт выхватил пистолет, большим пальцем снял предохранитель, вскинул оружие.
Тень! Выстрел! Выстрел! Выстрел! – тень рвало на черные ошметки, отбрасывало, откидывало назад до тех пор, пока она не повалилась в траву и истаяла. Рядом, не умолкая, строчил и надрывался пулемет, его дырявый кожух уже светился багровым отсветом – перегрели, безбожно перегрели оружие.
Тени метались уже средь солдат. Люди вскрикивали, падали, их словно обволакивало черным туманом, и только приглушенный крик было слышно из под этого черного покрывала.
Рейхерт скоро заменил обойму, и, отступая к дому, отстреливался от приближающихся теней. Уперся спиной в дверь, на короткое мгновение оглянулся через плечо, ухватился за ручку, дернул дверь на себя, посмотрел на наседающие тени – те были уже почти перед ним, протяни руку и коснется она темного зыбкого тумана. И увидел он в этих тенях что-то светлое, едва заметное, прищурился на мгновение и различил лицо, бледное, серое, мертвое – лицо внутри тени. А может и показалось это ему… Он заскочил в дом, захлопнул за собой дверь, отступил на шаг, вновь перезаряжая пистолет.
Его словно отрезало от крика от боя на улице, внутри было неожиданно тихо, приглушенная стрельба едва доносилась с улицы. Зато внутри отчетливо тянуло заунывным полустоном-полувоем, будто волк подранок издыхает. Тени во внутрь не ломились.
Рейхерт оглянулся по сторонам, вскинув оружие, пошел на звук. Вошел из сеней в дом, глянул скоро по сторонам, - вой тянулся из спальни. Рейхерт подошел к двери, облизнул пересохшие губы, и вломился в дверь.
В комнате было темно, лунный свет едва сочился в окно через сеть ветвей на улице. В спальне не было никого – только мрак и вой, тихий, долгий, мученический изо всех углов. А еще ощущение присутствия, сильное, крепкое, уверенное, будто дырявят жадным, злым взглядом со всех сторон разом.
- Где ты? – закричал Рейхерт, панически тыча стволом из стороны в сторону, - Выходи!
Он посмотрел на старый, покосившийся шкаф. Выстрелил в него, потом всадил несколько пуль в кровать так, чтобы навылет, чтобы если кто под ней прячется, и ему бы досталось – вой лился на одной ноте.
- Где ты? - он метнулся по комнате, сбрасывая со стен полки, опрокидывая вещи, откинул в сторону подвернувшийся табурет, плечом ударил по шкафу, тот качнулся и, тяжело заскрипев, ухнул на пол, - Где ты?
Рейхерт уселся на кровать, глупо посмотрел на пистолет в своей руке, будто впервые его увидел, усмехнулся. Ему вдруг стало смешно, как тогда, в первый раз, когда он заскочил в похожий дом и, так же тыча пистолетом, поставил на колени в спальне всю семью. Молодую женщину, с растрепанными волосами, мужика с коротенькой стриженной бороденкой и маленькую, веснушчатую девчушку… Это была карательная операция, шел сорок первый год и никто еще не думал о том, что за грехи придется расплачиваться. Предписывалось произвести казнь. Рука дрожала, откуда-то взялся заливающий глаза пот… Он выстрелил три раза. Отец, мать, дочь. Только дочь – эта маленькая девчушка с такими большими веснушками, повернулась к нему и сказала тихо-тихо, что-то на своем, на русском, которого он так и не выучил, улыбнулась. Почему-то ему казалось, что она сказала ему: «не надо». Приказ он выполнил, а потом, сидя так же на кровати и смотря на тела почему-то смеялся и смеялся, как с ума сошел.
В комнате резко потемнело, громко захлопнулась дверь, ветви за окном сплелись в тугой клубок, не пропускающий в окно свет. Он услышал дыхание. Громкое и, наверное, жаркое. А еще смешок, тоненький, детский.
Он вскинул пистолет, нажал на курок и во вспышках выстрелов увидел их – мать с растрепанными волосами, отца с короткой, обстриженной бородой и веснушчатую девочку. Мать с отцом были мертвы: страшные, черные, раздутые, раззявленные, изжеванные. А дочь… Она смотрела на него голубыми глазами и улыбалась, повторяя часто и нежно: «не надо».
Патроны кончились, навалилась темнота, а в темноте холодные как лед, студеные прикосновения, будто облапили всего, исхватали.
Утром, когда взошло солнце, от всего подразделения в живых осталось только шестнадцать человек и еще один – капитан Рейхерт. Только живым его сложно было назвать: седой, постаревший за ночь лет на сорок, с трясущимися руками, с глазами распахнутыми широко и бессмысленно, и повторяющий безостановочно: «…не надо, не надо, не надо, не надо…».
Райс, по негласному соглашению оставшийся за главного, приказал уходить из деревни. А для того, чтобы тут больше никто не погиб, решил все сжечь – дотла. Дома вспыхивали легко, будто только и ждали прикосновения жадного языка пламени, смолянисто дымили, весело потрескивали угольки в пламени, со звоном лопались стекла, летели искры.
Управились к десяти часам. В половину одиннадцатого вышли. Увязавшегося было за ними капитана Рейхерта в упор застрелил Райс. Ему никто ничего не сказал.
А к вечеру они уже вышли к другой деревне, которой тут вроде бы и быть не должно было. Первое, что им показалось странным – это то, что в деревне было много мужиков…
Автор Волченко П.Н.
ссылки на мои прочие произведения на пикабу:
Простите (разбивка по выкладкам в аккаунте)