Мама
Звонит из школы.
— Мам, я уже всё. Еду домой.
Домой ехать тридцать минут. Проходит полтора часа. Звоню.
— Алё!
На заднем фоне — шум, крики.
— Ты где?
— Скоро буду, жди.
И бросает трубку.
Перезваниваю. Абонент недоступен.
Мамы, сколько вам нужно времени, чтобы накрутить себя до такого состояния, когда ком в горле и из рук всё валится?
Мне — ровно десять секунд. Может, чуть больше.
Далее воображение начинает рисовать дикое — ввязался в драку. Напали. Ограбили. Случилось что-то ужасное. Что-то непоправимое.
Одеться. Бежать. Куда? По маршруту автобуса. Облазить близлежащие подъезды. Позвонить классному руководителю. Нет, сначала в милицию. Нет, другу семьи, следователю с Петровки. Чтобы запеленговали телефон. Интересно, можно запеленговать телефон, если он отключен?
Высматриваешь подступы к подъезду. Подъездов два, бегаешь из одной комнаты в другую. Параллельно набираешь снова. И снова. Абонент недоступен.
Проходит ещё двадцать минут напряжённого ожидания.
Натягиваешь джинсы. Кофту. Берёшь паспорт. Ключи. Мечешься по квартире в поисках телефона. Перерываешь всё вверх дном. Телефон как в воду канул. Срываешь с кровати покрывало. Что-то мешает тебе рыться в белье. Ах, это телефон. Ах, ты всё это время держала его в руке.
Сдёргиваешь с вешалки пальто. Не плакать. Только не плакать. Господи, а я с утра наорала на него за то, что постель не заправил. Далась тебе эта постель! ДАЛАСЬ ТЕБЕ ЭТА ПОСТЕЛЬ, ДУРА! Никогда, никогда, никогда больше не стану его ругать. Сыночка, сыночка.
Тренькает домофон.
— Да?
— Французский иностранный легион приветствует вас!
— Ты где был???
— Мам, открой, тут люди ждут, — пасует французский иностранный легион.
Стряхиваешь с себя пальто. Идёшь открывать тамбурную дверь.
— Убью! — обещаешь себе с мрачной решимостью.
Выходит из лифта. Двухметроворостая каланча. Тяжеленный рюкзак за спиной. Карман куртки подозрительно оттопырен.
— Ты где был?- выдыхаешь Змеем Горынычем.
— Мам, я решил на дополнительный по истории остаться.
— А предупредить не мог?
— Ну, всё очень спонтанно случилось. Вот и не успел. А когда спохватился — звонок уже прозвенел.
— А смску скинуть? Чтобы я не волновалась?
— Мам, ты же знаешь, что на уроках нельзя телефонами пользоваться!
— Ты мне потом звонил, а там кто-то матом ругался!
— А, это алкаши на остановке что-то не поделили, вот и орали друг на друга. Я хотел тебе сказать, но телефон разрядился.
Стоишь, хватаешь ртом воздух.
— Это тебе, — достаёт из кармана мороженое. И улыбается широко-широко.
Улыбка у него моя. И моего отца.
Года три назад с деньгами было совсем туго, уходил погулять с друзьями, брал с собой сто рублей. Возвращался с шоколадкой. Не знаю, как умудрялся сэкономить. Но всегда приходил с шоколадкой. Протягивал её мне на пороге.
— Мамочка, это тебе.
Это мне, да. Мне, моё, обо мне.
Это — на всю жизнь. На всю мою благословенную, озарённую счастьем материнства жизнь.
Научиться бы ещё не накручивать себя так.
Автор - Наринэ Абгарян.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Мама
- Больше я в школу не пойду! – Крикнула с порога Катя. Голос её дрожал от слёз.
- Что случилось? – Взволнованно спросила в ответ Татьяна. В это время она на кухне пыталась убедить, что суп очень полезный, и есть его обязательно каждый день, младшего сына Даню. – Катюша, что случилось? – Повторила свой вопрос Татьяна, выходя в коридор.
- Ничего, не пойду и всё! – Отрезала Катя, забравшись на диван и уткнувшись носом к стенке. После чего послышались тихие всхлипывания.
- Доченька, тебя кто-то обидел? – Спросила Татьяна, присаживаясь на край и поглаживая дочь по голове.
- Да! – Выкрикнула Катя.
- И кто же?
- Ты! – Татьяна опешила от ответа дочери.
- Я? Чем же я тебя обидела? И причём тут школа?
- Зачем ты меня родила? И Даньку? Если у тебя нет денег? Теперь все смеются над нами, и никто дружить не хочет! – Всхлипывая, выговаривала Катя.
Татьяна вздохнула:
- Я сейчас, только Даньку проверю и вернусь. Вернусь и мы поговорим.
Татьяна осталась одна с двумя детьми больше двух лет назад. Олег – любимый папа и муж провалился на рыбалке под начавший таять лёд. Спасти не удалось. Катюша тогда ходила в детский сад, а Даньки ещё не было. Вместо него была свежая справка из больницы о постановке на учёт по беременности. Татьяна была на третьем месяце. Они с Олегом выросли в детском доме. Бабушек, дедушек, которые могли бы помочь в воспитании детей, не было. Татьяна понимала, что одной поднимать двоих детей будет тяжело, но мысль об аборте отогнала сразу. Олег был её первой и единственной любовью. Сделать аборт, означало для Татьяны предать Олега и их любовь. Они всегда мечтали, что у них будет большая дружная семья. Что они сделают всё, чтоб их дети были счастливы. Я справлюсь, наши дети будут счастливы – пообещала Татьяна себе и погибшему мужу.
Скудные сбережения молодой семьи ушли на похороны. Зарплаты кондитера небольшого кафе, где работала Татьяна, и пособия, которое она оформила на Катюшу, им с дочкой хватало, если жить скромно. Но Татьяна прекрасно понимала, что скоро появится сын, а значит декрет и увеличение расходов. Она старалась отложить прозапас каждую копейку. В своё время две крохотные однушки, полученные ей и Олегом после детского дома, они обменяли на двушку. Татьяне было нелегко оплачивать коммуналку, но разменивать квартиру она не решалась. Берегла для детей.
С рождением Данила расходы, как и ожидала Татьяна, увеличились. Приходилось экономить на всём. В детском доме Татьяна научилась шить и вязать, поэтому сейчас сама шила, вязала, перешивала и перевязывала одежду для себя и детей. Мастерила игрушки для Катюши и Данила. Книги, которые она читала деткам на ночь, брала в библиотеке. Сладости и вкусности, только по праздникам. Поход в парк на карусели один раз за лето. И прочее, и прочее. Бюджет уходил только на самое необходимое. На частный садик для Данилки денег не было, а место в государственном ожидалось только к трём годам. Но Татьяна о своём решении не жалела. Она очень любила детей. Старалась, чтоб их маленькая семья была дружной. И они всё делали вместе. Например, когда Татьяна учила Катюшку шить или готовить, Данька рядом перебирал цветные лоскутки или бренчал ложкой в маленьком сотейнике с очень сосредоточенным видом. Перед тем, как читать детям ежевечерние сказки на ночь, они лежали и разговаривали обо всём на свете. Даже когда Данька ещё не умел разговаривать, он всегда с любопытством слушал. Всё равно они были вместе, рядом…
Даня на кухне ковырял ложкой в супе.
- Не хочу суп. Хочу мороженое. – Коверкая слова, вздохнул мальчик.
- Много мороженого вредно. В субботу купим мороженое, а сейчас кушай суп. – Татьяна нежно погладила сына по голове.
Когда она вернулась в комнату, Катя уже не плакала. Девочка сидела на диване, задумчиво глядя в пол. Татьяна присела рядом.
- У Вали Смирновой день рождения. Она всех девочек из класса пригласила, а меня нет. – Тихо сказала Катя. – Я спросила её, почему, а она ответила, что не хочет получить в подарок самодельного медведя, которого я Оле Ивушкиной подарила. А ещё, что на хорошие подарки у нашей семьи денег нет.
- Ты думаешь, что дружба измеряется дорогими подарками? Если бы Валя пришла на твой день рождения и не подарила совсем ничего, ты была бы рада её видеть на празднике?
- Конечно! Мы бы всё равно могли весело играть.
- А Оля обрадовалась медвежонку, которого мы с тобой сшили для неё?
- Да. Она сказала: здорово, что такой медвежонок будет только у неё и ни у кого в целом мире. И он всегда будет напоминать ей обо мне.
- Для меня было бы замечательным подарком, если бы ты хорошо училась, а Данька всегда кушал суп без капризов. Но разве, если ты получишь двойку, я стану любить тебя меньше? И Данька суп ни в какую есть не хочет сегодня, но я люблю его так же сильно, как вчера. Подумай о нашем разговоре. – Татьяна обняла дочку и крепко прижала к себе. – Я люблю вас, и папа очень любил.
На следующий день Катя пришла из школы счастливая и поделилась новостями:
- Оля сказала Вале, что не пойдёт к ней на день рождения. Потому что пойдёт ко мне в гости в субботу. Она принесёт новую настольную игру.
- Замечательно. – Улыбнулась Татьяна. – Как раз в субботу я собиралась купить мороженое. А ещё, моя начальница предложила мне печь дома пирожные и торты для них. Говорит, такие вкусные как у меня ни у кого не получаются. Это значит, что я смогу подрабатывать. И к зиме мы купим тебе новые коньки.
- Лучше, мамочка, сперва купи Даньке грузовик, помнишь, который ему так понравился в магазине. – Ответила Катя и смущённо улыбнулась.
Махмуд Эсамбаев: "Моя еврейская мама"
Мой отец чеченец и мама чеченка. Отец прожил 106 лет и женился 11 раз. Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше.
-Мойше, - говорила она, - я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко.
Это когда всех чеченцев переселили В Среднюю Азию. Мы жили во Фрунзе. Я проводил все дни с мальчишками во дворе.
-Мойше! - кричала она. - Иди сюда.
-Что, мама?
-Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца. И потом пойдёшь.
-Хорошая смесь у Мойши, - говорили во дворе, - мама - жидовка, отец - гитлеровец.
Ссыльных чеченцев там считали фашистами. Мама сама не ела, а все отдавала мне. Она ходила в гости к своим знакомым одесситам, Фире Марковне, Майе Исаaковне - они жили побогаче, чем мы, - и приносила мне кусочек струделя или еще что-нибудь.
-Мойше, это тебе.
-Мама, а ты ела?
-Я не хочу.
Я стал вести на мясокомбинате кружок, учил танцевать бальные и западные танцы. За это я получал мешок лошадиных костей. Мама сдирала с них кусочки мяса и делала котлеты напополам с хлебом, а кости шли на бульон. Ночью я выбрасывал кости подальше от дома, чтобы не знали, что это наши. Она умела из ничего приготовить вкусный обед. Когда я стал много зарабатывать, она готовила куриные шейки, цимес, она приготовляла селёдку так, что можно было сойти с ума. Мои друзья по Киргизскому театру оперы и балета до сих пор вспоминают: "Миша! Как ваша мама кормила нас всех!"
Но сначала мы жили очень бедно. Мама говорила: "Завтра мы идём на свадьбу к Меломедам. Там мы покушаем гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше".
Я уже хорошо танцевал и пел "Варнечкес". Это была любимая песня мамы. Она слушала ее, как Гимн Советского Союза. И Тамару Ханум любила за то, что та пела "Варнечкес".
Мама говорила: "На свадьбе тебя попросят станцевать. Станцуй, потом отдохни, потом спой. Когда будешь петь, не верти шеей. Ты не жираф. Не смотри на всех. Стань против меня и пой для своей мамочки, остальные будут слушать".
Я видел на свадьбе ребе, жениха и невесту под хупой. Потом все садились за стол. Играла музыка и начинались танцы-шманцы. Мамочка говорила: "Сейчас Мойше будет танцевать". Я танцевал раз пять-шесть. Потом она говорила: "Мойше, а теперь пой". Я становился против неё и начинал: "Вы немт мен, ву немт мен, ву немт мен?.." Мама говорила: "Видите какой это талант!" А ей говорили: "Спасибо вам, Софья Михайловна,что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика. Другие ведь как русские - ничего не знают по-еврейски.
Была моей мачехой и цыганка. Она научила меня гадать, воровать на базаре. Я очень хорошо умел воровать. Она говорила: "Жиденок, иди сюда, петь будем".
Меня приняли в труппу Киргизского театра оперы и балета. Мама посещала все мои спектакли.
Мама спросила меня:
-Мойше, скажи мне: русские -это народ?
-Да, мама.
-А испанцы тоже народ?
-Народ, мама.
-А индусы?
-Да.
-А евреи - не народ?
-Почему, мама, тоже народ.
-А если это народ , то почему ты не танцуешь еврейский танец? В "Евгении Онегине" ты танцуешь русский танец, в "Лакме" - индусский.
-Мама, кто мне покажет еврейский танец?
-Я тебе покажу.
Она была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов.
-Как ты покажешь?
-Руками.
-А ногами?
-Сам придумаешь.
Она напевала и показывала мне "Фрейлехс", его ещё называют "Семь сорок". В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв. И на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец "А юнгер шнайдер". Костюм был сделан как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад - из другого материала. Я всё это обыграл в танце. Этот танец стал у меня бисовкой. На "бис" я повторял его по три-четыре раза.
Мама говорила: "Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец".
В белорусских городах в те годы, когда не очень поощрялось еврейское искусство, зрители-евреи спрашивали меня: "Как вам разрешили еврейский танец?". Я отвечал: "Я сам себе разрешил".
У мамы было своё место в театре. Там говорили: "Здесь сидит Мишина мама". Мама спрашивает меня:
-Мойше, ты танцуешь лучше всех, тебе больше всех хлопают, а почему всем носят цветы, а тебе не носят?
-Мама, - говорю, - у нас нет родственников.
-А разве это не народ носит?
-Нет. Родственники.
Потом я прихожу домой. У нас была одна комнатка, железная кровать стояла против двери. Вижу, мама с головой под кроватью и что-то там шурует. Я говорю:
-Мама, вылезай немедленно, я достану, что тебе надо.
-Мойше, - говорит она из под кровати. - Я вижу твои ноги, так вот, сделай так, чтоб я их не видела. Выйди.
Я отошел, но все видел. Она вытянула мешок, из него вынула заштопанный старый валенок, из него - тряпку, в тряпке была пачка денег, перевязанная бичевкой.
-Мама, - говорю, - откуда у нас такие деньги?
-Сыночек, я собрала, чтоб тебе не пришлось бегать и искать, на что похоронить мамочку. Ладно похоронят и так.
Вечером я танцую в "Раймонде" Абдурахмана. В первом акте я влетаю на сцену в шикарной накидке, в золоте, в чалме. Раймонда играет на лютне. Мы встречаемся глазами. Зачарованно смотрим друг на друга. Идёт занавес. Я фактически ещё не танцевал, только выскочил на сцену. После первого акта администратор подает мне роскошный букет. Цветы передавали администратору и говорили, кому вручить. После второго акта мне опять дают букет. После третьего - тоже. Я уже понял, что все это- мамочка. Спектакль шёл в четырёх актах. Значит и после четвёртого будут цветы. Я отдал администратору все три букета и попросил в финале подать мне сразу четыре. Он так и сделал. В театре говорили: подумайте, Эсамбаева забросали цветами.
На другой день мамочка убрала увядшие цветы, получилось три букета, потом два, потом один. Потом она снова покупала цветы.
Как-то мама заболела и лежала. А мне дают цветы. Я приношу цветы домой и говорю:
-Мама, зачем ты вставала? Тебе надо лежать.
-Мойше, - говорит она. -Я не вставала. Я не могу встать.
-Откуда же цветы?
-Люди поняли, что ты заслуживаешь цветы. Теперь они тебе носят сами.
Я стал ведущим артистом театра Киргизии, получил там все награды. Я люблю Киргизию, как свою Родину. Ко мне там отнеслись, как к родному человеку.
Незадолго до смерти Сталина мама от своей подруги Эсфирь Марковны узнала, что готовится выселение всех евреев. Она пришла домой и говорит мне:
-Ну, Мойше, как чеченцев нас выслали сюда, как евреев нас выселяют ещё дальше. Там уже строят бараки.
-Мама, - говорю, - мы с тобой уже научились ездить. Куда вышлют, туда поедем, главное - нам быть вместе. Я тебя не оставлю.
Когда умер Сталин, она сказала: "Теперь будет лучше". Она хотела, чтобы я женился на еврейке, дочке одессита Пахмана. А я ухаживал за армянкой. Мама говорила: "Скажи, Мойше, она тебя кормит?" (Это было ещё в годы войны).
-Нет, - говорю, - не кормит.
-А вот если бы ты ухаживал за дочкой Пахмана...
-Мамa, у неё худые ноги.
-А лицо какое красивое, а волосы... Подумаешь, ноги ему нужны.
Когда я женился на Нине, то не могу сказать, что между ней и мамой возникла дружба.
Я начал преподавать танцы в училище МВД, появились деньги. Я купил маме золотые часики с цепочкой, а Нине купил белые металлические часы. Жена говорит:
-Маме ты купил с золотой цепочкой вместо того, чтоб купить их мне, я молодая, а мама могла бы и простые носить.
-Нина, - говорю, - как тебе не стыдно. Что хорошего мама видела в этой жизни? Пусть хоть порадуется, что у неё есть такие часы.
Они перестали разговаривать, но никогда друг с другом не ругались. Один раз только, когда Нина, подметя пол, вышла с мусором, мама сказала: "Между прочим, Мойше, ты мог бы жениться лучше". Это единственное, что она сказала в её адрес.
У меня родилась дочь. Мама брала её на руки, клала между своих больших грудей, ласкала. Дочь очень любила бабушку. Потом Нина с мамой сами разобрались. И мама мне говорит: "Мойше, я вот смотрю за Ниной, она таки неплохая. И то, что ты не женился на дочке Пахмана, тоже хорошо, она избалованная. Она бы за тобой не смогла все так делать". Они с Ниной стали жить дружно.
Отец за это время уже сменил нескольких жён. Жил он недалеко от нас. Мама говорит:
"Мойше, твой отец привёл новую никэйву. Пойди посмотри." Я шёл.
-Мама, - говорю, - она такая страшная!
-Так ему и надо.
Умерла она, когда ей был 91 год. Случилось это так. У неё была сестра Мира. Жила она в Вильнюсе. Приехала к нам во Фрунзе. Стала приглашать маму погостить у неё: "Софа, приезжай. Миша уже семейный человек. Он не пропадёт. месяц-другой без тебя". Как я её отговаривал: "Там же другой климат. В твоём возрасте нельзя!" Она говорит:"Мойше, я погощу немного и вернусь". Она поехала и больше уже не приехала.
Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти обнять.
Литературная запись Ефима Захарова.
И случилось чудо
Дома были гости. Гости у них были почти всегда.
- Всё пьют, пьют, бутылок полно, а еды совсем нет. Хоть бы хлеба кусок найти... но на столе одни окурки и пустая консервная банка из под кильки, - Лёня ещё раз внимательно оглядел стол, ничего нет.
- Ладно, мама, я пошел, - сказал мальчик и стал медленно натягивать свои рваные ботинки.
Он еще надеялся, что мама все-таки остановит его, все-таки скажет,
- Куда же ты, сынок, не поемши, да и холодно на улице. Сиди дома. Сейчас я сварю кашу, а гостей прогоню, и полы помою.
Он всегда ждал от мамы ласковое слово, но она не любила говорить ласковые слова. Слова, которые она говорила, были похожи на колючки, от которых Лёне хотелось съёжиться и спрятаться.
В этот раз он решил, что уходит навсегда. Лёне было шесть лет и он считал себя вполне взрослым. Для начала мальчик решил заработать денег и купить булочку, может даже две булочки, его желудок урчал и требовал пищи.
Как заработать денег Лёня не знал, но проходя мимо торговых киосков, он увидел торчащую из снега пустую бутылку, положил в карман, потом нашел выброшенный кем-то пакет и еще полдня собирал бутылки.
Бутылок было уже много, они звенели в пакете. Лёня уже представлял себе, как купит мягкую душистую булочку с маком или с изюмом, а может быть даже с глазурью, но потом решил, что на глазурь у него бутылок не хватит и решил для верности ещё поискать.
Он подошел поближе к платформе пригородных поездов, где в ожидании электричек мужики пьют пиво. Лёня поставил тяжёлый пакет рядом с киоском, а сам побежал за только что оставленной бутылкой. Пока он бегал подошёл какой-то грязный и злой мужик. Он забрал его бутылки, посмотрел на щуплого хозяина пакета так грозно, что Лёне пришлось повернуться и уйти.
Мечта о булочке исчезла, как мираж.
- Собирать бутылки - тоже трудная работа, - подумал Лёня и снова побрёл по заснеженным улицам.
Снег был мокрым и липким. Ноги у мальчишки промокли и замёрзли. Стало совсем темно. Он не помнил, как забрел в какой-то подъезд, упал на лестничной площадке, подкатился поближе к батарее и, погрузился в горячий сон.
Проснувшись, он подумал, что все еще продолжает спать, потому что было тепло, спокойно и уютно, а ещё пахло чем-о вкусным, вкусным!
Потом в комнату зашла женщина с очень доброй улыбкой.
- Ну что, мальчик, - спросила она ласково, - обогрелся? Выспался? Давай завтракать. А то я ночью иду, а ты, как кутенок какой, в подъезде спишь. Взяла тебя и принесла домой.
- Это теперь мой дом? - еще не веря в свое счастье, спросил Лёня.
- Если у тебя нет дома, то будет твой, - ответила женщина.
Дальше все было похоже на сказку. Незнакомая тетя кормила его, заботилась, покупала новую одежду. Постепенно Лёня рассказал ей всё про свою жизнь с мамой.
У доброй тёти было сказочное имя - Лилия. На самом деле имя было обыкновенное, но Лёня ещё совсем мало жил на свете, и услышал его впервые. Он решил, что только у доброй феи может быть такое чудесное и красивое имя.
- А хочешь, я стану твоей мамой? - спросила она как-то, обняв его и крепко прижав к себе, как это делают настоящие, любящие матери.
Он, конечно, хотел, но...счастливая жизнь закончилась неожиданно быстро. Через неделю за ним пришла мама.
Мама была почти трезвая и сильно кричала на приютившую его женщину, - Меня пока ее еще не лишили материнства, и у меня на сына все права. -
Когда она уводила Лёню, с неба падали снежинки, и ему казалось, что дом, где оставалась такая хорошая тетя, походит на белый замок.
Дальнейшая жизнь была совсем плохой. Мама пила, а он убегал из дома. Ночевал на вокзалах, собирал бутылки, покупал хлеб. Ни с кем не знакомился, ни у кого ничего не просил.
Со временем его маму все-таки лишили материнства, а его определили в детский дом.
Самым печальным для него было то, что он никак не мог вспомнить, где находится тот дом, похожий на белый замок, в котором живёт добрая женщина со сказочным именем.
Прошло три года.
Лёня жил в детском доме. Он по-прежнему был замкнутым и неразговорчивым. Его любимым занятием было уединиться и рисовать. Причём, рисовал он всегда одну и ту же картинку - белый дом и падающие с неба снежинки.
Однажды в детский дом приехала журналистка. Воспитательница водила её по всем комнатам и знакомила с детьми. Они подошли к Лёне.
- Лёня - хороший, интересный ребенок, но у него проблемы адаптации в детском коллективе. До сих пор проблемы, хотя он у нас уже три года. Мы работаем над тем, чтобы устроить мальчика в семью, - объяснила она журналистке.
- Давай знакомиться, меня зовут Лилия, - предложила журналистка Лёне.
Мальчик встрепенулся, ожил, и заговорил! Он с упоением рассказывал ей о другой доброй тёте Лилии. Казалось, его душа оттаивает с каждой фразой. Глаза у него блестели, на щеках выступил румянец. Воспитательница с удивлением наблюдала за его преображением.
Имя Лилия, оказалось, золотым ключиком к сердцу ребёнка.
Журналистка Лилия не смогла сдержаться и расплакалась, слушая историю Лёниной жизни, а потом она пообещала ему напечатать о нём в местной газете и, может быть, та добрая женщина прочитает её и узнает, что Лёня ждёт встречи с ней.
Она сдержала своё слово. И случилось чудо.
Та женщина не выписывала газету, но у неё был день рождения и коллеги на работе подарили ей цветы, а поскольку на улице была зима, цветы завернули ещё и в газету. Дома, разворачивая цветы, она обратила внимание на заголовок небольшой статьи " Добрая женщина Лилия, Вас ищет мальчик Лёня. Отзовитесь!"
Она прочитала статью и поняла, что это её ждёт тот самый мальчик, которого однажды она принесла с лестничной площадки и хотела усыновить.
Лёня сразу узнал её. Он бросился к ней. Они обнялись. Плакали все: и Лёня, и Лилия, и воспитатели, присутствующие при встречи.
- Я так ждал тебя, - сказал мальчик.
Его с трудом удалось уговорить отпустить тётю Лилю домой. Она не может забрать его сразу, предстоит процедура усыновления, но она каждый день будет приходить и навещать его.
P.S
А дальше у Лёни была счастливая жизнь. Сейчас ему уже 26 лет. Он закончил технологический институт. Собирается жениться на хорошей девушке. Весёлый, общительный парень и очень любит свою маму Лилю, которой он обязан всем.
Потом уже, когда он стал взрослым, она ему рассказала, что муж ушёл от неё по причине её бездетности. Она чувствовала себя несчастной и никому ненужной. Именно, в этот момент она нашла его на лестничной площадке и отогрела своей любовью.
После того, как его забрала мать Лилия с сожалением думала, - Значит не судьба.
И была бесконечно счастлива, когда снова нашла его в детском доме.
Леонид попытался узнать судьбу своей настоящей матери. Он выяснил, что квартиру в городе они снимали. Мать много лет назад уехала в неизвестном направлении с освободившимся из заключения мужчиной. Дальше искать он не стал. Зачем?
Автор: Наталья Сергеевна.
Родители
Люблю бывать в гостях у родителей.
— Мама, а папа где?
— С утра полез мне за сапогами на антресоль и пропал...
То есть у них в квартире немного восьмидесятые, заповедник, хотя телевизор по диагонали в два раза длиннее моего.
На обед фирменные мамины котлеты. Те, которые помимо котлет, пахнут ещё и детством. За годы они стали только вкуснее. Мой Артём называет их «коклеты», от чего кажется, что он с ними кокетничает. Порой, и правда, кокетничает, ковыряя котлеты вилкой, а я свои пять уже проглотил и воровато тянусь к его.
— Сынок, прекрати! — ругается мама, — кто здесь ребёнок, спрашивается.
Я же дома у родителей, хороший вопрос.
У Артема с дедом деловые отношения. Артём использует деда в качестве автосервиса. Однажды заставил меня притащить к ним сломанный велосипед. Я, конечно, тоже пытался его починить, но сделал только хуже: после моего вмешательства сходство с велосипедом было полностью утрачено. Дед залез в свой заветный шкаф, на двери которого на резинках висит три тысячи отверток, а на полках в банках из-под советского порошкового кофе томятся шурупы. Через две минуты велосипед был в порядке, плюс приобрёл функцию микроволновки. В своё время отец мог собрать из воздуха кассетный магнитофон.
Артём показывает бабушке мультики.
— Сейчас будет страшно, — предупреждает он старушку.
И старушка натурально прикрывает глаза рукой. Старушке натурально страшно. А мой знай откусывает у бисквитных медвежат «барни» головы и ухмыляется.
Мы с отцом смотрим футбол. Он болеет за «Динамо» с шестидесятых. Я делаю вид, что тоже болею за «Динамо». Хотя за те годы, что я болел за «Динамо», я болел за «Челси», «ПСЖ», «Реал», «Баварию» и даже за «Ноттингем Форрест». Перед поездкой к родителям я изучаю состав своей любимой команды.
— А Темка за кого болеет? — интересуется отец.
— Ой, пап, не спрашивай.
— Темка, а ты за кого болеешь? — спрашивает он.
— Я за чёрненьких.
— Как это? Здесь только синенькие и красненькие...
— Он болеет за судью, пап. Говорю же — не спрашивай.
Иногда одновременно с нами к родителям наведывается мой младший брат. Мы все люди местами интеллигентные, и в такой конфигурации из нас должно получаться «Аббатство Даунтон», но почему-то не получается. А получается «Семейка Аддамс».
Мой брат с Артёмом начинают конкурировать, как сверстники, несмотря на то что у брата у самого ребёнок. Камнем преткновения обычно становится «Лего» по мотивам «Друзей», принадлежащее брату.
— Я собирал его две недели, Артём, даже не думай дышать рядом с ним.
Через шесть минут.
— Мама, он украл у меня Чендлера!
— Де-ду-ш-ка!!! — раздаётся крик в другой комнате.
Это значит, Артём получил убежище за дедушкиной спиной. Политика.
Я облокачиваюсь на подоконник, выглядываю в окно. Во дворе мало что изменилось, даже черепашка-«лазилка» та же, только перекрашена. При развитом воображении легко вернуться назад. Вот только котлеты у мамы все чаще подгорают, и отец все реже находит в банках нужный шуруп. И я делаю единственное, что в моей власти — ценю. Каждое мгновение с ними, и не стесняюсь объятий, и вглядываюсь в глаза, и запоминаю мелочи — всем этим мне дальше жить, когда придёт время.
Автор - Олег Батлук.