Аттракционы, говорите, страшные? Подержите мой ремень безопасности.
Есть в этом что-то странное — в городе, который днем кажется вполне мирным. Но когда солнце опускается за горизонт, как будто начинается другой спектакль. Мы были в Дананге, Вьетнам. Вечер застал нас врасплох, делать особо было нечего. Мы пошли гулять к реке, посмотреть на знаменитый мост Дракона. Ну, мост как мост — я бы, пожалуй, не сказал, что он меня впечатлил, если бы не одно но. На выходных этот дракон извергает огонь. Реальный, жгучий огонь из пасти. Стоит только наступить ночь, как откуда-то собирается огромная толпа. Поглазеть. Но не суть.
Мы бродили у моста, заглянули в район, где живут, ну скажем так, те, у кого нет проблемы с деньгами. Дома там — как из другого мира, словно перенесенные сюда из какого-то другого, более яркого и блестящего времени. Но нас больше манил парк аттракционов, который располагался совсем рядом. Азия Парк.
Азия Парк. Звучит как что-то безобидное, правда? Но там было что-то... странное. Может, это вечерняя прохлада, которая пронизывала до костей, а может, ощущение, что за тобой наблюдают, хотя вокруг было мало людей. Да, парк был почти пуст. Местные, видимо, не слишком его жаловали — билеты там явно не из дешевых. Но вот мы, туристы, да еще и в темное время суток, чувствовали себя чужаками в этом странном уголке.
Там были аттракционы — такие, которые напоминают детство: старые добрые "веселые горки", качели, чертово колесо, возвышающееся над парком, словно призрак прошлого.
Плати за вход и катайся до одурения. И мы катались. Мы бродили среди деревьев, которые странно шумели на ветру, и смеялись, как глупые дети. Но вот что-то притянуло нас к аттракциону, который звался "Королевская кобра".
Если бы я знал тогда, что будет дальше, я бы сделал пару шагов назад и, возможно, свернул куда-нибудь подальше. Но тогда я еще не догадывался, что такое — Королевская кобра. Это не обычные американские горки, о нет. Здесь нет кабинок, к которым мы привыкли. Здесь только кресла, подвешенные сверху, а ваши ноги... ваши ноги висят в пустоте, как у марионетки, которой кто-то отрезал нити.
Первый звоночек прозвенел, когда меня начали пристегивать. Видите ли, вьетнамцы невысокие, стройные люди, а я... я нет. Я крупный, громоздкий, и ремень безопасности никак не хотел застегиваться. Моя грудная клетка просто не умещалась. Но они старались, маленькие тонкие руки вьетнамки подергивали ремень, как будто это могло помочь. Я прилагаю больше усилий, когда открываю дверь. Я вздохнул, потянул его сам, втянул живот, и — щелк. Застегнулся. Только вот сверху опустилась еще одна металлическая штука — жесткий ограничитель. И вот тут стало совсем не по себе.
А дальше — ноги. Свободно висят. Опоры нет. Сидишь в пустоте, ноги свисают над бездной, и ты понимаешь, что они будут болтаться как тряпичные куклы, а если вдруг за что-то зацепятся... ну, в общем, в голове рисуется картинка не из приятных.
Я закричал. Громко. Стыдно? Нет, нисколько. Когда мы просто летели вперед, еще можно было как-то держаться. Но когда аттракцион начал переворачивать нас вверх ногами... тогда-то и началась настоящая жуть. В этот момент каждая клеточка моего тела знала, что это конец. Ноги болтались в воздухе, и казалось, что вот-вот зацепишься за что-то твердое, а на такой скорости этого "чего-то" будет достаточно, чтобы... Ну, вы поняли.
Но даже это было не самым страшным. Голова. Голова постоянно кричала о том, что впереди труба. Металлическая труба, к которой ты несешься. И вот, ты летишь на нее, ноги болтаются, и твоя голова вот-вот столкнется с этой чертовой трубой.
Страх пронизывал до самых костей. Я был уверен, что ремни, которые держали меня, вот-вот разорвутся. Что инженер, рассчитывая эту конструкцию, никогда не предполагал, что на нее сядет кто-то вроде меня. И вот она — картина в голове: ремень рвется, ограничитель отскакивает, и я на миг успеваю зацепиться за остатки конструкции, но стул переворачивается, и вот я уже лечу вниз, навстречу этим гигантским балкам, которые мелькают внизу.
К счастью, все это закончилось быстрее, чем я успел это осознать. Поездка завершилась, и я все еще был жив. Но второй раз — никогда.
