Слава тебе, эвенкийский аршан!
С малых лет я мучился животом. Не мог есть ничего пресного. А после того, как в декабре 1937 года арестовали и увезли неведомо куда отца, кормильца семьи, мы часто питались пресной пищей. С началом войны призвали на фронт старших братьев, я был ещё мал, не охотился. Совсем туго стало жить. Мама горестно гладила меня по вихрам и приговаривала:
- Слабый ты у меня, Колька, брухоболезный какой-то.
К врачам не обращались. Мы жили в глухой тайге, где легче было встретить медведя, чем дипломированного врача.
Однажды, поев пресных лепёшек, я лежал на топчане и маялся от боли в животе, когда к нам заехал знакомый эвенк, давнишний друг отца. С малолетства я помнил это скуластое и морщинистое лицо, добрые глаза с узким прищуром. Эвенк часто охотился с отцом, отец ездил к нему в гости. Звали старика дядей Семёном.
Он приехал узнать что-нибудь о своём друге. Дядя Семён всегда недоумевал – что сделал Ефимка, куда его увезли? Ничего нового мы не могли сказать ему. Огорчённый, он молчал, разглядывая бедную обстановку нашей избы, и вдруг увидел меня.
- Пошто Колька лежит, болеет, што ли? – спросил он у мамы.
- Живот у него скрутило, ничего пресного есть не может, - пожаловалась мама, вытирая о передник руки. Она готовила обед.
Дядя Семён задумчиво пожевал чубук старой трубки и вдруг решительно сказал:
- Лечить надо. На аршан ехать надо. Совсем близко аршан. Однако, отпускай ево, Васса, со мной. – Он показал на меня зажатой в руке трубкой и добродушно улыбнулся. Мы знали, что аршан – это целебный источник.
Мама немного поколебалась и согласилась. На прощанье старый эвенк сказал, что заедет к нам через два дня и заберёт на аршан.
Мы знали, что эвенки никогда не нарушают данного слова, и через два дня я ждал друга моего отца, смотря в окно на тайгу. Он приехал на двух оленях с деревянными сёдлами.
- Собирай, Васса, парнишку! – Крикнул он, входя в избу.
Олени мне очень понравились, я долго любовался и подходил к ним с разных сторон, потом трогал и гладил. Мама собрала кое-какие продукты, дала мне старенькое пальто, чтобы я укрывался ночью. Дядя Семён уложил всё это в большой кожаный мешок, расшитый узорами. Мама перекрестила меня, поцеловала в лоб и даже всплакнула, приговаривая:
- Езжай, может быть, и вылечишься.
Обрадованный, я быстро вскарабкался на оленя и уселся в седло, гордо оглядывая родной посёлок. Стремян у седла не было. Буду болтать ногами!
К моему удивлению, старый эвенк легко запрыгнул в седло и забросил через плечо бердану. В руках он держал деревянные, отполированные временем сошки. Я знал, что он ставит на них бердану, когда стреляет, а в обычное время управляет ими оленей.
Мой олень был привязан длинным поводом к седлу первого оленя, на котором ехал дядя Семён. Он что-то крикнул, и мы тронулись в путь, на чудесный эвенкийский аршан, который должен вылечить меня, «брухоболезного»!
Олени ходко шли по таёжной тропе, за полдня мы добрались до аршана. Остановились у речушки Угли, на берегу которой стоял шалаш, крытый корой лиственницы. Земля вокруг был утоптана, кучками лежали обглоданные кости животных, где-то с шумом вырывалась из-под земли вода.
Дядя Семён быстро расседлал оленей, сложил пожитки в шалаш. Потом он взял солдатский котелок и весело сказал мне:
- Пошли, Колька, лечиться будем. Это хороший аршан. Ты верь, он тебя вылечит.
Я поверил. Мы пробирались по лесу узкой и извилистой тропинкой, впереди меня то исчезала, то появлялась спина дяди Семёна. Наконец, мы пришли к невысокому бугру. Вокруг лежало много камней, на деревьях были привязаны разноцветные лоскуточки материй. Аршан с шумом бил из камней бугра, вода стекала по расщелинам вниз, где собиралось небольшое озеро. Было жарко, солнце вовсю палило с голубого неба, но в трещинах между камнями белел ноздреватый лёд.
Это было сказочное место. Аршан бурлил, клокотал, падал белой пеной на камни, алмазные брызги радужно играли в солнечных лучах и били в лицо.
Дядя Семён подошёл к источнику, что-то прошептал, вплетая в незнакомые слова моё имя. Он, видимо, молился и отгонял злых духов. Потом набрал полный котелок шипящего аршана и протянул мне:
- Пей!
Я сделал несколько глотков и чуть не задохнулся, аршан был крепким и студёным. Дядя Семён засмеялся, посмотрел на меня, потом на озерко возле аршана, изрытую копытами землю.
- Много зверей ходит на это озеро, - задумчиво проговорил он, и его морщинистое лицо стало печальным. – Видишь, Колька, лабазы на деревьях, с них и стреляют. Ты вырастешь, ты тоже будешь стрелять… Ну как? Чувствуешь аршан?
Он выпил немного из котелка, посмаковал и внимательно посмотрел на меня. И тут я внезапно начал громко отрыгивать и икать.
- Хорошо, Колька, очень хорошо. Пей ещё, - подбодрил меня старик и снова набрал полный котелок бурлящей воды…
Потом мы отдыхали в шалаше. Днём было полно паутов, а вечером одолели мошкара и гнус. К вечеру же в моём желудке началось невообразимое брожение, старик даже на расстоянии услышал урчание. Довольный, он заулыбался. При свете костра его лицо было медным и прокалённым. Сразу чувствуется – крепкий человек, часть тайги и тайга – часть его.
- Хорошо, Колька, это очень хорошо, - подбадривал он, видя мои мучения. – Пей аршан, пей ещё.
Он сходил на источник и снова принёс полный котелок шипучего и пузырящегося аршана.
- На ночь тебе нельзя ничего есть, - сказал он, а себе сварил куски свежего мяса, которые достал из вьюка.
В полночь меня вспучило, и я ринулся в кусты. Старик не спал, он ходил за мной и всё продолжал подбадривать, говоря, что это очень хорошо, что от нашего лечения будет толк, это уже заметно. Ничего себе, заметно!
Сидя и мучаясь в кустах, я слышал, как бросаются прочь испуганные косули и изюбри, пришедшие на ночной водопой к озеру. Наверное, они чуяли меня. Да и как было не чуять!
Быстро миновала летняя ночь. Утром дядя Семён принёс свежий аршан и заставил меня пить. Я пил через силу, во всём теле была совершенная слабость.
- Пей, Колька, пей, это хорошая вода, - приговаривал старый эвенк, и в его узких глазах вспыхивали участливые огоньки…
На третий день я не мог ходить. Теперь я стоял на четвереньках у шалаша и слабо отгонял таёжный гнус, который садился на меня, как на запоносившего телёнка, тучами.
Но к вечеру брожение в животе неожиданно прекратилось, я совершенно не чувствовал боли, стало легко и спокойно. Обрадовавшись, я забрался в шалаш, выпил в охотку кружку крепкого чая с сухарём и крепко уснул. Я спал и чувствовал на своей голове шершавую и крепкую ладонь старого эвенка, друга моего отца. Мне казалось, что я слышу его слова: «Пей, Колька, здоровым будешь! Сын моего друга Ефимки вырастет хорошим охотником! Эвенкийский аршан – хороший аршан, все болезни побеждает и выгоняет из тела!»
Наутро мы отправились в обратный путь. Я был совсем здоров, сидел на олене, болтал ногами и радостно озирался, слушая тайгу.
С тех пор я стал есть любую пищу. А мама вручила дяде Семёну отцовскую трубку, которую она хранила пять лет. Велика же была радость эвенка, когда он взял в руки трубку своего друга, доставшуюся ему в наследство.
Тайга меня вылечила, выкормила, одела и вырастила. До сего дня я пешкую по тайге и не устаю. И говорю: «Слава тебе, эвенкийский аршан!»
