Тель-Авив. Улица. Мать и ребенок. Он роняет мороженое, корчит рожу, подвывает, и вот уже слезы скоро брызнут.

Мать: «Мой сладкий, мой любимый, не плачь, мы тебе купим еще, лучше и больше, иди сюда, мой сахарочек!»

Прохожие улыбаются. Прохожие машут ручками. Прохожие берутся за руки и танцуют, распевая веселые песни счастья и любви, а потом все вместе, продолжая петь и приплясывать, идут с матерью и ребенком за мороженым.

Москва. Улица. Мать и ребенок. Он роняет мороженое, корчит рожу, подвывает, и вот уже слезы скоро брызнут.

Мать: «Ну ты что, совсем тупой?! Сейчас будешь с асфальта слизывать! Больше никогда никакого мороженого, больше гулять не будешь, я отцу все расскажу, он тебя ремнем научит!»

Прохожие переходят на другую сторону улицы. Им страшно, они думают о бренности всего сущего и о том, что скоро наступит конец света. Небо заливает бескрайняя черная туча. Ветер сдувает с деревьев листву и радостные улыбки с лиц людей, уносит быстро и далеко веру и надежду.

Вот с этого все, черт побери, и начинается. С придирок, хамства, запретов, наказаний, унижений.

Столько street-хамства по отношению к детям, сколько в России, нельзя увидеть ни в одной стране. Это такая местная этика воспитания. Поэтому мы — нация, которая ничего не знает о том, что такое любить себя. И речь не о слепой любви, близкой к одержимости, а о той, которая уважение и, главное, уверенность в себе. Ничто не дает больше уверенности, чем любовь.

В детстве у меня была подруга-соседка, которая все время завидовала евреям: «Они никогда не ругают детей, они их только хвалят, только любят». Были такие легенды раньше. То есть на самом деле это вовсе не легенды: евреи, как и почти все южные народы, умеют обожать своих детей, это верно. Но в суровых советских условиях такое поведение казалось невероятным.

Если задуматься, то на общем фоне уверенные в себе люди выглядят каким-то парадоксом.

Я могу с трудом вспомнить буквально двух-трех знакомых, о которых можно сказать, что они потрясающе уверенные в себе люди. И самое важное, что они необыкновенно плодотворны. Им что-то приходит в голову, они это делают, и такое ощущение, будто они не знают ни мучений, ни сомнений.

Вот есть удивительный Федор Павлов-Андреевич, который с детства устраивал театральные постановки, придумал свое модельное агентство (достаточно успешное), потом газету «Молоток», а сейчас он художник, делает перформансы. Федя всегда вызывал и вызывает у меня смешанные чувства – я никогда не могла избавиться от зависти к его непоколебимой уверенности в том, что у него все получится.

И я знаю множество одаренных или откровенно талантливых людей, которые при мысли о том, чтобы начать свой проект, будь это хоть книга, хоть сценарий, да что угодно, впадают в оцепенение. Знаете, сколько отличных книг не написано? Ну, я тоже не знаю точно, но много.

Вот мой друг хочет писать, но у него устрашающий творческий блок: его сжигает страх при мысли о мнении публики. Потому что всякий раз, когда он что-нибудь в детстве рисовал, лепил, писал, родители начинали не с похвалы, а с критики. Причем уже позже в ответ на почти истерику: «Ну почему?!» — они говорили: «Мы ведь желали тебе добра».

Хвалить — зло. Критиковать — добро. (И стоит ли удивляться тому, что в интернете все только и ругают друг друга?)

Один мой коллега написал отличный текст. Я ему отослала сообщение: мол, какой чудесный текст, ты очень талантливый, молодец! Мы немного пообщались, а потом он говорит: «Так приятно, я не помню, когда слышал похвалу от коллеги».

Так и есть. Никто никого не хвалит. Даже знакомые могут написать публично комментарий из серии «Какой тупой текст, ты совсем, что ли, дура?» Может, я дура. Может, текст тупой. Но я бы приятелю сказала такое приватно — и, возможно, более сдержанно.

Я помню историю, которая случилась со мной в семь лет. Я решила написать роман. Настрочила пару страниц, показала отцу (он был писатель), а тот как-то отмахнулся — «сюжета нет, это все не очень». Вообще, мой отец по сравнению с другими просто душка. Он только и поощрял меня. Говорил уже потом, что я гениальная и вообще. Но вот тогда он так ответил. И меня это чудовищно оскорбило. Я бросила свой великий роман и больше не писала до 15 лет.

Возможно, я должна была прямо в семь лет взять себя в руки и навалять «Войну и мир», но дети — отражение родителей, они мир ощущают через их похвалу и критику.

И кстати, о школе. В восьмом классе у нас появилась новая учительница литературы — и вот она изменила мою жизнь. Нас усадили писать очередное сочинение. Сочинения тогда писали так: своими словами переписывали предисловия советских критиков. Поэтому я всегда по литературе имела нетвердую тройку — предисловия эти я не читала, списывала, что могла, у соседей. А тут я вдруг психанула — и написала о поэте Некрасове все, что думала (а он мне не нравился). Так я и стала отличницей. Новая преподавательница всем поставила «неуды» за пережевывание чужих ура-патриотических мыслей, а у меня была пятерка и похвалы на половину урока.

Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы до конца школы мы бы так и переписывали мысли советских задницелизов. Если бы не пришел новый человек и не сказал, что у нас должны быть свои мысли и, главное, что мы должны их высказывать. И что любое мнение интересно — нет «правильного» и «неправильного».

Я к тому, что и мы, люди, надышавшиеся отравой СССР, и современные дети, которых до сих пор учат порождения той системы, — мы ничего не знаем об удивительной и восхитительной свободе, которую дает уверенность в себе, уважение к своему мнению.

Нас учили быть «как все», у нас первородный страх отличаться от других, мы боимся совершить малейшую ошибку — потому что за нее получим либо наказание, либо презрительную критику.

Мама моего приятеля-журналиста спрашивала у него: «А почему ты считаешь, что твое мнение кому-то интересно?» И такие слова я от многих слышала. То есть любимая мамочка, вместо радости и упоения тем, что ее сын — писатель, что его публикуют прямо в газете, интересуется: «А кому ты нужен?»

Увы, это абсолютная норма в России. В ответ на порывы мы получаем скепсис, сомнения, критику. И так и живем, передавая это друг другу: от поколения к поколению, от одного к другому, от одного сообщения в социальных сетях к следующему. Хамство, осуждение и строгость — это наш единственно понятный способ взаимодействия.

«Девушка, вы так прекрасно выглядите!» — говоришь ты кому-то на улице. А тебе в ответ растерянный быстрый взгляд (на ходу), истерическая улыбка и некое «мемыму» через плечо. Даже когда в более закрытом обществе, где-то на вечеринке, говоришь: «Какое красивое платье!», в лучшем случае тебе сухо говорят «спасибо». И никогда «О, так приятно, я его купила в Тбилиси этим летом, попала на распродажу в одном маленьком магазине!» Вот честно. Я ни разу не получила в Москве такой ответ. Потому что люди не умеют реагировать на похвалу. В худшем случае тебе ответят: «Ой, ну что вы, оно вообще мятое, и голова у меня грязная, и я простужена, так ужасно выгляжу».

Кошмар.

Ведь это так чудесно — восхищаться людьми и ценить, что они оделись красиво или книгу написали, или стихи, или просто у них отличное настроение и они излучают радость. Атмосфера взаимного восхищения намного симпатичнее этой утомительной и уже всем надоевшей вечной борьбы за то, кто кому напишет больше мерзких гадостей. Общество ненависти исчерпало себя — надо начинать хвалить друг друга. Даже если не за что. Вдруг потом это подействует?

Арина Холина

— Нет, спасибо, я вино не буду. Ну, чуть-чуть только. Завтра сажусь на воду на тридцать шесть часов, — говорит Аня. — Сегодня спиртное уже нельзя.

— А что, операция? — спрашиваю я и тут же понимаю, что никакая операция не требует такого долгого голодания.

— Ну нет, очищение просто.

— Очищение?! — взрываюсь я. — Ты серьезно?! Что это за суеверная чушь, какой интернет тебе рассказал, как ухандокать свое здоровье?!

— Не интернет, — оправдывается она. — Специалист.

— Нет, ну вы представляете, какой бред? — возмущаюсь я часом позже, когда прихожу на встречу с подругами.

— Это не бред, это по аюрведе, — говорит Лена.

Я очень надеюсь, что по мне не заметно, насколько сильно хочется размахнуться и ударить ее стулом по голове. И это, кстати, будет менее вредно, чем «аюрведа» и прочий несусветный, варварский, дремучий бред, которого она начиталась в интернете. И ведь не просто на частных сайтах, которые ведут домохозяйки со склонностью к ведической женственности, а типа на «профессиональных» ресурсах, где «специалисты» с невероятным нахальством травмируют людей всей этой псевдонаучной ерундой.

Королева такого вот трэша — Гвинет Пэлтроу с ее сайтом Goop. Даже Бейонсе с ее «диетой» (неделя на воде с лимоном и перцем) не причиняет такого вреда, как эта гламурная версия «доктора» Малахова.

«Холистические» советы по здоровью? Вагинальные яйца из жадеита для улучшения женского здоровья? «Оземление»? (Не знаю, как правильно озвучить на русском Earthing.)

Некий «эксперт» по «оземлению» поясняет, отчего надо ходить босиком по траве: «Земля имеет бесконечный запас свободных электронов, поэтому, когда человек заземлен, эти электроны естественным образом текут между землей и телом, уменьшая свободные радикалы и устраняя какой-либо статический электрический заряд».

Что?! Никто не спорит, что по траве (а также по песку и земле) приятно ходить босиком. Но вот откуда в их воспаленных умах возникают все эти «электроны» и «радикалы»?

«Эксперт» по вагинам, которая советует вставлять туда яйца из жадеита, не отстает: «Слово, которым обозначают матку, йони, переводится как “священное место”. Это священное место — там, где многие женщины получают доступ к своей интуиции, своей силе и своей мудрости».

И это все объясняет. Мудрость — в *****, то есть в йони. Женская мудрость, да. Где же ей еще быть-то? Не в голове же. (Кстати, это каменное яйцо стоит $66 — вместе с мудростью и интуицией, видимо.)

Гвинет Пэлтроу — очень известная женщина. Поэтому, когда она транслирует весь этот фольклор, на ее семинары прилетают тысячи слушательниц, каждая из которых платит $1500, чтобы узнать, как сидеть с камнями в йони и как использовать, прости, Господи, рабу твою грешную, вагинальный парогенератор.

Гвинет как бы говорит нам: «Да что наука? Что медицина? Делайте аборты с помощью горчичных спринцеваний, а рожайте, лежа в лужах из грязи! Гинекология? Не слышала. Все полезные вещества содержатся в одном ломтике березовой коры — жуйте ее каждый день вместо завтрака, обеда и ужина, и прибудет вам ведическая сила, мудрость, интуиция!»

Понимаете, ужас ведь в том, что миллионы людей доверяют подобным «народным» фантазиям. Я не знаю, откуда все это берется изначально, но еще с детства помню, как эта опасная ересь выползает в частных беседах, как появляется на страницах журналов — и люди, услышав это множество раз, думают, что это правда.

36 часов на воде? Да любой диетолог получит нервный срыв, услыхав такой совет! Ни одни врач, изучивший человеческое тело, никогда в жизни не позволит себе подобное надругательство.

А чего стоит статья на том же Goop, где некий Dr. Хабиб Садеги уверяет, что лифчик на косточках в 125 раз увеличивает риск заболевания раком груди? Потому что «такие бюстгальтеры препятствуют выходу токсинов через лимфатические узлы в области груди/подмышек. Бюстгальтеры с косточками имеют способность притягивать электромагнитные частоты и излучения от сотовых телефонов и Wi-Fi».

И это пишут прямо на сайте голливудской дивы, которая уверяет, что здесь люди могут получить «самые передовые советы по здоровью от ведущих экспертов и врачей». Кому верят люди? Конечно, Гвинет! Она же так хорошо выглядит, она может позволить себе все самое лучшее! Будем как она! С яйцами в вагине (только что очищенной паром) будем ходить по траве, заземляя наши чакры и, конечно, без лифчика, чтобы не притянуть излучение от Wi-Fi. (Громко ругаясь матом, уходит биться головой об стену.)

Да, ребята, признаюсь честно: я тоже лечу простуду чаем с медом и лимоном. И это почти научно — горячее и много воды хорошо для больного тела. Да, я лично верю в психосоматику (болезни от нервов), но не буду лечить свой гастрит, вдыхая запах вечерней росы. Если у меня проблемы с мудростью — я пойду к психоаналитику, если зуд в вагине — к гинекологу.

Я не буду худеть на сигаретах, лимонах и отваре из тараканов. Я запишусь к диетологу, который на отлично закончил медицинский институт, и приму его советы. Если мне захочется детокс — я тоже пойду к врачу (который скажет мне, что это чушь, кстати). Очищение, извините, бывает в больнице под капельницей, все остальное — от лукавого.

Безусловно, мы все немного суеверны, склонны к бытовому мистицизму и прочей ерунде, которая иногда даже помогает нам жить. Надеть «счастливую шапочку» — это милая слабость, наш проверенный вариант зарядить себя уверенностью. Но если эта шапочка вдруг превращается в средство от гепатита С, то бежать надо уже не только к гепатологу, но и к психиатру.

Не надо так рьяно обманывать себя. Знахарка не сделает вам зубную коронку. Точно так же она не вылечит вашу простату, язву двенадцатиперстной кишки, водянку. От аппендицита не избавишься, приложив к нему жадеит или аквамарин. Простите, но это правда. Я очень хочу разочаровать вас окончательно и бесповоротно во всех этих мистических глупостях, потому что, во-первых, вы страдаете зря, а во-вторых, вы разрушаете свое тело.

Современная медицина — это долгая история массовых эпидемий, драматической детской смертности, безнадежных страданий в «домах скорби». Никакие знахарки, гомеопаты, хилеры не спасают от холеры, гриппа или даже депрессии.

Молитесь на медицину. Не верьте всяким эко-шарлатанам. Берегите себя. «Сидите» на воде — но только вместе с котлетами и помидорами.

— Что?! — думаешь ты, когда тебя в соцсетях блокирует бывший. И не под горячую руку, что еще как-то можно оправдать, а через год.

Тут есть лишь одно объяснение: у него появилась женщина.

«Считаю нужным сообщить, что мне придется прервать все контакты через социальные сети. Это мое проявление уважения к моей невесте, которой будет неприятно знать...» — пишет один бывшей жене. Спустя два года после развода.

«Неприятно знать» что? Что он все эти два года не был упоротым идиотом, который навеки прекращает отношения с женщиной, которую любил шесть лет?

Одна подруга сидела где-то в Гоа, наслаждалась теплом и покоем, как вдруг у нее отключился телефон. Сто лет назад они с бывшим мужем, который еще не был бывший, оформили контракт на телефон на мужа. После развода прошло три года, она спокойно платила за свой номер, забыла уже, на кого он там записан. Подруга побежала в «Фейсбук» — писать в Москву этому бывшему, с которым у нее и отношения были всегда прекрасные, и ребенок общий. «Фейсбук» сообщил, что такого пользователя для нее не существует. Она ринулась во «ВКонтакте». Но и там его не нашла. Свистнула знакомой — знакомая бывшего в социальных сетях видит. Наконец она добралась до этого бывшего (спасибо электронной почте), и тот ответил: так, мол, и так, жениться я собрался, и моя уже почти жена категорически против нашего общения. С ребенком можно, с тобой — нельзя. Занавес.

За кулисами социальных сетей разыгрываются драмы. Вот моему другу приходит сообщение, что приятельница добавила его в друзья. Опять. «Что случилось?» — интересуется он. Оказывается, что она в последние полгода вышла замуж, и они с мужем отфрендили всех, с кем когда-либо занимались сексом или были в отношениях. Потому что... Потому что.

Не будем строить из себя всех таких в белом пальто и признаем: бывает иногда и так, что пробирает ревность к этим бывшим. Да, низменные чувства существуют. Но это как приступы паники. Нужно сказать себе: «Все это только мой страх, бред», подождать, когда спадет, и забыть.

Подруга встречается с моим бывшим. То есть не встречается — у них семья, дети. И формально это его подруга, это он меня с ней сто лет назад познакомил. И вот все так удивлялись, что я с ними дружу. Мол, ну как же? Как твоя подруга может с ним встречаться, это же коварство! А ты?! Тебе ведь больно! Обидно!

А чего это мне больно или обидно, если мы расстались, причем от уже полного отвращения друг к другу, но очень мирно расстались, по-дружески?

Подруга эта — девушка, склонная к драмам. Она тогда решила немного зажечь и призналась со всякими рыданиями, что начала крутить с бывшим, когда он еще формально не был бывшим, хотя уже два года как практически был (да, мы ужасно затянули с расставанием).

Не знаю, мне плевать. То есть я скорее рада за них. Это единственное переживание, которое мне удалось по этому поводу испытать.

Но я знаю многих, которые и спустя десять лет следят за теми, с кем были когда-то. Одни все еще мстят. Другие ревнуют. Делать им нечего. Есть знакомая, она и через восемь лет радуется тому, что у ее бывшего всякие дуры (по ее мнению). Они хуже ее, ура. Жизнь удалась. Есть знакомая, которая до сих пор (пять лет) конкурирует с бывшей женой своего мужчины.

Конечно, в самом начале, когда один, допустим, только развелся, а ты его уже любишь, и он любит тебя, то бывший/бывшая — как бы третий. Конфликт еще не угас, тебе постоянно жалуются на эту извращенку, вы вдвоем относитесь к ней плохо. Это — раненая плоть, и тебе постоянно надо капать на нее бальзамом своих эмоций. Ты же близкий человек. И разумеется, одно из лечебных средств — этого бывшего смешать с грязью. Нормально. Это такая фаза. Но надо понимать, что это просто этап расставания: отчаяние, гнев. Тот другой человек не становится из-за этого сатаной во плоти.

Нужно всем достойно выйти из этой стадии, сохранив человеческий облик.

И очень подозрительно, когда новый возлюбленный поощряет такого рода неприязнь. Или еще какие странные отношения.

Есть у меня один давний «экс», его женщина — тоже моя знакомая, приличный человек. Но мне все время неловко: если я их где встречаю, она прямо коршуном висит, а когда хорошо выпьет, любит рассказывать, как этот бывший все время обо мне вспоминает и что, конечно, никто ему меня не заменит. Да ладно?! Я его знаю как облупленного, мы все его знаем как облупленного, и мы все уверены — мое существование ему ничуть не интересно. Возможно, у них там какие-то игры в ревность, но зачем меня-то в них вмешивать? Зачем шесть лет мусолить идею, что вот бывшая — да-а-а, а настоящая — так себе, игрок на замену?

В конце концов, к любви все это не имеет ни малейшего отношения. Ревность как чувство собственности — это про обладание, а не про наслаждение. Это только мой предмет! Никому руками не трогать! Долой друзей, долой бывших, долой детей — оно мое и только мое!

Нет уважения к свободе человека, к его прошлому, в котором остались привязанности и склонности, какие-то архивы с жизнью, которая была до тебя.

Или нет уважения к будущему, к праву выбора, к жизни, в которой тебя, наоборот, уже нет. Нет уважения к собственной жизни, где могло бы случиться прекрасное, но старые обиды тянут назад.

Люди любят, потом расстаются, ненавидят, а дальше отпускают. Да, все иногда сплетничают и злорадствуют, мы же не святые. Но нужно уважать чужой выбор, вести себя достойно с теми, кто был вам дорог.

Если так нужна «любовь втроем» — ну пригласите уже кого-нибудь себе в постель, закройте тему. Или «ненависть втроем» — это совсем другое, горячее? Ах, мы ревнуем, значит, существуем? Боже-боже.

Стыдно, ну.

Надо держать в руках собственное безумие. Можно и ревновать время от времени, но пусть это будет «постыдным удовольствием». Потому что такое оно и есть. Этого надо стесняться, рассказывать об этом тайком друзьям, подтрунивая над собой, и уж точно не навязывать ни своим возлюбленным, ни их прошлому. Ну, или смириться с тем, что тебя будут считать самой убогой личностью на всем белом свете.

Маша стесняется того, что муж младше нее на три года. Говорит об этом, понизив голос. Стесняется она уже лет десять.

Женщины предпочитают «ровесников», то есть мужчин старше их лет на пять. Десять лет тоже не трагедия — мужчина как раз «дозрел», надо брать. Вот Бред Питт старше Анджелины Джоли на двенадцать — и кто-нибудь когда-нибудь удивлялся, что они вместе?

Но если, не дай бог, женщина старше мужчины на те же двенадцать, или десять, или хоть пять — вот это скандал.

Вот идет такой Ронни Вуд, 63, с девушкой, 21, — ну, и вроде как почти нормально. Майкл Дуглас старше Кэтрин Зеты-Джонс на четверть века? Бывает. Это жизнь.

Но Мадонна с этими ее юными танцорами — «сумасшедшая старуха». Дженнифер Лопес тоже «сдурела» — все по малолеткам, не может найти «приличного» мужика.

Женщину всем хочется пристроить. Чтобы мужчина у нее был «достойный». Чтобы она за ним как за крепостной стеной, чтобы уже, наконец, обнаружила истинные женские качества — беззащитность и нежность.

Пары, где женщина старше мужчины, так же возмущают народ, как открытые гей-пары. Типа «совсем оборзели».

Другие женщины торжествуют — мол, не досталось такого, кто бы заботился! Или — ага, «бабка бесится», захотела молодого тела, стыд потеряла. Ясное дело, характер склочный, ни один «нормальный мужик» не задержится. Вот она такая известная, такая миллионерша, а личная жизнь — швах. Страдает, бедная, в своем теремке на 12 комнат в Малибу, в простыни за 2 тысячи долларов сморкается по ночам с горя.

Одна знакомая дама, богатая, никак не может подобрать мужчину — ей ведь нужен такой, чтобы «выше». За ней ухаживал молодой человек, не намного младше, лет на семь. Да, он не так обеспечен, как она, не так влиятелен, но главное, с чем она не справилась, — это его год рождения. Ей было стыдно. Она казалась себе похотливой старухой, она не могла выходить с ним во внешний мир.

Женщины не в состоянии вынести «мужские» функции — они не могут быть более опытными, успешными, известными. Женщина хочет быть «девочкой» — и готова пожертвовать ради этого чем угодно.

Вопрос не в том, хорошо это или плохо — разница в возрасте. Есть пары, которые выглядят карикатурно, и для которых стимул отношений — деньги или юность. Но об этих скучно, с ними все понятно. Речь идет об искренних отношениях. И если старше мужчина — общество это принимает. И мужчина это принимает. И женщина это принимает. Все всё принимают, комплексуют тихо и нерегулярно, совет да любовь.

Но если старше женщина — она же первая себя за это ненавидит. Это и вопрос статуса — «что, мол, за мальчонку завела, памперсы она ему меняет, что ли?», и вопрос ее отношений с самой собой.

С молодым партнером женщина чувствует себя обязанной «омолаживаться». Начинаются все эти процедуры одна за другой — сюда гиалуронку, туда ботокс, здесь подтянем, там отшлифуем... Спорт, массаж. И паранойя: «А мы похожи на ровесников?»

У Сомерсета Моэма есть дивный рассказ «Джейн» о том, как богатая вдова из провинции приезжает в Лондон и влюбляется в архитектора младше нее на 27 лет. А она такая грузная и очень немодная, несветская дама. И вот она расцветает после свадьбы. «Эта женщина и не притворяется молодой, на лице, не в пример прочим дамам, ни следа краски, пудры и губной помады. Румяное, загорелое, оно не так уж и красиво, но приятна именно его естественность».

Но настоящая женщина, а не литературная, по своей «ускользающей красоте», конечно, плачет. Она красоту понимает только как молодость, поэтому молодость партнера для нее тройной стресс. Ладно, если у тебя такой мужчина, старше на 15 лет, и он уже сам не то чтобы ягодка, и надо хватать удачу, пока тебе 40–45, а ему 60, и пока ты для него звонкая птичка, ведь это последний шанс. А если у тебя «последний шанс», а ему — 30, и потом ему — 40, а тебе — 50, и он найдет молодую, а ты, вот ты что найдешь, кроме кого-нибудь с ревматизмом и недержанием газов? Ну и пошло-поехало.

Женщины «старше» ощущают себя не как блистательная Джулия Ламберт («Театр», Сомерсет Моэм), а скорее как психованная мадам Бовари (душная книга такая, прямо липкая, терпеть ее не могу). Жертвы, жертвы, смерть.

Но вот даже Тина Канделаки, которая все заигрывала с солидными мужчинами, взяла и влюбилась в 20-летнего Василия Бровко. Ну, или 22 ему было, а ей — на десять лет больше. И вместе они уже сто лет. Сейчас ей 40, ему 30 — и все отлично.

Мораль в том, что если женщина сама себя не считает старухой, то и не важно ей, сколько лет мужчине, кто старше, а кто младше.

У знакомой муж младше на 15 лет. А ее не сравнить с Канделаки — она обычная женщина. И они прекрасно живут, хоть она и зарабатывает больше, а у него немного затянувшийся творческий поиск. Но такое может быть и у ровесников.

Есть еще обидное мнение, что женщина молодого мужчину «продвигает», она нужна ему ради карьеры. И конечно, если мужчина «продвигает» девушку — это хорошо. Даже прекрасно.

— А почему ты не позвонишь N? — спрашиваю я знакомую, узнав, что ее бойфренд (младше на девять лет) ищет работу.

Она мнется, жмется, а потом уклончиво поясняет, что ей неловко просить за «молодого» любовника. Мол, она же ему не мамочка.

Страшно быть «мамочкой». Все же все будут думать, что он ее использует, а это она ведь должна использовать, так принято. Когда женщина «использует» — это престижно, статусно. Если на равных — приемлемо, но, конечно, не очень вдохновенно. А уж если она сама помогает — позор. Докатилась.

Это все такие милые предрассудки, которые сводят женщину с ума, если, не дай бог, за ней ухаживает мужчина моложе нее. Ей и лестно, и страшно, и даже обидно. С вероятностью в 95% она ухаживания отвергнет — просто от страха. Ну, или переспит с ним разок, поплачет и отправит в черный список. Уже только мысль о том, чтобы встретиться с его друзьями, такими, наверное, молодыми и веселыми, повергнет ее в отчаяние. Они — веселые, а у нее — межбровные морщины на подходе. Не вяжется все это.

Грустно, когда люди жертвуют счастьем во славу предрассудков и комплексов. Когда боятся мнения общества (кто это общество?!). Когда считают себя слишком старыми для того, чтобы выбирать тех, кто им по-настоящему нравится.

Носите короткие юбки. Пейте лонг-айленд. Пляшите в «Симачеве». Встречайтесь с кем хотите. До глубокой старости. «Моя сексуальность раскрылась после шестидесяти», — сказала одна замечательная женщина, которая с 70 до 80 лет встречалась с мужчиной на 40 лет ее младше. И была очень счастлива, и вертела она мнение скандализованной общественности. Потому что молодость — это когда есть желание нарушать запреты. И такая молодость бесконечна.

Оля не просто не ест мясо, нет. Она с мясом за одним столом не сидит. Если уж приходится — держится подальше, отворачивается, корчит такое лицо, словно при ней вытаскивают пальцем из носа соплю и размазывают по скатерти.

Оля — девушка Димы. Дима, понятно, тоже веган (иначе — кастрация), но на курицу, допустим, смотрит с сожалением, есть у него в глазах скрытая печаль.

Тамуна совсем ничего не ест, только пьет кипяток, но спасибо ей за то, что она на настоящей диете — по состоянию здоровья.

У Сони воображаемая аллергия на глютен.

Мише нельзя молочное — это он сам себе прописал диету. Вычитал в интернете, что от молочного коллоидные шрамы и рак печени.

И вот сижу я и думаю: а так ли сильно я хочу видеть всех этих людей у себя в гостях? Надо мне метаться по рынку и собирать им органическое, диетическое, и чтобы у всякой петрушки была родословная, и чтобы непременно был этот хлеб со злаками, обязательно «правильный», и не забыть про кошерное, и сладкое чтобы было несладкое (никто ведь больше сладкое сладкое не ест), и мороженое без молока, и хлеб без глютена, мать его.

У британцев это называется «причуды» — модные новые или хорошо забытые старые, ничем не доказанные пищевые суеверия, которыми все настолько прониклись, что проще заставить ортодоксального иудея есть свинину с майонезом, чем убедить вот хотя бы Соню, что глютен — это не заразно, и что аллергии у нее нет, и даже уже все доказано обратно — глютен полезен.

Люди рехнулись на еде. Может, они мало ходят в храмы, синагоги, мечети? Может, им не хватает безусловной веры в то, чего они не видят и не слышат? Жертвы им не хватает? Самоотречения?

У всех есть «причуды». Уже чая нельзя спокойно выпить — приходишь в гости, а там только ромашковый или жасминовый.

— Черный? — хозяйка смотрит на тебя в недоумении.

И ты понимаешь — черный чай пьют троглодиты. Черный — это странно. Немодно. Ладно бы еще из шиповника. Или хоть зеленый. Но кто вообще в наши дни пьет черный чай?

И контрольный им:

— Мне с сахаром.

Кофе хочу с сахаром, чай (черный) с сахаром, облепиховый — и тот с сахаром.

— С сахаром?! — все так удивляются, будто ты признаешься, что писаешь под себя.

Сахар демоде, моветон. Они наверняка думают: «Может, она еще и соль употребляет?» Соль не то чтобы вне закона, но надо понимать, что вульгарная мелкая соль — это дурно. Гималайская, малдонская, или, на худой конец, если все безнадежно — обычная морская. Только сыпать сверху на несоленую еду. Ни в коем случае не добавлять при готовке.

А уж всякий там фастфуд или полуфабрикаты — это как есть с помойки.

«Ох, я тут ехала двадцать пять тысяч километров, вокруг — ничего, пришлось зайти в Макдональдс, и знаете, я только откусила один маленький крохотный кусочек, да и то — помидора, и все: две недели в реанимации, столбняк, язва желудка, сифилис, золотистый стафилококк, нервный срыв».

Можешь ты после этого сказать, что вчера твой ужин состоял из биг мака, филе о фиш, пирожка, мороженого с хрустящим рисом и упаковки мезима? И что да (да!!!), ты была счастлива — и если бы можно было отмотать назад, ты бы сделала все то же самое?

Не все, конечно, такие ортодоксальные фуд-наци. Гурманы тоже иногда понимают в извращениях. Просто надо знать логины/пароли. Гамбургер — никогда из фастфуда. Кока-кола тоже бывает «народной» и «породистой».

Конечно-конечно, кола — это фу, мерзость-гадость, но самые смелые постмодернисты здорового образа жизни — они могут себе позволить такую вот пощечину общественному вкусу.

Сидишь в ресторане, заказываешь горячее, из напитков — вино, ну, пино гриджио, конечно (из экономии исключительно), а дальше, понизив голос, отводя глаза, говоришь так интимно официанту: «Мнекокаколы». Не помогает — подружка смотрит на тебя так, будто ты официанту денег предлагаешь за секс в туалете.

— Кока-колы. Кока-колы мне, пожалуйста! Пожалуйста! Немедленно! — повторяешь ты громче и громче. Вызов, да. Истерика.

— Пью, — киваешь ты на немой вопрос, он же укор. — Люблю колу. Литрами пью. Со льдом и лимоном. С ромом и пивом. С фантой пью колу. Очень вкусно, между прочим. От изжоги, кстати, помогает. У евреев нет ада, у нас изжога, — нервно шутишь напоследок.

Пока подружка нюхает нашатырный спирт, вмешивается официант:

— У нас нет обычной колы. Только тырыбыры-кола, — говорит он.

Ура, в Москве такого пока нет. Но стоит улететь на два часа от Москвы в сторону Европы, как в лучших заведениях вы узнаете, что эту самую гадкую обычную колу там не держат. Только фритц-кола, афро-кола или еще какая кола, которую, разумеется, выпускают на небольших, очень продвинутых, «биокрафтовых» производствах (и которая стоит в два раза дороже). То же и с лимонадами. С соусами. Вареньями. Ничего промышленного. Никакого хайнса. Стоит в три раза дороже, и конечно, именно горчица закончилась, и да, вишневого нет, зато есть кабачковое. (Если честно, овощные варенья — это вкусно. Они все похожи на дыню.)

И, безусловно, ты чувствуешь себя просто уродом — огромным таким чудовищем, у которого с лапищ капает говно — прямо на чей-то антикварный туркменский ковер. Потому что ты не веришь, что зеленая еда более полезная, чем красная еда, и что от мяса выпадают уши, и что страдания умирающей рыбы передаются с ее мясом, и что сахар — яд, и что розовая соль лучше голубой.

Знаете, я тут неделю вместо колы пила настоящий яблочный сок. И все, что я с этого получила — мощное расстройство желудка. Потому что так, увы, действуют настоящие яблоки. А после колы у меня все в порядке. Химия она и есть химия — вошла и вышла.

Я, вообще, благодарна еде уже за то, что могу купить ее в магазине. Какой бы там она ни была — био или обычная, химозная. И доширак — это тоже вкусно, особенно со сметаной. И гамбургеры прямо из Макдональдса или Бургер Кинга — тоже очень вкусно, прямо-таки упоительно. И еще шаурма... о да, шаурма — сочная такая, вонючая, от которой занавески потом неделю пахнут этим духаном.

Может, мне и стыдно, что у меня нет аллергии на глютен или арахис. Конечно, я не горжусь, что я — здоровый человек, чье тело радостно принимает, переваривает и отлично усваивает хоть мясо, хоть пирожные, хоть водку, хоть варенье банками, хоть кебаб из киоска. Но вот умоляю, пожалуйста, можно я буду такая, какая есть? Можно я буду есть свою шаурму, запивать ее сладким кофе и тайно из пакета полировать все это егермейстером — просто потому, что мне это нравится, и потому что я уже 42 года так прекрасно живу, и ничего у меня не отвалилось, и холестерин в норме, и на четвертый этаж пешком, и лишнего веса нет (пейте свежий яблочный сок — и у вас тоже не будет). Я хочу просто есть и быть счастливой, несмотря на все эти ужасы и катастрофы в мире углеводов, глютенов и аминокислот, которыми вы называете меренги, булочки и красную рыбу. И да вот — меня ожидают четыре волшебных пирожных (два pasteis de nata и два с ягодами), и я пойду их сейчас съем, запив крепким сладким чаем. Прямо на ночь глядя, после полуночи. И мне будет очень, очень, очень хорошо.

Едва за женой захлопнулась дверь, Иван потянулся к телефону, убедился, что на часах девять часов двадцать пять минут утра, откинул одеяло, перебрался на кухню, достал из буфета виски, налил на три пальца в кружку и выпил почти целиком.

Он закурил сигарету, ощутил, как скотч играет в животе, согревая и опьяняя, и задумался о том, как вдруг его жизнь стала такой ничтожной.

Иван горько страдал.

Он был счастлив – и это уничтожало его.

Он был счастлив не время от времени, а всегда – каждое утро, день и вечер. Ничто не омрачало его жизнь – с женой они не ссорились, она принимала его таким, какой он есть, она была умной, доброй, разумной, веселой, щедрой.

Год назад, когда они только познакомились, Иван бредил этой женщиной, не отрывался от нее, они гуляли ночи напролет, а потом она ехала на работу, а он садился за компьютер, и они вдруг улетали в Испанию, или уезжали в Никола Ленивец, и они не мгновения не могли прожить без секса – и занимались этим где угодно, хоть в вагоне метро (руками).

Они даже устали от этого, и мечтали, как однажды у них все-таки получился вернуться к нормальной жизни, и они снова возьмутся за работу, и будут ходить на спорт, и станут высыпаться.

Однажды это случилось. Они съехались, жена взялась за работу в архитектурном бюро, он получил заказ сразу на два больших сценария, они перестали каждое утро начинать с шампанского, секс теперь был только утром (не всегда) и вечером (пару раз, но не каждый день), и вот она уже встречалась после работы с подругами, а он выпивал с друзьями, которых не видел несколько месяцев.

“Жизнь вошла в свою колею”, - с отвращением думал Иван, подливая виски.

Лина оказалась замечательным человеком – она не была ни злобной сукой, которая может устроить скандал на ровном месте, она не терзала его придирками, не страдала, если возвращалась домой и встречала горы немытой посуды и разбросанную одежду. Она честно любила его и хотела ему только добра – и вот это оказалось самым невыносимым, что когда либо происходило с Иваном.

Он смотрел в окно и с тоской вспоминал, как однажды Лина так плясала с одним своим знакомым, что он, Иван, полез в драку, а потом Лина кричала на него прямо посреди ресторана, и их выгнали оттуда, даже не дав оплатить счет, и они еще орали друг на друга посреди улицы, а потом занялись сексом в подворотне.

Но такое было раз или два от силы, и они плакали, обещая, что больше ничего подобного не повторится.

Иван тяжело вздохнул. Знал бы он тогда... Он мечтал, он молил бога, чтобы нечто подобное повторилась. Чтобы жизнь опять стала насыщенной, искрящейся, чтобы в ней появилась драма.

В их любви с Линой было так много преданности и взаимности, что это было оглушительно скучно.

Иван пробовал вызвать в ней ревность.

Флиртовал в другими женщинами. Лина не обращала на это внимание – видимо, его поведение не было достаточно искренним. Он завел вторую страницу в фейсбуке от лица некой девушки – и писал сам себе горячие послания. Отправлял письма в ночи, чтобы звук нового сообщения разбил тишину. Лина лишь бурчала, чтобы он сделал потише.

Она верила ему. Она верила в них. Это было несокрушимо.

Иван даже пробовал “ложные” послания в вотсапп – ну, вроде как ошибся перепиской, но Лина только посмеялась. Мол, ахаха, какие у тебя теплые отношения с продюсером.

Иван пробовал скандалить – упрекнул жену в том, что она к нему равнодушна, что из отношений ушла страсть, но каким-то образом скандал превратился в долгий и умный разговор о жизни, и никто не ушел в ночь, никто не бил посуду, а он чувствовал себя глупой истеричкой, которая бесится с жиру.

“Это моя жизнь?”, - спрашивал себя Иван, подсыпая в виски лед.

Он был восхитительно пьян – в утреннем опьянении есть нечто особенное, проникновенное и благодатное.

Он хотел быть с Линой, он понимал, что она – любовь всей его жизни, и что эта женщина – лучшее, что с ним случилось, и что он будет идиотом, если потеряет все это только из-за своих придурей. Но что если эти придури – это он сам, и он теряет уже самого себя?

Ноутбук блямкнул – пришло новое сообщение.

“Черт, вот я дура, забыла телефон”, - писала Лина. - “Да и фиг с ним, переживу, ты только зайди, пожалуйста, в вотсапп, там группа есть “Александровка”, нужно последнее сообщение, телефон заказчика. Пока в офисе, через час туда поеду, буду бог знает когда, у нас еще вечером встреча с мэрией на тему бульваров”.

Иван вызвонил телефон жены, открыл мессенджер, отправил Лине номер. Немного подумал и посмотрел ее переписку. Он испытывал сам к себе отвращение за это, но при этом и удовольствие – первый раз едва ли не за год он делал что-то непристойное, эгоистичное, непорядочное. Эти переживания были приятными. Да, он устал быть хорошим. Даже сам не представлял, как сильно устал от этого.

“Ну, и что за Гриша?” - подумал он, открывая чат, заинтриговавший его последним сообщением “Я просила не писать мне вечером”.

Спустя десять минут Иван даже слегка отрезвел – что быстро исправил, хлебнув виски прямо из бутылки.

У его жены был любовник. И теперь Ваня знал, как выглядит член этого любовника – тот прислал его фото раза три, в разных ракурсах. Вот он висит – и сказать нечего, красиво висит, убедительно. Вот стоит – в профиль, твердый такой, вены надулись.

Член вызвал у Ивана одобрение. Значительный член, похож на его собственный. Чуть больше, конечно. Сантиметра на три.

Сам любовник, этот Гриша был чуть хуже своего члена – плотный такой мужчина. Ухоженный. Прическа стильная. Там, где он встречался в одежде, Ваня рассмотрел дорогие часы.

“Не, а когда?”, - задумался Ваня.

Он отмотал переписку на начало. Выходило – месяца три назад.

И все эти вечера, когда она была с подругами, или какие-то деловые свидания...

Вдруг Ваню обдало жаром. А вдруг это игра? Вдруг она решила его проучить, и это фальшивая переписка, и телефон она нарочно забыла...

Иван был в панике. А что, если нет никакого любовника? Мысль приводила в отчаяние.

Он продышался, выпил еще и задумался – а могла Лина затеять такую интригу в ответ на его притязания?

“Черт, это было бы так коварно и нечестно с ее стороны!”, - возмущался он.

Он разыскал этого Гришу в фейсбуке, увидел много общих знакомых.

Иван знал, где работает Олеся, их общая с женой подруга, поэтому позвонил уже от дверей ее офиса.

- Что у Лины с Гришей? - сразу же спросил он, понимая, что прелюдии только навредят. - Олеся, мне надо знать, и я обещаю, что не скажу никому, и никто не узнает, что ты мне сказала. Они встречаются?

- Ну, в общем, вроде бы да... - промямлила Олеся.

- Ты уверена? - настаивал он.

- Ну, если верить ее словам, и верить его словам, то да, я уверена, - жестко ответила подруга.

- Черт, слава богу! - Иван воздел руки.

- Чего? - растерялась Олеся.

- Я люблю тебя, Олесечка, ты моя богиня! - Иван полез обниматься.

Мысль о том, что жена спит с каким-то там Гришей, конечно, не доставляла большого удовольствия. Но это ощущение трагедии, обиды, боли, от которой сжимались нервы в желудке – все это того стоило. Иван шел по улице и представлял, как жена приезжает к любовнику, и торопливо обнимается, а потом приводит себя в порядок, но не слишком тщательно, чтобы от нее не пахло подозрительной чистотой, и возвращается домой, и говорит, что слишком устала, что очень хочет его, но сил нет, давай завтра...

В какое-то мгновение Ивану захотелось позвонить жене и накричать на нее. Но, во-первых, телефон она забыла дома, а, во-вторых, если тайна откроется – на этом все и закончится. Может, они разойдутся. Или она прекратит отношения с этим Гришей. Оба варианта Ване не улыбались.

Иван думал о том, как тщательно Лина скрывала свою интрижку. Просто гений конспирации. Не подкопаешься. Да, она задерживалась, но не слишком. Она не была холодна, не выглядела виноватой.

Следующие пару месяцев Иван наслаждался своей драмой. Быстро писал сценарии – продюсеры были шокированы, но, разумеется, довольны. И получалось у него живо, талантливо. Он расцвел – снова ходил на вечеринки, был сердцем и душой компаний. Переписывался в Tinder с девушками и, любопытства ради, с мужчиной. Послал тому фото члена Гриши, которое предусмотрительно скинул с телефона жены на свою почту. Он опять делал что-то нелепое, бездумное, опять хотел почувствовать жизнь во всем ее многообразии.

Секс с Линой был хоть и не особенно частым, но запоминающимся. Ваня доказывал, что лучший любовник – он, а ревность добавляла пыла, он балансировал на грани истерики, отчего их обоих било током.

Тайная ревность изменила его – он опять стал самим собой, в его жизни с Линой появилась интрига, чувства обострились.

Но вскоре что-то пошло не так. Лина стала больше времени проводить дома. Она стала нежнее, внимательнее. Отменилась ее командировка на Кипр – вместо этого она предложила вдвоем слетать в Венецию.

Однажды, когда жена мылась в ванной, Ваня схватил ее телефон и выяснил, что Лина пытается расстаться с Гришей. Тот требовал уйти к нему, бросить мужа, затеял ремонт в квартире. Он, вообще, купил новую квартиру – чтобы жить там с Линой. Лина не могла и не хотела решиться, говорила, что любит мужа, то есть его, Ваню, и что Гриша слишком на нее давит, и что лучше все прекратить, если он не может терпеть все как есть.

Ваня был в ярости.

“Ну что за говнюк этот Гриша?”, - думал он. - “Не успел познакомиться, а уже тащит замуж! Вот козел!”.

Гриша собирался все разрушить. Подонок.

Вряд ли Лина по горячим следам заведет нового любовника. Она женщина тонкая, и Гриша, скорее всего, не банальная прихоть, не первый попавшийся. Наверное, в нем было нечто особенное.

Ваня записал номер этого Гриши. Хотел поговорить, но передумал – это будет вульгарно.

А потом Лина ушла от любовника и жизнь опять стала обычной.

Иван страдал недели две, и не выдержал. Написал Грише, что хочет объясниться, и что Лина ни в коем случае не должна знать об этом.

Гришу пришлось уговаривать – он не видел в их встрече никакого смысла.

Но, наконец, они увиделись в темном баре, где Гриша уже ждал, и пил белый русский.

Любовник показался Ване приятным мужчиной – живьем он выглядел моложе и стройнее, чем на фотографиях. Хоть был уставшим и бледным – видимо, разрыв с Линой не дался ему легко.

- Послушайте, я не понимаю, зачем вы устроили всю эту драму, - Иван начал строго по делу. - Вы с Линой знакомы всего несколько месяцев, и надо же понимать, что женщина, которая совсем недавно замужем, не готова вот так все бросить, а вы прете на нее, как бульдозер на киоск, так же нельзя.

Гриша как-то странно прищуривался, глядя Ивана – словно тот говорил на иностранном языке, который он плохо воспринимает на слух.

- Все было прекрасно, - пояснил Иван. - У вас была замечательная любовница, у Лины была необходимая ей тайная личная жизнь, у меня все тоже шло замечательно. И лишь благодаря вашим мещанским замашкам все это рухнуло. Теперь все несчастливы. Вы именно этого добивались?

Гриша допил свой коктейль, едва не проглатив лед.

- То есть сейчас вы хотите, чтобы я вернул вашу жену? - произнес он.

- Не то чтобы эта мысль делает меня счастливым, но, в общем, да, хочу, - Иван кивнул. - Так будет лучше для всех.

- Это что, шутка? - твердил Гриша.

Иван понял, что этот матч он проигрывает. Гриша выглядел как человек, в чьей жизни бывает лишь черное и белое, где он влюбляется, женится, и где измена – катастрофа, где в отношениях нет ничего странного, порочного, болезненно сладкого...

“Детка, ну зачем ты связалась с этим обывателем?”, - с печалью думал он.

Дома он застал Лину в смятении. Оказалось, что этот дубоватый Гриша позвонил ей, как только Иван ушел из бара.

- Ваня, чего ты хочешь? - Лина даже немного тряслась.

- Скажи мне, ну почему он? Совершенно невозможный человек, оголтелый мещанин, и такой зануда...

- Ты правда уговаривал его ко мне вернуться? - Лина пыталась негодовать.

- Сейчас ты хочешь, чтобы я чувствал себя виноватым, - парировал Иван. - Кто-то ведь должен. Вот признайся, что ты хочешь, чтобы все было по схеме – один обвиняет, другой раскаивается, все рыдают. А я тебя ни в чем не виню. Это, вообще, были лучше два месяца в моей жизни.

- Ты меня совсем не ревновал? - Лина по-настоящему обидалась.

- Конечно, ревновал. В этом и суть. Я ревновал, у нас появился накал, я страдал, я отлично писал...

- То есть все дело в тебе? - жена даже уперла руки в боки. - Ты хорошо работал, и это главное?

- О да! Мы опять превратились в тех самых эгоистов, которых мы оба знали и любили. Ты шарилась с любовником, у меня был творческий прорыв! А что тут плохого?

Лина задумалась.

- Не знаю, - она, наконец, присела на кушетку. - Может, ничего плохого. Но как-то странно. Я думала, что мы так любим друг друга, а потом ты стал таким нытиком, и постоянно рефлексировал, и о чем-то сожалел, и меня это ужасно раздражало. А Гриша в меня влюбился.

- Милая, я люблю тебя не за то, что ты прекрасная и порядочная женщина, - Ваня сел на пол у ее ног. - А за то, что ты вздорная, самовлюбленная, похотливая сука. Этим ты и покорила меня. Я хочу назад мою девочку.

- Ну, тогда тебя обрадует, что мне предложили работу в Хельсинки, - сказала Лина. - И поеду я туда одна. Знаешь, мне хочется обо всем хорошо подумать. И отдохнуть от всех этих потрясений.

Ваня слегка опешил и даже поддался панике. А вдруг это “хорошо подумать” закончится разводом? И кому тогда достанется ковер? Решив, что за ковер он будет бороться (хотя, конечно, если Лина очень будет настаивать, ковер придется ей отдать – ведь это она за него заплатила), Ваня подумал, что развод – это тоже замечательно, можно будет сколько угодно страдать, и название для сериала хорошее “Развод”, это всегда на острие, а хаос одинокой жизни уж точно куда привлекательнее жизни с любимым человеком, как бы сильно ты его не любил.