Анохин Пётр Кузьмич в отличие от И.П. Павлова, понимал подкрепление не как эффект действия безусловного раздражителя, а как постоянный поток нервных импульсов органов чувств (афферентный сигнал) от самой реакции, свидетельствующий об ее адекватности или неадекватности (обратная афферентация). Благодаря этому формируется возможность опережающего отражения действительности, частным случаем которого Анохин считал условный рефлекс.

1 Пётр Кузьмич Анохин — советский физиолог, создатель теории функциональных систем

На этой основе им была выдвинута теория функциональных систем. В основе теории лежит представление о функции как достижении организмом приспособительного результата во взаимодействиях со средой.

Функциональная система — это определенная организация активности различных элементов, приводящая к достижению соответствующего полезного результата. Она формируется в процессах проб и ошибок (генетически и в индивидуальном обучении) и подвергается соответственному отбору. Соотношение со средой современных организмов представляет собой иерархию функциональных систем, усложнявшуюся в процессе эволюции.

Согласно теории, в основе поведения — активного отношения организма со средой — лежат качественно специфические системные процессы, и оно целенаправленно.

Соотношения организма со средой носят циклический характер: в интервале между «стимулом» и началом «реакции» выделяются процессы сличения параметров стимула с результатом предыдущего действия, на основе которого осуществляется принятие решения, т.е. выбор цели и программы действия. Начало двигательной активности означает реализацию действия под определяющим влиянием цели. Достигнутые реальные результаты тоже сличаются с ожидаемым, начинается следующий цикл активного соотношения организма со средой.

Трактовка нейро-механизмов поведения как функциональных систем была выдвинута И.М. Сеченовым и развита А.А. Ухтомским. Близкие идеи содержит физиология активности Н.А. Бернштейна [2].

Павловская сессия

На августовской сессии вводный доклад Лысенко назывался «О положении в биологической науке», в действительности же речь шла лишь о мичуринской биологии, поскольку другая биология признавалась лженаучной. На Павловской сессии вводные доклады по названию касались лишь павловской физиологии и патофизиологии, но подразумевалось, что непавловская физиология и патофизиология не должны существовать. В этом было сходство обеих сессий. Вслед за докладами в дискуссии выступили 81 оратор из 209 записавшихся. Работа сессии вылилась в осуждение тех ученых, которые уклонились от павловского пути [..].

2 Сессия ВАСХНИЛ 1948 года

Основными мишенями были избраны академики Л.А. Орбели, И.С. Бериташвили, А.Д. Сперанский, профессора — П.К. Анохин, П.С. Купалов, сотрудники Орбели профессора А.Г. Гинецинский, А.В. Лебединский и некоторые другие. Тон был задан вводными докладами и поддержан подавляющим большинством выступавших. В спорах почти не фигурировали научные факты, экспериментальные данные. Выяснялось не значение исследований ученого для понимания физиологических процессов, а отношение его работ к павловскому учению, к диалектическому материализму, а в отдельных выступлениях — и к мичуринской биологии. А для этого важнее была сверка цитат, чем сопоставление научных данных с действительностью.

Особенно резким нападкам подверглись Орбели, Анохин и не присутствовавший на сессии Бериташвили. [..] Тяжелые обвинения пришлось выслушать и Анохину от докладчиков и от выступавших в прениях. Его упрекали в уходе от Павлова, в искажении павловских идей, в тенденции «поправить» классическое учение Павлова теоретическими измышлениями зарубежных ученых (Быков). В действительности же слабым местом Анохина было то, что он занимал соблазнительный пост директора Института физиологии АМН СССР.

Главные обвиняемые вели себя по-разному.

Анохин признал все свои ошибки, которые ему инкриминировались, и еще несколько ошибок, которые его оппоненты просмотрели. Бросил упреки Бериташвили и Орбели, лестно отозвался о Быкове, связал учение Павлова с учением Мичурина-Лысенко и, как и подавляющее большинство выступавших, закончил свою покаянную речь хвалой Сталину.

П.С. Купалов (он заведовал павловским отделом в Институте экспериментальной медицины) отклонил все сделанные в его адрес упреки и позволил себе усомниться: «Я хочу спросить у такой высокой научной аудитории, перед которой я выступаю: неужели наш научный русский советский ум, неужели мы — преемники Павлова, Сеченова — утратили свое право на то, чтобы создавать новые научные термины и систематизировать новые, нами собираемые факты?» (с. 162). Ответа на свой вопрос Купалов не получил.

Особенно драматичными были выступления Орбели. Несомненно наиболее талантливый и активный из учеников И.П. Павлова, заслуженно пользовавшийся огромным научным и моральным авторитетом, глубочайшим уважением за ум и доброту, Л.А. Орбели вдруг оказался в положении обвиняемого в провале развития павловского учения. [..]

3 Леон Абгарович Орбели

Сперанский повинился в том, что мало ссылался на Павлова, признал свою вину за нечеткие формулировки и неудачные термины, упомянул Лысенко, но от общего направления своей работы не отступал и ни Орбели, ни Анохина не лягнул.[..]

Сразу после этой «свободной дискуссии» последовали организационные выводы. [..] Павловская сессия сказалась самым пагубным образом и на развитии физиологических исследований, и на преподавании физиологии в вузах и школах. Физиологии был придан крайне узкий односторонний характер. Вне поля зрения или под запретом оказался ряд важнейших физиологических проблем, в частности подкорковая деятельность, вегетативная нервная система, эволюционная и клеточная физиология, эндокринология и т.д. Был разогнан ряд плодотворно работавших коллективов, осквернено доброе имя великого И.П. Павлова. [..]

В результате трех сессий советская биология почти целиком была «упорядочена» путем создания трех научных направлений, официально признанных, широко поощряемых и жестко охраняемых от инакомыслия. Лысенко, Лепешинская, Быков получили диктаторские полномочия руководить своими методологически «единственно правильными» учениями: мичуринской биологией, учением о живом веществе, павловской физиологией. Монолитность советской биологии подчеркивалась появлением термина «передовая мичуринско-павловская биология». [3].

Автор: Алексей Александрович Морозов

Интересно? Еще можно почитать

1) «Поскольку такая система имеет качественно очерченный приспособительный эффект, поскольку все части системы вступают в динамическое экстренно складывающееся функциональное образование и поскольку именно такая система получает непрерывную обратную информацию о приспособительном результате, мы назвали ее функциональной системой» — так писал П.К. Анохин ещё в 1935 году, задолго до появления кибернетики (и ставшего общепринятым термина «обратная связь» — Прим. И.Л. Викентьева). Основное свойство функциональной системы связано с её способностью удерживать какой-либо процесс в пределах, обеспечивающих нормальную жизнедеятельность. При этом, как мы уже показали, отклонение этого процесса от исходного, нормального значения (рассогласование) становится и причиной возвращения к исходному значению (это — регулирование по отклонению).

Этот и еще 103 материала VIKENT.RU по теме Психофизиология

2) Видео: ТЕСТИРОВАНИЕ ЗАДАЧНИКА по ФСА

3) Видео: ВОПРОСЫ ТВОРЧЕСТВА для: Новичков, Слушателей онлайн-курса VIKENT.RU и наших Докладчиков

Источники

1. Анохин Пётр Кузьмич на портале VIKENT.RU https://vikent.ru/author/881/

2. Анохин Петр Кузьмич (1898-1974) — академик, советский физиолог. http://www.galactic.org.ua/Prostranstv/anoxin-1.htm

3. В.Я. Александров. Трудные годы советской биологии: Записки современника. СПб.: Изд. «Наука», 1993 г. http://vivovoco.astronet.ru/VV/BOOKS/ALEXANDROV/CHAPTER_1.HTM

Фото:

1. Пётр Кузьмич Анохин — советский физиолог, создатель теории функциональных систем

2. Сессия ВАСХНИЛ 1948 года

3. Леон Абгарович Орбели

Уже прошло больше ста лет как один из величайших физиологов, академик, лауреат Нобелевской премии Иван Петрович Павлов разразился докладом, который носил название: «Рефлекс цели».

И. П. Павлов высказал мысль, что между рефлексами должен быть установлен особый рефлекс, «рефлекс цели» – стремление к обладанию определенным раздражающим предметом, понимая, обладание и предмет в широком смысле слова.

«Рефлекс цели, – писал Павлов, – есть основная форма жизненной энергии каждого из нас. Жизнь только для того красна и сильна, кто всю жизнь стремится к постоянно достигаемой, но никогда не достижимой цели... Вся жизнь, все се улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной ими себе в жизни цели».

Человеческая жизнь состоит в преследовании всевозможных целей: высоких, низких, важных, пустых и т.д. И. Павлов утверждает, что нет никакого существенного взаимоотношения между важностью цели и количеством затрачиваемой энергии в ее достижении. Люди могут тратить уйму энергии на пустяковые цели, а важным не уделять должного внимания. Из этого обстоятельства вытекает мысль, что сам акт стремления надо отделять от ценности цели, ее смысла, а сама суть дела заключается в том, что тут важно именно стремление, а цель – дело второстепенное.

По существу, «рефлекс цели», если верить автору того легендарного доклада, является системообразующей силой – он, ни много, ни мало, организует все наше бытие и, более того, это же бытие и определяет. Серьезное заявление, прямо скажем. Ответственное.

Но вот что удивительно: за последующие 20 лет своей жизни, полной научными изысканиями и множеством возможностей в деле исследования высшей нервной деятельности, Иван Петрович больше ни разу не вернулся к этой теме, ни разу и словом не обмолвился о «рефлексе цели» – не писал, не говорил, не вспоминал!

Спустя полвека ученик И. Павлова – академик АМН СССР Петр Кузьмич Анохин дает объяснение этого факта. В своей книге «Очерки по теории функциональных систем» он пишет следующее: «Нам кажется, что причина ухода И. П. Павлова от этой важнейшей проблемы заключается в том, что сам факт возникновения цели для получения того или иного результата вступает в принципиальное противоречие с основными чертами рефлекторной теории. И. П. Павлов, несомненно, думал и об этом, несомненно, видел и то, что поставив проблему цели, он вынужден был бы значительно перестроить то грандиозное здание, которое с такой гениальной смелостью и настойчивостью строил всю свою жизнь».

Действительно, понятие «цели», сколь бы парадоксальным это утверждение ни выглядело, никак не укладывается в классическую рефлекторную теорию. Последняя предполагает, что психика реагирует на стимуляцию извне, анализирует эти стимулы и отвечает на них той или иной – безусловной или обусловленной – реакцией. С «целью» же все иначе – она не ответ на какие-то внешние вызовы, она просто самозарождается, родится в мозгу, так сказать, сама собой!

То есть мы (или что-то в нас) определяем для себя некую цель и организуем (она организует) наше поведение в соответствие с этой целью. Как будто бы ничего удивительного и нет. Как же иначе, например, объяснить собственную активность И. Павлова в научных исследованиях, разве академик не был движим этим «рефлексом цели», разве не благодаря ему он всю жизнь работал над «великой целью». Пусть это «рефлекс цели» не был до конца определен его создателем, но какой-то психический механизм подчинил себе его и организовал на неустанный научный поиск.

В своем докладе И. Павлов демонстрирует работу «рефлекса цели» на примере феномена коллекционирования. Он пишет: «Коллекционерская страсть – стремление собрать части или единицы большого целого или огромного собрания, обыкновенно остающиеся недостижимыми… Беря коллекционерство во всем его объеме, нельзя не быть пораженным фактом, что со страстью коллекционируются часто совершенно пустые, ничтожные вещи, которые решительно не представляют никакой ценности ни с какой другой точки зрения, кроме единственной, коллекционерской, как пункт влечения. А рядом с ничтожностью цели всякий знает ту энергию, то безграничное подчас самопожертвование, с которым коллекционер стремится к своей цели… Сопоставляя это, необходимо прийти к заключению, что это есть темное, первичное, неодолимое влечение, инстинкт, или рефлекс. И всякий коллекционер, захваченный его влечением и вместе не потерявший способности наблюдать за собой, сознает отчетливо, что его так же непосредственно влечет к следующему номеру его коллекции, как после известного промежутка в еде влечет к новому куску пищи».

В любой данный момент времени коллекционер не знает, что еще (конкретно) окажется в его коллекции (и окажется ли), причем о существовании некоторых вещей, которые он уже в каком-то смысле жаждет заполучить, он может и не знать вовсе! Само это незнание не мешает ему, во-первых, хотеть этого (неизвестно что), а во-вторых, страстно к этому – неизвестному – объекту стремиться.

В общем, пусть это и прозвучит абсурдно (по крайней мере, в рамках теорий «уловного рефлекса»), оказывается (как заверяет нас Иван Петрович Павлов), что мы способны видеть и желать некое будущее, даже не представляя его себе хоть сколь-либо отчетливо. Есть тому, как говорится, и исторические примеры. Вряд ли кто-то из «советских людей» мог хоть сколько-нибудь детально описать искомый коммунизм – как это будет, что это будет, почему это будет? Но все хотели. И даже видели уже его – этого коммунизма – торжество (галлюцинировали, так сказать, наяву)! И верили, и знали – «как завещал великий Ленин». Иными словами, так уж устроена наша психика, что она способна грезить будущим, даже не понимая, каким оно будет.

«Рефлекс цели» не есть нечто неподвижное, – как утверждает И. Павлов, – но, как и все в организме, колеблется и изменяется, смотря по условиям, то в сторону усиления и развития, то в сторону ослабления и почти совершенного искоренения. «Рефлекс цели» может ослабнуть и даже быть совсем заглушен: «Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, он есть основная форма жизненной энергии каждого из нас… Наоборот, жизнь перестает привязывать к себе, как только исчезает цель..!»

Вся наша жизнь состоит из непрерывной цепи формирующихся целей и их достижений. Такие цели могут быть большими, малыми, а иногда и просто пустяковыми, однако, только поставив перед собой такую цель, человек может в дальнейшем формировать гармоническое, а не хаотическое поведение. Сомнительно, что вообще можно было представить себе какой-либо поведенческий акт человека, или других высших животных, который мог бы реализоваться без предварительного формирования самой цели или намерения к совершению данного действия.

«Если каждый из нас будет лелеять этот рефлекс в себе как драгоценнейшую часть своего существа, если родители и все учительство всех рангов сделает своей главной задачей укрепление и развитие этого рефлекса в опекаемой массе, – пишет Иван Петрович, – то мы сделаемся тем, чем мы должны и можем быть, судя по многим эпизодам нашей исторической жизни и по некоторым взмахам нашей творческой силы».

Источник (tg): Naked Monkey

Литература:

Анохин П. К. | Очерки по теории функциональных систем | Системные механизмы высшей нервной деятельности

Курпатов А. В. | Складка времени

Павлов И. П. | Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей деятельности (поведения) животных

Пруф: https://ria.ru/society/20180425/1519404619.html